12
Она очень смелая женщина, остроумная и словоохотливая.
Засунув кулаки в карманы, Страйк торопливо (насколько позволяли усталость и ноющая все сильнее культя правой ноги) шагал по темному, холодному Стрэнду в сторону Флит-стрит. Этот вечер куда приятнее было бы провести в тишине и покое своей квартирки, не раз описанной журналистами; особых надежд на сегодняшний поход он не возлагал, но зато в этой морозной дымке, почти против своей воли, снова и снова поражался извечной красоте старинного города — одного из тех мест, с которыми его связывали воспоминания детства. Морозный ноябрьский вечер стер всю туристическую мишуру: фасад таверны «Олд белл» со светящимися ромбовидными окнами излучал благородное достоинство семнадцатого века; сторожевой дракон на постаменте Темпл-бара свирепым и резким силуэтом выделялся на фоне звездной черноты, а вдали, подобно восходящей луне, поблескивал купол собора Святого Павла. Когда до места встречи оставалось уже немного, на высокой кирпичной стене появились имена, выдающие чернильное прошлое Флит-стрит: «Пиплз френд», «Данди курьер», но вообще журналистскую братию, включая Калпеппера, давно вытеснили отсюда в Уоппинг и Кенэри-Уорф. Теперь в этом районе царствовала юстиция: на проходящего мимо сыщика взирал Королевский суд — верховный храм его ремесла.
В таком великодушном и непонятно сентиментальном настроении Страйк перешел через дорогу — туда, где у входа в «Старый чеширский сыр» желтел круглый фонарь, — и, пригнувшись, чтобы не стукнуться головой о низкую притолоку, двинулся по узкому проходу к дверям.
Тесный, обшитый деревянными панелями вестибюль, украшенный старинными картинами маслом, вел в небольшой основной зал. Страйк еще раз пригнулся, прошел под выцветшей доской с надписью: «Бар только для мужчин» и сразу заметил, что ему восторженно машет миниатюрная бледная девушка с огромными карими глазами. Кутаясь в черное пальто, она сидела у камина с пустым бокалом в хрупких белых руках.
— Нина?
— Я сразу поняла, что это вы: Доминик очень точно вас описал.
— Вы позволите вас угостить?
Она выбрала белое вино. Себе Страйк взял пинту «Сэма Смита» и втиснулся на неудобную деревянную скамью рядом с девушкой.
По залу гулял лондонский говорок. Будто читая мысли Страйка, Нина сказала:
— Это до сих пор самый настоящий паб. Только те, кто сюда не заходит, считают, что его оккупировали туристы. Здесь ведь бывали и Диккенс, и Джонсон, и Йейтс… Обожаю это место.
Она просияла, и Страйк ответил ей искренней теплой улыбкой, подогретой несколькими глотками пива.
— Далеко отсюда до вашей работы?
— Минут десять пешком, — ответила она. — У нас офис в двух шагах от Стрэнда. Новое здание, на крыше сад. Сегодня будет холодина, — добавила она, заранее содрогаясь и поплотнее запахивая пальто. — Но у начальства есть предлог не арендовать банкетный зал. Издательский бизнес переживает нелегкие времена.
— Вы упоминали, что «Бомбикс Мори» создал какие-то сложности, так? — Страйк вытянул под столом протезированную ногу и приступил к делу.
— Сложности — это очень мягко сказано, — заметила Нина. — Дэниел Чард рвет и мечет. Из Дэниела Чарда не принято делать негодяя, да еще в грязном пасквиле. Не положено, и все. Ни-ни. Это плохая идея. Он — неординарная личность. Говорят, его затянул семейный бизнес, но на самом деле он мечтал стать художником. Есть в нем что-то от Гитлера, — посмеялась она.
В ее огромных глазах плясали отражения горевших над стойкой лампочек. Смахивает, решил Страйк, на резвую, взволнованную мышку.
— От Гитлера? — переспросил он с легкой усмешкой.
— На этой неделе мы увидели воочию: в гневе он начинает бесноваться, как Гитлер. До сих пор Дэниел только бормотал себе под нос. А тут он так орал на Джерри, что через несколько кабинетов было слышно.
— А вы сами читали эту книгу?
Нина смешалась; у нее на губах заиграла озорная усмешка.
— По официальной версии — нет, — выговорила она, помолчав.
