Горное безумие. Биография Скотта Фишера

Роберт Биркби, 2015

Скотт Фишер – горный гид, основатель компании «Горное безумие» и первый американец, взошедший на вершину Лхоцзе. Многие слышали о нем как об организаторе коммерческих экспедиций, в особенности на Эверест. Но в 1996 году, при спуске с вершины, команда Фишера попала в снежную бурю. Всем альпинистам, кроме Скотта, удалось добраться до Лагеря IV на Южном Седле. Из-за многочисленных проблем, в том числе со здоровьем, у него просто не хватило сил на спуск… О той трагедии написано невероятное количество книг и снято множество фильмов, но кем был Скотт на самом деле – умалчивается. Был ли он безрассудным весельчаком или все-таки человеком, преданным горам и своим жизненным принципам? В этой биографии автор Роберт Биркби познакомит вас с настоящим Скоттом Фишером. Вы отправитесь в экспедицию на Аляску и в Танзанию, взойдете на Эльбрус и Ама-Даблам, а еще вы узнаете, в честь какой вершины Фишер назвал свою дочь. «В мае 1996 года на Эвересте произошла первая серьезная трагедия в коммерческом альпинизме. Участники нескольких экспедиций погибли, либо пропали без вести, а кто-то получил увечья. Скотт Фишер остался на горе навсегда. В книгах и фильмах он показан как личность без истории, будто это так естественно – внезапно оказаться на почти девяти километрах на склоне высочайшей горы в мире. Первые сорок лет жизненного пути Фишера куда интереснее, чем его последние сорок дней на восхождении. «Горное безумие» – рассказ не о том, как умер Скотт Фишер, но описание жизни, прожитой в прямом смысле на высоте, без ограничений, альпинистом с харизмой, любовью к миру и почти сверхчеловеческой выносливостью. Эта книга дает представление о человеке, у которого девиз «Просто сделай это!» был воспроизведен и на логотипе его компании, и начертан в его душе.» – Сергей Бойко В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.

Введение

Непал. Ясное, прохладное утро. Скотт Фишер показывает мне на Эверест, на котором он вскоре сделает последние шаги в своей замечательной жизни. Мы находимся на горе Кала-Патар высотой более пяти километров, что выше любой горы на территории Соединенных Штатов^[1]. Но здесь, в сердце Гималаев, это не более чем скалистый бугорок, окруженный одними из самых впечатляющих вершин на планете — Пумори, Нупцзе, Лхоцзе, Ама-Даблам. Путеводители называют Кала-Патар вершиной для путешественников, которая под силу любому, кто способен преодолевать крутые подъемы и ходить по пересеченной местности, и я рад, что забрался так далеко и так высоко. Скотт почти не вспотел, пока мы шли. Виды потрясающие во всех направлениях, но взгляд Скотта, как всегда, обращен к Эвересту.

Я полагал, что все горы главного хребта Гималаев огромны, поэтому будут как бы уравновешивать друг друга и смотреться с учетом масштаба более-менее одинаково, сводя на нет грандиозность, однако это было ошибочное представление. Соседи Эвереста поражают своими размерами, уводя взгляд прямо в небо и придавая новый смысл ощущению вертикали. В Гималаях слишком много необычного.

Видимость здесь такая же экстремальная, как и высота. Нет ни дымки, ни смога, атмосфера никак не сглаживает контуры скал и льда. Грани резкие, четкие, точные. Пейзаж бесцветен — черный камень и ослепительный снег, словно контрастная черно-белая фотография на фоне яркого синего неба. Эта местность не предлагает никакого компромисса, эта топография абсолютна и подавляюща в своей непосредственности. А вздымающаяся надо всем этим более чем на три километра слегка наклоненная вершинная пирамида Эвереста доминирует и над гигантскими горами вокруг. Будто смотришь на абсолют.

Скотт чувствует себя здесь как дома, он дает понять, что рад нашей прогулке. Я знаю его достаточно давно, чтобы понимать, что мы оба получаем больше удовольствия от дикой природы, чем от жизни в городе. Но я не разделяю готовность Скотта так рисковать и забираться настолько высоко, особенно сейчас, когда он снова подошел вплотную к Эвересту. Тайна его мотивации столь же притягательна, как и тайны самих гор. Возможно, это потому, что у меня есть пределы, а Скотт, похоже, никогда не достигнет своих. Время от времени я напоминаю ему, что намерен играть на фортепиано и в восемьдесят лет, а для этого понадобится полный «набор» пальцев. Я не собираюсь отморозить их ради того, чтобы стать на самой высокой горе. Знаю, что Скотт уважает мой выбор, но очевидно, что в его голове звучит совсем иная музыка, а не произведения Бетховена, Шопена или Брамса для клавишных.

