Полынь: молекулы горечи

Раиса Юрьевна Сысоева, 2017

Яна уверена в себе, у неё разработана четкая программа действий на ближайшую жизнь. И пока всё идет по плану: муж Константин успешный финансист, сынишка, работа, на которой её ценят. Шантажист Сергей образует червоточину в ее жизни – он охотится за деньгами её мужа, и угрожает её сыну. Однажды Яна увидела, как Сергей разговаривает с её сынишкой – Яна сталкивается с Сергеем лицом к лицу. Он начинает душить её и Яна в состоянии аффекта совершает убийство. Её внутренний мир сломан. Состояние Яны обостряется из-за появления прокурора по фамилии Сашкин. Присутствие Сашкина волнует и пугает Яну. Пытаясь возненавидеть Сашкина, Яна начинает в нем нуждаться.

Глава 3

Утро понедельника выдалось свежим. Яна очнулась ото сна в половине шестого — сырой воздух с улицы трогал её лицо и плечи. К восьми приехала свекровь, и без объяснений забрала внука на пару дней. Целых два раза в неделю пойти в гости к одной и той же бабушке было странным в их семье, но сегодня об этом никто не подумал.

Прекрасно, что Максим рос ответственным мальчиком, он помнил про утренник, и напомнил бабушке о парадных ботинках, чистой рубашке, и остальных приготовленных вещах. Татьяна Анатольевна соблаговолила взять фотоаппарат, стопку чистого белья для ребенка, и даже улыбнулась на прощанье.

Яной овладело мягкое всеобъемлющее безразличие с нотками цинизма.

Продолжение понедельника встретило ее дождем и ветром, плотная туча затянула небо так, что утро стало похожим на вечер. Уроков в школе битком. Да еще с самого утра названивал Решетов и просил приехать к началу второй пары, потому что господин Сашкин соблаговолит побеседовать с сотрудниками их кафедры именно сегодня.

В школе все тоже обсуждали убийство, и каждый подспудно радовался, что здание школы не было запятнано подобным образом.

Дико и горестно было ей брести по чистому почти родному школьному коридору, совершенно одинаковому все дни недели. Это бежевое напольное покрытие под подошвой ее обуви было настроено на рабочий лад и в воскресенье и в понедельник после обеда. Вот здесь, в восемнадцатом кабинете, идет урок русского языка — Ангелина Феликсовна четко тонко и строго дает свой предмет. Ее голос Яне приятно слышать в любой момент, строгость и подтянутая манера Ангелины Феликсовны органически подходила Яне, эта строгость обнадёживала ее.

Вот двадцатый кабинет, и Яна никогда не задерживается возле него. Здесь владения Елены Владимировны. Страшная и вздорная как мультипликационный тролль, Елена Владимировна трижды скандально развелась, не находила общего языка с единственной дочерью и умела испортить настроение любой коллеге, не повышая голоса. Ее предметом была биология и только здесь, среди учебников, парт и пульта от проектора ее маленькие, близко посаженные глаза горели священным огнем. Елена Владимировна ловко поддевала факты своим длинным носом и осаживала учеников одним только взглядом, даже если ответ был правильным. Предмет свой она страстно любила, одинаково веря в гений Дарвина и открытия Менделя, она горела биологией подобно тому, как старая дева сгорает под взглядом молодого физкультурника в облегающей майке.

Кстати, о молодости, следующий, двадцать первый кабинет, занимает Анатолий Григорьевич — издали он выглядит привлекательно. Высокий брюнет, движения неторопливые, одет классически до боли (жилетка поверх рубашки хороша в пятьдесят, тогда как Анатолию Григорьевичу чуток за тридцать). Он хорошо знает историю и свободное от работы время делал Елене Владимировне презентации к разным ее урокам, используя разные интернет платформы. Презентации служили Анатолию Григорьевичу спасительной мухой — точно так же как самец паука перед спариванием с самкой приносит паучихе немного еды, чтобы не быть съеденным. И, о да, биология и история спали вместе.

