Одиночество

Рикардо Гуиральдес

В книге представлены переводы стихотворений в прозе писателя и поэта Рикардо Гуиральдеса (1886–1927), автора знакового для аргентинской литературы романа «Дон Сегундо Сомбра», старшего современника Хорхе Луиса Борхеса.

Из раздела «Деревенское»

Моя лошадь

Это была креольская грузовая лошадь.

Она жила ради равнины.

Ее копыта были пьяны зеленью, и вечер однажды, в золотистых сумерках, влюбился в ее глаза.

Ее вскормила пампа, мятликом и клевером, и она тяжело дышала в жажде горизонта.

Линия, вечная линия, там, где покоилось небо.

На рассвете, когда ночь забывала свои звезды, она била мордой в золотую грудь, а по вечерам выбивала листы света.

Мечтательница, она вращала землю напором копыт; миру она задавала ритм.

Так ли это было на самом деле? Какая разница, если жила она недостижимым!

Триптих

Рассвет

Ночь, полная звезд; сонные, они еще мерцают, чтобы уснуть в насилии дня.

Огненный мухоед, багряная капля, начинает свое путешествие в синеве.

Диск света, непобедимый в восхождении, ранил, широко разорвав, облака, что висели над ним.

Облака кровоточат.

Полдень

Атмосфера, пропитанная солнечными атомами, тверда — и потому непригодна для дыхания.

Голубиная песня успокаивает монотонностью скорбного ритма.

Вдали, смутное, колышется поле.

Солнце, с огромными раскрытыми крыльями, парит неподвижно над миром.

Молитва

Овцы возвращаются с поля. Отстающие, самые дряхлые и больные, — словно точка большой белой фразы, которая, кажется, испаряется в пыли, обездвиженной спокойствием воздуха.

Таинственный час.

Медленно, лежа на равнине, засыпает ночь.

Легенда

Река сказала иве: «Я — жизнь, и в своем непрерывном течении я обновляю чувства».

И дерево сказало реке: «Я — поэт, разве ты не видишь, как я украшаю тебя, распуская в молитве над тобой строфы моих ветвей?».

И сказала река: «Ты можешь отправиться со мной, ты подаришь мне красоту своей песни, а я тебе — волшебство новых красот».

И ива согласилась; но с первым напором воды, хрупкая листва разбилась о камни.

И сказала ива: «Оставь меня, даже если я стану мгновеньем радости в твоем беге, я не могу, не разбившись, следовать за тобой все время».

И река, для которой ива уже стала бременем, перенесла ее в спокойный уголок.

Ива окрепла, и ее листья стали целовать воду.

Река продолжает свое бурное течение, но, оказываясь перед поэтом, смиряет неистовство, и воды, лелея корни, создали заводь.

Роковое волшебство окутывает это спящее место. Проходящая девушка не должна поддаваться его безмятежному зову.

Одиночество

Равнина тянется, величие теряя.

И вечер, плача багрецом, лишает силы

земли окрашенные жилы,

их очищая.

Жонкиль, в расселине растущий, голосистый,

пока что красно-золотистый,

удерживает клоки цвета,

что доживают, предаваясь тихой лени,

свои последние мгновенья.

И ни селенья, ни людей вокруг не видно.

Сиеста

Голубые твои глаза. Голубые и широкие, как медленное желание, когда усталость всей своей тяжестью давит на твои опущенные веки.

Это так!.. Пребывая в монастырском экстазе твоего взгляда, я хотел бы, чтобы душа моя отдохнула в мягкой тени, которую собирают твои ресницы.

А в это время ставни нашей комнаты одеваются солнцем.

Вечер

В безмолвном безразличии заката пампы поет баск.

Он вспоминает о склонах, и каменистых спусках, и о спокойных долинах или маленьких деревнях.

Голос плохой, сбивается. Ритм косы разрывает песню непрекращающимся волнообразным падением, словно говоря о том, что она — ничто в этом плоском безразличии заката пампы.

Овцы блеют, возвращаясь в овчарню, баск продолжает петь. Ничто!.. Отражаясь в душах, умирает солнце.

Покой

Вечер, вечер,

падает вечер.

Долог, так долог,

как цепенеющий полог:

ни звука не раздается —

так взгляд утопает в колодце.

Крик

Круглая, белая, далекая луна.

Спокойствие разлито над миром и в нас.

Предвкушение смерти.

Безмятежность.

Дуновение разбивает грудь на молитвы.

Траурный цвет.

Дорога, бледная, тянется вдаль.

Сплющиваются нелюдимые тени.

Жаба полощет горло звуком «эрэ».

Лягушка растирает звонкие спицы.

Венера подмигивает земле своим острым глазом.

Сверчки поют стеклянные хвалы.

Ветер бормочет в ветвях, чтобы углубить тишину.

Пальмы колышутся в невидимой бледности воздуха.

Золоченые волосы Феникса пугаются ночи.

Металлические листья эвкалипта подхватывают слезные осколки луны.

Тишина засыпает.

Предвкушение смерти.