90-е. Бухгалтер в законе, или Кривые числа

Разалия Таймас (2024)

Первая книга из четырех в цикле художественных рассказов. Тридцатилетний опыт работы российского бухгалтера посвящается моим любимым людям: коллегам, подругам, соратницам, российским женщинам-бухгалтерам. События и имена вымышленные, любые совпадения — случайность. Список знаменитостей, ранее работавших бухгалтерами: Элизабет Арден (основательница дома Арден по производству элитной косметики), Герберт Джордс Уэллс (писатель-фантаст, автор культового "Человек-невидимка"), Михаил Зощенко (писатель-сатирик), Уильям Портер (писавший под псевдонимом О*Генри), Карл Маркс (нашумевший "Капитал"). Содержит нецензурную брань.

Огромное человеческое спасибо всем, кто находился рядом, придавал Силы, верил в меня! Я этой книгой отдаю дань девчонкам 90-х, тем, кто выжили смеясь, и продолжают жить сейчас, такие же задорные, смелые, увлекающиеся, любимые любящие Женщины!

Встречайте: Приключения главбухов в России.

Правлю первые издания, настрой такой, чтобы легко читалось, я для своего поколения пишу, чтобы улыбнуло. А так как было — тот и так всё помнит.

События и имена вымышленные, любые совпадения — случайность, и я могла быть любой из героинь.

Начало 90-х.

Уснули в одной стране и по решению меченого старца, проснулись в перестройке, где из-под обломков бывшего Союза с застенчивой улыбкой крокодила, проклюнулся капитализм, со всех щелей штормило, людей накрыла волна бизнесомании.

Ушлые по-русски, хваткие ребятки ломились в ставни, прорубали окна, сносили двери, на белый свет рождались группировки по интересам — СП, ЧП, кооперативы, ОООшки — кто во что горазд, главное успеть урвать кусочек, при том жить так, чтобы «ограничивать ответственность» Уставом. Товарищ Бендер нервно отдыхал в сторонке.

Бухгалтер, невзрачная профессия утерянной эпохи, взлетел в цене, в тотальной смене декорации в многоликом государстве нуждался бизнес в гибком человечке, мостике-посреднике, спрут власти набирая силу, не страдая мелким аппетитом выплёвывал из чрева различные инспекции, фонды, и прочая отделы контролёров.

Немногие совковые конторщики готовились к грядущим переменам, анархия в среде финансовых умов настигла апогея, дезориентация в шатком законотворчестве налогов, да и просто шок от темпа жизни, от скорости и глубины полёта сметал все старые устои советских счетоводов.

В недрах хаоса и беспорядка зарождалось на белый свет поколение бухгалтеров России, уже не Ниночки служебного романа, суетные потомки цифрового царства, выцветшие, хлопотливые бабёнки-сплетницы, — зародилось поколение молодых и амбициозных главбухов современности, раскрылись в нескрываемой жёсткости — жестокости: в манере говорить, одеваться, и вести себя так, как подобает на войне, где реально все средства были хороши.

Никто больше не пытался высмеивать главбуха, и чтобы начать работать главным и порой единственным бухгалтером было достаточно элементарных познаний в экономике и цифрах.

И как обычно, спрос рождает предложение, на белый свет полезли всяческие полезные курсы, круг замкнулся, и кукушкой звонкой пробил звёздный час новейшей бухгалтерии.

Вот тут-то для зарождающихся курсов потребовался навык и опыт отвергнутого, но выжившего поколения экономистов исчезнувшей страны Советов, предприимчивые, очнувшиеся от шока «бывшие» кинулись преподавать, а курсы, в свою очередь, цыплятками из инкубатора, наскоро выплёвывали амбициозных, честолюбивых «специалистов».

Новоиспечённые главбухи — разменявшие третий десяток молодые женщины, красивые, сильные, яркие, с решительным блеском в глазах, за плечами которых технарь, или даже «вышка», причём любой направленности, главное — наличие твёрдости в характере, экономическая жилка и жизненная хватка, бонусом шли неудачное замужество и, как правило, маленький ребёнок.

Вышли на охоту брошенные и преданные, голодные молодые волчицы, на чьей-то шее, пластмассовой медалькой на хлипкой петле, ещё болтался муж.

Запуганный, растерявшийся мужчинка, по русской вековой привычке, потянулся к спасительной бутылке, у инфантильных недорослей, воспитанных совковыми няньками, сломался встроенный чёткий алгоритм, дальше — больше, уже не один элемент мозаики «от школы до пенсии», не сложился, исчезла сама коробка с тысячью деталей пазла, рухнули надежды на запланированное счастье.

Такого супруга, безжалостно скидывали за борт, но ещё кое-кто, цепляясь за тень супружеской идиллии и в страхе потерять привычную модель семьи, пытались вытащить любимого из паутины алкоголя, срабатывала воспетая русской классикой генетическая память бабьей жертвенности, увы, пристроив мужика к оборотистому бизнесмену на вторые, а то и третьи роли, жёны напрочь теряли уважения к кормильцу, агония любви крушила счастье, наступило время, когда иллюзорная бутылка побеждала жизнь.

Время показало, что выиграли те женщины, кто ответственность за настоящее и будущее взяв исключительно на себя, предоставили мужчине право собственного выбора.

Неля.

Миша Меченый пять лет назад торжественно на Пленуме ЦК КПСС объявил широкие реформы партии под лозунгом перестройки, и страну Советов лихорадило всё чаще, к 1990 году Неля была уже взрослой замужней женщиной двадцати одного года.

Рухнул привычный мир: с экрана отовсюду слепит прожектор перестройки, происходит давящая тихая революция, страшная и пугающая глубиной отчаяния, бывшие советские люди слепыми котятами мечутся в поисках смысла происходящего, попутно ругая и оправдывая новых власть имущих.

Молодая невестка, запрятав волосёнки в самодельный чепчик, в свой фирменный домашний стиль, (отголосок деревенского детства в бабушкиных наставлениях, где были ноженьки в тепле и голова платком прикрыта), в цветастом фланелевом халатике, с осоловелыми глазами, с чашкой остывшего чая за обшарпанным столом на крошечной кухне коммуналки предавалась грёзам под убаюкивающий звук мужниного голоса.

