Сказки и легенды

Редьярд Джозеф Киплинг, 1902

Жил-был на свете писатель. Звали его Джозеф Редьярд Киплинг. Родился он более полтора столетий назад в Бомбее, в Британской Индии, а детство провёл в Англии. Став журналистом, много путешествовал по белому свету. Кроме стран Азии побывал и в Южной Африке, и в Австралии, и в Новой Зеландии. Вернувшись в Англию, писатель женился, и у него родились две дочери. Дочки были очень любознательные. Они задавали папе столько разных вопросов! Особенно Эффи, младшенькая. И папа-сочинитель стал придумывать и рассказывать дочке сказки. Это были сказки с ответами. В представляемой книге собраны ответы на многие вопросы, которые дети задают папам и мамам, дедушкам и бабушкам. Всем и каждому! Почитайте вместе с вашими детьми весёлые, занимательные сказки с ответами на вопросы «как?», «где?» и «почему?».

Откуда у леопарда пятна

В те дни, когда все только начиналось, о Мое Солнышко, Леопард жил в месте под названием Высокий Вельд. Запомни — то был не Низкий Вельд, не Кустарниковый Вельд, не Угрюмый Вельд, а голый-преголый, жаркий, солнечный Высокий Вельд, где было полно песка, скал песочного цвета и редких пучков песочно-желтой травы. Еще там жили Жираф и Зебра, и Антилопа Канна, и Антилопа Куду, и Антилопа Бубал — все песочно-серовато-коричневой расцветки. А Леопард был самым песочно-серовато-коричневым из всех. Этот зверь кошачьей породы до последнего волоска подходил к желтовато-серовато-коричневому Высокому Вельду… К несчастью для Жирафа, Зебры и остальных травоядных животных, потому что Леопард ложился у желтовато-серовато-коричневого камня или прятался в траве, а когда появлялись Жираф, или Зебра, или Антилопа Канна, или Антилопа Куду, или Антилопа Бубал, хищник заставал их врасплох, и они не успевали упрыгать. Честное слово, он так и делал!

Еще в Высоком Вельде жил Эфиоп, в ту пору серовато-желтовато-коричневый. Леопард и Эфиоп охотились вдвоем: человек — с помощью лука и стрел, зверь — с помощью зубов и когтей, и в конце концов Жираф и Антилопа Куду, и Квагга, и остальные травоядные прямо уже не знали, в какую сторону прыгать. Честное слово, Мое Солнышко, не знали!

Прошло много времени (в те дни животные жили очень долго), и травоядные научились шарахаться от всего, что хоть немного напоминало Леопарда или Эфиопа. И в конце концов все они ушли из Высокого Вельда, первым — Жираф, потому что у него были самые длинные ноги.

Они бежали день за днем, пока не добрались до большого леса, где было полным-полно деревьев, кустарников и теней — полосатых, крапчатых, пятнистых. Там они и спрятались.

Прошло еще много времени. Животные стояли наполовину в тени, наполовину на солнце, на них падали колеблющиеся тени деревьев, и в конце концов Жираф сделался пятнистым, Зебра — полосатой, а Антилопа Канна и Антилопа Куду потемнели, на их спинах появились маленькие волнистые серые полоски, похожие на кору на древесном стволе. Вот почему, хотя зверей можно было услышать и учуять, заметить их удавалось редко и только тем, кто точно знал, куда смотреть.

Пока травоядные прекрасно проводили время в тенистом лесу, Леопард и Эфиоп бегали по серовато-желтовато-коричневому Высокому Вельду, гадая, куда подевались их завтраки, обеды и ужины. Наконец они так проголодались, что начали есть крыс, жуков и горных кроликов, и у них разболелись животы.

А потом они встретили Павиана — собакоголового лающего бабуина, самого мудрого из животных Южной Африки.

— Куда подевалась вся дичь? — спросил Леопард Павиана (а день был очень жаркий).

Павиан подмигнул. Он-то знал.

Тогда к Павиану обратился Эфиоп:

— Не мог бы ты поведать мне о нынешней среде обитания аборигенной фауны?

(Эфиоп спросил о том же самом, о чем спрашивал Леопард, просто он, как взрослый человек, всегда употреблял длинные слова).

Павиан снова подмигнул. Он-то знал.

— Дичь запятнала себя бегством из родных мест, — ответил он. — И мой тебе совет, Леопард: подумай о том, чтобы тоже себя запятнать.