Яна отвернулась, чтобы забыть о них, спустилась на первый этаж и с благодарностью услышала приятный уравновешенный голос Евы Ивановны. Деепричастные обороты — это прекрасно, и если Александр Сакоевич взял Еву Владимировну на работу — толк из нее обязательно выйдет — директор никогда не ошибается относительно способностей своих учителей.

Работы было по горло, и Яна не стала задерживаться в учительской. Сегодня она всем была нужна, пришли сразу три матери учеников из вверенного ее руководству класса, и заняли полчаса времени вопросами об аттестации, пропусках и тому подобном. В десятом часу директор устроил экстренное совещание по вопросам охраны, пожарной безопасности, и проблемах работы мед пункта. В результате Яна не успела ничего из того, что запланировала, и едва справилась с проведением текущих занятий.

Естественно, она опоздала на кафедру, и приехала лишь после третьей пары, чувствуя себя порядком пропотевшей. От машины до крыльца пришлось бежать под дождем.

В коридорах стихло. Перемена закончилась, и людской поток распределился по аудиториям. Дверь в преподавательскую осталась приоткрытой. Вокруг ни души. Яна стянула резинку с влажных волос, расстегнула пиджак, и, снимая его на ходу, вошла. Бросила портфель на свой стол, и инстинктивно обернулась. Дверь в кабинет Решетова оставлена распахнутой настежь, чего не бывает вообще никогда. В широком проеме виден стол, за которым неподвижно сидит хмурый Сашкин, и мрачно смотрит на нее. Его холодные глаза можно было бы назвать красивыми даже сейчас.

— Здравствуйте, — произнес он, едва разжимая губы. Он полностью собран, выжидает, рассматривая ее с неприязнью.

— Здравствуйте, — выдохнула она, стараясь гнать оцепенение прочь. — Я не специально опоздала.

— Я вижу.

Гаврила Сергеевич обманчиво лениво развалился в кресле. Яна отчаянно боролась с желанием схватить пиджак, поскольку в одном только платье, с голыми плечами она чувствовала себя недостаточно защищенной. Хотя, почему она должна так уж стесняться этого человека? У него внуки есть, наверное, ему не по чину женщину третировать.

— Присаживайтесь, — пригласил прокурор. — Раз уж я вас дождался, поговорим.

— У меня пара должна бы…

— Света заберет вашу подгруппу, — перебил Сашкин. — Проходите.

В последний раз Яна чувствовала себя такой скованной на собеседовании в школе, перед приемом на работу. Лет одиннадцать назад. Сейчас она незаметно ущипнула себя и выпрямила спину. Переступила порог кабинета, и уселась.

— Назовите свое имя.

— Оладьева Яна Александровна.

— Возраст.

— Тридцать четыре полных года.

— Институт единственное место работы для вас? — Сашкин смотрел в окно, и чисто механически задавал вопросы.

Яна не стала дожидаться очередной реплики, и пересказала свое резюме. Странная детская робость понемногу оставляла ее, отчего ум заработал удивительно хорошо.

Вот он, страшный дядька, весит, наверное, килограммов сто, ну и что же? Чисто выбрит, голос спокойный, глаза усталые, жесты сдержанные интеллигентные. Подумаешь, выше ее на голову, ну и что? И не ее, Яны, здесь вина, что у него плохое настроение. Она его не боится. Она может все рассказать, ей терять нечего, все равно посадят. Родственники Кости позаботятся о Максиме. Яна Оладьева умеет отвечать за свои поступки. Да, страшно. Да, хочется закатить истерику, но она не опустится перед ними перед всеми до подобного. Сначала пусть будет суд, и она очень громко расскажет обо всем, от чего встанут волосы дыбом у свекра и свекрови, у всех коллег по работе, у всех вообще…

— Вы одна из тех, кто был в прошедшую пятницу на работе. Заметили что-нибудь подозрительное? — Сашкин легко выпрямился, уставился на нее в упор, и его холодный серый взгляд стал невыносимо прямым.

