Греческая мифология, сформировавшая наше сознание

Ричард Бакстон, 2022

Греческие мифы – ключ к пониманию всей европейской культуры. И даже к пониманию человеческой психики. С тех пор, как к такому выводу пришел Зигмунд Фрейд, античная мифология определяет и наши представления о самих себе. Фигура Прометея вдохновила Мэри Шелли и Ридли Скотта на создание фантастических сюжетов. Трагедия Медеи оказала глубокое влияние на театр, феминизм и даже криминологию. Мифические амазонки стали прообразом самых известных воительниц – от Зены до Чудо-Женщины. В этой книге профессор Ричард Бакстон показывает, как ключевые истории греческой мифологии переосмысливались век за веком и как они продолжают жить и сегодня. Для кого эта книга Для ценителей истории, мифологии и их места в современности. Для всех, кто хочет погрузиться в жизнь народов прошлого. От автора Сегодня трудно представить себе интеллектуальный спор, нравственную дилемму или политический кризис, которые не давали бы повода вспомнить тот или иной греческий миф. Как только в 1970-е годы появилась гипотеза о взаимном влиянии живых организмов и их неорганической среды обитания, в ее название естественным образом легло имя Геи, греческой богини Земли. Когда одним прекрасным утром в середине 2010-х годов британскому премьер-министру взбрело в голову организовать референдум, чтобы решить, стоит ли Соединенному Королевству оставаться в Евросоюзе, многие комментаторы провели аналогию с опрометчивой Пандорой, которая выпустила все беды мира, открыв свой ящик (хотя в греческом варианте мифа речь шла не о ящике, а о большом сосуде). Если бы океанский лайнер «Титаник», космическая программа «Аполлон», международная корпорация Amazon, бренд спортивной одежды Nike, производитель дезинфицирующих средств Ajax, шелковые шарфы Hermès и Heracles General Cement Company со штаб-квартирой в Афинах решили обойтись без имен своих мифических предтеч, кто знает, как бы они стали называться. Греческая мифология и по сей день остается кладезем названий для бизнеса, рекламы и маркетинга. Прибавьте к этому заметное присутствие греческих мифов практически во всех художественных явлениях современности – от пьес и поэм до комиксов и видеоигр, – и станет ясно: древние истории еще не растеряли своей силы, удивительной для их почтенного возраста. На русском языке публикуется впервые.

Глава 1. Прометей

Мало кто из персонажей греческой мифологии наслаждался такой бурной «жизнью после смерти», как Прометей. Иногда в постклассической традиции он изображается как своего рода Христос, которого подвергли мучениям наподобие распятия — еще более ужасным, оттого что жертва, чье имя означает «предвидящий», знает: агония будет длиться вечно. Порою он представал героическим противником тирании, воинственно размахивающим факелом свободы перед лицом деспотической жестокости. Время от времени его превозносили как принесшего огонь — дар, позволивший человечеству развить свои производственные, технологические и социальные возможности. Подчас в нем видели не только защитника людей, но и их создателя. В какие-то моменты, невзирая на многочисленные героические роли Прометея, особо подчеркивалась его способность к хитрым уловкам. Однако, несмотря на все эти переосмысления, его неизменной чертой оставалась близость к человечеству вкупе с невыносимыми страданиями, которые эта близость причиняла. Чтобы разобраться, как разворачивались события, и попробовать выделить в истории Прометея темы, над которыми можно размышлять сегодня, мы обратим свой слух к трем голосам, доносящимся до нас из классической Античности: поэта, драматурга и философа.

Прометей в Античности

Первый из этих голосов относит нас к истокам дошедшей до нашего времени греческой традиции мифотворчества — к периоду, предшествовавшему, как сказали бы некоторые, даже созданию великих эпических поэм Гомера. В своей «Теогонии», впечатляющем повествовании о зарождении божественной силы в космосе, поэт Гесиод (предположительно, XVIII — XVII вв. до н. э.) рассказывает о последовательности эпизодов, приведших к установлению владычества Зевса. Значительная часть истории сосредоточена на деяниях титанов — божественных существ, управлявших миром до наступления власти Зевса и других жителей Олимпа (а иногда вступавших с ними в конфликт). Одним из титанов и был Прометей, сын Иапета (другого титана) и океаниды Климены. Хотя большая часть «Теогонии» описывает физические столкновения богов, в основе истории Прометея лежит скорее обман, нежели сила. Хитрый титан дважды обманул Зевса, чтобы принести пользу людям: лишил богов того, что причиталось им (почему Прометей благоволил человеческой расе, никогда не объясняется и остается интригующей загадкой). Один обман случился во время основополагающего события в становлении греческой религиозной практики: первого заклания животного в качестве приношения богам. Прометей разделил тушу на две части: одна выглядела малопривлекательно, поскольку была прикрыта желудком (под которым скрывалось мясо), вторая смотрелась аппетитно, так как на поверхности лежал блестящий жир (однако под ним — лишь несъедобные кости). Обдуманный выбор Зевсом варианта, казавшегося предпочтительным, но таковым не являвшегося, озадачивает: возможно, дело в том, что Зевс именно так хотел продемонстрировать двуличность Прометея — показав ее последствия в действии. Как ни крути, выбор этот положил начало обычаю, сохранившемуся с тех пор: во время жертвоприношений людям достается самая вкусная часть, боги же довольствуются лишь ароматным дымом, поднимающимся к небу.

