Счастье из морской пены

Полин Ошер

Эта история – о том, что вся наша жизнь состоит из взлетов и падений, мгновений острого счастья и горьких разочарований. А еще она про то, что всегда, даже в самой тяжелой ситуации, должно быть место надежде: если веришь, что все плохое заканчивается, – когда-нибудь обязательно настанут хорошие дни.

Глава VI. Снова больница

Всю ночь хостел жил какой-то своей жизнью: хлопали двери, разговаривали люди, кто-то смеялся, кричал, плакал на десятке языков, и потому я спала очень чутко, прислушиваясь к каждому шороху. Несколько раз под дверь проникал сильный, едкий запах анаши, и я в полудреме раскрывала пошире окно, чтобы не надышаться. Наконец наступило утро; тель-авивский дурдом под названием «жуткая ночлежка на одну ночь» угомонился и, кажется, лег спать. Кое-как пригладив косы, которым хотелось стоять дыбом вертикально вверх, я натянула тельняшку с джинсами и пошла в сторону выхода, с любопытством разглядывая двери, за которыми спали сладким сном другие обитатели хостела. Одна из них была приоткрыта, и, не сумев совладать с любопытством, я заглянула в полумрак, таившийся за створкой. Там была кровать с грудой спутанных одеял, на которой в обнимку спали двое голых мужчин. Я вздрогнула и зашагала прочь.

У меня всегда была фобия по поводу гомосексуализма. Но я боялась не самих геев, нет; я опасалась, что влюблюсь в человека, который в какой-то момент решит, что он — гомосексуалист. И вот как я буду сражаться за его внимание с человеком другого пола?! В то время я была уверена, что за внимание нужно воевать, бороться, заслуживать его, как медаль или орден. Мне не приходило в голову, что оно или есть, или его нет совсем. Либо ты нужен, либо — нет, насильно стать важным, необходимым, желанным — дело такое же невозможное, как отрастить себе вторую голову или третью ногу.

В общем-то в последнее время моя фобия перестала быть такой острой, и теперь я уже не боюсь потерять парня, потому что его уведет гей.

Да и парня у меня нет.

Мне вообще в последнее время казалось, что я окончу свои дни старой девой в окружении бесчисленного множества собак, которыми буду сублимировать мужей, детей и друзей. Но, если посещение клиники будет неудачным… «The end» может случиться довольно скоро.

«Нет, я не буду об этом думать», — пообещала я себе, проходя мимо вчерашнего портье, который спал, задрав ноги с рельефными мышцами на свою стойку. На нем снова было только обернутое вокруг бедер полотенце; в одном месте оно задралось, и я деликатно отвела глаза. Может, это у него униформа такая?..

Хлопнула дверь, и из полутемного лобби хостела я попала на полную раннего утреннего света улицу. Отличный день, чтобы узнать чуть больше о своем будущем, — решила я, и двинулась в клинику. Внешне я была полна решимости, но, если покопаться и посмотреть немного глубже, — я была готова бросить все и бежать, бежать в другую сторону, закапывать в песок голову, как страус, чтобы только не видеть, не знать…

Сверилась с навигатором. Решила идти пешком: остановка находилась далеко, и путь на автобусе занял бы ненамного меньше времени.

Начинался новый день, над городом поднималось солнце, сухо шелестели пальмы, ветер с моря гладил меня по лицу своими солеными руками и что-то нежно нашептывал на ухо. Я слушала, но не могла различить ни слова. Что ты хочешь мне сказать? Ну что?..

Погрузившись в себя, я шла, не сводя взгляда с линии горизонта. Из этого состояние меня вывел неприятный звук: скрежетание шин, экстренно тормозящих на большой скорости. Я вышла из своего ступора и заметила бампер, остановившийся сантиметрах в двадцати от моих бедер. Из окна высовывался замотанный в платок мужчина и, потрясая кулаком, что-то злобно мне кричал. Судя по шашечкам и цвету машины, — это был таксист, и, кажется, я основательно подпортила ему день.

