Таежное смятение чувств. III. Полет

Роман Булгар

Еще недавно Зимин бродил по тайге в поисках работы. Случай помог ему выбраться в город, несмотря на то, что он толком не окончил школу, поступить в техникум, а потом и в институт.Ника встретила парня, когда девчонке не было еще и пятнадцати лет, и влюбилась в Зимина без оглядки. Она и Он договорились, что поженятся, если…

Глава 2. В самолете

Огромный воздушный лайнер ровно гудел своими реактивными двигателями на высоте в десять с половиной тысяч метров.

В кристально чистом арктическом холоде, за толстенными стеклами круглых иллюминаторов, в ослепительном солнечном свете плыли под ними величественные айсберги, и где-то далеко внизу, ниже сплошной гряды льдистых облаков, оставалась земля.

— Хочешь, Поля, посмотреть на дивную красоту? — предложил соседке молодой парень лет двадцати.

— Даже, Зимин, и не предлагай! — прикрыла Пелагея обморочно свои изумительно красивые глаза. — У меня до сих пор сердце в пятках сидит! Шторку свою, Зимин, прикрой!

В подсознании Красновой прочно утвердилась озвученная командиром корабля высота, на которой проходил их полет. Мелко вибрирующий пол лишь добавлял остроты ее ощущениям и не вселял в молодую женщину радужного оптимизма.

Ей непривычно было ощущать себя летящей высоко в поднебесье. До этого она и на поездах никогда в своей жизни не путешествовала, каталась лишь на электричке.

— Если бы не ты, Зимин… — стукнула Пелагея пребольно Бориса кулачком по его колену, — сидела бы я сейчас дома и ни о чем таком и думать не думала бы, и не трусила бы зайцем!

Приблизившееся к ним с высотой яркое солнце быстро согрело салон, мягко вдохнуло в него живительное тепло. Стало комфортнее и намного уютнее. Пассажиры начали избавляться от привязных ремней, поудобнее откидывали спинки мягких кресел.

То тут, то там зашуршали разворачиваемые газеты, розданные двумя очаровательными стюардессами с бодрыми и успокаивающими улыбками на их нежных личиках.

На их ровные и стройные бедра заглядывались все сидящие у прохода мужчины, пленялись их удивительной красотой.

— Володька! — шикнула Пелагея на своего мужа. — Ты не туда, мой дорогой, смотришь! У меня же ноги не хуже, чем у этих вешалок сорок второго размера! Не зли меня! Ты меня знаешь…

Досасывая взлетную карамельку, мужчина философски заметил, не меняя своей заинтригованной позы, негромко произнес:

— Полюшка, ты у меня всегда под рукой, и на тебя я еще успею всегда посмотреть! А эти воздушные феи через два часа исчезнут в аэропорту Гамбурга и навсегда растают в моей памяти…

Ярко вспыхнув, Краснова потянулась к мужу, прошипела:

— Шатов, ты у меня сейчас договоришься! Лишу тебя вечернего стриптиза, будешь у меня знать! Я уже не говорю про остальное! Останешься без сладкого блюда…

— Молчу я, Полюшка, уже молчу! — повернул проштрафившийся муж повинную голову в сторону жены. — Это Борис во всем виноват! Если бы не Зимин, то я бы никуда не летел, ни на кого бы не смотрел, только бы на тебя одну целыми днями и ночами напролет и глядел! Ты же меня, Полюшка, знаешь…

Освобожденное чувство самой полной оторванности от всего домашнего и будничного, первоначально возникшее еще на вокзале, когда они втроем скорым поездом отправлялись в Москву, раскованно и приятно будоражило, бурно веселило кровь среди благостного рая почти по-домашнему уютного воздушного салона, ярко осиянного благосклонными и ласковыми улыбками длинноногих бортпроводниц, непорочных ангелов-хранителей их душевного покоя высоко в небе среди приглушенного рева мощных реактивных двигателей.

— Лепота! — приложился Владимир в знак примирения губами к руке обожаемой им супруги. — Летим…

Втроем они летели на международную выставку.

Перед ними сидели три немки, пожилые туристки, гостили они в Союзе по турпутевке. Европейки особо не заморачивались, отчаянно дымили дорогими дамскими сигаретками, небрежно тыкали ими в сторону воздушно-легкой занавески впереди их первого салона, искали глазами ушедших стюардесс.

Немки громко разговаривали, не думали о том, что их кто-то еще может услышать, или попросту начхали на все и на всех.

Сквозь гудящий звон работающих двигателей Борис не сразу разобрал, но вскоре уловил суть их разговора. Пожилые дамочки на разные лады обсуждали свои похождения по московским барам. На их непредвзятый взгляд, секс в СССР, несмотря на все обратные по этому поводу заявления, все же существовал…

— Зимин! — повернулась Пелагея к Борису. — Тебя что, в школе не учили, что нельзя подслушивать чужие разговоры?

— Извини, Поля, я успел закончить только пятый класс и больше в школе толком не учился! — хмыкнул Борис.