Остатки голубого хлопка клубочком спрятались в кармашке, торчал крючок в недовязанном носочке, маленький кусочек жизни, застрявший в ткани времени, напоминал о незавершённости, о том, что даже в мелких деталях скрыта целая история.

Совсем недавно из трёшки родительской квартиры в центре города, Неля переехала жить к новоиспечённому супругу, меланхоличная, неповоротливая и грузная сейчас, женщина лениво думала обо всем и ни о чём, вязкие мысли, речными рачками искали тихое русло, дабы залечь на илистое дно, но даже в тёмной бездне, где время кажется застывшим, пробивался луч надежды — тонкий, как луч солнца сквозь плотный туман: совсем скоро роды, Неля станет мамой.

В квартире мужа сохраняли добрый старый мир, островок покоя и стабильности, где жил излюбленный совковый шик — резьба и кружевные салфетки, нежные, ручной работы шедевры, простые традиционные вещи, которые хранились с любовью и заботой ещё покойной бабушкой Ильи, в непритязательности убранства комнаты прятался невероятный комфорт для молодожёнов, шорохи времени, будто песок скользили сквозь узкое горлышко песочных часов на стареньком комоде.

Илья, высокий, весь нескладный, рыхлый, с покатыми плечами и невыразительным лицом, развалившись рядышком в мятом временем кресле, рассуждал о мире, о политике и просто ни о чём, на парне были цветная рубашка в клетку, заботливо выглаженная молодой женой, и синие линялые спортивки, изношенные, но уютные, в их мягких складках отражалось очарование домашнего тепла.

Многословный Илья любил поговорить часами, обычный парень звёзд с неба не хватал, из образования — в кармане вожделенный диплом автотехнаря, подкупала в юноше открытая и бесхитростная улыбка, на неё и поймалась девушка во время летней практики в пионерском лагере.

Сама Неля тоже не тянула на роль роковой красавицы — невысокая округлая плюшечка, с восточным лицом поэтической луноликой, её крашеные прямые волосы спрятались в лёгкую беретку-чепчик, кожа на щеках краснела точками в видимых глазу капиллярах, поразительными на неприметном лице были глаза — карие пуговки под тонко выщипанными бровями, девочка смотрела на мир по-доброму, удивлённо, во взгляде не было загадок или вызова, но были искренность и тепло, что делало её ещё привлекательнее для мужчин.

Застенчивый днём Илья, улыбаясь при свете ночного костра, тренькал на гитаре извечных три аккорда, глаза сияли отблеском далёких звезд, Неля заворожённо слушала музыку без слов, одним словом, пара практикантов гармонично дополняла друг друга.

Так в благодати с природой и музыкой, забывая дневные заботы, зарождалась любовь, и вскоре скандально известная дырка в заборе стала летним пропуском во взрослый мир, и романтичные любовники, сбегая от гвалта школьной детворы на задворки столовой, дышали страстью в боровом лесу, прохладная колючая трава была постелью под открытым небом.

И к осени этот самый мир открылся в первозданной красоте извечной математики — один плюс один случился больше, чем просто цифра, то ли юный темперамент подкачал, то ли в резиновых изделиях «номер два» вся партия попались с браком…

— Так сильно любишь? Ты так решила? Ну что же — вольному воля! — родители Нели, настоящие консерваторы в вопросах национальности, не одобрили выбор русского парня в зятья, их устаревшие взгляды столкнулись лбами с искренними чувствами и выбором дочери.

К счастью, любовь не знает границ и национальных предубеждений, молодые люди были настроены решительно.

— На поддержку не рассчитывай! — мама в сердцах захлопнула дверь перед своенравной дочерью, инженеры с высшим институтским образованием мечтали об интеллигентном эрудированном зяте.

В семье мужа детей любили больше, чем свои надежды, родители Ильи отвели молодожёнам самую большую, светлую комнату и стали мирно жить-соседствовать.

Свекровь, работница общепита на пенсии, и свёкор, тихий пьяница, пригревшийся под боком у жены, коммунальная квартира семье досталась в подарок от завода, в бытность советская родина высоко оценила безупречную службу обычных работяг, и сейчас в распоряжении семьи было целых четыре комнаты, бывшие соседи повымирали от всякие болезни, и на жилплощади остались только Илюша и его старые родители.

За окошком мокрый февраль напоследок яростно спорил с весной, кружила мелкая метель, и грязный асфальт вновь укрывали снежинки.

Беременная поставила холодную чашку остывшего чая на стол и свободной рукой нервно поглаживала растущий живот, любимый Илюша целовал сквозь прикрытые веки пухлые коленки, а руки шарили ширинку на штанах в момент смешения нежности и страсти, но в последнее время Неля отграничила доступ к телу, ей было не до утех любовных, животище распирал и болел так, что её больше страсть не волновала — скорей бы разродиться.

— Ничего не понимаю!.. — , акушерка в местной гинекологии, старая глуховатая еврейка, надолго впечатывалась стетоскопом, качала головой и недоумённо пожимала плечами, врачиха, не доверяя новомодным аппаратам, принципиально не назначала обследование УЗИ, только бормотала фразы о подозрительной уникальности беременной.

На приёме казалось, что доктор не меньше пациентки хочет выдавить младенца, прощупывая множества мелких частей плода… И весной в середине марта, сомнения гинеколога наконец развеялись — Неля разрешилась от бремени, женщину кесарили двойней, оказалось детки спрятались в мешочке матки друг за дружкой.

Мартовская оттепель под вечер ударила морозами, для врачей больницы этот день запомнился не меньше, чем для роженицы.

Тяжёлый, жестокий день… На фоне изменчивой природы человеческая жизнь казалась ещё более хрупкой и непредсказуемой, Неля не успела до конца очнуться от наркоза в одиночной палате, когда услышала, как санитарка в накрахмаленном халате, тихонько причитая, елозила мокрой шваброй пол:

— Горе-то какое, милая! двойня у тебя, девчонка и мальчонка, слепенький пацан…

Неля невольно запомнила ласковую старушку, судорожно вздохнув, завыла, забилась в диком крике и впала в забытьё, время для неё остановилось, все ощущения слились воедино, а мир вокруг замер.