— Прекрасно, — сказал Эфиоп, — но все-таки я хотел бы знать, куда мигрировала аборигенная фауна.

И Павиан ответил:

— Аборигенная Фауна присоединилась к аборигенной Флоре, потому что пришло время перемен. И мой тебе совет, Эфиоп: тоже изменись как можно скорее.

Это озадачило Леопарда и Эфиопа, но они отправились на поиски местной Флоры, и вскоре, по прошествии нескольких дней, увидели огромный, высокий-превысокий лес, где все деревья были разрисованы, размалеваны, заштрихованы, исполосованы, заляпаны и запятнаны тенями. (Быстро произнеси это вслух, и ты поймешь, каким тенистым был лес).

— Что это такое непроницаемо темное, но в то же время полное пятнышек света? — спросил Леопард.

— Не знаю, — ответил Эфиоп, — но, должно быть, это аборигенная Флора. Я чую запах Жирафа, я слышу Жирафа, но не вижу Жирафа.

— Любопытно, — заметил Леопард. — Наверное, дело в том, что мы только что пришли с яркого света в тень. Я чую Зебру, я слышу Зебру, но не вижу Зебру.

— Давай подождем немного, — предложил Эфиоп. — Мы уже давно на них не охотились. Может, мы просто забыли, как они выглядят?

— Ерунда! — фыркнул Леопард. — Я прекрасно помню, какими они были в Высоком Вельде, особенно хорошо помню их мозговые косточки. Жираф пяти с лишним метров ростом, бежево-золотисто-желтый с головы до ног, а Зебра около полутора метров, с головы до ног бежево-серо-палевая.

— Э-э-э, — сказал Эфиоп, вглядываясь в пятнисто-колючие тени аборигенной Флоры. — Тогда на фоне этого темного места они должны выделяться, как выделяются спелые бананы, упавшие на черную землю.

Как бы не так! Леопард и Эфиоп охотились целый день, но, хотя чуяли добычу и слышали добычу, так никого и не увидели. А когда настала пора сделать перерыв, Леопард сказал:

— Умоляю, давай подождем темноты. Охота при свете дня получилась просто позорной.

Итак, они дождались темноты, и, когда свет звезд начал полосами и пятнами просачиваться сквозь ветви, Леопард услышал чье-то фырканье и прыгнул на шум. Фыркающее существо пахло, как зебра, и на ощупь было, как зебра, а когда Леопард сбил его с ног, стало лягаться, как зебра, но он не смог его разглядеть.

Тогда он сказал:

— Не брыкайся, о невидимое существо. Я буду сидеть у тебя на голове до утра, потому что есть в тебе что-то такое, чего я не понимаю.

Вскоре он услышал ворчание, треск и возню, и Эфиоп крикнул:

— Я поймал кого-то, кого не вижу! Оно пахнет, как жираф, и брыкается, как жираф, но оно невидимое!

— Не доверяй ему, — отозвался Леопард. — Посиди у него на голове до утра, а я буду сидеть на моем! Они тут все какие-то невидимки.

Они добросовестно просидели на своей добыче до самого рассвета, и тогда Леопард спросил:

— Что на твоем конце обеденного стола, брат?

Эфиоп почесал в затылке и ответил:

— Нечто сочного оранжево-коричневого цвета, похожее на Жирафа, только с головы до копыт в каштановых пятнах. А что на твоем конце стола, брат?

Леопард тоже почесал в затылке и ответил:

— Нечто серовато-коричнево-палевое, похожее на зебру, но расписанное черно-фиолетовыми полосками. Что, во имя неба, ты с собой сделала, Зебра? Разве ты не знаешь, что в Высоком Вельде я мог разглядеть тебя за десять миль? А теперь ты стала невидимкой.

— Да, но тут не Высокий Вельд, — сказала Зебра. — Не видишь, что ли?

— Теперь-то вижу, а вот вчера весь день не мог никого разглядеть, — признался Леопард. — Как вы это делаете?

— Выпустите нас, — предложила Зебра, — и мы покажем.

Леопард и Эфиоп выпустили Зебру и Жирафа, и Зебра отошла к невысоким колючим кустам, где солнечный свет падал полосами, а Жираф отошел к высоким деревьям, где тени были пятнистыми.

— Теперь смотрите, — сказали они. — Вот как это делается. Раз-два-три! Ну, и где ваш завтрак?

Леопард пристально смотрел в ту сторону, и Эфиоп пристально смотрел в ту сторону, но они видели только полосатые тени и пятнистые тени, но ни единого намека на зебру и жирафа. А травоядные ушли и спрятались в тенистом лесу.

