Принцесса, у которой болела голова

Разия Волохова (2023)

Если ты видишь чужие чувства, тебя назовут проницательным. Если ты ощущаешь чужие чувства, тебя назовут чувствительным. А если чужая боль отзывается в тебе как своя? А если боли слишком много? Если болит сама земля, пропитанная кровью, отчаянием и пеплом пожарищ? Тогда ты со своим со-чувствием всем только мешаешь. Боль можно выключить, вместе с другими чувствами. Боль можно приглушить. А ещё с болью можно договориться. Но прежде всего, во всём надо разобраться.

Глава 7. В которой к Василии является призрак матери

— Значит так, — из голоса Майры начисто исчезли покорность и уважение к старшим. — Идёшь рядом со мной, по моему знаку создаёшь покров и держишь, что бы вокруг не происходило. Мне одной бывает тяжело, а Ли часто отвлекается.

— Не знаю я никакого покрова, — проворчала Ню. И тут же пожалела, потому что в ближайшие два часа наглая девица обучала её сосредотачиваться и не отвлекаться. Даже на готовку обеда. Дым у Ню получался знатным. Как и туман. И пелена дождя, ни капельки не пропускающая внутрь. А иногда покров вообще не выглядел никак — он просто делал спрятавшихся невидимыми для окружающих.

Ли явилась к состряпанному дедом и Владиком обеду. Помогали готовить чернявые близняшки. В итоге на стол поставили немыслимое варево из всех найденных в кладовке овощей и целой курицы. «Хорошо хоть выпотрошить догадались!» — ворчала Ню, выплёвывая ошмётки перьев. Изнеженная же Ли наворачивала варево с аппетитом, достойным чего-то более изысканного.

— Очень вкусное рагу! — заявила она, аристократично выплёвывая в ложку луковую шелуху. И добавила, заметив, как брезгливо ковыряется в тарелке сидящая рядом Лу. — Не нравится, давай я съем.

Лу глянула на тарелку Ли с подозрением и быстро начала есть.

***

После обеда Майра потащила Ню к реке, по дороге отобрав шаль и накинув на плечи тёмный плащ с капюшоном. Ли уже сидела на берегу, строгая, в таком же плаще. Она полоскала в воде длинную ветку, наблюдая как стремнина стирает остроконечные следы.

— Готовы? — вскочила она и внимательно оглядела Ню. — Главное, не теряйся. Но если что, проход в соборе на центральной площади. Закроется завтра на рассвете. После в городе оставаться будет нельзя. Пройдёшь через общий портал, ничего страшного, оттуда мы всегда вытащим.

— Оттуда? — уточнила Ню. Ей почему-то не пришло в голову выяснить, куда уводят жителей.

— Лагерь беженцев, — пояснила Ли. — Там. — Махнула она рукой на восток. — На границе с Королевством-за-горой. Не сюда же их тащить. — Теперь изящная рука махнула в сторону долины. — Там, конечно, не город, но есть еда, крыша над головой и безопасно. Лучше, чем в лесах отсиживаться.

Ли взяла Майру за руку, другую протянула Ню. Ню подивилась мужской твёрдости маленькой ладони. «Закрой глаза!» — шепнула Майра. Поздно. Мир замельтешил причудливо извивающимися полосами, живот скрутило тошнотой. Но не успела Ню чертыхнуться, как всё закончилось.

***

Василия смотрела в окно и тихо бранилась. По её представлениям, громко браниться может только деревенщина, а сойти за деревенщину Василия страшилась больше всего на свете. Выросшая в деревне, она считала себя более горожанкой, чем далеко не стремящийся к респектабельности муж. Если б не Василия, в их лавке так и продавалось бы добротное сукно и некрашеная шерсть, подходящие для соседей, но никак не для блестящей публики, которую Василия мечтала видеть в покупателях.

Мечты потихоньку сбывались. Скромного вида лавочка, в которой можно было очень недорого купить модный аквамариновый шелк, алую парчу и кружева ничуть не хуже, чем в столице, стала городской достопримечательностью. Здесь покупали практически все обитатели особняков Центрального холма. Кто не хотел, чтобы его видели в непрестижных Низинах, посылал горничных за образцами. Василия вовсю пилила мужа, что пора открывать лавку поближе к Центру, однако тот категорически не хотел перемен. «Твои махинации с контрабандистами еще выйдут боком!» — ворчал он. Но знатных клиентов встречал как положено, и сравниться с ним по умению продать дорогую ткань не мог никто, даже сама Василия.

Дело шло, дочери учились не в местной школе, а в престижной гимназии в Горках. Не Центр, но куда к нему ближе, чем их Низины. С таким образованием они и мужей найдут под стать — не суконщиков, а ювелиров или краснодеревщиков. А то и кого познатнее. Внешностью обе пошли в мать, а приданное, даст бог, за ними пойдёт приличное.

А сейчас налаженная жизнь начала рушиться. Сначала мужа забрали в обоз. Не под ружьё, так, при кухне, но забрали. Без него бизнес начал трещать. Хотя вроде и с поставщиками дела вела она, Василия, и образцы новинок покупателям рассылала лично. Но забрали мужа — и поставщики начали подводить, а клиенты покупали всё меньше. Как оказалось, многие снимались с места и уезжали на юг. «Пока всё не уладится».

