День рождения семьи

Роза Шорникова, 2010

В центре повествования – несколько поколений одной семьи. Герои – реальные люди, каждый со своим уникальным характером, со своей судьбой. В сложном переплетении и взаимодействии событий, происходящих как в семье, так и в стране на протяжении почти целого века, воссоздается облик времени, эпохи. Каждая глава посвящена одному герою, проявляя ситуации на протяжении всей его жизни. Вместе с тем истории, рассказанные в отдельных главах, прочно связаны друг с другом и рисуют картину жизни всей семьи, подчеркивая необходимость и незыблемость семейных традиций.

Макар Савич

1

Макар Савич лежал на узкой госпитальной койке. Спина уже занемела, но шевелиться не хотелось.

«Сколько же я тут провалялся! Вона, уже весна! Ночи — совсем короткие стали».

Он смотрел на яркую звездочку в оконном проеме. Если закрыть правый глаз, ее видно, а — левый, нет. Прячется за деревянную раму, словно в прятки с ним играет.

Макар Савич улыбнулся своей детской шалости, и мысли его понеслись домой, туда, где остались Любаша с Федькой, лошади его любимые. Односельчане, которых недолюбливал когда-то, теперь казались ему самыми близкими на земле людьми. Ох, как бы он хотел сейчас очутиться рядом с ними, Любашу обнять крепко-крепко. Он очень явственно представил себе, как одной рукой обнимает упругий стан девушки, а другой — нежно гладит светло-русые волосы, пропуская между пальцами шелковистые пряди, вдыхая аромат ее молодости. Макар Савич даже потянул носом…

Стоп! Он резко открыл глаза и покосился на то место, где под белой простыней должна была находиться его левая рука. Белая больничная ткань лежала ровно, и не было никакого намека на то, что под ней что-то есть.

Макар Савич с тяжелым вздохом перевел глаза на окно, за которым по-прежнему продолжала свой путь неизвестная звезда.

«Ишь, дурак, размечтался, — горестно подумал он, — Какой я теперь мужик, без руки-то?»

Мысли переметнулись в тот уже далекий летний день, когда провожали их на войну. Всей деревней. Молча, словно боясь нарушить тишину близости, тишину последней минуты, тишину расставания. Даже, когда подошли телеги и раздалась команда: «Подъем!», не заголосили, как обычно бабы. А только сильнее прижались к своим мужьям и сыновьям, стараясь продлить этот последний миг, за которым — такая беспросветная бездна, о которой даже подумать страшно.

Макар Савич простился со своими дома. Не любил он на людях показывать свои чувства.

Федьку, по инвалидности, в армию пока не призвали. Макар Савич был этому даже рад, будет кому за хозяйством присмотреть.

Любаша, которая так и осталась жить на хуторе, стояла, еле сдерживая слезы. Знала, не понравится хозяину, если выть начнет. Терпела. И только пристально, не отрывая глаз, смотрела на него. Словно старалась запомнить каждую черточку его огрубевшего от нелегкой судьбы лица. Взглядом разглаживала морщинки, собранные пучком около глаз, и словно успокаивала. Как маленького. Как своего ребенка, которого отрывают от матери, а он и не понимает, зачем это делают.

А он старался и вовсе на нее не смотреть. Что-то внутри него словно поворачивало его в ее сторону, а он все отводил и отводил глаза. Зачем? Боялся чего-то? Дак, вроде, некстати ему бояться. И кого? Любаши? Вот еще! И о чем он сейчас думает? Не об этом надобно думать. Война идет. Война.

— Ты, Федор, Любашу не обижай! — сказал Макар Савич, вставая со стула и надевая на плечи рюкзак с собранными в дорогу вещами и едой.

— Да как можно? Макар Савич, не беспокойтесь за нас. Мы-то как-нибудь сдюжим. Себя берегите там.

— Ладно, справимся. Провожать не ходите. Сам пойду. Давай здесь прощаться.

Макар Савич обнял за худенькие плечи Федьку и с силой тряхнул несколько раз. Потом повернулся и посмотрел на Любашу. Та подалась немного вперед, но остановилась под его взглядом. Макар Савич резко отвел глаза и развернулся к двери. Уже выходя, он обернулся и сказал: «Ждите!»

2

Макар Савич не стал дожидаться общей команды и устроился в первой по ходу телеге. Не любил он прощания. А собственно, никогда в жизни ни с кем он и не прощался. Нет, один раз было. Давно. Когда мать с отцом да с братьями младшими уезжали. До сих пор голос матери в ушах звенит. Сколько ни пытался забыть Макар этот крик, не смог.

Пожалуй, только сейчас, когда он сам уезжал в неизвестность, оставляя здесь, на родном островке земли, самое дорогое, что есть в его жизни. Как же невыносимо тяжело было тогда им, родителям его? Как же он не понимал тогда этого? Боялся показаться слабым? В чем? В любви к своим близким, к своей семье?!

Сегодня он уезжает. И никто не провожает его в этот далекий неведомый путь. Почему? Сам не позволил.