— Хи! Хи! Хи! — сказал Эфиоп. — Этому трюку стоит научиться. Вот тебе урок, Леопард. В таком темном месте ты бросаешься в глаза, как кусок мыла в ведерке с углем.

— Хо! Хо! Хо! — воскликнул Леопард. — Ты очень удивишься, если я скажу, что в таком темном месте ты сам бросаешься в глаза, как желтый горчичник на мешке угольщика?

— Ну, с помощью обзывалок обед не добудешь, — сказал Эфиоп. — Дело в том, что мы не подходим к здешним природным условиям. Я собираюсь последовать совету Павиана. Он сказал, что я должен измениться, а поскольку мне нечего менять, кроме кожи, ее-то я и изменю.

— И какой она станет? — спросил очень взволнованный Леопард.

— Она станет прекрасного, практичного черно-коричневого цвета с небольшим фиолетовым отливом и оттенком серого. Как раз то, что нужно, чтобы прятаться в дуплах и за деревьями.

И Эфиоп тут же сменил кожу, а Леопард взволновался еще сильней: он никогда еще не видел, чтобы человек менял кожу.

— А как же я? — спросил он, когда Эфиоп натянул прекрасную новую черную кожу на последний мизинец.

— Ты тоже последуй совету Павиана.

— Я ему уже последовал, — сказал Леопард. — Он сказал, что травоядные запятнали себя бегством из родных мест и я должен поступить так же. Я бежал из родных мест со всех лап и пришел с тобой сюда, только это ничего мне не дало.

— Павиан говорил совсем не о том, — возразил Эфиоп. — Когда он сказал, что ты должен себя запятнать, он имел в виду пятна на твоей шкуре.

— Какая польза мне будет от пятен? — не понял Леопард.

— Подумай о Жирафе, — сказал Эфиоп. — Или, если тебе больше нравятся полоски, подумай о Зебре. Уж они-то своим пятнам и полоскам рады-радешеньки.

— Ну уж нет! Ни за что не хочу стать похожим на Зебру, — заявил Леопард.

— Что ж, решай сам, — сказал Эфиоп. — Мне бы не хотелось охотиться без тебя, но если тебе непременно надо бросаться в глаза, как подсолнух на фоне потемневшего забора, придется с тобой распрощаться.

— Хорошо, я выбираю пятна, — сдался Леопард. — Только пусть они не будут очень большими. На Жирафа я тоже не хочу быть похожим.

— Я нарисую тебе пятнышки кончиками пальцев, — пообещал Эфиоп. — На моей коже осталось еще много черной краски. Сейчас увидишь!

И Эфиоп сложил пальцы в щепоть (на его новой коже и вправду осталось еще много черной краски) и начал прикасаться к Леопарду. И везде, где пять пальцев дотрагивались до шкуры, оставалось пять маленьких, тесно расположенных черных отметин. Такие отметины ты можешь увидеть на шкуре любого леопарда, Мое Солнышко. Иногда пальцы соскальзывали, и отпечатки получались слегка смазанными; но если сейчас внимательно присмотреться к леопарду, станет ясно, что отметины на его шкуре состоят из пяти пятнышек, оставленных пятью толстыми черными кончиками пальцев.

— Вот теперь ты писаный красавец! — сказал Эфиоп. — Ты можешь лежать на голой земле и выглядеть как куча гальки. Ты можешь лежать на голых камнях и выглядеть как пестрый валун. Ты можешь лежать на ветке и выглядеть как солнечный свет, пробившийся сквозь листву, а можешь разлечься прямо посередине дорожки, и никто тебя не увидит. Думай об этом и радостно мурлыкай!

— Но если я такой потрясающий, почему ты тоже не стал пятнистым? — спросил Леопард.

— О, эфиопу больше всего к лицу просто черный, — сказал Эфиоп. — А теперь пошли посмотрим, сможем ли мы поквитаться с мистером Раз-Два-Три-И-Где-Ваш-Завтрак!

И они отправились охотиться и жили долго и счастливо, Мое Солнышко.

Вот и конец этой сказки.

Время от времени ты будешь слышать от взрослых: «Разве может эфиоп сменить кожу, а леопард — пятна?» Но даже взрослые вряд ли все время повторяли бы такие глупости, если бы Леопард и Эфиоп уже не сделали такое однажды. Но больше они никогда не будут меняться, Мое Солнышко. Они и так вполне довольны собой.