Заступница. Проза

Роза Крыма

Рой снежинок смелыхКружит, и поёт,Летим скорее с нами!Звёздный час зовёт!Я кивну согласно —Таять не спеши!За плечами – Муза,Ввысь и ввысь неси!К звездам, что сгорели,Освещая путь,Пели, не молчали,Зная Правды суть.Святы стали песни.Святы их слова.Стала вечной памятьюГероя голова!Не у всех от РаяНа ногах ключи…Пой, не спи сегодня!Воля, не молчи!!!

© Роза Крыма, 2022

ISBN 978-5-0055-5156-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

ПРОЗА

«ЗАСТУПНИЦА»

— Глупый след грусти, — она всхлипнула, и продолжила:

— Его я сотру. Она опять всхлипнула, вытерла слезу на щеке со словами: — А последний листочек — сдует к утру!

Она положила тонкую кисть на выпиравший живот, потом тоскливо посмотрела через стекло на берёзку, что стояла во дворе.

На её жёлто — оранжевой кроне, трепетавшей от удивительно тёплого ветра, — шёл уже ноябрь месяц, — на совсем тоненьких верхних веточках сидели две пичужки. Из-за всходившего солнца, мокрая листва золотилась, а у птах теперь виднелись алые грудки. Они вели перекличку, как это делают снегири, с тихим грустным присвистом, порхая с ветки на ветку, заставляя колыхать огромный жёлтый шар, на который походила берёзка из-за роскошного покрова.

— Ведь посмотри!…Ни один листочек не упал, хотя снегири изрядно потрепали дерево! — прошептала совсем молоденькая девушка, что готовилась стать матерью.

Она увидела пару, пусть даже из птичек, и чувство одиночества нахлынуло, снова дало о себе знать: где — то внутри всё сжалось, а по телу пробежала неприятная дрожь. И хотя в избе было хорошо натоплено, она натянула концы пухового платка, который накинула на плечи, и скрестила их на груди. Потом подошла к окну вплотную, и с силой подула красивыми губами на стекло, туда, где виднелась берёзка, не желающая облетать даже в ноябре. Она обвела взглядом все голые деревья, среди выпавшего снега, и опять подула на непокорную берёзку.

Это, конечно, помогло, дане надолго: жёлтую крону скрыло запотевшее стекло. Но буквально, через секунды, окно опять стало прозрачным. И такая немудреная листва засверкала монистом в утренних лучах!

Она набрала воздуха, чтобы дунуть изо всех сил на окно, но из-за слёз, скатившихся на верхнюю губу, громко фыркнула, забрызгав окно. И рассмеялась от нелепости своего занятия: дуй, — не — дуй, а берёзка стоит, и победно переливается золотом среди белизны снега, местами, правда растаявшего.

Да, такой тёплой осени даже старики не могли припомнить.

Неожиданно, под сердцем толкнул ребёнок. Потом ещё, словно говоря: «Ну чего, мама? Какая же ты — одна?»

Она улыбнулась: теперь — действительно.-не одна! И не важно, что будет, — она станет мамой! Она положила обе руки на живот, скрестив нежные пальцы, даже не зная, чью жизнь теперь они будут держать. Потом смело подняла подбородок, и улыбнулась солнцу, что так приветливо освещало будущее утро. Расправила узкие плечи, которые сутулила в последнее время, словно пряча живот ото всех. Теперь на этих хрупких плечах ей предстояло нести самую нелёгкую и великую долю, что дается женщинам на земле — быть матерью…

Ночью поднялся сильный ветер. Она проснулась.

Стены в доме трещали, а за окном завывала вьюга.

Что-то резко дёрнуло в низу живота. Она охнула от резанувшей боли. «Берёзку, наверно обнесло… — мелькнуло в голове.

Она мигнула фонариком по постели; на простыне виднелась кровь. Страх снова сковал её, — теперь не ложного стыда, равного глупости, а страх потери того, что она осознала, и назвала счастьем. Помощи ждать было неоткуда; в их захолустье не работал даже фельдшер…

А телефон отца ребёнка замолк месяц назад.

— Только не теперь! Только — не сейчас, малыш! — твердила она. Но ребёнок толкался, спеша выйти из темноты. — Слышишь, малыш! Мы не пропадём, только потерпи!

Она сцепила пальцы на пупке, кусая губы. Боль стала невыносимой. Через стоны страдания, она натянула валенки, и вышла на крыльцо. Ветер валил с ног. Она, еле запахнув стеганку, стала вспоминать…

Вот, на этом крыльце он и она целовались. На этих самых ступеньках он взял её на руки, когда она сообщила, что — беременна. И не отпускал, пока не попросила.«Даже берёзка не успеет облететь! Увидишь, я — туда, и — обратно! — горячо обещал он…

Крыльцо жалобно заскрипело, а ветер хлестнул снегом по лицу. Почти задыхаясь, она направилась к дереву, что качало бурей, запнулась, и упала. Встать не было сил. И она ползла на четвереньках, лишь бы не давить на живот.