— Но неофициально…
— Скажем так: одним глазком подглядела.
— Рукопись хранится под замком?
— Да, конечно, у Джерри в сейфе. — Хитровато косясь в сторону, она приглашала Страйка вместе поиронизировать над недотепой-редактором. — Беда в том, что он всем сообщил шифр, поскольку не надеется на свою память, а так любой может ему напомнить. Джерри — милейший, порядочный человек; ручаюсь, ему и в голову не пришло, что кто-нибудь без разрешения полезет к нему в сейф за рукописью.
— А когда у вас появилась возможность подсмотреть одним глазком?
— В понедельник — Джерри только-только ее получил. Об этой книге уже поползли слухи, потому что Кристиан Фишер за выходные обзвонил полсотни человек и по телефону зачитал избранные места. Мне, кстати, сказали, что он вдобавок отсканировал текст и рассылал отрывки по мейлу.
— Видимо, это произошло до того, как в дело вмешались юристы?
— Конечно. Нас всех согнали в зал и стали запугивать анекдотичными предупреждениями об ответственности, если скажем хоть слово о книге. Такая чушь: якобы издевки над директором издательства ударят по репутации фирмы — издательство, по слухам, хотят преобразовать в открытое акционерное общество — и, следовательно, мы все рискуем остаться без работы. Не знаю, как юрист мог об этом разглагольствовать с такой серьезной миной. У меня папа — адвокат Королевского суда, — беспечно продолжила Нина, — и он говорит, что Чарду будет не так-то просто наказать кого-нибудь из сотрудников, когда эта история уже получила огласку за пределами фирмы.
— А Чард — хороший начальник? — спросил Страйк.
— По-моему, да, — забеспокоилась она, — но уж такой загадочный, такой вальяжный… Понимаете, то, что написал о нем Куайн, — это просто смехотворно.
— А именно?
— Ну, в книге Чард выведен под именем Фаллус Импудикус, а еще…
Страйк поперхнулся пивом. Нина хихикнула.
— Он выведен под именем Наглый Пенис? — со смехом переспросил Страйк и вытер губы тыльной стороной ладони.
Нина тоже расхохоталась; ее смех, похожий на сухое кудахтанье, совершенно не вязался с обликом прилежной школьницы.
— Вы учили латынь? Я начинала, но бросила — мне жутко не нравилось… Но что такое «фаллус», каждый поймет, верно? Я, кстати, нашла, что Phallus impudicus — это термин, обозначающий род грибов: весёлку обыкновенную. Если не ошибаюсь, у этого гриба отвратительный запах, а вид… — она вновь хихикнула, — вид как у гниющего мужского органа. Оуэн в своем репертуаре: непотребные имена и полная обнаженность.
— И как же выглядит у него в романе Фаллус Импудикус?
— Походка — как у Дэниела, речь — как у Дэниела, внешность — как у Дэниела, да еще некрофильское влечение к убитому им красавцу-писателю. Мерзкая чернуха. Джерри всегда говорит: Оуэн считает, что прожил день напрасно, если его читателей не стошнило как минимум дважды. Бедняга Джерри, — тихо добавила она.
— Почему «бедняга»? — удивился Страйк.
— Он тоже выведен в книге.
— И каков из него «фаллус»?
Нина опять хихикнула:
— Точно сказать не могу, я не читала те главы, в которых действует Джерри. Быстренько пролистала, чтобы найти про Дэниела, поскольку все говорили, что это самое непристойное и смешное. Джерри ушел из кабинета всего на полчаса, поэтому я торопилась, но всем известно, что он тоже фигурирует в книге: Дэниел вызвал его к себе, представил юристам и вынудил подписать все дурацкие циркуляры насчет того, что за разглашение сведений о «Бомбиксе Мори» нас постигнет вселенская катастрофа. Мне кажется, нападки Оуэна на Джерри немного примиряют Дэниела с действительностью. Джерри — всеобщий любимец; Дэниел, очевидно, считает, что ради Джерри каждый из нас готов держать рот на замке. Одному Богу известно, — Нина слегка посерьезнела, — с какой стати Куайн ополчился на Джерри. У Джерри врагов нет в принципе. А Оуэн, вообще говоря, порядочный негодяй, — добавила она запоздалое суждение, глядя на свой опустевший бокал.
— Повторить? — предложил Страйк.