С роддома женщину в машине скорой увезли в лечебницу, молодая мать нуждалась в профессиональной помощи, сдали нервы.

Услышав о страшном диагнозе ребёнка и разродившейся жены от той же самой санитарки, дежурившей у телефона в ночь, новоиспечённый папаша слился — исчез из города подальше от калек. Илья не смог себя заставить доехать до психушки, сломался, перегорел спичкой, и целую неделю спал пьяным сном на лоскутных лохмотьях среди пустых бутылок в заброшенном сарае, где с друзьями разбирали на запчасти украденный москвич.

Зацвела весна. Зелёные бутоны раскрываясь навстречу солнцу, дарили людям надежду на спасение и радость новой жизни, в нежных лепестках скрытая сила природы преображала окружающий мир.

Шёл девяностый год, Союз в осколках, страны всё больше отдалялись друг от друга, распадались семьи, маячило на горизонте великое переселение душ, времена перемен касались каждого уголка некогда большой страны, и люди стояли перед выбором — продолжать разделение или объединиться и обрести силу.

Через две недели после трагических событий, мартовским утром из роддома детей забирала свекровь.

В цветастом платочке и сером плащике, маленькая, сморщенная от боли баба Нина, с двумя прижатыми к груди кульками младенцев на руках — такой её запомнил персонал больницы, неподалёку, за рулём красного запорожца притулился соседский парень Азат, сын покойных друзей не отказал в помощи горемычной семье, и вздыхая тяжко, курил в сторонке дед.

Так встретил мир двойняшек.

Вечером ненадолго объявился Илья, собрал нехитрые пожитки в спортивный рюкзачок, с которым в детстве ездил в пионерский лагерь, взглянул на ребятишек, в последний раз обнял отца и мать, оставив на столе конверт с деньгами, исчез за дверью, растворился в хаосе большого города.

— Скатертью дорога! — бессильно кричала мать вслед непутёвому сыну — Неля моя дочь, и дети — мои внуки! И тихо плакала ночами — Храни тебя, Господь, сынок!

Только через месяц, исполненный боли, молитв, надежды и борьбы, выписали Нелю из лечебницы.

Дома до молодой мамочки дошёл настоящий смысл трагедии: детки, дочка и сыночек, были немного слабенькие, но совершенно здоровые младенцы, в роковую ночь там, действительно, в другой палате родился слепой мальчонка, фамилии у рожениц писались одинаково, старушка-санитарка, не разобравшись толком, пожалев бедняжку Нелю, кинулась причинять добро.

Родители Нели не спешили объявиться, не нашли в себе силы простить ослушницу, внучат-двойняшек сердцем не приняли, свои амбиции и надежды связали с гордостью семьи — младшей из сестёр, школьницей Лейлой, которую тянули на медаль отличницы.

Для молодой матери жизнь закатилась строго в бытовую колею, крутили колёса часики на кухне, спешили дни за днями, рассвет за закатом сменил весну на лето, малыши окрепли, улыбались бабушке и деду, в постоянной гонке за временем Неля находила силы и радость в счастливых моментах с детьми и близкими.

— Грузовой аист принёс, — немного цинично шутила во дворе по поводу своих младенцев, Нелю всегда отличала способность находить смешное даже в самых трудных ситуациях.

Денис с Дашутой, наливались силой, как в старой русской сказке, росли как на дрожжах, после больницы грудного молока у молодой матери едва хватало на разочек, в молочной детской кухне выдавали мизерный паёк, и женщины выходили из положения, как могли, кормили малышей козьим молоком, а баба Нина варила вкусный сытный творожок из магазинной треугольной пачки молока.

— Дочка, мы уже немолодые, детей смотреть поможем, а вот с деньгами туго, надо идти работать, — пьяный свёкор наставлял невестку уму-разуму, Неля понимала, что старый работяга прав по всем статьям и с декретным отпуском пора завязывать.

На руках синяя картонка — диплом пищевика, местный Торговый техникум выпускал универсалов: бухгалтер плюс технолог в одном флаконе.

После тяжёлых родов женщине пришлось проститься со столовой, здоровье слабое тягать кастрюли уже не позволяло, единственный выход — Неля решила закончить бухгалтерские курсы для новоиспечённых бизнесменов, и параллельно пошла работать на близлежащий рынок продавцом.

Во всей красе благоухала осень, пчёлы так и вились возле фруктов, хозяин ларька, черноусый Гиви был благодушен к новой пассии, Неля поневоле улыбалась, не прятала счастливые глаза, когда он вечерами прижимался к ней в крохотной подсобке на виноградных ящиках, молодое тело жаждало любви и ласки, совсем как в юности ушедшей, двое, разгорячённые от страсти, возлежали на пряных листьях августа. Золотая осень рассыпАла щедрой горстью колдовское счастье.

Насытившись сполна свободой отношений, Неля вечерами бежала на бухгалтерские курсы, а дома тихо пела колыбельную себе, наигравшись за день, детишки уже сладко спали в кровати деда.

Верность выбранного пути осознала на первом же занятии, девушка попала, куда целилась, пришла к своим: уставшие девчонки-слушательницы и не менее уставшая очкастая пенсионерка, бухгалтерша, настоящая советская училка, хмурое лицо вечерней столицы принимало роды новой жизни, Неля чувствовала себя дома среди разношёрстных женщин.

Уже сентябрь на пороге, рассветный город дышал горячей чашкой чая и бутерброда с иностранным маргарином рама, спят безмятежно малыши, на кухне баба Нина неслышной тенью варит кашку, прощально опавшими листьями рисует на дворе зигзаги багряная погода.

И снова новый забег нетронутого утра, туманами дымился день осенний, по замкнутому кругу Неля бежала, как ослик за морковкой, стремясь уловить каждый момент и не упустить ни одной возможности быть счастливой.

Прошло два месяца, завыли ночным шакалом диким осенние ветра, но с каждым днём светлело утро от яркой лампочки на кухне коммуналки, и бутерброды были не просто с маслом, на них ложились сверху сыр и колбаса, рекламой в телевизоре дразнящие ароматы сулили счастье, и чай пустой сменился крепким сладким кофе, и Неля, улыбаясь, возвращалась к жизни.