— А как же ты это, Зимин, поступил в наш институт? — потянулся Шатов всем корпусом в сторону окошка, удивленный его словами. — Поделись-ка своим ценным опытом! Меня хорошо знакомая тебе Виктория Игоревна каждый день пинком под зад в школу гнала! Как на каторгу ходил…

В отличие от Владимира, его жена была немного в курсе этой самой нетривиальной истории, саркастически улыбнулась, прижала пальчик к своим милым губкам и сдала Зимина:

— Один бездельник по взаимному соглашению с одной дамочкой заделал ей ребенка, а та, будучи школьным завучем, выписала оболтусу липовый аттестат. А тот парень вовсе был и не дурак, взял и поступил в техникум в Зареченске. А когда был на стажировке у нас, нашел он себе родню, присосался к ним пиявкой, по блату его в институт и перевели!

— Да ну тебя, Полюшка! — протянул недоверчиво Шатов. — Так не бывает! Нарочно ты все придумала…

— У нашего Зимина все бывает! — посмотрела молодая женщина с усмешкой на своего соседа справа. — Чего молчишь, как сыч, словно воды в рот набрал? Скажи, что я не права!

Почесавшись в затылке, Борис укоризненно качнул головой, недвусмысленно покрутил пальцем у виска и попенял ей:

— Ты еще, Поля, на выставке всем об этом расскажи! Это же все не просто так! Человека ты подставишь, под статью его подведешь, мне всю судьбу переломаешь! Это ей, Володька, твоя мачеха, видно, сболтнула. Ну, Виктория Игоревна! Язык у нее без костей…

Пытаясь перевести разговор на другую тему, Пелагея делано зевнула, посмотрела в сторону туристок и поинтересовалась:

— Зимин, ты у нас, говорят, из полиглотов. Про что у нас нынче талдычит народ всякий и сплошь и рядом иноземный?

По достоинству оценив ее уловку, Борис включился в ее игру и охотно подыграл, выдвинул альтернативную версию перевода:

— Наши немки ахают и охают, на все лады твердят, что умирают они от напавшего на них зверского голода! Говорят, что они еще с утра лишь перекусили в «России» и им не мешало бы хорошенько подкрепиться. Они из Мюнхена, баварский акцент…

— Очаровательные создания! — хмыкнула Пелагея. — Только о еде и думают! Задницы себе неподъемные наели, Европа…

Задумчиво почесав щеку, Борис высказал свое мнение:

— Хорошо жить немцы стали. Жируют на нашем дешевом газе и на нашей дешевой нефти. Нам они свою продукцию втридорога продают. Оттого и зажрались господа капиталисты…

— Неплохо было бы закусить холодной курицей! — зашевелился и Владимир от разговора про еду. — И у меня кишки начинают липнуть к позвонкам и урчат от страха перед голодной смертью.

Глядя на мужа с усмешкой, Краснова его подколола:

— Кому что, а вшивому баня! Нечего было у стюардессы коньяк клянчить! Бахнул сотку, а теперь ему закусь подавай!

— Грешен, Полюшка! — вздохнул покаянно Шатов. — А холодная курица после коньяка — это вещь в самолете чертовски незаменимая! И сытость дает, и на вкус приятно…

Расстегнув привязной ремень, Владимир наклонился к проходу и посмотрел в сторону занавески, помялся, решился и сказал:

— Схожу, посмотрю, что за туалеты на борту. Интересно, ни разу не видел! Если, как в поезде, все в дырку и на рельсы, то кому-то на голову золотой и солененький дождик прольется!

— Иди уже, шутник доморощенный! — едва-едва отдышалась Краснова от охватившего ее смеха. — Орошай поля…

Стараясь держаться прямо и идти ровнехонько, Шатов двинулся вперед по узкому проходу.

Как только Владимир скрылся за занавеской, Борис накрыл ладошку Пелагеи своей рукой, легонько прижал и прошептал:

— У тебя, Полюшка, с чего это вдруг словесный понос начался, а? Я не настолько близко и коротко знаком с твоим мужем, и ему не стоит знать мою подноготную во всех мельчайших ее подробностях. Или ты хочешь, чтобы я твоему мужу тоже о тебе кое-что интересное поведал, а? К примеру, о том самом, Полюшка, сколько и где ты со мной спала? Или о том, что ты была любовницей его отца? Или о том, что у тебя была связь с твоим отчимом?

Мгновенно изменившись в лице, мертвенно побледнев, Поля повернула к нему сильно испуганные глаза и пролепетала:

— Прости, Борис! Это все от высоты! Боюсь самолета! Оттого и понесло! Я больше никому и ничего! Слово даю! Верь мне!

— Я тебе верю, Полюшка! — откинулся Зимин на спинку кресла и прикрыл глаза. — Недоразумение полностью исчерпано! Забыли о нем, перевернули навсегда эту страничку…

С Красновой Борис познакомился, когда год назад он приехал к ним из Зареченска для прохождения практики на местном заводе. Поля работала начальником технологического отдела, Шатова же тогда занимала должность начальника планового отдела.

Софья Нечаева, женщина, на которую столь неуклюже намекала Поля, позвонила из Зареченска Шатовой Виктории Игоревне, своей давней и очень хорошей подруге.