Мы открываем рюкзаки и достаем козий сыр, непальские лепешки чапати и два шоколадных батончика. Далеко внизу у конца ледопада Кхумбу видны десятки красных, желтых и синих точек — палатки в базовом лагере Эвереста. Сейчас весенний сезон, и руководители экспедиций готовятся с базы отправить своих клиентов на вершину мира. За едой Скотт показывает маршрут, который он проложит через хаос сераков и трещин в ледниковую долину, называемую Западным цирком, затем по склону Лхоцзе в верховьях цирка к Южному седлу — перевалу на высоте 7906 метров между Эверестом и его соседом Лхоцзе. Оттуда альпинисты отправятся по юго-восточному ребру Эвереста к вершине. Именно этим путем на гору поднялись первовосходители Эдмунд Хиллари и Тенцинг Норгей в 1953 году.

Скотт не знает и не может знать, что указывает на маршрут, по которому он как лидер экспедиции, подписавший контракт с клиентами на восхождение, выйдет из тьмы безвестности и попадет в бурю конфликтов и споров. Все клиенты Скотта спустятся с горы благополучно, но в результате того, что впоследствии станет известно как трагедия на Эвересте 1996 года, Скотт и семь альпинистов и гидов из других экспедиций погибнут вследствие непогоды и высоты в одном из самых красивых и самых негостеприимных мест на Земле.

* * *

Подробное освещение событий, случившихся той весной, превратило, в общем-то, непонятное для общественности занятие альпинизмом в некое откровение. Эта трагедия попала в национальные новости и на обложки ведущих изданий. Были опубликованы книги, в частности, «В разреженном воздухе» Джона Кракауэра и «Восхождение» Анатолия Букреева, в которых авторы давали оценки ситуации на горе. Телевизионный фильм сократил историю до размеров голубого экрана, а кинолента IMAX снова расширила ее до панорамной картинки. Миллионы диванных альпинистов взахлеб читали о случившемся, и критиковали, и ставили под сомнение каждое слово, каждый шаг и каждый вдох — неважно, будь то глоток разреженного воздуха или кислорода из баллона.

Пристальное внимание всего мира ударило по Скотту не меньше бури на Эвересте, потому что ажиотаж касался лишь последних дней его жизни. Невозможно избавиться от ощущения, что в печати и на кинопленке Скотт подан как личность без истории, будто это так естественно для человека — без какой-либо прелюдии оказаться на почти девяти километрах на склоне высочайшей горы. В полемике и в воспоминаниях Скотт выглядит как карикатура на себя, определенные его сильные стороны и недостатки отобраны и выпячены, либо чтобы усилить драматизм, либо чтобы подтвердить рассказы других. И очень мало говорится о том, кем на самом деле был Скотт Фишер.

После его гибели одним было слишком больно думать о случившемся; для многих это было все, что они могли сделать. Друзья были поражены, что после многих лет занятий альпинизмом и серьезных достижений на этом поприще, после стольких передряг, из которых удавалось выбираться целым и невредимым, Скотт в конце концов столкнулся с трудностями, которые не смог преодолеть даже с помощью силы воли, которая всегда выручала его. Некоторые злились на Скотта за то, что его двое маленьких детей остались без отца. Другие были в ярости из-за того, что средства массовой информации слишком мало о нем рассказывали или наоборот — слишком много предполагали. Но все, кто знал Скотта, чувствовали, что в их жизни, которую когда-то заполняли его энергия и заразительное хорошее настроение, появилась пустота.

Эти люди со временем стали воспринимать Скотта шире — в контексте всего его существования, а не просто как потерю на Эвересте. За кружкой пива в баре или у лагерного костра в высокогорье друзья и коллеги-альпинисты с удовольствием вспоминают о совместных приключениях, которые они пережили со Скоттом. Они почти не скрывают, как сильно тоскуют по свободе и возможностям, которые он дарил, раздвигая общепринятые рамки.