Задорный женский смех звучал на рынке чаще, блестели глазки от любви, Гиви не скупился на мужские ласки, и только ночью глухое одиночество давило на подушку, но женщина уже в зародыше её душила, не позволяя вырваться наружу зверю, Неля сама себе боялась признаваться, что стала забывать Илью, непутёвого родителя детей и мужа, лишь изредка, глядя на спящих в обнимку малышей, с тоской вспоминала, что, когда-то также доверчиво и нежно прижималась к их отцу.

Так мозг спасительный до времени прячет в ящике Пандоры невысказанную скорбь предательства побега от судьбы, в глубинах души скрыта тайна, которую память не решается раскрыть, ибо страх перед болезненной правдой иногда оказывается сильнее жажды осознания.

Детки находились под неусыпным оком любящей свекрови, а деда-свёкор, сокрушаясь, кашляя прокуренными лёгкими, просиживал полдня у раскрытой форточки, старик сильно тосковал по сыну, его скорбь была молчаливой, но глубоко ощущаемой, каждый вздох напоминал о потере и невозвратности ушедших лет.

— Продуктов до весны нам хватит, — раскрасневшаяся Неля командовала молодыми грузчиками, ребята занесли последнюю коробку из машины, с шумом поставили на пол, Денис с Дашуткой нетерпеливо ползали на четвереньках у двери дальней комнаты, баба Нина еле сдерживала деток, оберегая от залетевшего с улицы мороза.

Грузчики на прощание кинули на столик пару мятых шоколадок и шумной ватагой вывалились из подъезда, визг тормозов и оглушительная песня из динамиков девятки предупреждали двор о новых хозяевах жизни.

Вдоль коридора, на кухне коммуналки разномастным этажом выстроились фанерные ящики с продуктами — консервы с рыбой, тушёнка, в пакетах каши, рядом в мелких коробках притулились конфетки, сухари и печенюшки, это означало, что голодная смерть семье не угрожает.

Неля с удовольствием скинула тесные от двух надетых тёплых носочков валенки, растирая затёкшие ноги мечтательно улыбнулась детям и свёкру со свекровью, роднее их на всём белом свете у женщины никого не было, а она, как дикая волчица за своих любимых перегрызёт горло любому зверю.

От полноты нахлынувших чувств Неля вдруг расплакалась навзрыд, и уже через минуту в коридоре обнявшись рыдали трое взрослых, а малыши, ничего не понимая тоже было заскулили вслед, но ненадолго, пострелята стянули и разворошили пачку шоколадного печенья, чумазые счастливчики разрядили скорбь.

Взрослые перестали плакать, словно смущаясь собственных эмоций, дед с внучатами деловито считал съестные запасы, уже через полчасика на кухне всем семейством пили чай с рассыпчатой халвой и рассуждали о скором новогоднем празднике, прибравшись на столе, женщины достали модные журналы Лиза и приготовились выбирать фасоны для новых нарядов. Баба Нина была отменной рукодельницей, да и невестка ей под стать, Неля любила кройку и шитьё ещё со школьных лет.

Жизнь перестроила семью, перекроила счастье, поставила на рельсы паровоз, придала ускорение мечтам.

Пропавший муж всего лишь раз появился на вечерних курсах. В опустевшем коридоре школы вдруг стало шумно, после недолгой возни с охранницей в дверях учебной залы возник Илья — нетрезвый, с недельной щетиной, с виноватой улыбкой и безумно грустными глазами, в кармане за пазухой несвежей джинсовки торчал куриный гриль, прозванный в народе «ножки Буша».

— Я помню, милая, ты копчёную курочку сильно уважаешь! — прямо на глазах изумлённых женщин, выложил окорочок на лежащую перед женой раскрытую тетрадь.

В тот миг Неля была готова под стол провалиться от стыда, но увидела понимающие взгляды коллег по несчастью, её не осуждали, не смеялись, девчонки 90-х ей сострадали, им было также больно за утерянное счастье, у каждой прятался, возможно даже не один собственный скелет в шкафу.

Молча завернула птицу в недописанный конспект и вышла.

— Прости! Не могу! Только подумаю — тебя лечили в дурке, мне страшно, любимая, мне страшно! — пьяно, громко икая, грузно привалившись на колени перед женой, мужчина оплакивал злосчастную судьбу, — с детства впечатлительный мальчишка слишком близко к сердцу принял новость в роковую ночь.

Ещё при Советах печально известная лечебница сыскала недобрую славу, в стенах дурки ломали диссидентов, коротали дни невменяемые душевнобольные, и там недавно лечилась Неля…

Илья почти в бреду, шептал жене, что боится услышать голоса кирпичных стен, и что-то в нём надломилось так, что уже ничем не склеить, не вернуть былого счастья близости, что лучше будет расстаться, он покидает город, чтобы не вернуться никогда в жизнь жены и детей, что он её прощает и отпускает.

Женщина застыла изваянием в камне, на полу, на раскрытой грязной куртке мужа, не чувствуя ни холода, ни боли, гладила немытые волосы любимого, прощалась с молодостью, хоронила наглухо надежду и мечты, её дыхание замирало, последним вздохом осеннего ветра, который лишь легонько колышет опавшие листья, напоминая о невозвратности ушедших дней.

В коридоре вечерней школы умирала Неля, подруга и жена Ильи, безмолвно омывая скорбь, слёзы текли из карих глаз, вымывая счастье быть любимой женщиной любимого мужчины, отца её детей… Прощала и прощалась с мужем.

И по пути домой сбросила окорочок возле помойки котам бродячим…

Начиналась эпоха российских 90-х.

Это была их последняя встреча в молодости.

А наутро в тёплой коммуналке уже другая, свободная от брачных уз и обещаний верности, обновлённая, встречала день, тело пылало жаром, в ней просыпалась женщина, готовая жить дальше, идти своей дорогой, не страшась любить и быть любимой, сердце, освобождённое от тяжести прошлого, замирало в предвкушении новых приключений, новых чувств и возможностей, девушка смело открывала окно в мир, пусть даже и безвозвратно потерянный мир любви и иллюзий.

