Мужчина и женщина. Цена одной ошибки

Роберт Енгибарян, 2015

Роберт Енгибарян – директор Международного института управления МГИМО (У) МИД России, доктор юридических наук, профессор, заслуженный деятель науки Российской Федерации, автор романов «О, Мари!», «Мужчина и женщина: нескончаемый диалог», «Время жить – выбор судьбы» и других. Отступивший от моральных норм человек теряет на глазах семьи и окружения общественный вес и уважение, прежние социальные связи, становится уязвимым, объектом презрения и отчуждения. Зачастую такое его положение может стать поводом для криминальных нападок с целью вынудить его пойти на материальные жертвы или совершить противоправные действия. Тогда перед человеком встает дилемма: осознать свою ошибку, раскаяться, просить извинения у людей, которым своими действиями он причинил боль и моральные страдания, или вступить в бескомпромиссную схватку с криминалитетом. Именно по такому сценарию разворачиваются интригующие события в жизни главного героя романа, осознавшего свою ошибку и ищущего выход из создавшейся ситуации. Для широкого круга читателей.

Глава II. Грубый удар. Беспомощность и унижение

Иван Ильич припарковал свою «Мазду» в дальнем углу автостоянки у супермаркета и стал ждать Стеллу. Моросил мелкий, осенний, противный дождь, сопровождаемый порывистым ветром. Весь мир представлялся ему в эту минуту безрадостным и мрачным. Был уже седьмой час. «Надо позвонить Ирине», — подумал он, когда двери машины резко открылись с двух сторон. На переднее сиденье плюхнулся большой мужчина в мокром темном плаще, а на заднее — Стелла, на ходу закрывая зонтик. Щекастая, с заметным макияжем, сильно пахнущая духами и косметикой, пышущая каким-то животным здоровьем, она внесла в машину атмосферу другого, чужого мира. Глаза ее блестели, лицо выражало напряжение и одновременно предвосхищение чего-то радостного. Было видно, что такие жизненные ситуации для нее обычны, возбуждают ее, как охотника перед возможной добычей, и доставляют истинное удовольствие. Сидящий рядом с Иваном Ильичом мужчина лет 50–52, с огромной головой на широких плечах, с прямыми густыми светлыми волосами, с крупными чертами лица, очевидно напоминающими откуда произошел человек, безразлично, в упор, пустым взглядом смотрел на Ивана Ильича. Молча он протянул огромную ладонь, вынул ключи автомашины и закрыл изнутри двери на замки.

— Здравствуйте, Иван Ильич! У меня складывается впечатление, что вы не рады нашей встрече.

— Кто этот человек? Стелла, почему вы его привели с собой и почему он забрал ключи от моей машины?

— Это мой адвокат Сергей Геннадьевич Кондаков, кстати, майор полиции. Я его пригласила, потому что боялась насилия и провокации с вашей стороны.

— Понятно. Спорит с вами бесполезно. Что вам нужно?

— Сожалею, Иван Ильич, я должна огорчить вас. У меня серьезное онкологическое заболевание, возможно, пока на начальной стадии, но проблема уже очевидна.

— Мне очень жаль, но, как вам известно, я историк, а не врач.

— Я должна, — продолжала Стелла, не обращая внимания на слова Ивана Ильича, — пройти обследование в Германии и, по всей вероятности, оперироваться. Мы с Сергеем Геннадьевичем узнали, что это стоит больших денег, которых, к сожалению, у нас нет. Вот поэтому я и решила вас побеспокоить. В конце концов, вы не чужой человек, мы когда-то жили с вами как одна семья.

— Стелла, я старался и немало помогал Лауре, кажется, и вам. Сейчас каждый живет своей жизнью. У меня самого своих проблем предостаточно. Надеюсь, вы сами найдете какой-то выход из этой печальной ситуации.

— Иван Ильич, вы обязаны мне помочь. В противном случае я буду вынуждена показать вашим коллегам ваше истинное лицо извращенца. А заодно о ваших сексуальных похождениях узнают ваша жена и дети. Такой аморальный тип, извращенец, как вы, не имеет права войти в аудиторию, преподавать студентам, учить их доброму и разумному.

— О какой сумме идет речь? — отступил Иван Ильич.

— Не особо много — 75 тысяч евро.

— Нет, 100, — буркнул до того сидевший молча полицейский. — Есть и другие расходы: дорога, проживание.

— Ценю ваше чувство юмора. Я только что взял у матери в долг 50 тысяч рублей, чтобы отправить на лечение больную жену.