— Ничего подозрительного я не заметила.

— Окна этой преподавательской расположены прямо напротив окон того самого коридора.

— Я редко смотрю в окно на работе.

— Замечательное качество, — усмехнулся Сашкин недобро.

— Извините, я надену пиджак, — поднялась Яна. Про себя она уже все решила. Но ей нужны были эти несколько шагов по комнате, чтобы ни трусить слишком сильно. Вывернуться наизнанку иногда сложнее, чем умереть.

— Замерзли? — спросил Сашкин, когда она снова опустилась в кресло. Он ни разу не отхлебнул из чашки. И только стойкий запах хорошо заваренного молотого кофе равномерно пропитывал воздух в помещении. По окну сплошным потоком лились густые струи дождя.

— Да, — ответила Яна, и смело посмотрела прокурору в глаза. — Мерзну с прошлой пятницы.

— Знаете, убитый знаком мне, — продолжала она дерзко и мрачно. — Только он и сам не знал, что я его прекрасно помню. Он шантажировал моего мужа два года подряд, применил для запугивания разные способы. У меня дважды пытались похитить сына, ранили няню. За одним из похищений я невольно наблюдала из окна. И все это Сергей, если это его настоящее имя. Итак, вы будете пользоваться дополнительными материалами при расследовании, господин следователь? Или вы, как и в полиции скажете, что состава преступления нет, и свидетелей не достать? Равно как и запуганная няня, которая просто уехала в неизвестном направлении?

Яна готова была накинуться на него, встретить любое проявление злости. Лицо ее напряглось, носик заострился.

В глазах Сашкина появилось любопытство. Он спокойно молчал.

— Хотите знать, кто убил? — Сверкнула она глазами.

Глаза Сашкина сузились, ледяная корка не пропускала эмоций.

— Хотите знать, кто убил Сергея, или хотите знать, кто убил тетку охранницу и Сергея? — безжалостно спрашивала она, и в эту минуту ей было безразлично, что она стучит лбом в стену, а не в дверь.

В коридоре слышался топот, шум нарастал. На полуслове Яну перебил громкий возглас Решетова.

— Гаврила Сергеевич! — ворвался всклокоченный заведующий. — А я опоздал! Опоздал! Что же ты сидишь? А, Яночка. Ну что, убедились, товарищ прокурор, что все мои сотрудники невинны как бараны? Жена моя приготовила потрясающий плов. Прошу.

— Извините, Яна Александровна, — поднялся Сашкин.

— Вы не закончили свою работу, господин следователь, — возразила Яна. Решетов выпучил на нее глаза, мол, кто добровольно станет отвечать на вопросы правоохранителей?

— На сегодня достаточно, — лениво отозвался Сашкин, и вернулся с полпути за своей курткой, которая висела на спинке кресла. Решетов уже испарился, его голос слышался в дальнем конце коридора.

Сашкин глянул на нее безразлично, неторопливо застегнул пиджак, обогнул стол.

— Правильнее говорить, господин прокурор, — произнес он негромко, аккуратно обходя ее, застывшую возле стула на котором недавно сидела. Свежий запах его одежды коснулся лица Яны. Запах полыни и прохладных мартовских сумерек.

Через полминуты мерные шаги Гаврилы Сергеевича затихли вдали, а Яна все еще стояла в пустом кабинете, и ей казалось, что все это сон. Спина покрылась мурашками, губы дрожали, по телу ядовитым потоком разлился трусливый озноб. Без широкоплечей фигуры Сашкина помещение стало пустым.

* * *

Часы показывали четверть двенадцатого. Она все еще бесцельно бродила по пустой квартире. Зазвонил телефон.

— Да? — не глядя ответила Яна.

— Привет, — сказал голос Кости, и ей показалось, что она не слышала его целый год.

— Привет, — хрипло ответила Яна.

— Мама сказала, что ты похудела, — услышала она непринужденное вранье того, кого хотела бы обнять прямо сейчас.