Рассерженный этим обманом Зевс лишил людей огня, вернув их к первобытному состоянию. Прометей в ответ придумал новую уловку и вновь мастерски сыграл на разнице между тем, что видится снаружи, и тем, что находится внутри: он украл огонь и пронес его к людям в стебле фенхеля. Дважды обманутый Зевс наказал и Прометея, и человечество. К людям он отправил первую женщину, созданную из земли Гефестом и наделенную благодаря другим богам Олимпа различными привлекательными качествами, соблазнительную внешне и коварную внутри. (К счастью, не все греческие мифы демонстрируют столь вопиющий сексизм.) Таким образом Зевс отомстил Прометею — око за око, — искусно парировав собственной версией игры на видимом и скрытом. Что касается наказания самого Прометея, то убить его Зевс не мог (тот был бессмертным), однако придумал кое-что получше. Он оставил его в диких краях прикованным кандалами к скале. Каждый день орел прилетал к узнику и выклевывал его печень. За ночь печень отрастала вновь, готовая к очередному страшному пиршеству. Орел — священный символ Зевса, и получалось, что через посредника Зевс будто бы сам терзал и пожирал своего врага. Пытка могла прекратиться только по воле самого Зевса. Так и случилось, когда в отдаленном будущем сын Зевса Геракл застрелил орла: жажду мести верховного бога перевесило его желание дать сыну возможность прославиться.

Гесиод видоизменил изложенную в «Теогонии» историю в другой своей знаменитой поэме, «Труды и дни». Согласно последней, несущую разрушения женщину по имени Пандора, которую послал к смертным Зевс, вопреки настоятельному предупреждению Прометея, неосмотрительно принял его глупый брат Эпиметей («думающий задним умом»). Как известно, у Пандоры был большой сосуд, который она откупорила, выпустив содержимое — горести и болезни, разлетевшиеся по всему миру. Примечательная деталь: Надежда (олицетворение эмоции, вызванной ожиданием лучшего) осталась в сосуде, когда Пандора вновь закупорила его. Сей факт навевает неоднозначные мысли: значит ли это, что надежда всегда остается с людьми? Или это, напротив, означает ее недосягаемость?^[9] Как бы мы ни разрешили эту дилемму, развязка истории с участием Прометея и Пандоры одна: люди обречены на страдания. Сколь бы благими ни были намерения Прометея, его взаимодействие с Зевсом принесло мало хорошего и человечеству, и ему самому. Что касается людей, то их ожидает тяжкое существование.

Другой голос, быть может, еще более звучный, чем Гесиода, слышен в грандиозной трагедии «Прометей прикованный», авторство которой приписывают драматургу Эсхилу (V в. до н. э.; некоторые из современных исследователей оспаривают авторство Эсхила, однако в Античности его никогда не ставили под сомнение)^[10]. Драма начинается с того, что Прометея жестоко приковывают к безлюдной скале в Скифии божества Бия (Сила), Кратос (Власть) и — хоть и вопреки желанию — Гефест. От читателей не укрывают ни единой ужасающей подробности полного обездвиживания героя:

Власть. Теперь вгоняй сквозь грудь его со всей своею силой

Из адамантия неумолимый клин.

Гефест. Увы! Я плачу, Прометей, о муках о твоих.

Власть. Ты сжался весь? Оплакиваешь Зевсова врага?

Будь осторожней, как бы слезы не пролить по самому себе.

(Гефест вгоняет клин).

Гефест. Смотри же! Вот зрелище, невыносимое для глаз.

Власть. Я вижу лишь, что получил он по заслугам^[11].

Адамантий — чрезвычайно твердое вещество^[12]. Только с помощью такого материала можно было совершить задуманное (напоминает криптонит, который в состоянии уничтожить Супермена).