Василия, конечно, извернулась и сумела продать почти всё сукно на мундиры, а шерсть на плащи для армии. Но парча и шелк, вместе с ярких расцветок муслином валялись на складе мёртвым грузом. Василия бранилась, простаивая за прилавком в пустой лавке. Забегали только соседские дочки-вертихвостки — за грошовыми лентами и кружевами на передник. Кружева Василия плела сама в подсобке — мастерство, вместе с красотой унаследованное от матери. От девчонок-то Василия и узнала это глупое слово «эвакуация».

Про войну она, конечно, слышала. И от клиентов. И от брата, который, когда его полк проходил через Холмец, забежал повидаться. Брату Василия не очень обрадовалась — она предпочитала не вспоминать про деревенскую родню. Но в мундире он смотрелся прилично, так что не стыдно было перед покупателями. Брат долго и занудно рассказывал про бои и плохое снабжение (тогда-то у Василии и появилась мысль о сукне для армии), а потом сказал, что старуха-мать совсем сдала и, наверное, долго не протянет. Василия кивнула. Мать она не видела много лет и ничуть по ней не скучала.

Василия смотрела в окно. За окном соседи, навьюченные узлами и сундуками, брели на восток к Центральному холму. Те, кто побогаче, ехали в повозках. Василии хотелось плюнуть им вслед. Вот так спокойно бросать дома могла только деревенщина или совсем уж голь перекатная. У неё на складе две дюжины штук лучшей парчи, как она их бросит? Замок, конечно, хорош, но кто помешает просто выжечь деревянную дверь? Или разобрать крышу? И куда они все собрались сбегать? В чисто поле? Вернуться потом к разграбленным домам и складам? Нет уж. Всё заработано её руками, в её руках и останется.

— Мама, Брыги тоже закрыли лавку и едут к Собору, — заглянула в гостиную Алина, старшая. — Утром по улице глашатаи пробегали, кричали, что именем Короля все должны эва… идти на площадь.

— Весь город в Соборе не поместятся, — проворчала Василия. — Не говори глупостей, мы остаёмся. Скажи на кухне, чтобы обедать собирали.

За обедом Алина и младшая, Ульмина, вовсю трещали про отъезд соседей. Оказывается, по всей улице были расклеены объявления, в которых говорилось, что эвакуация — приказ Короля. «Глупости, — думала Василия. — Король приказал бы остаться и оборонять ворота. Пусть в городе и не осталось мужчин, но бабы тоже могут держать вилы и косы…» — тут она скривилась, поняв, что рассуждает как настоящая деревенщина. Какие вилы, кому их держать? Её дочерям? Пятилетнему Алику?

После обеда маленькая семья расположилась в гостиной. Лавку открывать смысла не было. Из прислуги осталась только кухарка, она-то утром и принесла объявление вместе с новостью о том, что на рынке никто не торгует. Алина с Ульминой шептались, поглядывая на мать исподлобья. Алик сунул голову под локоть и требовал сказку. Окно затянуло предгрозовым сумраком. Василия упрямо сжимала губы и остервенело щёлкала коклюшками. Рукоделие её успокаивало.

Внизу хлопнула дверь. Порыв ветра распахнул окно в сад, оттуда пахнуло сыростью. Застучали тяжелые башмаки, двери в гостиную распахнулись. Там стояли две женщины в чёрных плащах. Одна — сгорбленная, с клюкой — откинула капюшон.

— Здравствуй, Василия, — прокаркал старческий голос.

— Мама? — коклюшки стукнули о пол, булавки рассыпались, валик покатился к ногам гостьи. Та подняла его, громко скрипнув суставами, и рассмотрела кружева.

— Хорошо! — одобрила она. — Научила я тебя!

— Мама, ты умерла? — пролепетала Василия. Горло прихватило противным комом.

–Умерла-умерла, — закивала Ню. — Вот пришлось вернуться. Быстро собирайтесь, пойдём к Собору. Завтра здесь всё пожгут. Дотла, — добавила она для убедительности и раскинула руки в стороны. — Что расселись, собирайте, что унести сможете! — рявкнула она на внучек. Те вскочили и с тихим визгом рванули по своим комнатам.

У Василии все мысли про парчу вылетели из головы. «Деньги! Серьги гранатовые и жемчуг! Долговые расписки». Ослушаться мертвой матери — невозможно и вообразить! С того света вернулась ради неё! Заботится. О ней заботится… Василия метнулась в кабинет к сейфу. Ей в спину прозвучал более молодой голос второй мертвячки:

— Тёплые плащи, крепкую обувь, еды, сколько есть, смену платья. Свечи возьмите. Фонари пригодятся. Трут и огниво. Ложки, ножи. Фляги с водой, а лучше с молоком.

Василия уже не слышала, но из гостиной звучал монотонный голос кухарки, что-то уточняющей. Захваченный общими сборами Алик приволок любимый картуз и коробку с солдатиками.

