Ирано-иракская война. Бойня за Глобальный Юг

Пьер Разу (2013)

Ирано-иракская война является самой долгой конвенциональной войной XX века. Дети-солдаты, применение химического оружия, «война городов» и «война танкеров» — стратегический тупик заставлял стороны идти на все более жестокие витки эскалации. Война закончилась безрезультатно для обоих сторон, оставив и Багдад и Тегеран с неутоленной жаждой реванша. Саддамовский Ирак позднее был разрушен американцами. Зато Исламская Республика Иран вышла из нее закаленной, благодаря чему и становится и одним из лидеров Глобального Юга и законодателей военных мод. Почему Саддам ввязался в этот дорогостоящий и в конечном итоге бесплодный конфликт? Почему война длилась восемь лет, хотя могла закончиться за несколько месяцев? Кто мог быть истинным победителем, когда было потеряно так много? Данная книга дает ответы на эти и многие вопросы, ключевые для понимания геополитики Ближнего Востока: от глубоко укоренившегося недоверия между суннитами и шиитами, до одержимости Ирана ядерным оружием и продолжающейся борьбы в Ираке. В ней использованы неопубликованные материалы военных архивов, устные интервью, а также захваченные американцами аудиозаписи дебатов Саддама Хусейна с высшим иракским генералитетом. В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.

Глава 1. Эскалация

После многих лет спокойствия, зимой 1979–1980 годов отношения между Ираном и Ираком неожиданно изменились в худшую сторону. Бурные демонстрации перед посольством Ирака в Тегеране призывали к свержению баасистского режима Саддама Хусейна. Иракские флаги и чучела президента Ирака были сожжены перед представителями международной прессы. В пограничной провинции Хузестан (буквально «земля башен»), на которую давно претендует Багдад и которая населена преимущественно арабоязычными жителями, консульство Ирака в Хорремшехре было разграблено, а консул выслан. Многочисленные школы с преподаванием арабского языка были разгромлены, а их учителя подверглись нападениям. Утверждая, что в Ираке находятся моджахеды, враждебные Исламской революции, иранский режим направил свои ВВС в воздушное пространство Ирака и имитировал нападения на иракские казармы. В ответ Багдад разбомбил несколько приграничных деревень, приказал закрыть иранские консульства в Басре и Карбале и подтвердил свои права на реку Шатт-эль-Араб, которая протекает на расстоянии 250 километров от места слияния Тигра и Евфрата до устья в Персидском заливе. Последние сто километров образуют границу между Ираком и Ираном. Ширина реки варьируется от 400 до 1500 метров, она питает обширную дельту, покрытую болотами, на берегах которой Ирак и Иран построили два крупнейших в мире нефтеперерабатывающих завода: Басра и Абадан.

Информационная война начинается

8 февраля 1980 года Саддам Хусейн появился на телевидении в своей традиционной оливково-зеленой форме, чтобы призвать все арабские страны солидарно помочь ему противостоять иранским провокациям любыми средствами. Все в арабском мире понимали, что у иракского президента теперь только одна цель: блокировать маневры Ирана, если потребуется, силой.

В Иране репрессии, начатые революционерами, свергнувшими шаха в феврале 1979 года, продолжались жестоко и неумолимо.

Ожесточенные бои шли между защитниками революции и бывшими сторонниками шаха. Ситуация оставалась хаотичной. Шапур Бахтияр, последний премьер-министр имперского режима, ныне находящийся в изгнании во Франции, подлил масла в огонь, решительно заявив: «С Хомейни скоро будет покончено, он продержится максимум семь-восемь месяцев! В любом случае, меньше года. Это точно». В Багдаде эти заявления были восприняты как доказательство того, что иранская армия слабеет. Представители иранской оппозиции, нашедшие убежище в Багдаде, усилили это впечатление, описывая апокалиптическую ситуацию на своей родине. Им вторили сообщения иракской разведки. Эмигранты пытались убедить баасистский режим помочь им свергнуть временное правительство, подчеркивая царившую анархию, крах администрации, чистки и дезертирство, которые привели армию в негодность. Иракские власти благоразумно оказывали оппозиции знаки внимания, сомневаясь в ее реальной способности свергнуть революционный режим. Иракцы предпочитали действовать скрытно, вооружая движения за независимость, пытавшиеся освободиться от центральной иранской власти в Курдистане, Белуджистане или богатой нефтью провинции Хузестан.

Тем временем словесная перепалка между Тегераном и Багдадом нарастала. 15 марта 1980 года аятолла Хомейни обратился к общественному мнению Ирака: «О, иракский народ, остерегайся своих лидеров и совершай революцию до победы». Шесть дней спустя его сын Ахмад сделал еще более угрожающее заявление: «Мы должны приложить все необходимые усилия для экспорта революции в другие страны и отвергнуть идею сдерживания ее в пределах наших границ». Со своей стороны, иракское правительство потребовало отмены Алжирского соглашения от 6 марта 1975 года, которое позволило Саддаму Хусейну и шаху Ирана объявить мировой прессе, что они заключили соглашение о прекращении разногласий. По его условиям, обе стороны согласились окончательно демаркировать свои сухопутные и речные границы, которые оспаривались на протяжении веков. Речная граница теперь будет проходить по середине реки Шатт-эль-Араб, а не по персидскому берегу, который служил для ее демаркации в прошлом.

1 апреля 1980 года Тарик Азиз, один из ближайших соратников Саддама Хусейна и глава иракской христианской общины, подвергся нападению во время выступления с речью в Багдадском университете. Граната взорвалась в нескольких метрах от Азиза, легко ранив его. Дюжина студентов была убита. Шиитский активист был немедленно арестован. Иракская секретная служба обвинила активиста в том, что он был тайным агентом иранской САВАМА, новой секретной службы, пришедшей на смену грозной САВАК. На следующий день президент Ирака сделал сенсационное заявление о том, что пролитая кровь не будет забыта. Три дня спустя во время похорон жертв первого нападения столицу потряс еще один взрыв: самодельная бомба была брошена из иранской школы на пути следования похоронного кортежа, в результате чего погибли и были ранены десятки людей. Иракский режим выразил резкий протест, обвинив во всем Тегеран. Иранский президент Аболь Хасан Бани-Садр незамедлительно ответил, обвинив Багдад в грубой провокации и осудив идеологию баасистов как «не более чем сплав нацистских, фашистских и марксистских доктрин».