Макар Савич посмотрел на небольшие группки людей, расположившиеся вдоль дороги. Горе объединило всех. Люди пытались как-то приободрить, поддержать друг друга. Старались держаться вместе.

Ему вдруг нестерпимо захотелось, чтобы здесь оказалась Любаша. Макар Савич улыбнулся в жесткие усы при воспоминании о ней. Как он подобрал ее тогда в зимнем лесу. Ведь, замерзла бы совсем.

Привязался он к ней. Ладная Любаша оказалась, сноровистая. По дому управляется, любо-дорого посмотреть. Все в чистоте и порядке содержит. И ей хорошо. Чисто, тепло, сытно.

Но нет. Что-то другое заставило сейчас Макара Савича вспомнить о Любаше. Что-то совсем близкое, родное.

За своими думами Макар Савич не заметил, как все разместились на телегах, и обоз двинулся в путь, сопровождаемый уже не сдерживаемым плачем провожающих. Он обернулся и еще раз посмотрел в сторону своего хутора. И вдруг на самой верхушке дальнего холма он увидел маленькую фигурку и развевающийся над ней яркий платок. «Прощай, Любаша», — с горечью подумал он.

А впрочем, может быть, ему это только померещилось?

3

В городе их разместили в спортивном зале одной из школ. Народу было много. Новобранцы, в основном гражданские, не обученные военному ремеслу люди, пытались как-то приспособиться к новым временным условиям жизни. Макар Савич держался особняком и не прислушивался к чужим разговорам. Пашку Федорова он заметил сразу. Тот сидел в противоположном углу и, медленно затягиваясь папиросой, о чем-то думал. Макар Савич вспомнил, как тот прибежал к нему за лошадью, белый как полотно, испуганный. Аккурат накануне войны это было. Кто у него родился-то? Парень или девка? А какая теперь разница? Война. Вот и Пашку когда-то мать родила, а теперь — на фронт. И его тоже мать рожала. В муках, наверное. В ушах опять громким эхом отозвался ее прощальный крик. Наверное, до самой смерти не забудет его. До смерти. А долго ли до нее, до смерти этой? Война.

Пашка вдруг поднялся со своего места и направился к нему. Макар Савич пододвинулся, освобождая место рядом с собой. Павел сел, предложил закурить, закурил сам.

— Ну, что, Макар Савич, воевать надо, — то ли сказал, то ли спросил Пашка.

Макар Савич посмотрел на него и ничего не ответил. Что он мог сказать? А молоть языком просто для разговора не любил.

— Спасибо тебе, Макар Савич, — продолжал Пашка, не ожидая ответа собеседника, — выручил. Сын у меня родился. Андрюха. Скоро месяц будет!

Макар Савич продолжал молчать.

— Вот как же так, Макар Савич, — Пашка посмотрел на него, — почему людям жить не дают? Ведь я хочу видеть, как мой сын растет, хочу с ними быть рядом, с моей семьей. А нас разлучают. Фашисты проклятые! — он с силой стукнул кулаком по колену. — Сволочи!

Макар Савич повернул голову к Пашке. Изменился он. Повзрослел. Отец!

— Да, — вздохнул Макар Савич, принимая прежнее положение.

А ему уже пятый десяток, и нет у него ни сына, ни дочери. Ни сестер, ни братьев. Никого у него нет. Так может, это и к лучшему — тосковать не по кому. Кто знает?

4

Это был тяжелый бой. Зимний морозный воздух выхолаживает все внутри. А снаружи — жара. Немцы поливают огнем, словно хотят утопить в нем все вокруг. Крики, стоны, взрывы! Фонтанами взмывают в ревущее небо комья земли и снега. Страшно!

Макар Савич старался быть рядом с Пашкой. Отчаянный он хлопец! Не первый раз вместе в бой идут. Лезет в самое пекло. А с чем воевать-то? С ружьишком, которое в руках-то по-настоящему еще не держали. Не обучили толком, не одели. Несколько дней помуштровали на школьном дворе и сразу на фронт. Он-то хоть в гражданскую с оружием познакомился, а тут — мальцы совсем. Жалко, положат их. Разве с гранатой и ружьем против танка повоюешь?

Снова атака.

— За Родину! За Таську! За Андрюху моего! — кричит Пашка, поднимаясь во весь рост и выпрыгивая из окопа.

— Куда раньше всех, балабол! — Макар Савич бежит вслед за ним.

Каким-то подсознательным чувством он ощущает, что должен быть рядом с ним. Пока они вместе, ничего с ними не случится. Никто им не страшен!

Вдруг прямо под ногами вспыхивает яркий свет. Макар Савич на секунду замирает, ища глазами Пашку, и проваливается в кипящий огненный котел…

— Макар Савич! — кричит Пашка, видя, как тот падает на заснеженную землю. Он бежит к нему, но вдруг внезапно останавливается, словно наткнувшись на какое-то невидимое препятствие, и, медленно оседая, опускается рядом.

Так и остались они лежать на поле боя. Не друзья и не враги, а просто — два человека, два земляка, жизнью своей защищавшие свою землю.