Он отошел к бару. На противоположной стене висело в стеклянной витрине чучело попугая — единственная дичь, которая попалась ему на глаза. Но здесь, в уголке старого Лондона, Страйк проникся терпимостью и внушил себе, что бедная птица некогда пронзительно кричала и разговаривала именно в этих стенах, а не была куплена как реквизит из пуха и перьев.
— Вам известно, что Куайн исчез? — спросил Страйк, садясь рядом с Ниной.
— Да, слышала. Ничего удивительного — после такой заварухи.
— Вы с ним знакомы?
— По большому счету нет. Он иногда является в издательство, завернутый в свой дурацкий плащ, пытается флиртовать, вечно рисуется, хочет эпатировать. Мне видится в нем что-то жалкое, а книги его я вообще не признаю. Джерри уговорил меня прочесть «Прегрешение Хобарта», — по-моему, это кошмар.
— А вы, случайно, не в курсе: Куайн после исчезновения поддерживал с кем-нибудь контакты?
— Понятия не имею, — ответила Нина.
— И никто не знает, с какой целью он написал книгу, которая неизбежно повлечет за собой судебное преследование?
— Говорят, у него вышла крупная ссора с Дэниелом. Рано или поздно Куайн ссорится со всеми: одному Богу известно, сколько издателей он сменил за эти годы. Как мне представляется, Дэниел печатает Оуэна только потому, что рассчитывает таким способом показать, будто Оуэн простил ему подлость по отношению к Джо Норту. На самом деле Оуэн и Дэниел друг друга терпеть не могут — это ни для кого не секрет.
Страйк вспомнил изображение молодого белокурого красавца на групповом портрете в агентстве Элизабет Тассел.
— А какую подлость Чард сделал Норту?
— Всех подробностей я не знаю, — сказала Нина. — Но факт такой был. Оуэн клялся, что никогда больше не будет сотрудничать с Дэниелом, но потом ткнулся едва ли не в половину всех издательств и вынужден был сделать вид, что ошибался в отношении Дэниела; а Дэниел пошел ему навстречу потому, что счел это полезным для своего имиджа. Во всяком случае, молва гласит именно так.
— А с Джерри Уолдегрейвом Куайн тоже ссорился?
— Представьте, нет, как это ни удивительно. За что ему нападать на Джерри? У Джерри ангельский характер! Хотя, исходя из того, что я слышала, никто не может с уверенностью…
В первый раз за время их встречи она, как показалось Страйку, взвесила свои слова и заговорила чуть более трезво:
— Никто не может с уверенностью сказать, на что намекает Оуэн, описывая Джерри, но, повторяю, те главы я не читала. Оуэн вывел в книге множество людей, — продолжила Нина. — По моим сведениям, даже собственную жену и, кажется, Лиз Тассел: может, она и стервозина, но за Оуэна стоит горой, это все знают. Теперь Лиз не сможет пристроить в «Роупер Чард» ни одну рукопись: на нее ополчились все. Я знаю, что Дэниел распорядился аннулировать ее приглашение на сегодняшний фуршет, — это для нее крайне унизительно. Правда, через две недели будет чествование Ларри Пинклмена, он тоже ее подопечный, и тут уж никто не сможет помешать ей прийти… Ларри такой лапушка, его все любят… но как встретят Элизабет Тассел — можно только гадать. Ладно, — тряхнув светло-каштановой челкой, Нина резко сменила тему, — что мы скажем, если нас будут спрашивать, как мы познакомились? Вы — мой молодой человек или кто?
— А с гражданским мужем не возбраняется приходить на такие мероприятия?
— Нисколько, но я никому не говорила, что у меня кто-то есть, так что сошлись мы, наверное, совсем недавно. Скажем, что познакомились у общих друзей в прошлые выходные, идет?
В той готовности, с которой она предложила легенду их первой встречи, Страйк различил тревогу пополам с удовлетворенным тщеславием.
— Отлучусь на дорожку. — Тяжело поднявшись с деревянной скамьи, он предоставил Нине осушить третий бокал.
В «Старом чеширском сыре» лестница, ведущая в туалет, оказалась головокружительно крутой, а притолока — такой низкой, что Страйк, хотя и пригнулся, ударился головой. Потирая висок и тихо чертыхаясь, сыщик решил, что эта затрещина — знак свыше: дабы не путал хорошую идею с плохой.