Я чувствовал то же самое, стоило наткнуться на коробку, давно задвинутую под лестницу в подвале, в которой хранятся толстые тетради, озаглавленные «Непал», «Эльбрус» или «Килиманджаро». Внутри каждой множество исписанных в основном карандашом страниц да попадаются вложенные между листами посадочные талоны «Аэрофлота», «Непальских королевских авиалиний», советские рубли и танзанийские шиллинги. Стоит углубиться в одну тетрадь, потом уже открываешь следующую…

Время от времени в путешествиях встречаются люди, которых я знал при жизни Фишера, или иногда вдруг появляется потребность позвонить членам семьи Скотта, которые были близкими друзьями, а теперь живут совсем не рядом лишь потому, что время и география отдалили нас друг от друга. Во время таких встреч или звонков стоит вспомнить о Скотте, и вскоре истории льются рекой.

Крейг Сишолс, друг Скотта и инструктор по альпинизму, недавно рассказал сон, который приснился ему вскоре после смерти Скотта. Во сне Крейг сидел в каюте небольшого круизного судна, на котором он несколькими днями ранее прибыл на поминальную службу. Вдруг дверь в каюту корабля открылась, и на палубу вышел Скотт. Он сел рядом с Крейгом, и несколько минут они молча сидели, а волны поднимали и опускали корабль.

— Разве это было не здорово? — вдруг сказал Скотт.

— Поминальная служба? — спрашивает Крейг. — Ты ее имеешь в виду?

— Да нет же, — говорит ему Скотт. — Жизнь! Приключения! Все это! Разве не здорово?

Он улыбается Крейгу, треплет его по плечу, затем встает и идет обратно к двери.

— Просто замечательно, — повторяет он и уходит.

Слушая рассказ Крейга и читая дневники, чувствую знакомое желание отправиться в новую серьезную экспедицию. Только на этот раз вместо рюкзака будут блокнот и хорошая ручка. Вместо путешествия по дикой природе я вернусь назад во времени в поисках Скотта Фишера. Хочу вновь встретиться с теми, кто хорошо его знал, изучить отчеты о путешествиях и фотографии. Я хочу углубиться в жизнь Скотта, чтобы лучше понять, что им двигало и чем он вдохновлял других. И что в итоге привело его к смерти в одиночестве в месте, настолько близком к небу, насколько это вообще возможно.

Но еще хочется больше жизни, приключений. Есть желание вновь почувствовать, каково это — сидеть со Скоттом на Кала-Патаре, греться в лучах солнца, наслаждаться видами, доедать сыр и шоколад и замечать, что уже заполдень…

* * *

Я беру небольшой камень в качестве сувенира и кладу в рюкзак, тем самым уменьшая высоту Кала-Патара на пару сантиметров. Скотт смеется и говорит, что если все так сделают, то Гималаи исчезнут и негде будет заниматься альпинизмом. Он не собирает камни, хотя я сомневаюсь, что это из желания не уменьшать высоту горы. Просто камень, который он намерен положить в карман, лежит несколько выше.

На спуск с Кала-Патара до тропы вдоль ледника Кхумбу уходит час. Моя палатка в нескольких километрах отсюда — вниз по долине, рядом с шерпской деревней. Скотт направляется в противоположную сторону, желая добраться до базового лагеря Эвереста к ужину со своими приятелями, которые ведут клиентов на гору. Улыбнувшись и махнув рукой на прощание, он отправляется вверх по тропе быстрыми, мощными шагами.

Я машу в ответ и поудобнее устраиваю рюкзак на плечах. Это последний раз, когда я вижу Скотта, наше последнее приключение перед тем, как он станет частью легенды об Эвересте. Тропа, по которой мы пришли сюда, теперь в тени, и прохладный ветер дует по леднику. Начинаю спускаться, замерзший снег хрустит под ногами. Замечаю следы, которые мы оставили на снегу, когда поднимались утром. Следы Скотта еще достаточно четкие, их цепочка дает хорошее представление о том, какой большой путь мы проделали и сколь долго предстоит пройти мне, чтобы снова встретить его.

Примечания

1

Кала-Патар переводится с непальского как «Черная скала». Это часть хребта семитысячника Пумори в районе Эвереста. — Здесь и далее примечания переводчика.