Несмотря на статичность жанра, повествование пьесы охватывает десятки тысяч лет. История уходит корнями в прошлое, так как Прометей вспоминает все, что дал человечеству: огонь, разум, астрономические знания, математику, письменность, медицину, дар предвидения… Но будущее доминирует — и в этом состоит трагедия провидения. Проницательный ум Прометея вынуждает его заранее знать обо всех подробностях грядущих страданий. Это разительно отличает его от смертных, на что он указывает хору нимф-океанид, явившихся засвидетельствовать его бедственное положение:

Прометей. Я сделал так, что более не может человек предвидеть свою смерть.

Хор. Что за лекарство ты открыл от их страданий?

Прометей. Слепой надеждой их я наделил.

Хор. Подарок твой — для них благословенье^[13].

Самому Прометею счастливое неведение недоступно. Однако совершенно беспомощным его не назовешь, поскольку он знает секрет — нечто, что можно использовать для заключения сделки. Мистическим образом Прометей обнаруживает, что Зевс замыслил вступить в союз, от которого у него родится сын, превосходящий отца властью. Прометей понимает, что с его помощью Зевс может избежать свержения. (В более поздних источниках объясняется: Зевс планировал сделать своей возлюбленной морскую нимфу Фетиду, но, чтобы избежать опасности, он выдаст ее замуж за Пелея, от брака с которым появится Ахилл^[14].) Однако пока момент неподходящий. Прислужник Зевса Гермес угрожает Прометею еще более тяжким наказанием, если тот откажется раскрыть свой секрет: орел и самовосстанавливающаяся печень. Ответ титана отметает любые дальнейшие уговоры презренного слуги безжалостного тирана: «Делай свое черное дело».

Третий голос вводит нас в политическую философию. В своем диалоге «Протагор» Платон (V — IV вв. до н. э.) проводит мысленный эксперимент для обнаружения истоков человеческого общества. При этом он предлагает новый взгляд как на взаимодействие Зевса и Прометея, так и на отношения Прометея и Эпиметея. По его версии, боги, создав всех живых существ, вменяют в обязанность Эпиметею и Прометею наделить этих существ всеми навыками, нужными для выживания. Эпиметей раздает все необходимое животным, но забывает о людях. Прометей вмешивается — он крадет огонь для человечества и в придачу дарует ему разнообразные инструменты и средства самозащиты. Несмотря на все это, жизнь человека остается в опасности, поскольку лишена общественной сплоченности. Вовсе не гневающийся на Прометея Зевс отправляет на землю Гермеса, чтобы тот даровал людям способность к уважению и чувство справедливости, которые помогут смягчить разногласия. Миф, любопытным образом перекроенный Платоном, лишен и характерного для Гесиода видения человеческой жизни как движения по нисходящей, и присущего работе Эсхила нравственного противостояния тирана и мятежника.

Уже в работах Гесиода, Эсхила и Платона видны основные черты прометеевской мифологии. В частности, все эти повествования связывают титана с идеей происхождения: первое в истории жертвоприношение животного, появление огня, зарождение человеческой культуры. Но отсутствует одна важная особенность — еще более фундаментальный аспект темы корней: роль титана в создании человечества. Правда, к этой теме авторы отсылали и ранее: акт первобытного преображения зафиксирован в «Метаморфозах» — блистательном и чрезвычайно авторитетном произведении римского поэта Овидия (43 г. до н. э. — ок. 18 г. н. э.). Согласно Овидию, Прометей смешивает землю с дождевой водой и вылепливает из них «подобье богов, которые всем управляют»^[15], а затем повелевает им стоять прямо и глядеть в небо^[16]. Другая вариация — менее известная, но эмоционально более выразительная — есть в баснях Эзопа: Прометей смешал глину со слезами. Этот яркий образ указывает на то, что титан олицетворяет творчество и страдание, а также намекает: в человеческой натуре сочетаются те же два качества^[17].

Мастер Аркесилая. Прометей и Атлант. Лаконский килик. 560–550 гг. до н. э.

Vatican Museums, Vatican City. Photo Bridgeman Images.

Все важнейшие эпизоды из литературных сказаний находят и визуальное воплощение. Наиболее драматичная сцена, в которой титан предстает уязвимым перед беспощадным клювом орла, запечатлена на лаконской чаше (хранится в Музее Ватикана). Одно из изображений спасения Прометея Гераклом есть на горшке (вазе-кратере) из Афин: герой показан в момент, когда он стреляет в орла. В поздней Античности мы находим сцены акта творения, которые окажут мощное влияние на умы Средневековья и раннего Нового времени, — собственно, это картины появления человечества. Одна из интерпретаций представлена на этрусском амулете-скарабее: в ней Прометей вылепливает туловище человека. Более содержательное изображение присутствует на мраморном саркофаге в Музее Прадо в Мадриде: Прометей создает тело человека, над головой которого Афина помещает бабочку (в греческом языке слово psyche («психе») означает «бабочка», а также «душа»).