И именно с этого самого-то звонка все его, казалось бы, неразрешимые проблемы с техническим заданием и курсовым проектом стали одна за другой с невероятной легкостью разрешаться.

— Извини, брат, — встретил парня со смущенной улыбкой его научный руководитель, — промашка с тобой вышла! Я же не знал, что тебя к нам прислали по квоте вашего райкома!

В ответ Боря только неопределенно моргнул, не понимая того, какое отношение имеет к нему квота райкома.

— Звонили мне из парткома, убедительно просили тебя не мурыжить! Я посмотрел готовые расчеты, — выложил Носов на стол ученическую папку и тубус с чертежами. — Посмотришь на досуге, а пока дуй к Шатовой в плановый отдел. Учти, дама серьезная, при ней лишнего чего не болтай, себе дороже обойдется. У нее на заводе такие связи, что с ней никто не захочет связываться!

Прихватив с собой папку и чертежи, Борис отправился на поиски планового отдела. Недолго бродил он, нашел…

— Зимин, извини! Я спешу! — накидывала на себя демисезонное пальто броско красивая женщина чуть старше тридцати лет. — В двух словах! Звонила мне вчера Софья Нечаева. Мы были очень дружны. Просила проследить за тобой, студент-практикант…

Шатова говорила, говорила, а он неотрывно смотрел и смотрел на ее удивительно привлекательное, притягивающее внимание лицо, на красиво очерченные губы, на выразительно умные глаза и не мог отделаться от чувства, что он ее уже где-то видел, скорее всего, в своих снах. Отгоняя от себя наваждение, Боря тряхнул головой и снова услышал ее голос:

— Подойдешь, Зимин, к Пелагее Алексеевне Красновой, через одну дверь. Она будет у тебя руководителем практики. Во всем ее слушайся! Я тебя еще найду! Бывай…

Выталкивая его из своего кабинета, Шатова посмотрела на него с доброжелательной улыбкой, закрыла дверь на замок.

Пришлось ему пройтись по коридору в поисках нужного кабинета. Отыскав табличку с фамилией Красновой, Борис постучался в дверь кабинета начальника технологического отдела. Услышав женский голос, он вошел.

— Моя фамилия Зимин, — пояснил он сидящей женщине.

— Меня предупредили о твоем приходе, Борис Андреевич Зимин! Мне казалось, что ты будешь намного старше! — окинула она его своим изучающим взглядом и пренебрежительно хмыкнула.

— Ну, вы уж меня извините, — пожал парень плечами, — если не оправдал ваших надежд! Подрасту, заеду лет через пять!

Молоденькая женщина, лицом очень похожая на Шатову, в ответ открыто улыбнулась, протянула руку и произнесла:

— Люблю людей с юмором и хорошей шуткой! По поводу твоего жилья произошла накладка. В городе у нас ни в одной из гостиниц нет мест. Идет областная партконференция, все номера до самого захудалого нарасхват.

— Я поживу на съемной! — пожал Боря левым плечом со всем возможным безразличием на лице.

— Нет! — покачала Пелагея головой. — Исключено! Есть одна комната в заводском общежитии. Комната приличная, но есть одно небольшое неудобство. В твоем блоке во второй комнате у тебя будет сосед, вернее, одна соседка…

Неторопливо прогуливаясь, Борис думал о превратностях судьбы. Еще накануне он ощущал себя одиноким путником в просторах безразмерной вселенной, а уже сейчас мир для него снова сузился до вполне осязаемых размеров понимания.

Если за устройство его дел взялась сама София, то можно было не сомневаться в том, что все у него сложится хорошо. И настроение от понимания ситуации у парня поднялось.

Вечером к его приходу Поля стояла у входа в общагу, вместе они поднялись на третий этаж.

— Устраивайся, Зимин, а я покамест займусь ужином… — подмигнула Пелагея парню и ушла к себе переодеваться.

Последовав ее примеру, Борис прошел в свою комнату, чтобы разобрать вещи, переодеться и побриться к ужину. У него, по настоянию Софьи Нечаевой, выработалась привычка прилично выглядеть даже в обществе незнакомых ему людей.

— Спасибо тебе за все, Софья Семеновна! — посмотрел на себя в зеркало парень и грустно усмехнулся. — Это ты вытащила меня из глухой тайги, выписала мне липовую бумажку, направила в город. — Если бы не ты, гнить бы мне в тайге…

Тем временем Пелагея Алексеевна хлопотала на кухне. Боря точно определил, что ей было не больше тридцати лет. До окончания школы девочка жила со своими родителями в деревушке Петровка в тридцати километрах от областного города.

Муж матери частенько выпивал и систематически наведывался в постель к падчерице при молчаливом согласии со стороны матери, которая всеми правдами и неправдами хотела удержать мужика при себе, думала только о себе…

Молоденькая девушка поначалу пыталась всячески как-то воспрепятствовать семейному насилию, но мать упорно и настойчиво уговаривала дочь, чтобы та потерпела и не поднимала шума.

— Все одно придется тебе под мужика ложиться! Все они кобели неугомонные! А там и попривыкнешь помаленьку! Глядишь, самой оно тебе по нраву придется. Спасибо скажешь! — талдычила мать, отворачивалась в сторону, смахивала рукой слезинку.