Неля схоронила любовь Илюши в сердце, сказав спасибо за «подарочки», и сейчас, словно подслушав мысли мамочки, детки в разноцветных ползунках с весёлыми подвязками, ранними букашками выползли на кухню, молодая мама обняла своих малышей и улыбаясь, целовала в сладкие макушки.

Кристина.

Кристина — замужняя аспирантка с маленьким ребёнком. С мужем Антоном выросли в соседних двориках, дружили с детсада и закончили школу за одной партой, образцовая девочка Кристина беззаветно любила, а эгоистичный красивый мальчик, единственный наследник тётушек и бабушек, баловень судьбы, позволял себя любить, юные школьники-любовники так спешили стать взрослыми, что уже в августе 1986 года на свет появилась маленькая Стася. Дети родили дитя.

Родители не сильно удивились юношеской прыти, Кристине презентовали пустовавшую доселе бабушкину трёшку, частенько наведываясь проведать молодых, мама Кристи по привычке наводила порядок в комнатах, такое навязчивое внимание тёщи не успело надоесть Антону, новоиспечённого супруга, студента-первокурсника, осенью призвали на Советский Военный Флот.

Подводная лодка гарантировала три года одиночества Кристины и верности Антона, где в темноте безмолвного океана под покровом воды, среди машин и механизмов, любовь проходила испытание временем и расстоянием.

Закалённый в огне искусственной жизни на борту подводной лодки, отслужив положенное, муж вернулся в 1989 году и пошёл учиться снова на первый курс в авиационный институт. Годы плавания не изменили характер Антона, как и в юности студент был увлечён исключительно собой, у тёщи уже вошло в привычку помогать дочери, прибираться дома, стирать и гладить, что было на руку молодой семье, да и материально было туговато без помощи, деньгами все ещё снабжали родители.

Так бы и жили дальше, но тут случилась полным ходом перестройка, капитализм уже не щерился зверьком, а имел вполне определённые черты дикого гиганта, привычный мир менялся под напором новых реалий и идеалов, всё, что казалось надёжным и стабильным, стремительно разрушалось.

Оказавшись на гребне волны, Антону с Кристиной пришлось осваивать сёрфинг жизни, адаптироваться к новым условиям, стремясь сохранить свою связь в мире, где царила неопределённость и конкуренция.

Наступила осень. Антон снова студент дневного отделения, Стася уверенно ходит в детский садик, а Кристина уже шестой год на кафедре мехмата универа, — закончив с отличием институт, прошла вне конкурса в аспирантуру.

Утро сентября, молодая аспирантка Кристина, одетая неброско, но со вкусом, в чёрной юбке прямого кроя до колен и таком же строгом пиджачке, прикрывающем салатовую блузку, зашла в приёмную декана, её стильное, но сдержанное обличье отражало не только внешнюю красоту, но и внутреннюю силу и уверенность.

— Проходи, проходи, Кристиночка! — проблеял научрук Константин Семёнович, покровительственно показал на стул, и вдруг неожиданно сильно, рывком притянул к себе на колени, девушка так близко увидела сальные волосы и глубоко посаженные профессорские глазки-щёлочки, брезгливо возмущённо оттолкнула преклонного ловеласа, не сдержавшись, резко задела коленкой причинные места.

Старикашка охнул и ослабил хватку, Кристина, сделав ход конём, послала воздушный «нах@й поцелуй» и хлопнув дверью ушла в люди.

— Запомни, дура! — нет тебе места на кафедре! — плевался вслед словами отвергнутый развратник.

Рванув с вешалки лёгкое пальто и сумку, Крис побежала через дорогу до студенческих хором к подруге, в институтской общаге долго рыдала, глотая слёзы под кафельным душем, скребла себя руками, смывая липкий взгляд научного засранца, тело сотрясалось порывами горечи обиды, а сердце разрывалось от боли и унижения.

Смывая тяжёлые мысли, по голубому кафелю струилась вода.

Но рано или поздно слёзы тоже имеют обыкновение высыхать, успокоившись, придя в себя, Крис неспешно закурила, мысли выстраивались в логическую цепочку:

Антона мало интересовала материальная часть семейной жизни, приоритетом для молодого человека было стремление к собственному комфорту, муж — человек, для которого важнее было личное удобство и благополучие, хотя при желании он мог быть участливым и заботиться о близких, его основное внимание всегда было сосредоточено на собственных потребностях, значит Кристине обеспечивать себя и дочь придётся самостоятельно, раз наука неожиданно перед ней, в буквальном смысле, захлопнула двери, в них бессмысленно стучаться.

Дома Кристине предстоял тяжёлый разговор с Антоном.

— А я сегодня с кафедры уволилась, — муж приподнял брови, — знаешь, там денег нет совсем, сейчас в науке не прокормишься, — Кристина благоразумно опустила подробности столкновения с профессором.

Немного помолчав, он на удивление спокойно отреагировал на решение жены завершить аспирантуру, заметив мимоходом:

— Чудненько, как знаешь милая, ведь я теперь студент.

Антон на роль семейного кормильца не покушался, трёхлетнее затворничество на подводной лодке взлелеяло думы о свободе, мечтая оторваться на полную катушку на вольной жизни, мужчина, зрелый и ухоженный красавец проживал запоздалое студенчество, и не слишком интересовался, как будет выкручиваться жена — большая девочка, ведь обходилась без него три года, и сейчас справится с происходящим.

Кристина с облегчением вздохнула, не стала вдаваться в подробности осуществления плана, только поделилась, что находится в поиске работы, не отводя взгляд от мужа, который не проявлял особого интереса к её делам.

Мама согласилась с решением дочери не столь охотно быстро, ей всё же пришлось раскрыть истинную причину ухода с кафедры, и попросить понянчиться вечерами с внучкой, пока Кристина будет обучаться, девушка приняла решение пойти в бухгалтера.

Так как практичная Крис предпочитала всяким курсам индивидуальное обучение, на следующий вечер бывшая адъюнкт оказалась на кухне двухкомнатной хрущёвки с приятельницей по Малому Универу, в уютной квартире матери Амалии.

— Амалька! Давно не виделись… — Кристина пригубила остывший чай, — а помнишь Малый?