— Мужик, с тобой долгого базара не будет. Или даешь эти деньги, или позорно вылетаешь с работы и начинаешь разборки со своей больной женой! — вступил в разговор полицейский.

— Откуда я достану такую, для меня сумасшедшую, неподъемную сумму?

— Иван Ильич, миленький! Забери к себе мамочку и оформи ее квартиру на нас. Или лучше сам ее продай. Эта квартира стоит в два или три раза дороже, чем мы просим. Заодно и сыновний долг выполнишь. Неудобно ведь: 80-летняя женщина живет одна, без надлежащего присмотра.

— Стелла, это нереально. Мама не согласится. И чем я объясню такой непонятный поступок? Нет, это невозможно.

— Иванушка, дорогой, — продолжала настаивать Стелла, — продай дачу. Она тоже на 300–350 тысяч евро потянет.

— Откуда вам известно, сколько стоит моя дача? Вы же ее не видели. И Лаура никогда там не была. Насчет квартиры я знаю, она была там несколько раз и, видимо, рассказала вам.

— Мужик, — опять глухо и угрожающе вступил в разговор Сергей, — в областной кадастровой картотеке ты числишься как собственник. Там указан кирпичный дом площадью 420 квадратных метров. Выяснить это заняло 15–20 минут. Мы со Стеллой побывали там и на месте посмотрели твою дачу. Добротный дом, большой хороший сад, есть вода, газ, электричество, находится недалеко от магистральной дороги. Так вот, продашь в два счета, если не загнешь цену.

— А кто купит? Вся Рублевка выставлена на продажу. Люди за полцены продают собственность и тысячами уезжают из России.

— Ты, Ванечка, продай за недорого. И нам отдашь свой долг, и тебе кое-что останется.

— Я не знал, что я вам должен.

Сидящий рядом полицейский как-то вяло, с ленцой, ладонью ударил Ивана Ильича по голове, который инстинктивно хотел отскочить, но больно ударился о стойку автомашины и на секунду потерял сознание. Очнулся он от того, что Сергей стал заливать ему в горло спиртное из маленькой металлической канистры.

— Ну что, мужик, ты сам напросился на такую «ласку». Граммов сто я дал тебе, чтобы ты не буйствовал, — спокойно, не меняя выражения лица, обратился к нему полицейский, — твои документы, технический паспорт на машину, водительское удостоверение у меня. В кошельке у тебя было всего 15 тысяч рублей. Нам со Стеллой необходимо после такой неприятной разборки с тобой немного отдохнуть, выпить и перекусить. Машина с документами останется у меня как залог нашей договоренности. Не думай бежать в полицию, тебя там обхохочут и тобой никто не будет заниматься. В крайнем случае мы со Стеллой докажем, что ты, бывший зять, в общем, друг, добровольно отдал нам ключи, так как был нетрезв, и мы тебя на такси отправили домой. Но тогда пеняй на себя. На всех порносайтах будет демонстрироваться фильм о том, как солидный седовласый профессор в очках со знанием дела обрабатывает молоденькую аспирантку, какие офигенные позы находит, какая у него сексуальная фантазия! А может, тебя даже попросят написать учебник, но уже не по истории, а по порнографии для неопытных, начинающих молодых людей. Усек, мужик? На тебе 200 рублей, и мотай домой.

Полицейский левой рукой открыл дверцу со стороны Ивана Ильича, а правой резко толкнул его из машины. Иван Ильич неуклюже упал на мокрый асфальт. Минуту посидел, а потом перебрался на бордюр, краем глаза заметив удаляющуюся машину. Он обхватил руками готовую взорваться голову. «Какой позор! Как страшно эти мерзкие люди унизили меня. Понимают, что я испугаюсь, не предприму никаких действий. А что я могу сделать? Любые мои действия, в конце концов, обернутся против меня. Дай Бог сил не умереть от унижения и стыда прямо здесь, на мокром асфальте!»

Иван Ильич вспомнил безвольное, угрюмое лицо Ирины, маму, детей и внуков. «Что будет с ними, если я сейчас получу инфаркт, умру, стану инвалидом?» Волна внезапной острой ненависти к Стелле и полицейскому заставила его вскочить с места и дико, как зверь, зарычать, но потом он опять сел на бордюр. Люди входили в супермаркет и выходили из него, однако никто не обращал внимания на сидящего на бордюре немолодого, обхватившего голову руками мужчину в мокром плаще. Он остался в этом огромном мире наедине со своим горем. «Боже, как жестоко я наказан за свое прелюбодеяние, за свою слабость, за минутное отступление от тех принципов, которых я придерживался всю свою жизнь! Боже, создав нас, ты остался безразличным к нашим судьбам и нашим страданиям. Я от тебя ничего не жду, это удел слабых. Я начал всю эту историю, я и должен ее завершить».