Пелагея притерпелась, но особо и удовольствия в этой семейной повинности для себя не находила. Хмельный смрад вперемешку с запахом табака вызывали в ней отвратительнейшее чувство, которое несколько подавлялось томительной тяжестью в низу ее живота и невзрачным всплеском оргазма, который она тщательно скрывала. Терпеливо дождавшись финала, Пелагея поспешно убегала в баньку, чтобы замыть все следы случившегося блуда.

Нередко сама пальчиками доводила себя до необходимого ей удовлетворения после мученических усилий над собой.

— Сука! — ругалась она вполголоса. — Доведет до кипения девку и бросит! Только и думает о себе…

Окончив институт с красным дипломом, Пелагея самым решительным образом прекратила всяческие отношения с отчимом и покинула родной дом, уехала в областной город в поисках работы по специальности. Незаурядные способности Поли, профессиональные навыки определили девушку, как грамотного и квалифицированного специалиста.

Карьера Пелагеи пошла в гору, через четыре года она получила должность начальника технологического отдела.

Не обошлось, правда, дело без поддержки со стороны их руководства в лице главного инженера завода, который лично определял кандидатуру на должность начальника отдела.

— Было нелегко принять решение… — глядел на нее Николай Кузьмич Шатов особенным взглядом. — Но мы…

Главный инженер банным листом прилип к молодой начальнице отдела. Полюшка всем своим видом и своей фигурой напоминала ему его жену Викторию в пору ее юной молодости.

Николай Кузьмич весьма дорожил молодой и красивой любовницей, но терять семейный комфорт из-за очередной и банальной интрижки он изначально не думал и не собирался…

Прихватив бутылку с коньяком, Боря вышел на кухню.

— Пелагея Алексеевна, позвольте мне внести мой вклад в наш ужин! — поставил парень на стол бутылку.

После получасового застолья, когда они успели обсудить все вопросы с его проектом, их разговор сам по себе свернул на житейские проблемы. Спиртное раскрепощало и давало им возможность открыто говорить о тех самых вещах, о которых обычно предпочитают стыдливо и скромно умалчивать.

— Мне, Зимин, — посмотрела Пелагея ему прямо в глаза, — Виктория Игоревна Шатова вскользь упомянула, что за тебя просила ее давняя подруга. Кто она тебе, если не секрет…

— Она, Пелагея Алексеевна, мой лучший друг! — постучал парень задумчиво вилочкой по тарелке.

— Она, конечно же, Зимин, намного старше тебя! — предположила тут же Краснова. — Судя по тому, что она дружна с Шатовой, которая несколько старше меня!

— Вы правы, Пелагея Алексеевна!

Понизив голос, женщина произнесла:

— И вас связывает не только дружба, но и…

— Да, не только дружба… — потер Борис скулу, выдержал паузу и не сразу ответил. — Мы с ней…

Выпив еще по рюмочке, они некоторое время думали каждый о своем. Краснова еще раз убедилась, что в их непростом мире без поддержки сильных и влиятельных особ далеко не уйти, хорошей карьеры не сделать. Вот и у ее соседа имеется баба, которая следит за его жизненным ростом, вовремя приходит на помощь, устраняет с его пути ненужные препятствия.

— Выпьем, Зимин, — подняла Пелагея рюмку, — за то, чтобы наши желания совпадали с нашими возможностями! И переходим на «ты» со всеми из этого вытекающими…

О том, что и из чего вытекало, Борис быстро догадался. Они выпили и поцеловались. Поцелуй задержался, замер на губах у Поли. Молча они стояли, крепко обнявшись, смотрели друг другу в глаза. Женщина провела ладонью по его щеке и тихо улыбнулась.

— У тебя или у меня? — спросила она.

— Лучше у меня… — ответил он.

Быстренько прибрав со стола, женщина вынесла остатки ужина на кухню, сполоснула посуду. Зашла в комнату соседа, скинула с себя халат. Прикрыв глаза, она захотела расслабиться, забыться и попробовать испытать знакомое ей чувство оргазма.

То, что случилось с нею, повергло ее в шок. Долго не могла Поля прийти в себя, тяжело дышала, едва слышно произнесла:

— Боже! Что это было? Что? У меня такое впервые!

Никогда еще в жизни Пелагее не было так хорошо. Ни один ее партнер еще не доставлял ей столько удовольствия. Ее всю пробило током, ее выворачивало, ее выгибало, стонала она и кричала от овладевших ею сладостных чувств.

— Ты хоть понимаешь, Зимин, что ты наделал? — повернулась она к нему лицом, смотрела прямо ему в глаза. — Я же больше после тебя не смогу лечь в одну постель с ним. Меня тошнит от его стареющего тела, от гнилостного запаха изо рта, от полного неумения доставить женщине радость…

За толстенным стеклом круглого иллюминатора слепил глаза сияющий металлический блеск почти космического для их огромной высоты солнца. Будто рафинированные головки, плавающие ледяные торосы незаметно менялись, трансформировались.