Ситуация все больше накалялась. В Тегеране аятолла Бехешти заявил международной прессе, что «Саддам, мясник Багдада, сообщник Менахема Бегина, всего лишь марионетка в руках Соединенных Штатов». Эта провокация попала в яблочко: иракский диктатор был движим патологической ненавистью к евреям и считал себя лидером в борьбе против Израиля. Он не мог допустить, чтобы его полномочия в этой области были поставлены под сомнение. Поскольку аятоллы, похоже, были полны решимости раскопать топор войны, они получат столько, сколько дадут. Саддам Хусейн направил аятолле Хомейни чрезвычайно твердое предупреждение и обратился в Совет Безопасности ООН с требованием проголосовать за резолюцию, осуждающую незаконную оккупацию Ираном небольших эмиратских островов Томб и Абу-Муса (расположенных вблизи Ормузского пролива). Чтобы дать понять аятолле Хомейни о своей решимости, Саддам приказал немедленно казнить аятоллу Мохаммада аль-Садра, который был соратником Верховного лидера иранской революции в изгнании.

Он также приказал выслать в Иран 40 000 иракцев иранского происхождения. В ответ Хомейни открыто призвал к свержению Саддама Хусейна и яростно критиковал «чудовищный и извращенный режим иракской партии Баас, настоящего Малого Сатаны, который поставил себя на службу Большому Сатане [Соединенным Штатам]». Больше не скрывая своих намерений, он зашел так далеко, что заявил: «Мы хотим основать Исламское государство, объединяющее арабов, персов, турок и другие национальности под знаменем ислама». Услышав это, монархии Залива приготовились к войне, понимая, что им так или иначе придется объединиться, а также то, что они будут вынуждены поддержать режим Саддама, чтобы сдержать иранский шиитский экспансионизм.

Периодические столкновения продолжались. В середине апреля иранский патруль обстрелял из пулемета пограничный пост в ответ на атаку иракским вертолетом иранской позиции. Усилилась психологическая война. 27 апреля 1980 года радио Тегерана объявило об убийстве Саддама Хусейна, распространяя дезинформацию с целью дестабилизации иракского режима. Три дня спустя иранское посольство в Лондоне подверглось нападению коммандос, утверждавших, что они принадлежат к ранее неизвестному Демократическому революционному фронту освобождения Арабистана. Британская специальная авиационная служба была вызвана на помощь и вмешалась через пять дней, чтобы освободить иранских дипломатов, находившихся в заложниках.

Чтобы еще больше усложнить ситуацию, Иран предоставил убежище братьям Барзани, двум лидерам исторического курдского восстания, бушевавшего на севере Ирака с 1974 по 1975 год. Братья Идрис и Масуд Барзани воспользовались этой возможностью, чтобы возродить свои сети пешмерга (буквально «борцы за свободу»). Иракское правительство, стремясь избежать возобновления войны на курдском фронте, увеличило количество уступок главному сопернику Барзани, Джалалу Талабани, одновременно начав серию смертоносных рейдов против пешмерга, сплотившихся вокруг братьев Барзани. Джалал Талабани воспользовался шансом установить свой контроль над городами Иракского Курдистана, особенно в нефтяном регионе Киркук, оставив своих соперников контролировать горные приграничные районы. Он заключил соглашение с Саддамом Хусейном, по которому его партизаны прекратили бы военные действия против режима в обмен на большую автономию региона. Это устраивало иракского президента, поскольку разделяло курдских партизан и не позволяло сформировать единый фронт против него.

Между тем, ситуация в Иране оставалась такой же хаотичной, как и прежде. Президент Бани-Садр активизировал операции против противников нового режима и держал вооруженные силы под пристальным наблюдением, опасаясь государственного переворота. Его предосторожности были не напрасны: 4 июля 1980 года генерал Овейси заявил, что сможет взять Тегеран под контроль к концу лета. В ночь с 9 на 10 июля обширный военный заговор был раскрыт за несколько часов до того, как он должен был быть приведен в действие. Переворот был организован из Парижа генералом Овейси и Шапуром Бахтиаром и должен был быть осуществлен на авиабазе Ноджех близ Хамадана генералом Саидом Мехдиюном и генералом Аятом Мохагеги.

Мятежники выбрали эту базу, где базировалось несколько эскадрилий истребителей «Фантом», из-за ее близости к иранской столице. Согласно плану, около тридцати самолетов должны были отправиться на рассвете и разбомбить резиденцию аятоллы Хомейни, президентский дворец, резиденцию правительства и несколько казарм КСИР. Затем отряды солдат, верных шаху, были бы доставлены в столицу на вертолетах, чтобы взять под контроль символы власти, с подкреплением из нескольких батальонов сухопутных войск.

Революционный режим отреагировал жестоко. Было арестовано более 600 офицеров и унтер-офицеров, в том числе около пятидесяти летчиков, большинство из них были казнены после суда под надзором КСИР, части которого теперь окружили основные авиабазы. Военно-воздушные силы уже страдали от кадровых чисток, а теперь недостаточная подготовка экипажей и отсутствие запасных частей привели их к полному беспорядку. Большинство истребителей и вертолетов были выведены из строя на несколько недель. Что касается генерала Овейси и Шапура Бахтиара, то их активное участие в заговоре подписало им смертный приговор. Иранский режим будет безжалостно преследовать их в течение следующих нескольких лет.