Иван Ильич был настолько морально и физически разбит, что и не думал прямо сейчас пойти в ближайшее отделение полиции. Он понимал, что его, в мокром, грязном плаще, сильно пахнущего водкой, без документов, примут за бомжа, возможно даже задержат в кишащем клопами и тараканами «обезьяннике», под издевательский смех сокамерников и проходящих мимо полицейских. Его мысли прервал звонок мобильного телефона. Звонила Ирина.

— Вань, где ты? Почему не звонишь?

— Не беспокойся, у меня все в порядке.

— Что с тобой? Ты каким-то другим голосом говоришь.

— Да, дорогая, час назад я стал другим человеком. У меня появилась цель и неудержимая воля ее выполнить.

— Вань, ты выпил что ли? Не похоже на тебя.

— Сегодня я с коллегами слегка отметил начало учебного года.

— Но уже неделя, как он начался.

— Я в дороге. Позвоню тебе из дома.

* * *

Всю ночь Иван Ильич ни на секунду не сомкнул глаз. Его лихорадило. Он даже измерил температуру. Ничего особенного, если учесть, что остался под дождем и вымок до нитки. Несколько раз он сменил промокшее от пота нижнее белье, потом снова принимал душ и опять ложился. Нашел в буфете полбутылки виски и осушил ее. От спиртного голова отяжелела, но мозг работал лихорадочно и искал пути выхода. Страх быть опозоренным, оплеванным уже отошел на второй план. Осталось только одно огромное острое желание — жестоко наказать этих ненавистных животных. Никто никогда так не унижал его, не оскорблял его достоинство. Как будто из каждого угла квартиры звучал издевательский хохот Стеллы и ее друга-громилы. «К черту, — подумал Иван Ильич, — забрали машину, может, этим и успокоятся. Машина не новая, трехлетней давности. На рынке за нее дадут несколько тысяч долларов — не больше. Нет, они не успокоятся, — ответил он сам себе, — обязательно продолжат шантажировать, понимая, что загнали меня в угол и мне некуда отступать. Лучше отдать этим подонкам что-нибудь, тогда, может, они оставят меня в покое. Но что отдать? Машину, квартиру? Нет, я не могу лишить маму квартиры, любимого угла, где все ей дорого, где каждая вещь напоминает прошлую жизнь, рано ушедшего мужа, ее молодые годы. Та к жестоко, бесчеловечно поступить с мамой я не могу. Почему она должна идти на такие жертвы? Разумеется, если она узнает, что я в затруднительном положении, пойдет навстречу. Какой стыд! Этот вариант отрицаю начисто. Лучше продать дачу. Моим скажу, что хочу купить загородный дом поближе. Им известно, что в этом году первый этаж затопило, и каждый год весной повторяется та же история, притом затапливается не только наш дом, но и соседские. Правда, я в этом году дачу, особенно подвальное помещение, основательно отремонтировал, зацементировал и снаружи, и изнутри, провел дренажные работы. Дом сейчас в хорошем состоянии, и продать его возможно. Тогда часть денег положу в банк, а часть отдам этим подлецам. Наши же не будут проверять, какую сумму я положил в банк. Но где гарантия, что через некоторое время эти мерзавцы не выдвинут новые требования, ведь им уже ясно, что они могут надавить на меня. Они если и отдадут мне видеозапись, то десяток экземпляров копий непременно оставят у себя. После дачи они уже точно заставят продать мамину квартиру. Потом заставят обменять мою большую квартиру в центре на маленькую девушку, скажем, в Бутово или еще где-то на окраине. Это сто процентов, вне всякого сомнения. Может, ничего не отдавать, отказаться пойти у них на поводу? Пусть делают, что хотят. Тогда придется уйти из института, перестать общаться с коллегами и друзьями. А как поступить с семьей? От них же я не могу никуда уйти. Мой позор и унижение — такой страшный удар для них. Как трагично я завершаю свой легкомысленный роман! Даже не роман, а просто моральное отступление, недозволенную ошибку. Может лучше покончить жизнь самоубийством? Нет, это слабость плюс трусость. И по какому праву я так страшно накажу себя и моих близких? Старую маму, больную и беспомощную жену, легкомысленного сына и дочь, оставшуюся с двумя детьми. Нет, я такой путь начисто отвергаю. Тогда, может, попробую через полицию воздействовать на этих подонков? Смешно! Разве полиция в нашей стране кому-то помогает? Они же работают только для себя и для начальства. Если кого-то и задерживают, то очевидных, случайно попавшихся воров, налетчиков, пьяных дебоширов. Может, устроить ловушку для Стеллы и громилы, договориться с полицией, назначить время и место встречи для передачи денег и сдать их в руки полиции как вымогателей. Тщетные надежды, эти неотесанные полуграмотные мужики все сделают настолько неуклюже, что или провалят операцию, или, что более вероятно, за деньги сообщат своему коллеге о готовящемся задержании.