Василия вздохнула и взяла сборы под контроль. В последний момент впихнула в баул корзинку для рукоделия. Ню взглянула одобрительно.

Вышли в сумрак. Дождя всё не было, тянуло затхлостью. Лошадей было не достать, но молодая мертвячка прикатила откуда-то скрипучую, вполне крепкую тележку.

Алик вцепился в руку Ню. Алина с Ульминой ушли вперёд быстрым шагом.

— Красивые девицы выросли, — кивнула им вслед Ню.

— Образованные, — похвасталась Василия. — Гимназию заканчивают, — Она осеклась.

— Это хорошо, — прокаркала Ню. — Женихи будут. — И тоже осеклась. Где они, те женихи? Все в обозе, кто ещё вернётся.

Ладошка Алика приятно теплила руку. Ню показалось, что малыш специально старается идти вровень с ней.

— Ба, ты ведь живая? — прошептал он, когда мать отвлеклась.

— Живая, — пробормотала Ню. — Но это тайна. Понял?

— Понял, — кивнул Алик.

«А он совсем как сопляки. Только почище и одет по-городскому», — вдруг подумала Ню. Внук ей неожиданно понравился. Внучки же показались изнеженными белоручками. «Небось и хлеба не испекут!» — ворчала она под нос.

Город был непривычно пуст и тёмен. Казалось, они последние грохотали тележкой по заваленной самым неожиданным мусором мостовой. Кочаны капусты, связки лука, обрывки бумаги, куски верёвки. Похоже, взломали лавку зеленщика. Чуть дальше булочница на пороге лавки раздавала буханки и плюшки.

— Берите бесплатно! Иначе северянам достанется! — кричала она. Ульмина взяла ароматный кулёк, а Алина два запихнула в корзинку два батона.

— Уходите, — крикнула булочнице Майра.

— Уйду, вот только хлеб раздам. Вряд ли там будет много свежего хлеба.

— Такого точно не будет, — Майра тоже прихватила кулёк плюшек. — Но не затягивайте! Там нужны умельцы печь хлеб!

— Вот это здорово, — расплылась булочница. — Мы работы не боимся. Не пропадём ведь?

— Нет, конечно! — голос Майры заполнил улицу, вспугнув стайку терзавших целый батон воробьёв. — Но спешите! Скоро здесь будет плохо.

Соборная площадь тоже была полупустой. Люди заходили в распахнутые ворота Собора, вместе с лошадьми, тележками и тачками. Собор поглощал их невозмутимо, хотя по всему должен был бы давно рухнуть. Они стали в быстро ползущую очередь.

— Мама, — Василия повернулась к Ню, продолжавшей держать ручку Алика. — Я приду на твою могилу, когда всё наладится. Ты ведь там лежишь? Дома?

— Там, где же ещё, — кивнула Ню. — Только нет теперь ни деревни, ни дома. И приходить некуда.

— Детей береги, — добавила она. — Хорошие они. Жить им ещё и жить.

Василия кивнула, потом всхлипнула, взяла руку Алика и толкнула тележку в ворота.

***

— Вот и повидались, — вздохнула Ню, глядя вслед семейству дочери. — А говорил, не золотая рыбка.

— Это ты про Дракона? — Ли возникла из ниоткуда и сразу сунула руку в пакет с плюшками. Они втроём устроились на лавочке у ограды, наблюдая за уходящими горожанами. — Да, он такой, никогда не поймёшь, что имеет ввиду. Ты ему, кстати, понравилась. А семью всегда можешь навестить, у меня пробит проход из нашего дома.

— Они вообразили, что наша Ню мертва. И явилась с того света их спасти, — хихикнула Майра. Ли уставилась на Ню с интересом.

— Живой мне она бы не поверила, — пробурчала Ню. — Упрямая, как ослица! И командовать любит.

— В кого бы это? — пробормотала Майра. А Ли улыбнулась своей фирменной улыбкой.

— А что, мысль здравая. Сработало же! Но можно что-то придумать, например, воскресла, чтобы присмотреть за ними в трудный час.

— Подумаю, — буркнула Ню. Она ещё не решила, как относится к дочери.

— Возьми плюшку, — протянула полупустой пакет Майра. — Вкусные, а нам ещё город обходить, отставших искать. Ли будет слушать, а мы с тобой покров держать. Без покрова опасно, вон, уже лавки громят.

Майра подняла с земли сорванный со столба листок.

— Королевский указ, — прочитала она. — Твоя идея? — обернулась она к Ли. Та опять ослепительно улыбнулась.

— Здорово придумано, правда? Ещё солнце не село, а почти всех вывели.

— Что-то сомневаюсь я, что Король приказал бы жителям спасаться, бросив город, — проворчала Ню.

— Нет, он предпочёл бы, чтобы горожане сражались до последнего и мужественно поумирали в бою, — согласилась Ли, откусывая очередную плюшку. — Но зачем его спрашивать?

Ню пробурчала что-то неразборчивое, а потом взяла у Майры флягу с травяным отваром. Верности королю она совершенно точно предпочитала живую дочь и внуков. «Забрал сына и зятя, и будет, — со злостью подумала она. — Остальных оставь мне!»