Поддерживал ли Саддам Хусейн попытку государственного переворота? Нет никаких доказательств в пользу такой теории. Известно, что несколько иракских истребителей пересекли иранскую границу, чтобы атаковать радарную станцию, расположенную рядом с авиабазой Ноджех, как раз в тот момент, когда должен был начаться переворот. Те, кто считает, что заговорщики и иракский режим были в сговоре, утверждают, что эта воздушная атака послужила бы предлогом для взлета иранских «Фантомов» и успокоила бы подозрения военных, верных революционному правительству. Но в таком случае, почему иракская армия не была приведена в боевую готовность? И почему иранские моджахеды в изгнании в Ираке не были готовы пересечь границу и отправиться на подмогу мятежникам? Кажется маловероятным, что Саддам Хусейн играл главную роль в этом заговоре, особенно если учесть, что он ненавидел иранцев и не очень-то жаловал их противников. Есть все основания полагать, что он вел выжидательную игру, хотя, безусловно, знал о неизбежности серьезной попытки свержения исламского режима, возможно, благодаря королю Иордании Хусейну и королю Саудовской Аравии Халиду.

Король Саудовской Аравии Халид был предупрежден ЦРУ, которое, в свою очередь, незаметно поддерживало верные шаху военные сети.

Саддам выбирает войну

Провал заговора укрепил убеждения Саддама. Во-первых, иракский президент понял, что надеяться на то, что военный переворот уничтожит исламскую революцию, было иллюзорно. Он понял, что, несмотря на активную поддержку ЦРУ, у иранской оппозиции больше не было шансов. Курды, азербайджанцы и белуджи боролись за свою автономию, возможно, независимость, но не за свержение режима в Тегеране. Саддам также понимал, что было бы ошибкой надеяться на военное вмешательство со стороны Соединенных Штатов или Советского Союза, который последние десять месяцев погряз в Афганистане. А полагаться на нефтяные монархии было бы просто смешно. Поэтому он пришел к выводу, что, не имея возможности свергнуть иранский режим, он должен действовать быстро, чтобы надолго ослабить его. Теперь два режима находились на линии столкновения.

Инвективы и провокации зашли слишком далеко, чтобы их можно было простить. Иракский диктатор был твердо убежден, что аятолла Хомейни больше не пойдет на компромисс и не остановится ни перед чем, чтобы свалить Саддама. Саддам Хусейн пришел к логическому выводу, что для сохранения своей власти ему необходимо превентивно напасть на Иран. Он надеялся, что это ослабит Хомейни и, возможно, ускорит его падение. Самое главное, он смог бы восстановить суверенитет Ирака над всем Шатт-эль-Арабом и стереть оскорбление, нанесенное Алжирским соглашением, которое было личным унижением. Тем лучше, если при этом он сможет взять под контроль некоторые приграничные территории Ирана, богатые нефтью.

Время казалось идеальным, учитывая, что иранская армия, пришедшая в беспорядок после революции и западного эмбарго, была не более чем тенью себя прежней. То, что осталось от армии, было разбросано по нескольким фронтам для борьбы с курдскими, азербайджанскими, арабскими и белуджскими сепаратистами при поддержке Революционной гвардии. В отчетах иракских секретных служб также указывалось, что иранские военно-воздушные силы, бывшие когда-то острием копья шахской армии, были выведены из строя после провала заговора в Ноджехе. Иракский диктатор считал, что быстрая война с Ираном позволит ему занять своих солдат и повысить свой престиж.

Он казался тем более уверенным, что его ядерная программа двигалась в правильном направлении, в то время как иранская программа была резко остановлена революционерами. По мнению его экспертов, атомная электростанция «Осирак», построенная с помощью Франции в Аль-Тавите на берегу Тигра, примерно в 30 километрах к юго-востоку от Багдада, будет введена в эксплуатацию примерно через пятнадцать месяцев, что позволит Ираку повысить свою категорию и играть с большими мальчиками.

Саддам Хусейн также был убежден, что, напав на Иран, он утвердит себя в качестве лидера арабского мира, тем самым оттеснив на второй план своего главного соперника, сирийца Хафеза аль-Асада. Он был убежден, что, столкнувшись со свершившимся фактом, монархии Персидского залива, в частности Саудовская Аравия и Кувейт, не оставят другого выбора, кроме как поддержать его и оказать ему финансовую поддержку. По его словам, Соединенные Штаты будут сдерживаться и просто ждать и смотреть, что произойдет. Саддам полагал, что европейцы последуют за ним, поскольку их беспокоил риск распространения исламской революции по всему региону. Они также рассчитывали на продажу ему оружия. На самом деле его беспокоил только Кремль, реакцию которого ему было трудно предсказать. Интуиция подсказывала ему, что Советы, потеряв всякое влияние в Египте, будут уважать договор о дружбе и помощи, связывающий их с Ираком, и не рискнут потерять весомого союзника на Ближнем Востоке.

В середине июля Саддам Хусейн созвал своих начальников штабов и попросил их готовиться к войне с Ираном, но не назвал ни даты, ни конкретной военной цели. Он дал своим генералам всего месяц на подготовку армии и предоставление ему согласованного плана боевых действий, хотя на такое предприятие обычно требуется значительно больше времени. Большинство генералов восприняли новость с тревогой и скептицизмом, но ни у кого не хватило смелости открыто поставить под сомнение это решение, даже у Аднана Хайраллы, который пользовался значительным авторитетом в военном ведомстве как первый двоюродный брат президента и обладатель желанного поста министра обороны.

Все участники процесса знали, что Саддам был невосприимчив к советам, которые не соответствовали его идеям, и что он безжалостно устранял всех, кто стоял на пути его проектов. Раад Маджид Рашид аль-Хамдани, один из его офицеров, позже признавался:

«[Саддам] смотрел вам прямо в глаза, как будто хотел контролировать вас. Не знать, что у него на уме, было страшно… У Саддама было несколько черт характера… В один момент он был чрезвычайно ласковым, в другой момент он был крайне враждебным и жестоким… В одну минуту он мог быть чрезмерно щедрым, в другую — крайне скупым… Он мог взять идеи у каждого и создать новую идею. На политическом уровне он был отличным тактическим игроком, однако на стратегическом уровне 99 процентов его концепций были неверны. Его проблема заключалась в том, что он навязывал племенные стандарты управления страной».