Огромные воздушные льдины ярко сверкали закругленными вершинами на бесконечном океане застывших внизу облаков…

Вернулся Владимир, кинул на них удовлетворенно успокоенный взгляд, уселся в кресло, устало скрестил руки на груди, прикрыл веки, глубоко задышал носом. Лицо его сразу стало отрешенным и глубоко спокойным, каким оно порой бывает в моменты отдыха у несильно обремененных постоянными заботами людей.

Шатов быстро задремал или же хотел задремать после усталости всех суетных волнений, аэродромного ожидания и томительных разговоров, до которых он был не особо мастак.

«Слева от меня сидит мой законный муж, — посмотрела Поля на умиротворенно дремавшего Шатова. — Справа от меня сидит человек, которого я люблю больше всего на свете. И как же я хочу от него родить! А он даже не догадывается о моих чувствах! Или догадывается? Он же тоже раньше неровно в мою сторону дышал! А потом он сошелся с Шатовой. Виктория Игоревна тоже была хороша. После смерти мужа Николая Кузьмича, моего любовника, открыто жила со студентом-практикантом. И ничего! И хоть бы хны! Родила от Зимина дочь Катеньку и счастлива».

По узкому проходу с тележкой впереди себя продвигалась одна из двух воздушных фей, предлагала она прохладительные, заодно вместе с ними и всякие слабо и сильно горячительные напитки.

— Будешь? — покосилась Пелагея на Зимина.

— Мне коньячку! — кивнул головой Борис.

Выпили, закусили карамельками. Женщина оглянулась на мужа, тот крепко спал. Не иначе как, когда Шатов прогуливался до туалета, заглянул он к стюардессам и выцыганил для себя дополнительную порцию спиртного. Тяпнул мужик и сладко дрыхнет…

— А скажи-ка мне, студент-практикант, — прищурилась Пелагея и дотронулась до плеча Зимина, — когда это тебе в голову пришла эта поистине бредовая идея со станками с ЧПУ?

— Ну, почему же сразу и поистине бредовая? — подернул Борис неопределенно плечом. — Ты еще не знаешь, милая девушка, как эта штука может нам всем помочь! Если мы все правильно сделаем и у нас это дельце удачно выгорит, ты свой плановый отдел, Полюшка, поменяешь на мягкое кресло главного инженера завода, а то, может быть, и директором вашего завода можешь стать!

— Твоими устами, Зимин, да мед бы пить! — почесала Пелагея в задумчивости скулу. — Заманчиво, черт! — моргнула она.

По правде сказать, она и начальником планового отдела чуть больше полугода работает, месяцев восемь всего-то.

А за истекший год она уже вторую должность меняет. Не было бы счастья, да несчастье помогло, подтолкнуло события.

После смерти главного инженера завода Шатова у них пошли подвижки. Прежний главный технолог пошел на должность главного инженера. Несмотря на то, что Пелагея Краснова числилась в любовницах у ее мужа Шатова Николая Кузьмича, Виктория Игоревна Шатова рекомендовала на должность главного технолога завода именно ее, Пелагею, а не кого-то другого.

Не стала ей подло мстить. А ведь могла! Да еще и как! Директор завода Савельев с давних пор был в Викторию Игоревну влюблен. Виктория Шатова крутила и вертела Павлом Андреевичем, как хотела. Вскоре они и вовсе поженились…

А месяца через четыре, после защиты диссертации, Вика, Виктория Игоревна, перешла в политехнический институт и возглавила там учебный отдел. А на свое место посадила ее, Пелагею.

К тому времени она, Пелагея Краснова, вышла замуж за ее, Виктории Игоревны, пасынка. Владимир был сыном Николая Кузьмича от его первого брака…

— Ты, черт, не ответил мне, Зимин! — толкнула Поля в бок своего не ко времени скромно замолчавшего соседа.

— Помнишь, Полюшка, летом прошлого года я работал в летнем оздоровительном лагере? — посмотрел Борис пристально на молодую женщину, проявлявшую столь сильное нетерпение.

— Это когда у нас еще наша Вероника тяжело заболела? — прищурилась Пелагея, вспоминая. — Мы еще все встретились у нее в больничной палате. Шатова потом говорила, что ты всю ночь бегал подле Ники, когда вы отвезли девочку в Озерки, в их ЦРБ. Вероника, возможно, тебе и твоей сестрице Даше жизнью своей обязана! Хорошая девочка у Шатовой растет! Ей, кажется, прошлой осенью пятнадцать исполнилось…

— Да, Полюшка, именно в тот день… — усмехнулся Борис.

В тот день они сильно все перепугались. Шатова, узнав про болезнь дочери, поставила всех на уши. Второй секретарь обкома партии, двоюродный дядя Бориса, даже прислал им свою обкомовскую «Чайку», чтобы Шатова смогла смотаться в Озерки, забрать из той больнички заболевшую воспалением легких девчонку.

За прошедшую ночь состояние Ники стабилизировалось, и лечащий врач допустил возможность ее транспортировки на комфортабельной обкомовской «Чайке».

— А где шляется Зимин? — спросила девочка у матери, не обнаружив Бориса среди провожающих. — И где Дашка? Почему их тут нет? Мама, что происходит?