— Ты в Краснодаре?

— Нет, — сказал он честно.

— Костя, когда ты вернешься?

— Знаешь… — он осекся. Рядом с ним кто-то был, Яна знала. — Знаешь, давай поговорим без истерик. Отдай Максима моей маме, и мы все вместе посидим у нас дома. Обсудим ситуацию.

— Все вместе? — переспросила Яна. — Скольких человек ты приведешь?

— Нас будет трое, если считать тебя, — он помолчал. — Завтра ты можешь?

— Нет, — Яна начала приходить в себя, и к ней вернулась привычная рассудочность. — Завтра у меня встреча со следователем, а в пятницу мы едем на теплоходе с кафедрой. Приезжай в субботу после обеда.

Костя молча положил трубку. Она достала его, выпад достиг цели, прямо сказано о том, что неповторимый Константин занимает десятое место после теплохода. Но это не радовало.

Экран телефона погас и в комнате совершенно стемнело. Хорошо еще сын ничего не слышал.

Яна ссутулилась и присела на кровать. Показная правильность перестала служить ей поддерживающим корсетом. Она одна.

В глубине сознания давным-давно поселилась уверенность в том, что все душевные болезни лучше лечить работой. Сейчас она настолько сильно нуждалась в отвлечении, что в ход пошли даже самые скучные задания по организации никому не нужной математической дискуссии для пятиклассников, и план-макет успеваемости пятикурсников за последние три года их обучения в институте. Уже глубокой ночью Яна рассортировала рисунки Максима, аккуратно сложила их в папку и подписала. Армия кораблей и машинок маленького сына была с нежностью перенесена с ковра на нижнюю полку стеллажа. Под креслом нашелся самолет. Она поцеловала его и поместила на верхнюю полку. Сейчас даже прикосновение к фотографии ребенка казалось ей осквернением.

А потом была тьма и бессмысленные силуэты предметов окружающих Яну равнодушными декорациями очередной ночи. Она подумала о бабушкиной сестре, монахине Успенского монастыря за двести километров от их города. Надежда… Матушка Надежда никогда не бывала без дела и не страдала плохим настроением, у неё всегда было такое лицо, словно рано утром Иисус шепнул ей на ухо отличную шутку и она едва сдерживает смех, не желая делиться смыслом шутки с окружающими. Женщина счастлива в принадлежности, и матушка Надежда нашла себе безупречного Мужчину. Он не предаст её ни в сем веке, ни в будущем.

Интересно теперь, кому она, Яна, принадлежит? И должна ли она принадлежать после убийства?..

Осенние сумерки мягко рассеивались с появлением первых солнечных лучей, ещё немного и ночь уснёт до утра.

Кончились пять часов бессмысленной одинокой ночи.

Вторник был тем днем недели, который Яна целиком отдавала университету. Даже школьные коллеги не звонили в этот день, потому что учитель математики Оладьева сегодня проведет четыре пары и две параллельных консультации. Кроме того, завтра состоится олимпиада, ждут гостей из Димитровграда, Петербурга, Саранска. Преподавательская пуста, в деканате едва ли найдется хоть один зам. Все готово, все отдыхают перед завтрашним днем. Еще 15 минут и закончится третья пара. Половина дел сделана. Вот бы сесть за руль и уехать подальше. Просто перемещать себя в пространстве, крутить руль и переключать передачу, пока не кончится бензин. Но приходилось втолковывать свойство матрицы первокурсникам. Яна не брала взяток, поэтому её материал был предельно ясен, и она с первой же лекции настаивала на том, чтобы все студенты вели тетради, куда будут вклеивать, по мере надобности, распечатанные ею карточки-конспекты, дающие ответы на экзаменационные вопросы. Очередной цилиндрический кусочек мела в её пальчиках раскрошился и кончился. Девушки за крайним столом беседовали явно не о числовых рядах. У юноши с алкоголичным лицом непрестанно вибрировал телефон. Отличник Андрей успевал не только писать конспекты, но и делать селфи, когда Яна поворачивалась лицом к доске.