Никто не осмеливался подвергать себя гневу диктатора, предупреждая его о том, что он рискует ввязаться в неконтролируемую авантюру.

Заставив своих генералов замолчать, Саддам больше не мог рассчитывать на то, что они скажут ему правду и не дадут совершить ошибку. Ведь армия не была по-настоящему готова к войне. Хотя ее оснащение модернизировалось, в целом оно по-прежнему уступало иранской армии. Обучение оставляло желать лучшего. Логистика не была скоординирована. Мотивация оставалась слабой. Иракские военные были готовы к сражению для защиты своей страны, к борьбе с курдами или к вторжению в Кувейт, который они считали частью Ирака, но нападение на Иран было совершенно другим предложением. Высшее военное командование Ирака начало готовиться к крупномасштабной военной операции в полной тайне, без малейшего энтузиазма. Все генералы знали, что их лидер не потерпит ни малейшей утечки информации и что любого, кто допустит малейшую оплошность, ждет страшная участь. Уверенный в себе Саддам выступил перед прессой, восхваляя «борьбу иранского народа против реакционного и деспотического поведения аятолл и ретроградных принципов, скрытых под маской религии», и особо отметив народ Арабистана (арабское название иранской провинции Хузестан) за противостояние «расистской клике в Тегеране».

Тем временем в Тегеране продолжалась борьба за власть. Приоритеты аятоллы Хомейни были незыблемы: консолидация исламской революции, подготовка прихода к власти духовенства и предотвращение повторного попадания Ирана под иностранное влияние. Во главе с аятоллой Бехешти и аятоллой Монтазери духовенство воспользовалось идеологическими разногласиями, ослабившими светский лагерь, чтобы укрепить свои позиции и открыто критиковать президента Бани-Садра. Хотя он пользовался поддержкой Верховного лидера, Бани-Садра упрекали в неспособности подавить восстания, дестабилизировавшие ситуацию в провинциях Хузестан и Курдистан. Пытаясь восстановить контроль, Бани-Садр, который восстановил обязательную военную службу, приостановленную после революции, решил отправить крупные подкрепления в обе провинции.

На юг он направил 92-ю танковую дивизию, офицеры которой доказали свою преданность режиму, а также два танковых батальона и три пехотных батальона из бригад, охранявших восточные границы с Афганистаном и Пакистаном. Тем самым он надеялся нанести смертельный удар по борцам за независимость Арабского фронта освобождения Аль-Ахваза под руководством Мохаммада Тахера Ханкани. Крупный контингент Бани-Садра был поддержан местными подразделениями Стражей революции. На севере страны президент Ирана перебросил 28-ю механизированную дивизию для оказания помощи 64-й пехотной дивизии в преследовании пешмерга Демократической партии Иранского Курдистана (ДПКИ). В центре, около Керманшаха, Бани-Садр привел в боевую готовность 81-ю танковую бригаду, 84-ю механизированную дивизию и 1-ю бригаду армейской авиации для усиления северного или южного фронта в случае необходимости. Все эти части, находившиеся вблизи иракской границы, через несколько недель должны были принять на себя удар иракского вторжения.

Ядовитое настроение в Тегеране усугублялось тем, что иранское правительство казалось неспособным исправить ситуацию в экономике, которая рухнула после эвакуации западных технических специалистов восемь месяцев назад. Никто, похоже, не представлял, что Иран находится на грани войны с Ираком, несмотря на то, что стычки продолжались в течение всего лета, приняв рутинный характер, который усыпил подозрения иранского руководства. Светский лагерь пытался добиться стратегического успеха и ограничить растущее влияние духовенства, не заботясь о том, что происходит за пределами страны. 27 июля 1980 года известие о смерти свергнутого шаха Мохаммада Резы Пехлеви в Каире было встречено с безразличием. Президент Анвар аль-Садат устроил ему пышные похороны, чем еще больше вызвал гнев иранского режима и заставил его очернить Египет. Хотя аятолла Хомейни знал о растущем риске вооруженного конфликта между Ираном и Ираком, он ничего не предпринял, чтобы избежать его, будучи убежденным, что в случае войны шиитское население Ирака поднимется против Саддама и ускорит его падение.

Последние приготовления

16 августа 1980 года Саддам Хусейн вновь созвал своих начальников штабов. Он сообщил своим генералам о своем бесповоротном решении напасть на Иран, хотя еще не определил конкретный график. День начала военных действий будет выбран в последний момент, в зависимости от обстоятельств. Инстинктивно президент Ирака все еще сомневался, стоит ли нападать, тем более что его армия не выглядела готовой. Хотя он не слишком разбирался в военном деле, но прекрасно понимал, что не может начать тотальную войну против Ирана с целью уничтожить иранскую армию и захватить Тегеран. Иран был слишком большой страной, слишком гористой и густонаселенной, чтобы такая цель была осуществима. Вместо этого Саддам стремился к ограниченной войне, которая позволила бы ему добиться территориальных успехов и пересмотреть расположение границы и статус реки Шатт-эль-Араб в свою пользу, воспользовавшись минутной слабостью иранцев.

Он представлял себе своего рода блицкриг, ограниченный в пространстве и времени — максимум несколько недель, — призванный надолго ослабить иранский режим и установить новую динамику власти, благоприятную для Ирака. Он надеялся, что быстрая победа пошатнет власть Хомейни и заставит его обуздать свои гегемонистские амбиции. Разгневанный благоразумием своих начальников штабов, Саддам отчитал своих генералов: «Что мешает вам наступать в Иране, окружить и захватить вражеские армии? Никто не говорил, что не будет сопротивления! Никто не говорил, что не будет потерь и смертей! Мы должны проникнуть в Иран и показать, что мы можем нанести удар нашему противнику».