Ничего себе, я так задумалась, что чуть не стала жертвой аварии, — такой, о которых не пишут в газетах, потому что писать нечего, если, конечно, пострадавшее лицо — не какая-нибудь знаменитость. Чего там писать-то? Шла, шла и пришла?..

Пожав плечами и стараясь не смотреть в сторону таксиста, я засеменила дальше через дорогу, но на этот раз старалась замечать, что происходит на обеих ее полосах и не угрожает ли какое-нибудь транспортное средство ускорить мою встречу с врачами. До конца проезжей части я добралась без происшествий, а потом снова впала в тот самый странный и непонятный ступор, от которого очнулась только перед входом в Ма Ор, клинику, которую рекомендовал мне юный доктор из российской больницы.

В холле я взяла номерок, — там была цифра пять, хорошая, я ее очень люблю за то, что у нее круглый бочок и весело прищуренная бровь. Очень скоро подошла моя очередь; я подошла к ресепшн и попросила записать меня к доктору Гринбауму. Меня записали без проблем на платный прием на сегодня же, всего через два часа, и заплатила за консультацию я совсем немного.

В ожидании приема я старалась скоротать время всеми известными мне способами:

Перелистала все журналы, лежавшие на столике для посетителей;

Протестировала все сорта кофе в кофейном аппарате и выяснила, что при нажатии на любую кнопку из краника течет одна и та же безвкусная бурда, — правда, иногда с запахом какао, а иногда — с добавлением комковатого, жирного молока;

Сходила в кофейню в соседнем доме, съела обсыпанную сахаром бриошь и выпила нормального эспрессо, три порции, щедро сдобренные сливками из маленького кувшинчика, — это, по-моему, самый правильный рецепт кофе с молоком, не то что эти «капуччино» или «латте», где нет и намека на тот горьковатый привкус, который дают высушенные на солнце кофейные зерна.

Снова перелистала все журналы;

Поиграла с маленьким мальчиком, который бросал мне мяч;

Разложила пасьянс на телефоне;

Просмотрела почту и социальные сети, ответила на все комментарии;

Почитала новости, ужаснулась;

Перешла на развлекательный ресурс, и почитала, что там пишут компьютерные хакеры, на деле — школьники и студенты;

Снова поворошила стопку журналов…

Мимо все время проходили люди в белых халатах, и я старалась представить, кто из них может быть доктором Гринбаумом. Может, вот этот молодой еврей в кокетливой шапочке? Или средних лет мужчина, похожий на элегантного француза своей щеточкой узких черных усов? А может, хипповатого вида врач с копной длинных рыжих волос? Мои раздумья были прерваны пищанием электронного табло, которое возвестило, что час пробил и клиент Полин может отправляться на встречу с доктором.

Полин, то есть я, так и сделала, — направилась. Дверь в кабинет Гринбаума была приоткрыта, и я заглянула, предварительно постучавшись. Дурацкая совковая привычка!..

Я зашла, и обомлела. Предо мной был седовласый старец, похожий на волшебника Гендальфа из сказки про хоббитов. Ему только остроконечной шляпы не хватало, а так — полная копия сказочного персонажа.

А я-то готовилась ко встрече с ровесником юного врача, на худой конец, — с человеком чуть более старшего возраста, а не со стариком.

Я неверяще спросила:

— Доктор Гринбаум?..

Доктор поднял на меня глаза и кивнул. Затем спокойно предложил мне сесть. Он излучал такую уверенность в себе, что я немного успокоилась.

Путь до кресла занял у меня всего три шага. Присела на краешек, поставила рюкзак на пол и постаралась улыбнуться доктору так, чтобы излучать доброжелательность и уверенность в себе.

— Это насчет вас мне звонил русский коллега?

— Да, насчет меня.

Какой молодец мой юный врач. Он не только не забыл обо мне, но и нашел возможность предупредить Гринбаума.

— Хорошо. Я уже смотрел все ваши бумаги, доктор переслал мне их по электронной почте.

О, а вот это что-то новенькое. Я его об этом не просила, но хорошо, что он об этом подумал. У меня самой и мысли в голове не промелькнуло, что нужно взять с собой какие-то медицинские документы.

— Как вы себя чувствуете?

Вопрос врача застал меня врасплох.