Дверь аудитории распахнулась, и вошел Сашкин. В первый момент у Яны было такое чувство, что он заблудился, но она встретила его недовольный взгляд, и вышла за ним в коридор.

— Почему я никого не могу найти? — буркнул он.

— Сегодня затишье перед…

— Ясно, — перебил он. — Декан подготовил для меня списки?

— Идемте за мной, — проговорила Яна терпеливо.

Естественно, никто не выверял никакие списки — ограничились примитивной распечаткой. Но Яна знала, в чём суть, и решила не посылать грозного следователя на послезавтра.

Они спустились на второй этаж. Вошли в пустующий кабинет секретаря.

— Вот они, эти списки, — нагнулась Яна. — Насколько я вижу, здесь все четыре факультета. Самый полный перечень подозреваемых. Вместе с теми, кто в декретном отпуске и теми, кто недавно вышел на пенсию.

Она обернулась, и вздрогнула от неожиданности. Он стоял слишком близко и смотрел.

— Хотите меня убить? — спросила Яна дрогнувшим голосом.

Улыбка едва тронула прямую линию губ Сашкина, он отошел. Прошелся до окна, медленно обернулся и немного склонил голову набок. Сейчас он стал похожим на доброго терапевта из деревенской поликлиники.

— Яна Александровна, я вчера не смог выслушать вас внимательно. Можете излить мне душу сейчас.

— Давайте, я отдам вам списки, и вернусь к студентам, — вкрадчиво предложила Яна. Вчерашний день кончился, а сегодня она не чувствовала в себе сил быть жертвой.

Сашкин молчал.

Яна опустила глаза. В его присутствии ей тяжело было сосредоточиться. Вчера она готова была на всё. А сейчас почти полдень, ночь за плечами. Момент ушёл, и мысль о том, чтобы потерять сына, пугала. Она и так лишилась всех своих здравых мыслей, и, естественно, от каждого следующего дня придётся ждать ухудшений. Можно говорить, нужно говорить, но ей совершенно некуда стало торопиться.

Под каблуком бугрится старый линолеум. Совсем рядом на тумбочке находится электрочайник. Она тронула его. Очень горячий. Взяла с полки чистую кружку, налила кипятка, бросила чайный пакетик, добавила три ложки сахара, размешала.

— Яна, — позвал Сашкин. — Вы самая странная среди всех этих людей. Мне совершенно непонятна ваша заторможенная манера.

— Я получаю несказанное удовольствие, поэтому тяну время, — дернула она плечом.

— Кучу лет назад меня научили составлять психологический портрет преступника, в данном случае убийцы, — вздохнул он. — Прошло много лет, и я могу составить любой психологический портрет. Помогите мне составить ваш, иначе я не смогу вычеркнуть вас из списка подозреваемых.

— Вы и пришли сюда, чтобы подозревать всех и каждого, — равнодушно ответила она. Отчего пальцы дрожат? Голова будто налилась свинцом, ноги как ватные. Блин! Она совершенно забыла позавтракать, и не ужинала накануне вечером. Голода не будет, просто нужно поесть, как можно быстрее, иначе при ее телосложении недолго и в обморок грохнуться. Такое бывало, но допустить этого сегодня, при нём, она не может.

— Вас я подозреваю больше всех тех, кого опросил, — продолжал Гаврила Сергеевич, медленно направляясь к ней. — Для меня очевидно, что вы постриглись сегодня. А ваше лицо выражает такую скорбь, словно вас обрили наголо. Вы умная и терпеливая, Яна, и, я убежден, что ни прическа, ни факт смерти постороннего человека не могли бы так сильно опечалить вас. (Пауза). О чем ещё вы не рассказали мне?

Яна закрыла глаза на полсекунды, и глубоко вздохнула. Она и забыла, что была в парикмахерской.

— Я не заводная обезьянка, Гаврила Сергеевич, — тихо произнесла она. — Вчера вы меня напугали. Сегодня я слишком занята, чтобы пугаться.