Цели, которые предстояло достичь, оставались столь же неясными, как и время начала войны, но, по-видимому, сводились к завоеванию прибрежных равнин Хузестана и обеспечению безопасности обоих берегов реки Шатт-эль-Араб. Начальники штабов не собирались штурмовать горы Загрос, особенно учитывая перспективу осени или, что еще хуже, зимы. С этого горного хребта, высота которого превышает 4000 метров, иранцы доминировали над иракцами на равнинах. Чтобы избежать иранской контратаки с гор, иракские генералы планировали взять под контроль несколько стратегических высотных точек, которые позволили бы им лучше охранять подступы к иракским городам. В качестве основной цели наступления была выбрана провинция Хузестан. Иракские генералы надеялись, что равнинная местность Хузестана позволит их танкам свободно передвигаться, несмотря на наличие большого количества болот. Сеть дорог в этом районе была довольно густой, что позволяло проводить маневры окружения и отвлечения. Кроме того, в этой провинции было сосредоточено две трети иранской нефтедобычи.

Захват или уничтожение нефтяной инфраструктуры Ирана еще больше ослабил бы иранский режим, значительно сократив его доходы от продажи нефти. Саддам Хусейн также был убежден, что арабоязычное население Хузестана восстанет с появлением первых иракских танков, приветствуя его солдат как освободителей. Он считал себя наследником аббасидских халифов, наделенным миссией уничтожить персидского врага, который всегда стремился угнетать арабский народ. Можно также предположить, что бандитский нрав Саддама инстинктивно побудил его попытаться ограбить нефтяные запасы Ирана, хотя он знал, что использовать их будет очень трудно из-за больших затрат времени и средств, необходимых для подключения нефтяных месторождений Хузестана к иракским трубопроводам. Учитывая это, он приказал своим генералам мобилизовать многочисленные автоцистерны, чтобы доставить как можно больше нефтепродуктов обратно в Ирак.

26 августа 1980 года, через три дня после посещения Саддамом Хусейном пограничного гарнизона Ханакин, расположенного недалеко от иранского города Каср-и-Ширин, ситуация на ирако-иранской границе резко обострилась. С обеих сторон границы раздавались выстрелы, в том числе из тяжелого вооружения, без каких-либо явных признаков того, какая из сторон спровоцировала боевые действия.

Но одно было несомненно: иракская власть могла таким образом усиливать напряженность, чтобы оправдать casus belli. Эти стычки также позволили Саддаму оправдать отправку значительных подкреплений в приграничные районы. Иранские солдаты с готовностью наносили ответные удары, иногда непропорционально сильные, что сыграло Саддаму на руку. Они получили четкие приказы от президента Бани-Садра, который призывал их как можно жестче обращаться со своим иракским соседом. А чтобы избежать неудобных свидетелей, иранское правительство запретило иностранным журналистам доступ в зоны конфликта, тем самым укрепив недоверие международного сообщества к Тегерану.

4 сентября была вызвана артиллерия, и ситуация начала ухудшаться. Иранские орудия били по иракским городам Ханакин и Мандали, расположенным в центре Ирака у подножия гор Загрос, чуть более чем в ста километрах от Багдада. Саддам Хусейн беззаботно обвинил иранцев в разжигании военных действий, не жалея усилий, чтобы привести иностранных журналистов посмотреть на разбомбленные деревни.

Воспользовавшись случаем, он приказал своей армии вновь занять несколько участков иранской территории, на которые претендовал Ирак. Через несколько дней иракские войска при поддержке артиллерии и танков взяли под контроль несколько скалистых островков на реке Шатт-эль-Араб, а также две спорные зоны общей площадью 324 квадратных километра. Иранцы потеряли два патрульных катера на реке Шатт-эль-Араб, пять танков и около пятидесяти солдат. Иракцы потеряли в ходе операции около ста бойцов.

Участились и воздушные стычки. 7 сентября пять иракских вертолетов пересекли иранскую границу. Они были немедленно перехвачены иранским «Томкэтом», который сбил один вертолет, а остальным позволил повернуть назад. Это стало горьким сюрпризом для иракских пилотов, которые думали, что иранские истребители F-14 были выведены из строя. На следующий день произошел первый воздушный бой между истребителями. Два иракских МиГ-21 сбили иранский «Фантом», отрабатывавший по танкам, размещенным вдоль границы. Два дня спустя иранский истребитель F-5 был сбит еще одним МиГ-21. 10 сентября иранцы ответили — впервые с момента принятия на вооружение F-14 «Томкэт» один из этих грозных истребителей сбил иракский Су-22, продемонстрировав мощь ракет дальнего радиуса действия «Феникс».

Четыре дня спустя президент Бани-Садр сам столкнулся с близкой смертью. Когда он проводил вертолетную инспекцию границы, чтобы лично оценить ситуацию на месте, его самолет был перехвачен блуждающим МиГ-23. Иракский пилот выпустил две ракеты «воздух — воздух», не имея ни малейшего представления о том, кто находится на борту его цели. Иранский пилот немедленно выпустил сигнальные ракеты и направился к земле, выполняя последовательность маневров уклонения, в то время как его эскорт пытался отбиться от иракского истребителя. На помощь пришел крейсирующий неподалеку «Фантом», который отпугнул нарушителя спокойствия. Иранский президент отделался легким испугом. На следующий день иранский «Томкэт» сбил иракский МиГ недалеко от границы, и иранцы снова вышли в лидеры.

16 сентября Саддам Хусейн собрал своих ближайших советников на последний совет и сообщил им, что решил начать войну с Ираном в ближайшие дни. Только Али Хасан аль-Маджид, другой его двоюродный брат и глава грозного Мухабарата (секретной службы), был достаточно смел, чтобы указать на риски такого начинания и перечислить причины, по которым он считает войну преждевременной. Вежливо выслушав его, диктатор опроверг один за другим его аргументы и спросил его: «Али, почему ты всегда приносишь мне плохие новости и никогда хорошие?» Маргинализированный Али Хасан аль-Маджид больше ничего не говорил. Иракский президент продолжил, вызвав своих генералов и приказав им немедленно перейти в наступление. Он не потерпит ни малейшего промедления с их стороны. Они были вольны определить идеальную дату и время, лишь бы противостояние состоялось.