Предположим, их поймали, начинается расследование, суд. Но, в конце концов, раскроется причина, почему эти люди меня шантажировали. В любом варианте последует просмотр видеозаписей, вызов свидетелей, огласка, позор и издевательство. Возможно, этот факт станет известен представителям средств массовой информации, падким на скандалы и сенсации, особенно когда в центре не чиновник, бандит, силовик, с которыми опасно иметь дело, а беззащитный интеллигент. Как не трубить во все фанфары, не показать по всем каналам нашего продажного телевидения такой жареный скандальный факт! Трудящиеся, коммунисты, пенсионеры и малоимущие — все-все-все, посмотрите на проповедующего либеральные ценности представителя российской интеллигенции, поклонника западной демократии, недовольного критика нашей “истинно народной” власти. Эти иностранные агенты портят наших детей своими идеологическими постулатами не только морально, но и физически. Благодаря высокому гражданскому сознанию матери девушки — труженицы Стеллы, попался один из них, матерый извращенец. А сколько их, этих профессоров, писателей, деятелей культуры, так называемых независимых журналистов — истинных врагов простых людей? Надо поднять на вилы журналистов, пишущих всякую клевету на нашу родную власть, вырвать их ядовитые языки. Да, все может быть именно так, но причина всему этому — я сам и никто другой. Миллионам любвеобильных, молодых и не очень, мужчин везет, а мне — нет, не повезло. Как ни проклинай судьбу, я — единственная причина всех моих страданий. Раздвоенность личности, двуличие, присуще, разумеется, не только мне, но и в разной степени всем людям. Невозможно угадать, что происходит в лабиринте подсознания человека, там смешано все: добро и зло, трусость и героизм, великодушие и мелочный эгоизм, разврат и добропорядочность, — в каких условиях и как они могут быть проявлены — остается загадкой. В редчайших случаях человек полностью раскрывает свой внутренний мир. Он всегда инстинктивно, даже не отдавая себе отчета, хочет показать себя лучше, выше, добрее, умнее, честнее, храбрее, преданнее, чем он есть на самом деле. Это людская природа. Я человек, и мне присущи все человеческие добродетели и пороки. Даже в мелочах человек лукавит, не отдавая себе отчета в этом. Одни живут, не осмеливаясь нарушить человеческие и Божьи законы, другие нарушают их с надеждой сохранить все в тайне. В одних людях зов природы мягче и слабее, в других он сильнее, и им трудно его подавить. У одних случай и судьба не ведут к запрещенному деянию, перед другими — ставят сложнейшие моральные и душевные задачи. Одни могут усилием воли заставить себя отказаться от великого соблазна, а другим это не удается.

Я уже достаточно морально терзал себя. Моя связь с девушкой была обоюдно добровольным актом. Сейчас я должен бороться за свое достоинство, душевное и моральное спокойствие моих родных. Мой моральный долг требует наказать этих подлых животных в облике человеческом».

* * *

Следующим утром Иван Ильич первым делом позвонил на кафедру.

— Ольга, я себя неважно чувствую и, по-видимому, задержусь.

— Может, нужна какая-то помощь? Принести вам лекарство или еду из магазина? Могу сварить для вас обед.

— Нет, спасибо, ничего не нужно. Просто передай коллегам, что я задерживаюсь, возможно, вообще не приду. Сегодня у меня нет лекций, так что мое отсутствие особо не будет замечено.