Мастер Несса. Геракл, Прометей и орел. Аттический кратер. Ок. 625–575 гг. до н. э.

National Archaeological Museum, Athens. Photo De Agostini / Getty Images.

Этрусский амулет-скарабей с выгравированным изображением Прометея. III — II вв. до н. э.

The J. Paul Getty Museum, Los Angeles. Gift of Stanley Ungar.

Не всегда Прометей предстает в столь авторитетном виде. В комедии Аристофана «Птицы» (414 г. до н. э.) Прометей нервно крадется по сцене, скрываясь под зонтиком, чтобы сверху его не заприметил Зевс. Для беспокойства у него есть все причины. Он выступает советчиком птиц, которые основали в облаках собственный город-утопию, мешающий дыму жертвоприношений достигать богов Олимпа. Но это Аристофан. Его интерпретация противостояния Прометея и Зевса идеально умещается в рамки дерзких обычаев афинской комической драмы, однако не отражает ни взгляда на эту тему, распространенного в Античности, ни того, который откликнулся бы в мыслях и чувствах более поздних людей, слушающих и пересказывающих мифы. Как же в таком случае эти «восприемники» из постклассического периода адаптировали унаследованную ими пеструю концепцию мифов о Прометее?

Прометей создает первого человека. Римский саркофаг. Ок. 185 г. н. э.

Museo del Prado, Madrid.

Титан в эпохи Средневековья и Возрождения

В блестящей монографии о Прометее в период Античности и после нее Кэрол Догерти взялась исследовать восприятие мифа с помощью художественного изображения благородного и непокорного героя в эпоху романтизма^[18]. Такой выбор отправной точки отражает важную истину, но в то же время вводит в заблуждение. Романтизм, несомненно, создавал условия, в которых Прометей мог бы достичь небывалого прежде статуса иконы, однако к тому времени утекло много воды. С поздней Античности до Возрождения Прометей, чей образ покорял воображение, был не байроническим героем, а творцом, мастером, «антрополепом» — тем, кто вылепливает человеческие фигуры, а затем оживляет их.

Внутри всеобъемлющего позднеантичного проекта по внедрению классической (языческой) мифологии в христианское мировоззрение история Прометея была головоломкой особого рода. Как увязать его роль творца с аналогичной ролью Бога, создавшего Адама и вдохнувшего в него жизнь? Для христианского писателя из Карфагена Тертуллиана (ок. 160–240 гг. н. э.) существовал лишь один ответ: verus Prometheus, «истинный Прометей», и был всесильным Господом Богом, вылепившим человечество из земли^[19]. Столетие спустя другой христианский автор, выходец из Северной Африки Лактанций, изобрел собственный способ отодвинуть на второй план заслуги Прометея относительно божественного акта творения: Прометей отличился лишь в искусстве создания статуй

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

9

См. Buxton, Imaginary, 212–213.

10

См., напр.: M. Griffith, The Authenticity of ‘Prometheus Bound’ (Кембридж, 1977).

11

Aeschylus, Prometheus Bound 64–70, trans. P. Vellacott (Лондон, 1961) (Эсхил. Прометей Прикованный // Эсхил. Трагедии. — Москва: Художественная литература, 1971).

12

Адамантий, или адамант, — мифический металл, сверхлегкий и прочный, из которого изготавливалось оружие богов. Прим. ред.

13

Aeschylus, Prometheus Bound 64–70, trans. P. Vellacott (Лондон, 1961) (Эсхил. Прометей Прикованный // Эсхил. Трагедии. — Москва: Художественная литература, 1971), 248–251, пер. на англ. P. Vellacott (адаптированный).

14

Напр., Pindar, Isthmian Ode 8 (Пиндар. Истмийские оды // Пиндар, Вакхилид. Оды. Фрагменты. — Москва: Наука, 1980).

15

Овидий. Метаморфозы. Кн. 1, стр. 83 (пер. С. Шервинского).

16

Ovid, Metamorphoses 1. 82–86 (Публий Овидий Назон. Метаморфозы. — Москва: Художественная литература, 1977).

17

Aesop, Fables 516; cf. Dougherty, Prometheus, 17.

18

Dougherty, Prometheus.

19

Tertullian, Apologeticum 18.2 (Тертуллиан. Апологетик // Тертуллиан. Апологетик. К Скапуле. — Санкт-Петербург: Издательство Олега Абышко, 2005).