Девушки бросали оценивающие взгляды друг на друга: стройные, симпатичные в юности, сохранившие фигуру и стать, молодые женщины успели хлебнуть горькой женской доли за шесть лет после окончания школы, каждая несла следы прожитой жизни, но и каждая сохраняла в себе огонь надежды и стремления к лучшему.

Крис строгая по стилю, а сейчас с разбросанными по плечам, весёлыми медно-рыжими кудрями, удивительно сочетавшимися с её огромными зелёными глазами, казалась юной, словно свежий ветерок, разгоняющий серые мысли, придавал ей лёгкость и жизнерадостность.

Амалия, сероглазая шатенка с длинными прямыми волосами, собранными в домашний хвостик, более романтичная на вид, в расклешённой юбке в мелкую серую клетку и атласной красной блузке, с коротким рукавом-фонарик, — облик девушки, словно сошедшей со страниц романтической повести прошлого века, излучал утончённость и элегантность.

Кристина заметно нервничала и потирала ушки, их украшали маленькие золотые серьги-гвоздики, Амалия инстинктивно потянулась за своими, девчонки засмеялись — их первая совместная покупка в ювелирке по случаю окончания школы, обе дамы не любили наряжаться новогодней ёлкой.

Кристина никогда не снимала широкого обручального кольца, золотая гайка — жест доброй воли Антона на отшумевшую пышную свадьбу, которую гуляли многочисленным семейством, родители расщедрились на праздник единственных детей, да и муженёк любил сверкать на публику.

Амалия на хрупких пальчиках крутила тоненьким колечком с едва заметным аметистом — подарок любимого Арне на свадьбу, память о непорочных чувствах.

Кристина робко пыталась расспросить подругу о семейной жизни, но неуверенно, не зная, как подруга отреагирует на любопытство:

— Полюбила иностранца залётного, — отшутилась, и сразу закрыли тему, малышка Сонечка не мешала маме разговаривать с тётей, девочка увлечённо рисовала русалку в разукрашках.

Хвастать собственной семейной жизнью Кристи было нечем, приятельница остро ощущала фальшь, и не прибегая ко лжи и преувеличениям, девушки предпочли честно и открыто промолчать, мысленно играли партию, понарошку передвигая тяжёлые фигурки на шахматной доске.

Прошла весёлая и беззаботная пора, не было суждено сбыться и половине совместных планов у ночного костра, где под звук гитары выводили веткой на речном песке, лишь остались фотографии в альбоме… Моменты жизни, что казались вечными и безграничными, остались яркими воспоминаниями, запечатлёнными в сердцах и на снимках, напоминая о времени, когда мир был полон надежды и обещаний.

Кристина плюс Антон, Амалия плюс Роман…

Сквозь пелену прошедших лет время безжалостно расставило другие фигурки, новые вызовы, переменные обстоятельства внесли изменения в игру жизни, перерисовав расстановку на шахматной доске судьбы.

Кристина плюс Стася плюс призрачный Антон… Амалия плюс Сонечка и плюс-минус Арне…

В тот вечер, так и не решились открыться душой, близкие подруги юности стали совсем далёкими…, но ещё не чужие друг другу, под давлением времени и жизненных обстоятельств их связь ослабла, но в сердце каждой теплился остаток дружбы и понимания.

Перелистали школьные альбомы, осторожно, хрупкой бусинкой в хрустальном ожерелье, перебирая воспоминания, дождались с работы Сылу Анваровну.

Уже назавтра с вечера до глубокой ночи Кристина вместе с виртуозом бухучёта постигала азы экономической науки, высчитывая дебеты-кредиты, сводила мифический баланс, училась заполнять документы, с удивлением замечая, что занятие приносит удовольствие и действительно нравится — есть где разгуляться любознательному мозгу, во всём есть научный подход, в бухучёте тоже, новый опыт открывал новые возможности и Крис с увлечением вглядывалась в финансовый мир.

Доморощенный педагог тоже была довольна успехами «студентки».

— Знаешь, девочка, а ты ведь прирождённая главбух!

То, на что Неля потратила два месяца на вечерних курсах, Крис уложила в семь ночей. Выпускница сильнейшей математической школы, с красным (таким бесполезным теперь) дипломом мехмата универа, была уверена в своём прекрасном будущем, недельные экспресс-посиделки на хрущёвской кухне позволили несостоявшейся научной сотруднице снова почувствовать себя деловой и умной, профессия главбуха, что именно «главного» — она ничуть не сомневалась, — придаст смысл жизни на ближайшие годы.

С энтузиазмом и решимостью Кристина приготовилась искать работу, и успех не заставил себя долго ждать, на ловца и зверь бежит.

— Знаешь, Крис, все сошли с ума, носятся с бизнесом, как с торбой писаной, — возбуждение подруги передавалась по телефонной трубке, — нас посадили на самоокупаемость, теперь на кафедре бардак, замутили что-то вроде НКО, типа некоммерческое общество, — шёпотом в трубку задышала Таня, — и знаешь, кто у нас главный? Малиновский!

Это был реальный шанс. Профессор Малиновский был давний враг и оппонент её бывшего шефа. Невысокого роста, седеющий, но ещё не старый, презентабельный Георгий Николаевич принял девушку благодушно, издалека его можно было принять за старшего брата Кристины, непослушные светлые волосы, кудрявые с висков, и чёткий профиль с чуть горбинкой нос удивительно схожий с портретом отца Крис.

— Знаете бухучёт? — близорукие глаза председателя смотрели сквозь линзы аристократических очков скорее отрешённо-равнодушно, тёмно-синий «научный» пиджак, классические в тон, чуть помятые брюки — немного оттопыренные коленки и слегка лоснившиеся отвороты рукава выдавали старость костюма будущего шефа. Науку деньгами ещё не баловали.

Малиновскому нужен сотрудник, а профессор никогда не нанимал работников — он червь науки, а не коммерсант, но всё же с любопытством рассматривал молодую женщину — рыжие кудри собраны в элегантный пучок, кошачьи глаза слегка подведены, губы тронуты лёгкой помадой, и держится уверенно, тёмно-зелёный брючный костюм идеально подчеркивает соблазнительные изгибы опальной аспирантки.