Ее вполне ожидаемый вопрос прозвучал в салоне авто набатным звоном, хотя Шатова внутренне и была готова к нему, ожидала его, но, услышав, вздрогнула, растерялась. В какой-то миг губы ее дрогнули, она готова была расплакаться, но быстро взяла себя в руки.

— Они уехали минут тридцать назад, — пояснила ровным голосом Виктория Игоревна.

— Мама, Зимин просто не мог никуда уехать, не попрощавшись со мной! — заерзала Ника обеспокоенно на своем месте.

Это никак не укладывалось у нее в голове. Столько для нее он сделал и ушел, даже не глянув на нее, не махнув ей на прощание рукой, не сказав ей ни единого словечка…

Прижимая дочь к себе, женщина вздохнула:

— Он сказал, что у него срочные дела!

Недоверчиво моргнув, Ника посмотрела на больничный корпус, пробежалась глазами по окнам, словно попыталась найти палату, в которой она лежала. Зимин под самое утро задремал возле нее, уронил голову на тумбочку, что стояла у изголовья кровати.

Она проснулась, долго с любовью глядела на его изможденное лицо, боялась разбудить его неловким движением…

— Мама, он не мог так со мной поступить! — проступила влажная пленка на девчоночьих глазках. — Ты ему что-то сказала, и он уехал! Ты обидела его! А он меня всюду на руках носил! Мама, как ты могла с ним так неблагодарно поступить?

— Ну, извини меня! — почувствовала себя неловко Вика, провела ладошкой по лицу, смахивая с него следы раскаяния. — Перенервничала из-за тебя, погорячилась я немного, наговорила Зимину лишнего! Вырвалось у меня, сказала, что видеть я его больше не хочу, чтобы он оставил нас навсегда в покое…

Вздрогнув, Ника почувствовала, как ослабли ее коленки, в груди гулко застучало сердечко, закружилась голова, резко потемнело в глазах и перед ними пошли разноцветные круги.

— Что ты наделала, мама? — вырвалось с болью из ее груди. — Мы же больше никогда его не увидим! Он уедет в свою непроходимую тайгу и забудет про нас! А я его, мам, люблю! Как же я, мам, проживу без него? Я хотела выйти за него замуж!

— Ничего, все утрясется! Вернется еще твой Зимин!

— Он не вернется! Ты его плохо знаешь! Ты с ним только спишь, а со мной он возится целыми днями!

— Ника! — сделала женщина страшно возмущенные глаза. — С кем это, по-твоему, я сплю? Ты чего тут несешь? Ты еще маленькая, чтобы говорить взрослым о подобных вещах! Ишь, выдумала тут одна фантазерка невесть что! Ничего, найдешь себе хорошего мальчика, полюбишь его. А про этого чертова Зимина напрочь забудешь! Не стоит он того…

Возмущенно выдохнув, Ника вцепилась в поручень.

— Мне никто, кроме Зимина, не нужен! — заявила девочка со всей решимостью в голосе. — Как ты, мама, до сих пор не можешь этого понять! Я его люблю, Зимина! И ты никогда меня не переубедишь! Мама, если Зимин к нам не вернется, я уйду из дома! Я поеду его искать! Я сбегу из больницы! Я это серьезно! Виктория Игоревна, я не обижусь, если вы по пути выйдете у лагеря и пойдете извиняться перед Зиминым! Иначе я и слова больше не пророню! Ты меня, мама, знаешь!

— Я быстро решу вопрос с Зиминым и вернусь в город! — пообещала Шатова дочери.

У Вероники отлегло. Она не сомневалась в том, что ее мать при желании способна на все, было бы на то желание самой Виктории Игоревны. А желание у ее матери, судя по всему, было. Мать и сама не хотела терять Зимина…

Больше часа Вероника в своей палате лежала одна, а вот когда к ней подъехали ее мама и Зимин и ей столько всего хотелось сказать ему наедине, в ее палате началось настоящее паломничество, и переговорить им толком не удалось. Не успела ее мать присесть на стульчик, как дверь снова открылась и на пороге появилась маленькая девочка с огромными красными бантами на голове.

— Ника, это тебе! — протянула малышка ей апельсин.

— Спасибо! — улыбнулась Ника. — Вместе съедим? — освободила она для Анюты место рядом с собой.

— Ага! — кивнула важно малышка и забралась на кровать. — А я тебе сейчас такое расскажу! В штанишки написаешь…

Следом за маленькой девочкой зашли Кирилл и Галина. Кирилл был родным сыном второго секретаря обкома партии Волошина. Анюта была его дочерью. Мать девочки, Инга, погибла в автокатастрофе. Галина поначалу присматривала за Анютой, со временем она переехала жить к Кириллу.

— Ночью страшно гром гремел, — выкладывала по секрету шепотом Анюта, — я побежала к папке в комнату. А там уже мама Галя лежит. Ей тоже страшно было, и она пряталась у папы…

Не успели Кирилл и Галина выложить гостинцы, как в палату зашла Пелагея вместе с Владимиром. У Ники и у Владимира был один отец, и их связывали теплые чувства, которые лишь усилились после смерти их отца. Настоящим отцом Женьки, первого сына Шатовой, был не Николай Кузьмич, а совсем другой человек.