На следующий день, 17 сентября 1980 года, Саддам Хусейн денонсировал Алжирское соглашение, объявив его недействительным. Он объявил всему миру, что «правовой статус Шатт-эль-Араб должен вернуться к тому, чем он всегда был исторически и чем он никогда не должен был перестать быть, то есть к арабской реке, которая позволяет Ираку пользоваться всеми правами, вытекающими из полного суверенитета». Соответственно, граница Шатт-эль-Араб больше не будет проходить по середине реки, а вернется на ее восточный берег. Этим заявлением иракский диктатор перешел последнюю черту, отделявшую его от войны с Ираном. В качестве провокационного жеста он пригласил иранское правительство принять участие в переговорах, чтобы ратифицировать новый статус реки. Возможно, он втайне надеялся, что иранский режим, осознавая слабость своей армии, согласится на переговоры, уступит и согласится стать жертвой беззаконного соглашения, которое станет иракской местью за Алжирское соглашение.

Министр иностранных дел Ирана развеял все подобные иллюзии на следующий день. Он прямо заявил, что его страна отвергает как предложение иракского правительства о переговорах, так и односторонний отказ от Алжирского соглашения. Осознав, что у него больше нет иного выбора, кроме войны, Саддам Хусейн направил Тарика Азиза в качестве посланника к главным арабским лидерам. Послание было ясным: иранцы несут ответственность за ухудшение ситуации, и долг тех арабских стран, которые могут себе это позволить, — финансировать крестовый поход, который Саддам готовился возглавить, чтобы сдержать персидского агрессора.

Это послание было передано и на Запад, который начал беспокоиться по поводу такого поворота событий. Совет Безопасности ООН, вполне в логике холодной войны, которая не позволяла его членам согласовать резолюцию, мог только стоять в стороне и наблюдать за ростом опасности. На местах бои усилились вдоль реки Шатт-эль-Араб. Город Абадан подвергся обстрелу иракской артиллерии. В воздухе два иранских истребителя F-5 были сбиты зенитными средствами во время атаки на иракские танки, развернутые вдоль границы. Один из двух пилотов был убит, но второй смог катапультироваться. Сублейтенант Хоссейн Лашгари был немедленно захвачен иракцами, которые освободили его только в 1996 году, что делает его иранским комбатантом, который дольше всех пробыл в руках иракцев.

18 сентября 1980 года генералы внесли последние штрихи в свои планы сражения. Благоприятный прогноз погоды на 22 сентября заставил их принять решение атаковать в этот день, оставив всего три дня на оповещение своих подразделений. Бомба замедленного действия была заложена. Теперь ничто не могло ее остановить.

Силы сторон

При нормальных обстоятельствах иракский режим не осмелился бы начать войну с Ираном. Иран был вчетверо больше Ирака по площади, и втрое — по населению. Его доходы от продажи нефти в два раза превышали доходы Ирака. Главные иранские города, расположенные на безопасном расстоянии от границы, были защищены возвышающимися горами Загрос. Столица Ирана также находилась в 740 километрах от фронта, глубоко на плато, упирающемся в высокие горы с видом на Каспийское море. Население Ирана было моложе, что обеспечивало ему больший резерв войск. Наконец, его военный бюджет был на 60 % больше, чем у Ирака, но при этом меньше влиял на ВВП (4 % против 6,5 %). У иранского правительства было больше возможностей для финансового маневра, чем у иракского. Единственной слабостью Ирана была сеть нефтепроводов, сосредоточенная на прибрежной равнине Хузестана, где находились основные нефтяные месторождения, главное месторождение углеводородов (Ахваз), главный речной порт (Хорремшехр), главный нефтеперерабатывающий завод (Абадан), но особенно два главных нефтяных терминала (Харг и Бандар Хомейни).

За исключением рек и болот, Ирак не имел естественных защитных сооружений. Его крупнейшие города находились близко к фронту: Багдад был всего в 160 км от границы по дороге и в шести минутах подлетного времени. Басра, второй по величине город страны, находилась на расстоянии пушечного выстрела от Ирана. Иракские генералы должны были крепко держаться за землю, в то время как их иранские коллеги могли рассчитывать на эластичную оборону в глубину. Иракская нефтяная сеть была особенно уязвима, поскольку она была разделена между двумя не связанными между собой центрами добычи (в районах Киркука на севере и Басры на юге).

Чтобы компенсировать свои структурные слабости, Ирак переоснастил себя и создал внушительную армию в 250 000 человек, четыре пятых из которых служили в сухопутных войсках.

Они включали три армейских корпуса, двенадцать дивизий (пять танковых, две механизированные и пять пехотных) и шесть самостоятельных бригад, насчитывавших 1750 танков, 2350 единиц другой бронетехники и 1350 артиллерийских орудий. Народная армия, составлявшая четверть сухопутных войск, усиливала регулярную армию и составляла большинство пехотных дивизий. Она также была развернута по всей стране для защиты режима. ВВС состояли из 295 истребителей, распределенных между восемнадцатью эскадрильями, разбросанными по одиннадцати базам ВВС; еще шестьдесят старых истребителей хранились на складах, чтобы компенсировать возможные потери в ожидании поставок новых самолетов. Армейская авиация, хотя и входила в состав ВВС, в основном использовалась для поддержки сухопутных войск и включала 300 вертолетов, пятьдесят восемь из которых были оборудованы для противотанковой борьбы.