— Хороша! Губа не дура, однако у Семёныча! — удовлетворённо подметил про себя, в институте слышали про скандал на кафедре, и немного польстило, что теперь такая красотка будет радовать его ежедневно своим присутствием, а то, что сработаются, он не сомневался, профессор был не такой самовлюбленный и любвеобильный и не столь активно крутил романы с молодыми сотрудницами.

Прозвучало утвердительное «да!».

— Ваше рабочее место — несколько сухо показал на коричневый стол в углу кабинета и удалился по своим учёным делам.

Кристина, оставшись одна, присела на полумягкий стульчик, с удовольствием скинув чёрные на небольшой шпильке лодочки, достала блокнот и ручку, аккуратным почерком поставив дату, сама себя поздравила:

— С первым рабочим днём, Кристина Михайловна!

Амалия.

— Амалия завтра же должна быть в городе! — голос Сылу резкий и жёсткий, как пистолетный выстрел.

— Кызым, ей Гуля зубы в деревне лечит, поздно уже, ночь скоро, да и гроза похоже будет, — Сара попыталась защитить внучку.

— Ничего не знаю, пусть возвращается! — Сылу раздражённо опустила трубку на рычаг, — довольно и того, что замуж выскочила без разбора — , подумала про младшую дочь.

Сара задумчиво взглянула на белокурую головку Сонечки, поправила лоскутное одеяльце, и набрала номер своей деревенской невестки.

Молния раскроила небо на лиловые кусочки, Амалия ехала в высокой кабине железной лошадки бульдозера в самом сердце чудовищной грозы, не предполагая, что именно так начинается её путь к профессиональному Олимпу, вершину которого украшала корона «Главный бухгалтер».

Гора Тенкей грозной стеной разделяла деревню от райцентра, и даже днём, а сейчас и вовсю казалась неприступной крепостью, Амалия скользнула взглядом по родственнику, урчал утробно агрегат, Булат вёл К-700 уверенно, затянув бесконечную заунывную татарскую песню, возможно сожалея, что согласился на ночную грозовую авантюру, таким же ливнем обрушились мысли девушки, гром и молнии лишь подчёркивали атмосферу торжественности и значимости момента.

В селе с прабабушкой осталась полуторогодовалая дочь, мама потребовала немедленного возвращения в город — нашлась работа и выбирать не приходилось, Амалия недавно пережила развод с мужем и непростые роды, будучи в декретном отпуске, переехала зализывать раны в деревню к бабушке, городская жизнь рядом с родительницей была невыносима, да и малютке лучше расти на свежем воздухе.

Сверкающая молния выводила причудливые зигзаги, менялся в калейдоскопе рисунок чёрного неба, услужливо сортируя воспоминания, где деревенский дом был единственным местом Силы, своеобразной тайной пещерой, где Амалия в полной безопасности исцеляя душу, набирала мощь, что для неё сейчас было жизненно необходимо.

Девушка была обречена судьбой на цифры, семья экономистов, где мама, покойный дед, многочисленные дальние и недальние родственники — дяди, тёти не одно столетие трудились финансистами, и цифровая крепость рода не отпускала, закручивая гайки день за днём, создавала сложные системы защиты через алгоритмы и коды.

Девчонка выросла с бабушкой — эбекей, так ласково певуче зовут любимых деревенские татары, не просто «эби» — бабушка, а именно эбекей — трогательно нежное бабулечка.

Мама в детстве Амалии казалась эфемерным существом, призрачная и недоступная за пеленой туманных цифр, и в детские секреты малышка посвящала эбекей, ей же в юности поверяла девчачьи тайны.

Зимними вечерами эбекей усаживалась на резной деревянный сундучок и тихонько напевая колыбельную, пряла, веретено волшебной палочкой сквозь пальцы из мотка овечьей шерсти выводило тонкую серую нить, заворожённая внучка любовалась бабушкой, она казалась доброй феей, совершенно случайно оказавшейся на планете, чтобы увезти малышку в цветочную страну грёз.

В бархатные ночи осенних урожаев, под аромат душистых яблок, разбросанных в сенях, внучка нередко засыпала на коврике в ногах эбекей, и оживали сказания об отважных добрых рыцарях и красивых принцессах, богатствах золотых дворцов, коварствах интриг сказочных злодеев, переплетаясь в шёпоте секретов волшебных трав и корешков.

Озорная первоклассница, непокорённая строгостью училки выдавала «на-гора» фантазии.

— Что всё это значит? — эбекей сурово смотрела на девчушку, — почему слова с ошибкой?

Тетрадь по математике пестрела тройками, но немало не смущаясь, Амалия на беловик переписала правильные цифры, сама наставила пятерки, для пущей важности добавив красной пастой «МАЛАДЕЦ!».

— Держи! — бабушка, протянув букварь, лукаво улыбнулась, — тогда по — маладецки, и русский подтяни!

Трёхлетней Амалия осталась безотцовщиной, когда отец покинул бренный мир, очень рано оставив жену и двух своих девчонок, жизнь перевернулась, вечно занятая мама из райцентра вскоре переехала в столицу, и через четыре года перевезла детей.

За стеклом барабанил дождь, мысли клубочком закатившейся пряжи разматывали детские годы. В столице утренней забавой была дорога в школу, сестрёнки наперегонки перемножали, прибавляли, делили и отнимали цифры на автомобильных номерах, мелькающих впереди машин, нехитрые манипуляции на скорости позволяли скоротать время по дороге на заводском автобусе, где взрослые дремали, или лениво переругивались дворовыми собачками.

Школьница ещё в запой читала книги, с любого места начинала пересказ на память, а также придумывала смешные добрые истории сама, местной библиотекарше ребёнок казалась литературным гением.

И снова закрутился калейдоскоп воспоминаний.

— Амалька, расскажи ещё про Робинзона! — зазвучали в ушах умоляющие голоса деревенских сестрёнок, в безветренные ночи девчонкам разрешали оставаться под ситцевым навесом во дворике большого дома, спать под комариный гул, от взрослой суеты закрывшись тонкой марлей вместо стен.

Многодетная тётина семья каждое лето на недельку принимала столичных внучек в гости.