Самым последним появился у них Павел Андреевич. Он со смущенной улыбкой извинился:

— Дела задержали, Ника! Хотел все бросить и поехать к тебе, да из министерства должны были позвонить…

Подмигнув Нике и показав двумя шагающими пальцами, что он только туда и обратно, Борис выскользнул из палаты, спустился вниз, вышел к своей машине, взял из нее папку.

— Я написал, Павел Андреевич! Как вы и просили. Все подробно изложил в докладной записке, научно обосновал экономическую целесообразность внедрения в наше производство станков с ЧПУ, — передал Зимин папку директору завода. — Можете отправлять. И комар носа не подточит!

— Спасибо, Борис, выручил! — пожал Савельев крепко руку своему племяннику. — Одна надежда на тебя была…

— Это вы сейчас у нас про что? — протиснулась к ним Шатова, потянула папку к себе. — Почему я до сих пор не в курсе? Когда ты все успеваешь, Зимин? — пролистала несколько первых страничек она и с удивлением посмотрела на Бориса. — У нас же нет в Союзе подобных станков с числовым программным управлением! Где вы их собираетесь брать?

Нерешительно помявшись, Савельев пояснил:

— Знаю я! Знаю. Борис настоял. Говорит, что за ними будущее. Предлагает освоить их производство на нашем заводе. Дело новое, неизвестно, что и как пойдет…

Своим и далеко не детским умом Вероника понимала, что Зимин сейчас предлагает ее маме и Павлу Андреевичу нечто, что способно в корне изменить всю их дальнейшую жизнь…

Лишь в шестом часу Борис вместе с Викторией вышел из здания больницы. У высокого крыльца их ожидали Лена Погодина и Леонид Селиверстов. Они тоже работали вожатыми в лагере «Мечта» в Озерках. Лена была вожатой в отряде Ники.

— Как поживает наша девочка? — спросила тихонечко Леночка у Бориса. — Лучше ей еще не стало?

— Уже лучше, Елочка! — улыбнулся Зимин тепло. — Как ваши дела? Вы готовы вернуться в лагерь?

В город Погодину и Селиверстова завезли они, за рулем ехала Виктория Игоревна, а Борис отсыпался. Леночке надо было срочно выйти замуж за Леонида.

На кону стояла хата — трехкомнатная квартира в самом центре города. Если Ленка не успела бы расписаться в течение дня, вопрос с квартирой был бы закрыт и решен далеко не в ее пользу.

— У нас проблемы… — вздохнула тяжело Погодина.

— Вас что, Елочка, — моргнул удивленно Борис, — так и не расписали? Виктория Игоревна договорилась же с ними!

Благодарно глянув в сторону Шатовой, Лена прижала пальчик к губам, оглянулась по сторонам и сообщила:

— Нет, нас расписали, но все оказалось не так просто. В шесть часов будет заседание районной жилищной комиссии, где должны будут утвердить решения по передаче жилья из одних рук в другие. Тетке Селиверстова подыскали однушку, их двухкомнатная квартира уходит в резервный фонд райкома, а нам с Леонидом должны будут распределить трехкомнатную хату.

— Значит, вы не едете! — подытожил Борис. — Баба с возу — кобыле легче! До встречи в Озерках!

Погодина дотронулась до его руки и объявила:

— Ты тоже никуда не едешь, Зимин. Мой дядя тебя и Викторию Игоревну приглашает к себе на ужин, чтобы в самом узком кругу отпраздновать нашу свадьбу. Помощник дяди звонил в наш лагерь, и Ершову предупредили, что мы все подъедем завтра с утра…

На секунду лишь задумавшись, Шатова согласилась. Она умела принимать быстрые и самые правильные решения.

Приватная встреча с первым секретарем Ленинского райкома партии Наумовым могла и ей пойти на пользу.

А Виктория Игоревна всегда славилась своим умением извлекать ощутимую пользу из любой сложившейся ситуации.

— Думаю, Леночка, Дмитрию Юрьевичу ни к чему будет знать про мои близкие отношения с этим молодым человеком! — указала Шатова на Бориса. — Для всех Зимин присматривает в лагере за моей дочерью и приходится Павлу Андреевичу Савельеву близким родственником. И все! Ты меня хорошо понял, Леонид? — ткнула Виктория пальцем Селиверстову в грудь. — Мы согласны, мы принимаем ваше приглашение…

У них еще было время, чтобы подготовиться к встрече с высокопоставленным партийным руководителем. Первым делом они заехали на квартиру к Зиминым, и Борис быстренько облачился в приличествующий для подобного случая костюм.

— Ну, поехали ко мне, Зимин! — поглядывала женщина на часы, торопила парня, тянула его за руку.

Усадив Зимина в кресло в большой гостиной, Виктория пошла переодеваться в спальню. Дверь в ее комнату осталась неприкрытой, как понял Борис, сделано это было исключительно нарочно.

В дверном проеме парень видел зеркало, а в зеркале он прекрасно наблюдал снимающую с себя одежду женщину.