Противовоздушная оборона опиралась на густую сеть радаров наблюдения и девять бригад, оснащенных зенитными ракетами и скорострельными пушками. Эти подразделения, назначенные на наиболее уязвимые объекты, а также для защиты танковых дивизий, обладали мгновенной огневой мощью более 400 зенитных ракет. Теоретически они образовывали мощный зенитный зонтик над территорией Ирака. Наконец, военно-морской флот, бедный родственник сухопутных сил, имел всего четырнадцать ракетных катеров, три десантных корабля и двадцать восемь легких патрульных катеров, включая десять торпедных катеров. Эти скудные ресурсы были распределены между военно-морскими базами в Басре, Умм-Касре и Аль-Фау в устье Шатт-эль-Араб, которые, в свою очередь, защищались четырьмя батальонами морской пехоты.

Иракские вооруженные силы были построены по гибридной модели, вдохновленной британской и советской системами. Танковые и механизированные части основывали свою организацию на советской армии, в то время как пехотные дивизии оставались близкими к британской модели. Противовоздушная оборона в точности повторяла советскую, а военно-воздушные силы были организованы в независимые эскадрильи, как в Королевских ВВС. По большей части эти войска были оснащены советским оборудованием, в значительной степени устаревшим. Несмотря это, имевшееся оборудование имело то преимущество, что было надежным и простым в обслуживании.

По-настоящему современная техника иракской армии ограничивалась пятьюдесятью четырьмя истребителями МиГ-23 (хотя это были только экспортные версии, и они были менее надежны, чем те, которые эксплуатировались советскими ВВС), восемнадцатью боевыми вертолетами Ми-24, едва ли сотней танков Т-72, двумя сотнями боевых машин пехоты БМП-1 и шестьюдесятью пусковыми установками зенитных ракет «Бук» (по классификации НАТО SAM-6) и «Стрела-1» (SAM-9). Ограниченное количество несоветской техники было бразильским (автомобили «Каскавел») и французским (легко бронированные автомобили «Панар» M-3 и AML-60/90; вертолеты «Алуэтт III», «Газель», «Супер Фрелон» и «Пума»). Большое количество оружия также было заказано во Франции, в частности, самолеты «Мираж» F-1, но на момент подготовки Ирака к войне оно еще не было поставлено.

В целом, эффективность иракской армии была посредственной, особенно потому, что правительство сделало все возможное, чтобы политизировать это учреждение и лишить военных инициативы. Единственными офицерами и солдатами, которые могли похвастаться реальным боевым опытом в борьбе с хорошо механизированным противником, были те, кто семь лет назад сражался на Голанском фронте во время войны Йом-Киппур. Многие из них с тех пор стали жертвами последовательных чисток в армии. Поэтому число закаленных в боях бойцов, прошедших танковый бой, было крайне ограниченным. С другой стороны, иракские пехотинцы приобрели важнейший боевой опыт в первой половине 1970-х годов во время войны с курдами.

К несчастью для них, наметилась тенденция к механизации армии — черпая вдохновение в советской модели, иракские генералы превращали все большее число классических пехотных батальонов в пехотные подразделения, способные следовать за танками и защищать их на собственных бронемашинах. Эти пехотинцы больше не были обучены штурмовать вражеские окопы, а их мотивация оставляла желать лучшего. Единственными элитными подразделениями, на которые Саддам мог положиться, были танковая бригада Республиканской гвардии, спецназ и инженерные войска. ВВС служили главным щитом режима. Их командиры и пилоты были избалованы и пользовались многими привилегиями.

Артеш (Армия Ирана) насчитывала 290 000 человек, три четверти из которых принадлежали к сухопутным войскам. Они были разделены на один армейский корпус, семь дивизий (три танковые, три механизированные и одна пехотная) и семь отдельных бригад, и имели на вооружении 1710 танков, 1900 боевых бронированных машин и 1100 артиллерийских установок. В то время Корпус стражей исламской революции, состоящий из собственно боевых подразделений «Пасдаран» («стражи») и ополчения «Басидж» («мобилизация»), составлял лишь шестую часть сухопутных войск, но соотношение быстро менялось в его пользу. Революционный режим намеревался сделать этот корпус, который был полностью предан режиму, в отличие от регулярной армии, к которой он относился с подозрением, привилегированным. КСИР состоял из независимых подразделений, которые постепенно заменили военную полицию и были подотчетны только Верховному лидеру. Правительство обязалось создать бригады и дивизии стражей, чтобы поглотить впечатляющий рост их рядов.

Военно-воздушные силы, долгое время считавшиеся элитой шахской армии, имели на вооружении 421 самолет, сведенный в двадцать три эскадрильи, размещенные на девяти авиабазах. Только половина самолетов была исправна из-за нехватки технического обслуживания, пилотов и запасных частей. Парадоксально, но ВВС располагали значительными запасами боеприпасов и запчастей, но они были разбросаны по многочисленным дальним точкам, управляемым сложной компьютерной программой, которую американские инженеры не успели доработать, когда их отозвали в США. Иранские техники теперь несли ответственность за хранение огромного количества оборудования, для которого у них не было ни планов, ни номенклатуры.

Они столкнулись с проблемой идентификации запасных частей для истребителя «Фантом», которые хранились без маркировки рядом с запчастями для перехватчиков «Томкэт» и вертолетов «Кобра». Что еще хуже, многие техники дезертировали. Те, кто остался, посвятили себя бесконечно сложной задаче воссоздания слаженной системы управления, но их работа была далека от завершения, когда начались боевые действия. Основным активом ВВС оставались четыре «Боинга-747», переоборудованные в летающие командные пункты, и дюжина самолетов-заправщиков «Боинг», которые позволяли иранским истребителям находиться в воздухе гораздо дольше, чем их противники, и при необходимости наносить удары в глубине иракской территории.

Легкая авиация ВВС и сухопутных войск включала 800 вертолетов, из которых только треть была исправна. Противовоздушная оборона состояла из шестнадцати батальонов, оснащенных ракетами класса «земля — воздух» и скорострельными пушками. Несмотря на то, что сеть воздушного обнаружения была очень современной, она страдала от тех же проблем с обслуживанием, что и ВВС. Организованная таким образом, чтобы охватывать основные города и авиабазы страны, а также границу с Советским Союзом, сеть имела множество брешей, которые позволили бы любому решительному иракскому пилоту пролететь над частью иранской территории.