Ярко сверкнула молния, барабанили капли по стеклу и под монотонный шум дождя Амалия вновь погрузилась в детство.

Мама часто брала домой подработку, и младшую выбрала на роль помощницы, судьба неумолимо вклинивала девочку в общую фамильную картинку, воронка Рода угрожающе раскручивалась, щупальцами осьминога переплетались дебет-кредит, выводили сальдо корни.

— Кызым, не торопись, считай внимательно! — на время после ужина, где мама с дочкой делили взрослые заботы, единственный стол в комнате превращался в рабочий инвентарь.

Амбарные бухгалтерские книги не понарошку так и назывались, и раскрывались двери огромного хранилища, где на бумаге в клетку красивым почерком выводила Сылу таинственные знаки, выстраивая цифры строго в ряд.

Дебет — кредит, дебет — кредит…

Амалия по-детски хулиганила:

— Дверь — ключи, дверь — ключи…

Мама не ругалась, лишь грустно улыбалась, что тут скажешь, ранняя потеря папы не по годам взрослит детей, десятилетняя девчушка начисляла зарплату работникам завода.

Умножала, прибавляла тарифы на количество и выпуск, результат в итоге шёл циферкой в «наряд».

— Пиши карандашом! — учила мама, — мне легче исправлять твои ошибки.

— «Наряд!» — так назывался жёлтый лист картонки, чудно и непонятно для провинциального ребёнка, девочка воображала себя юной волшебницей таинственного замка, впитывая новые слова, с заправским видом щёлкала костяшками счетов, под детскими пальцами из чёрно-белых кругляков складывались цифры, значение которых понимали только мать и дочь.

Советская «электроника» — деревянные чётки, нанизанные на проволоку чёрно-белые птички, в обрамлении строгой рамки, казённый атрибут бухгалтера, который в недалёком будущем израильские знакомые назовут «очень милым «массажером для ног».

Совковый массажер встречался буквально всюду, где обращались деньги: в руках конторщика в серых нарукавниках, на прилавке продавщицы с золотым передним зубом, у строгого в белом халате фармацевта, у хамоватой приемщицы КБО — прародителя современных ателье, в замыленных прачечных, в вальяжных парикмахерских, — чуть позже счёты заменят арифмометры на перфокарте и ЭВМ.

Под несмолкающие раскаты грома Амалия вслушивалась в натужный рёв бульдозера, и мыслями вновь уносилась в свое невесёлое-весёлое детство.

Четвероклассница проводила вечера на кухне рядом с мамой и считала, считала, считала…

Удивительно, но строгая мама лишь пару раз проверила её расчеты, ребёнок ни разу не ошиблась в цифрах, сосредоточенно и верно писала результат, игры в деревянные костяшки не пропали даром, апофеозом года стала победа на городском турнире, Амалии вручили приз — диплом, присвоив третий юношеский разряд по шахматам, десятилетнюю девчонку своей признали умные очкарики-подростки.

Её величество «Цифра» была на пике славы и оказалась гораздо сильнее своей соперницы «Буквы».

В расчётах-вычислениях пролетело детство, Амалия выросла в красивую стройную девушку, каштановые волосы и серые, внимательные, чересчур серьёзные глаза, в руках всё чаще справочник абитуриента, и колебания от цифры к букве.

Старшая Майя, три года, как с головой ушла в мир торгашей, девушка проводила время в компании друзей из технаря, предоставив сестрёнке выбирать свой путь самостоятельно, балуя нередко красивыми вещами.

Настала пора выбирать ВУЗ, или Выйти Удачно Замуж…

— Нет! В бухгалтерию — через мой труп! — категоричность в голосе не удивила, дети давно привыкли к материнской холодной отстранённости, к манере обрывистых фраз-приказов, Амалию потрясло нечто другое — впервые увидела взволнованную маму, у которой никогда так раньше не прорывались чувства.

Сылу Анваровна с сожалением смотрела на младшего ребёнка, в дочке горел тот самый огонёк, который когда-то привлёк ее в покойном муже, очень творческом ранимом человеке, при всей суровости, Сылу детей своих любила, и желала лучшей доли.

Ничтожно ценимая, низкооплачиваемая, презираемая рутина советского счетовода не для её младшенькой, вот Майя прирождённая торгашка, та не пропадёт, а девочка Амалия с её ранимой душой может оказаться лишней в мире цифр.

Сылу Анваровна характером походила на своего покойного отца, немногословная и сдержанная, очень любила мужа, и после его потери у неё словно оторвался рычажок-переключатель солнца, вдова перестав делиться остатками душевного тепла, спасалась в природной апатичности, со временем женщина превратилась в подземного крота-отшельника, погружаясь в мир воспоминаний, где находила утешение и покой.

Однако у Провидения на Амалию имелись свои планы.

В не прекрасное летнее утро, благополучно провалила экзамен на филфаке универа — экзаменатор посчитала, что девочка списала сочинение:

— Хочешь сказать, что сама написала? — грозно вопрошала монументальная тётка с рыбьими глазами,

— Взяла и сочинила? — вслух зачитала строки из письменной работы:

— «горным потоком обрушилась музыка, неистово забили по клавишам наполненные чувствами пальцы пианиста».

Амалия в гневе развернулась и зашагала прочь из аудитории, не решаясь спросить, что больше задело училку — горный поток или наполненные чувствами пальцы, упрямо не пошла сдавать второй экзамен, оскорбившись не на шутку, решила «наказать» обидчиков.

Дождь барабанил по стеклу, гора Тенкей давно покорена Булатом, Амалия уже в райцентре, вспоминала гордое начало взрослой жизни, сейчас смешно — конечно «наказала», но только вот кого?

Желание писать красивые истории никогда не покидало.

Эбекей.

Свободолюбивая ветка корней цыганского барона, затесавшегося в татарский род, экстравагантная Сара, для внуков ставшая эбекей, единственную дочь среди мальчишек-сыновей, нарекла звучным именем Сылу — красавица, а её деток — майских погодков, редкими в семидесятые даже для русских, именами — Майя и Амалия, словно знала, что внучки в деревне надолго не задержатся.

Конец ознакомительного фрагмента.