— Ну… Как всегда. Нормально.

Он был терпелив.

— Я спрашиваю вас потому, что тот диагноз, который вам ставили в русской клинике, подразумевает некоторые изменения самочувствия. Вас точно ничего не беспокоит?

— Пожалуй, что нет.

Он подумал, сдвинув очки на краешек носа и постукивая по столу карандашиком.

— На мой взгляд, лучший вариант — достать эту штуку из вашей груди и посмотреть, что она собой представляет.

— Это… больно?

Он усмехнулся.

— Это не больно, это дорого. Стоить будет…

И он написал на бумажке какую-то сумму, и пододвинул ее ко мне, чтобы я могла прочитать написанное.

Сумма меня не ужаснула; что-то подобное я и предполагала. Поэтому согласно кивнула, и доктор развил бурную деятельность.

Он выдал мне несколько направлений на сдачу анализов, и даже сам сходил вместе со мной, потому что там не было русскоговорящего персонала. Потом Гринбаум познакомил меня с хирургом, который будет делать операцию, здоровенным мужчиной с крепкими и крупными, как лопаты, руками. На прощание врач дал мне свою визитку, где были написаны рабочий и мобильный номера телефонов, и сказал звонить, если что. Я не стала переспрашивать, о чем он, — ясно же, что надеется на мое здравомыслие и верит, что я не стану ему трезвонить по пустякам.

Гринбаум отпустил меня на два дня, наказав вернуться к одиннадцати утра, и быть готовой к проведению вмешательства. И особо отметил, что эти два дня мне нужно провести спокойно — не нервничать, не переживать и не волноваться. «Ешьте вкусную еду, не пейте много алкоголя, смотрите поменьше телевизор», — сказал он. И, подумав, добавил: «и побольше радуйтесь».

Я вышла из здания госпиталя с ощущением, что мне дали временную амнистию. Отсрочку в исполнении приговора. Словно разрешили прожить еще два дня до того, как моя жизнь в корне изменится. Даже если вмешательство покажет, что причин волноваться нет, — я почему-то знала, что и в этом случае моя жизнь станет совсем другой.

Никаких планов и дел у меня не было. И я решила пойти поесть, чтобы переменить поток мыслей и заодно решить, куда направлюсь дальше.

Мой выбор пал на крохотную итальянскую пиццерию, которая притаилась между зданием суда и прачечной. Там мне подали огромный ломоть кальцоне¹² — ароматного, полного начинки пирога с нежным и легким тестом. Вгрызаясь в пышущую жаром пироговую плоть, я вдруг поняла, что у меня в голове настойчиво появляются картинки с видами города, где я жила два года, — Беер-Шевы¹³. Не виды из рекламных проспектов, а вполне конкретные улицы и дома, с которыми у меня связаны какие-то воспоминания.

Я подумала, что было бы здорово увидеть тетьМаму. И соседей по дому. И, может, еще тех ребят, с которыми мы вместе учились на программе по графическому дизайну. Большинство из них, конечно, жизнь раскидала по разным городам и даже странам, так что наши шансы увидеться близки к нулю, — но помечтать стоит.

Еще я бы хотела поехать на иерусалимский базар, арабский шук, где я полюбила в первый раз в жизни не человека, а ковер. Домотканый марокканский ковер, полосатый, с чуть кривоватыми национальными узорами, — он мне даже снился ночами.

Собирая пальцем остатки кальцоне с тарелки, и облизывая крошки, я думала о том, что мне, в сущности, ничего не мешает этим заняться. Есть два дня, и есть два желания, два города; так чего еще искать?..

На этой мысли я остановилась, расплатилась, вышла из кафе и пошла пешком в сторону тахана мерказит¹⁴, чтобы методом жеребьевки выбрать, в какой из городов я поеду первым. Хотелось уехать как можно быстрее.

Чтобы идти было веселее, я включила музыку, вставила в уши крошечные наушники и пошла навстречу солнцу. И городам, которых не видела много лет.

Примечания

12

Итальянский пирог, представляющий собой закрытую пиццу.

13

Город на юге Израиля.

14

Центральная автобусная станция.