Четкого плана у Ивана Ильича еще не было, но для себя он уже определил возможные варианты действий. Как бы он ни был убежден, что от полиции не стоит ждать какой-либо помощи, инерция совковой психологии, надежда на могущество государства взяли верх. Он написал короткое заявление о похищении своей машины и документов и направился в Гагаринский райотдел полиции. В грязном, пахнущем немытыми телами, табаком и нечистотами помещении дежурные ходили взад и вперед, громко разговаривали. Впечатление было такое, что эти неряшливые, неуклюжие полицейские — вооруженные революционно-повстанческие группы крестьян, одетые в полицейскую форму. Ни одного интеллигентного лица, нормального мужского телосложения: пузатые и худые, высокие и низкорослые, темноволосые или русые, они все — со своими тупыми и агрессивными лицами, громкими голосами, в плохо сшитой темной одежде — были похожи друг на друга. А откуда брать нормальных граждан для такой малопочетной, неблагородной, неблагодарной, полукриминальной службы? Полиция и все силовые структуры зачастую комплектуются выходцами из самых низших социальных групп — городского люмпена и крестьянской бедноты, бывших беспризорников, то есть из всех тех групп людей, которые не готовы к высокопрофессиональному труду, которые не хотят честно работать водопроводчиками, класть асфальт, строить дома, пахать землю, пасти скот. Подавляющее большинство — это ребята из российской глубинки, ищущие в Москве хлеб и жилье, ненавидящие всех коренных жителей столицы, интеллигентов и не похожих на них людей, особенно нерусских.

— Мужик, что стоишь как столб в центре комнаты? Че нужно?

— Кому я могу передать заявление?

— Иди к окну, где дежурный — он скажет, че делать.

Дежурный, худой лейтенант с недобрым выражением лица, закончил разговор по телефону и раздраженно обернулся к Ивану Ильичу.

— Что нужно?

— Вот мое заявление о похищении моей автомашины.

— Паспорт. Где прописаны? Но в заявлении написано, что все происходило вблизи супермаркета на улице Лобачевского. Это не наша территория. Идите в райотдел «Раменки». Че, не понял, че я сказал?

— Я давно все понял, но всегда остается какая-то надежда.

Но злобный худой лейтенант уже не слушал его, кричал в трубку и ругался с кем-то, стряхивая пепел с сигареты на огромный бугор окурков на грязном столе. «Возможно, высший офицерский состав другой, я сам знаю нескольких нормальных людей, но рядовой состав наводит ужас и отвращение. Не дай Бог, если произойдет потеря управления в нашей многоликой, многоконфессиональной, многоязычной стране, что очень возможно при нынешних правилах смены верховного правителя, единственного действующего государственно-правового института в стране. Тогда эти вооруженные злобные и недовольные мужики поведут за собой на погромы и грабежи полчища городской и сельской бедноты, алкоголиков и бомжей, грабителей и мародеров, всех недовольных. Во всяком случае, об этом свидетельствует наша история».

— Мужик, ты еще здесь?

Ничего не ответив, Иван Ильич отправился в райотделение «Раменки». Впечатление было такое, что он просто вышел из прежнего отделения и вернулся туда же через полчаса, только дежурный был круглолицый, пузатый капитан средних лет.

— Вы пишете, что вашу машину похитили Стелла Карапетова и Сергей Кондаков. Это ваши друзья?

— Нет, просто я знаю Стеллу уже несколько лет.

— Она кто, ваша любовница, бывшая жена?

— Нет, просто мама моей аспирантки.

— Что-то не клеится: вы и хорошо знакомые вам люди — мама вашей аспирантки и какой-то мужик — выпиваете вместе водку или они заставляют вас выпить, а потом похищают вашу машину. Дядя, мой вам совет, вам надо опохмелиться и помириться с друзьями, а может, выпьете еще поллитровочку и разберетесь — кому машина, кому женщина. Не так, что ли? — дежурный офицер громко расхохотался, довольный своим остроумием и находчивостью, под одобрительное хмыканье коллег. Иван Ильич постоял еще минуту, повернулся и направился к выходу.

— Эй, мужик, забери свое заявление.

Он махнул рукой и вышел из на улицу. Чувство полной беспомощности душило его.

«К кому обратиться, если в своем родном городе, в родной стране я себя чувствую ничтожным, бесправным и никому не нужным? Неужели эти люди — мои сограждане? Мы представители одного народа, говорим на одном языке, объединены под одной, олицетворяющей всю Россию властью, считающей своей опорой этих лишенных достоинства холопов, не подозревающих, что оно может быть у других людей. Будешь ли ты, Россия, когда-нибудь ласковой матерью для своих детей или навсегда останешься блудной полупьяной жестокой мачехой? Вот почему ты опустошаешься, все время уменьшаешься и сокращаешься, дети твои умирают. Лучшая часть твоих детей убегает из страны в поисках тепла и уважения своего человеческого достоинства. Ни на кого я не могу надеяться, кроме себя».

Конец ознакомительного фрагмента.