Иранский флот все еще оставался самой важной военно-морской силой в Персидском заливе. Он имел три эсминца, четыре фрегата, четыре корвета, девять ракетных катеров (еще три заказаны у Франции), пять десантных кораблей, десять вспомогательных судов, тридцать пять вертолетов, а также двадцать шесть легких патрульных катеров и четырнадцать гидросамолетов, способных совершать разрушительные рейды на нефтяные платформы противника. Корабли в основном были пришвартованы на военно-морских базах Бендер-Аббас в Оманском море и Бушер в Персидском заливе.

Структура иранских вооруженных сил была вдохновлена британской и американской системами. Дивизионный состав сухопутных войск был поразительно похож на состав армии США: ограниченное количество очень крупных дивизий, хорошо укомплектованных и оснащенных, способных действовать независимо друг от друга благодаря мощным резервам, но не особенно гибких и сильно зависящих от логистики. С другой стороны, бригады и батальоны были организованы по британскому образцу, что благоприятствовало универсальности и реактивности. Военно-воздушные силы воспроизводили модель ВВС США: крылья, специализирующиеся на определенном типе задач, каждое из которых состояло из двух или трех эскадрилий примерно по двадцать самолетов. Состав армейских ВВС также напоминал американскую модель: смешанные бригады, состоящие из нескольких разведывательных, транспортных и противотанковых вертолетных батальонов. Организация военно-морских сил была напрямую вдохновлена британским Королевским флотом.

Парадоксально, но хотя иранцы отвергали все ссылки на Запад, они применяли его структуры в своих вооруженных силах. Как дальнейшее отражение этой двойственности, иранская армия оснащалась в основном американской и британской техникой, что усложняло задачу ее логистов. За исключением военно-воздушных сил, которые оставались полностью оснащенными американскими системами вооружения, остальная армия имела технику разного происхождения, без единых стандартов или даже режимов работы. Поэтому танкисту приходилось перенастраивать все свои рефлексы в зависимости от того, сражается ли он на борту американского танка «Паттон» или британского «Чифтен». То же самое касалось и зенитчика, который мог вести огонь из американского зенитно-ракетного комплекса «Хок» или британского «Рапир». Все усложнялось тем, что на вооружении сухопутных войск имелось 1000 бронетранспортеров советского производства (БТР-50 и БТР-60), поставленных СССР в начале 1960-х годов, в то время, когда шах был намерен поддерживать теплые отношения с Москвой.

Несмотря на разрозненность, вся эта техника была очень современной, что давало иранской армии значительное преимущество. Большинство этих систем вооружения (истребители «Фантом» и «Томкэт», танки «Чифтен» и М-60, самоходные орудия М-107 и М-109, зенитные ракеты «Хок», ракетные фрегаты УРО типа Mk-5 фирмы «Воспер») превосходили вооружение иракской армии.

На практике, однако, многое из этого вооружения уже не работало из-за отсутствия технического обслуживания или квалифицированного персонала для их использования. Поэтому многочисленные самолеты, танки и вертолеты были «растащены», чтобы иранцы могли поддерживать в рабочем состоянии другую технику. Кроме того, части были разбросаны по всей стране, чтобы удержать позиции против повстанцев, защитить режим и прикрыть все границы. Таким образом, только половина иранской армии была в состоянии противостоять иракской армии с самого начала боевых действий.

Помимо количественного аспекта, следует отметить и качественные недостатки послереволюционной иранской армии: чрезмерная политизация исполнительной власти, наличие политических комиссаров, подавляющих инициативу офицеров, растущее соперничество между регулярной армией и Стражами революции, слабая координация между различными родами войск и недостаточная подготовка. Последняя проблема была особенно неприятной, учитывая, что иранская армия не имела реального опыта ведения высокоинтенсивного механизированного боя. Насколько помнили офицеры, их единственными противниками были партизаны Народного фронта освобождения оккупированного Персидского залива, когда императорская армия помогала турецкой армии в начале 1970-х годов, а в последнее время — курдские пешмерга ДПКИ, федаины Народного фронта освобождения Ахваза, белуджские и азербайджанские борцы за свободу. Ни один из этих противников не был оснащен тяжелым вооружением, вертолетами, истребителями и танками.

Если раньше иранских солдат готовили к противостоянию с советскими танковыми дивизиями, то после исламской революции большинство этих ноу-хау было утрачено. На самом верху военной иерархии ситуация была не намного лучше. Ротация назначений не способствовала усилиям, предпринимаемым для улучшения армии. Три министра обороны и три начальника штаба армии сменили друг друга менее чем за пятнадцать месяцев. Что касается высшего военного командования, то оно состояло из людей с безупречными революционными качествами, но крайне ограниченным опытом оперативной работы и командными способностями. Хуже того, ни один генерал или полковник не мог претендовать на звание настоящего стратега. Корпус стражей исламской Революциии был не лучше. Аятолла Али Хомейни, его командующий, был духовным лицом, хорошо разбирающимся в диалектике и интригах, но не в реальности на местах. Стражам революции нужен был командир, способный повести их в бой, а не цензор, проверяющий религиозную ортодоксальность их поведения.

Хотя на бумаге иранская армия казалась более мощной, чем иракская, на самом деле соотношение сил было в пользу иракцев, особенно по количеству самолетов и бронетехники. На линии фронта, протянувшейся более чем на 900 километров от глубины Курдистана до устья реки Шатт-эль-Араб, иракцы превосходили иранцев по численности в соотношении два к одному, а на некоторых участках фронта их превосходство достигало четырех к одному. Конечно, это преимущество не должно было сохраниться надолго. Но оно могло оказаться достаточным в случае блицкрига, которого хотел Багдад. Зная это, можно лучше понять решение Саддама Хусейна рискнуть и вступить в войну с Ираном.