— Обезьянка Янка, — сказал он без улыбки, глядя вдаль через оконное стекло. Золотистый луч яркого солнца сделал его лицо молодым.

Яна опустилась в секретарское кресло. Она глаз не могла оторвать от залитого солнцем профиля Гаврилы Сергеевича.

— В вашем институте все прямо-таки дружат со мной, — продолжал он, резко обернувшись. — Вы тоже тяготеете к следствию, не так ли?

— Гаврила Сергеевич, — произнесла она, взбешенная тем, что он поймал ее взгляд. — Если вы не дадите мне сейчас выпить чашку чая, я вылью её прямо на вас.

Он подошел ближе и присел перед ней на корточки. Так странно было видеть его плечи ниже своих. Его губы усмехались, а в глазах светился задорный огонек. Морщинки в уголках рта. Тонкий запах сигарет от безупречной рубашки смешивался с травянисто-горьким запахом хорошей туалетной воды. Ей нравилась его большая шея, его уши, седина в волосах, нравились его крупные руки. Он издевался, он мог ее раздавить, но она не испытывала страха. Она бы не остановила его.

Так трудно было сейчас изображать насмешку взрослой женщины. Она забыла в машине помаду и от говорения губы противно слипались, но она не понурила взгляда. Кокетливо склонила голову на бок, и немного подалась вперед, отчего он вынужден был подняться и отступить на шаг. Его ноздри чуть дрогнули, но глаза смотрели по-прежнему спокойно.

— Только одна вы, уважаемая, так реагируете на мои вопросы, — вздохнул он с наигранной печалью.

— Вы очень проницательный, Гаврила Сергеевич. Я ведь просто хочу побыстрее очутиться в вашем кабинете, и подписать явку с повинной. Продиктуете? — она резко поднялась на ноги.

— Очутиться, Яна, это хорошо, — продолжил он после недолгого молчания, и большой теплой ладонью тронул ледяные пальцы ее руки, которой она оперлась о столешницу. — Я вернусь на следующей неделе.

— Яна Александровна, — напомнила Яна, и тут же встретила ироничный серый взгляд. Он набросил куртку, и вышел за дверь.

Она сглотнула и в глубине души чувствовала, что, возможно, смутила его, но и сама смутилась сверх меры. Запоздалый румянец вспыхнул на щеках. Догадливый настырный Сашкин становился неудобной очень колючей частью ее жизни.

У Яны опустились плечи, во рту пересохло, пальцы рук онемели. Некуда и не к кому убежать ото всего этого.

* * *

В четверг Татьяне Анатольевне наконец-то надоело заботиться о внуке. Она прислала его ровно в половине седьмого утра.

— Дед привез меня, — услышала Яна в трубке домофона радостный голос сына. Свекор помог занести вещи, молча улыбнулся, оставил еще пакет румяных настоящих яблок (от магазинных у внука появлялась сыпь), вручил ей горячий еще рулет с повидлом, и исчез за дверью. Отца Костика Яна понимала значительно лучше, чем его мать — Заляхов-старший резко и мало говорил. Рулет испёк именно он, поэтому Яна обязательно позволит себе кусочек.

«По сравнению с матерью он просто деревенщина», — неохотно рассказывал о нем Костя, но Яна не всегда мирилась с его оценкой людей. Хоть Костя и был по факту ей самым родным человеком на всем свете.

— Что-то мне хочется в зоопарк, — хитро проговорил Максим через пятнадцать минут пребывания дома.

— Ты умышленно тянешь время, чтобы в садик опоздать, — ласково погрозила ему Яна, и вздохнула. — Я и сама бы лучше в зоопарк поехала, лишь бы от этого теплохода отделаться. Наташка на меня наседает, сил нет.

— Теплоход? — встрепенулся Максим. И Яна тут же пожалела, что распустила язык при ребенке.

— Пока папы нет, я твой кавалер!

Конец ознакомительного фрагмента.