Вот и берёзка.

Цепляясь за шершавый ствол, она что есть сил, пыталась встать.

И — встала, и чувствуя спиной опору, запричитала: — Помоги, родимая, вишь — бо некому заступиться за меня! Не буду больше плакать, глупая! Только защити! — и она попыталась обнять корявый ствол закоченевшими руками, что зашлись от холода, когда ползла по снегу. Притулила лицо к стволу, и услышала то ли скрип, то ли стон качающегося большого дерева. Но заметила, что боль чуть притупилась, а кровь, хлеставшая уже по коленям, унимается. Беременная измученно охнула, и потеряла сознание…

…Она увидела перед собой очень красивую женщину, одетую, как монахиня. Женщина стояла на коленях, и что-то шептала, и плакала.

Между беременной, и женщиной в черном горела свеча. Она хотела что — то сказать, но та, в черном, быстро зашептала: — Молчи! Потерпи! Ничего не говори! — и опять, плача, стала молиться. Беременная подумала, что она где-то видела незабываемое красивое лицо, облаченное сейчас в монашескую накидку…

…Потом она увидела его. Он трепал её по щеке, повторяя: — Любик мой! Очнись! Слышишь!?

Она ещё раз открыла глаза: нет, не привиделось. Это действительно, был он. Только бледный — бледный, с испуганными глазами.

— Да жива я! — беззвучно прошептала она почти бесцветными губами.

Он растирал её окоченевшие руки, целуя их: — Ты что… Что ты удумала, любимая? — шептал горячо он.

Она подняла голову.

Несокрушимая берёза, как заколдованная желтела своей листвой.

Она провела ладошкой по шершавой коре: — Спасибочки, родная! И уж громче, что бы он услышал: — Ишь, дождалась — таки, берёзка — то!

А он, не понимая, что она говорит, но испугавшийся не на шутку, найдя свою любимую женщину почти мертвой, и ожившей на глазах, с радостью поддакнул: — Конечно, любимая! Конечно!…И стал поднимать её с колен.

— Ты моя хорошая… Чего удумала… Вставай! Давай-давай!

Он хотел взять её на руки, но она отстранилась, и сказала: — Ну — ко, погодь!

Подняв голову, глядя на берёзку, сквозь слёзы прошептала: — Вишь, чё?

И кивнула на золотую крону берёзы, а потом обвела рукой вокруг; продолжить не дал слезный ком в горле.

— А-а-а… — изумленно протянул он, только сейчас заметив, что они стоят под единственным деревом, на котором ещё не облетела листва.

— Вон на том крыльце, ты помнишь, что обещал? — перевела дух она. И продолжила, — Что вернёшься, и так быстро, что берёзка осыпаться не успеет.

Как вдруг, в полное безветрие, после этих слов, раздался дружный шорох — шелест листвы. В один миг облетела берёза, причем — вся…

— Я и говорю — дождалась! — тихо сказал он.

— Небось там, в станице, не видал такого? — зачарованно прошептала она.

— Не — а! — открыв рот от изумления, подняв голову, он встречал летящие золотинки, — то ли Осени, то ли Зимы. — Я люблю тебя! — почти крикнул он. — Слышишь? Я!…Люблю!…Тебя!…

И он подхватил на руки ту, что дождалась его; ту, ради которой он вернулся в эту глухомань, ту, в которой билось сердечко за двоих: за их любовь, — и его ребёнка.

Он не стал рассказывать, что пришлось пережить ему, чудом уцелевшему в аварии, в дороге. Он просто твёрдо шагал по белому ковру из снега, по которому щедро рассыпала золото Надежды, Веры и Любви, ярко — жёлтую листву скромная русская берёзка, и крепко — крепко держал в руках своё счастье.

На ступеньках крыльца она зашевелилась, что бы сойти с рук, но он ещё сильнее сжал мужские объятия.

— Ан, как любит! — украдкой улыбнулась она, и уткнулась лицом ему в расстёгнутый ворот рубахи.

— Что я тебе обещал? — ласково прошептал он на ушко. Она, вдыхая его запах, по которому так истосковалось её сердце, промолчала. Он чмокнул её по-простому, наугад, и попал в ушко, отчего оно «зазвенело».

— Точно, любит!!! — закрыла она глаза на звон.

— А ты что мне обещала? — и он открыл в избу дверь. Поднёс к окошку, где виднелась берёзка, уже облетевшая. И его следы, — тропкой, пройдя которой он успел забрать свою любовь, всем врагам назло.

— А ты у меня богатой! Вишь — следок какой, по золоту! — всё ещё не веря, что он рядом, и сейчас обнимает её, выстрадавшую свою женскую долю.

— Ты моё богатство. — просто ответил он, и вздохнул, — если бы ты знала, как я летел к тебе, и через что… Тут он осёкся, и сунул руку в карман.

Конец ознакомительного фрагмента.