— Мы сегодня с тобой, — расстегивала неторопливо Шатова пуговички на блузке, — чуть не совершили большую глупость! До сих пор вздрагиваю от мысли, что ты мог все бросить и уехать в свою глухую тайгу! Что скажешь, Зимин? Мы оба сегодня погорячились и совершили непозволительно глупые ошибки!

С удовольствием наблюдая за тем, как Виктория медленно избавляется от белоснежной блузки, Борис, подыгрывая любимой женщине, бодро и жизнеутверждающе ответил:

— Ты права! Мне надо было заткнуть свою гордость в одно место и молча проглотить твои слова!

Найдя в отражении зеркала его глаза, Шатова принялась стягивать со своих стройных бедер узкую черную юбку.

— Извини меня, Зимин, я была на взводе! Узнаю о том, что моя девочка заболела от посторонних людей! Меня это взбесило! И ты был, Зимин, ну, просто хорош! Неприступно холоден и непоколебимо уверен в своей правоте! Готова была тебя убить!

Тем временем женщина завела руки себе за спину, расстегнула крючки на кружевном бюстгальтере, он плавно соскользнул по ее вытянутым вперед рукам. И на все зеркало расплылось отражение ее ослепительно белых грудей.

— Ты мог бы меня просто простить, Зимин, и не строить из себя обиженную невинность! — чуть наклонилась Вика, стягивала черные кружевные трусики. — А ты надулся, как индюк!

— Вика, не начинай! — поднялся Борис с кресла и пошел на ее притягивающее к себе отражение в зеркале. — Второй дурацкой ссоры за день я уже не переживу! Это выше моих сил…

Высоко подняв гордую голову, Шатова ожидала его появления в одних ажурных капроновых чулках.

— Все, Зимин, забыли! — шагнула ему навстречу Виктория. — Есть только я и ты! У нас мало времени…

У них оставалось в запасе еще минут десять-пятнадцать, и они, отдыхая, расслабленно валялись на широкой постели.

— Знаешь, — перебирала женщина пальчиком ласково его волосы, — я никогда так, Зимин, никого не любила! Только с тобой я поняла, что значит без оглядки любить. К отцу моего Женьки, как оказалось, была лишь девичья влюбленность. А Шатова, как я и ни пыталась, полюбить не смогла. Думала я, что все, жизнь прошла, пролетела мимо меня. И тут звонит мне Сонька Нечаева, говорит, что вручает в мои руки некоего чудесного мальчика, просит, чтобы я за ним присмотрела, оказала ему действенную помощь…

Прикрыв глаза, Борис слушал. Все это он в той или иной мере уже знал. Нового в словах Виктории для него не было. О многом он сам догадывался, кое о чём слышал ранее.

— Увидела тебя, оболтуса, дыхание перехватило. Молод, красив! Похож на античного бога. Умные и пытливые глаза. А всмотреться в них, сразу видно, что их хозяин много чего повидал. И так захотелось мне закрутить с тобой роман, что больше ни о чем думать не могла! Хотела назло Николаю совершить с тобой глупость, упасть так низко со своего целомудренного пьедестала, чтобы потом и не выбраться из этой порочной ямы. Назло ему родить от тебя дитя! Николая уже нет, а ребенок есть, твой и мой… — нагнулась женщина над парнем, встряхнула его тело, заставила Бориса открыть глаза, вслушаться в ее слова. — А я уже безумно люблю нашего ребенка! Наше маленькое чудо…

— Нам следует все это прекратить! — поймал Зимин женские руки, крепко прижал ее ладошки к своим целующим губам. — Ты выходишь замуж за моего дядю! Ты уже сказала ему про ребенка? Или ты решила пустить все на самотек…

Нахмурившись, Вика отвернулась в сторону и обронила:

— Придет время, я ему все скажу!

— И про меня? — усмехнулся Борис.

— И про тебя я ему все честно скажу!

— Тогда уж мне точно придется бежать в тайгу! — скользнула невеселая усмешка по губам Зимина. — Зря, зря я сегодня упустил столь чудесный шанс! Такой был удобный случай. И никому и ничего не пришлось бы мне объяснять!

Приподнявшись и усевшись, Виктория очень пристально глянула на Бориса, ласково потрепала его по плечу и сказала:

— Не бойся, Зима-Зимушка-Зима, все будет хорошо! Если передо мной встанет выбор, то я выберу именно тебя, Зимин! А всех остальных, кому и что не нравится, пошлю подальше к черту!

— Ты же, Виктория Игоревна, как-то мне говорила, что нищий студент не прокормит тебя и твоих детей! — прищурился Борис.

— Зато я его смогу прокормить! — дотронулась до кончика его носа Шатова и жарко прошептала. — Выше нос, Зимин! А ты чего все еще валяешься? — посмотрела Вика на часы, вскочила. — Я бегом в душ, а ты в него лишь следующий…

Пока Зимин ополаскивался, Шатова подошла к шкафу и выбрала вечернее платье, стильное, обтягивающее, выгодно подчеркивающее все достоинства ее изумительно идеальной фигуры.

— Богиня! — перехватило дух у Бориса, вышедшего из ванной комнаты. — Я тебя такой красивой еще ни разу не видел!

— Зимин, а ты ко мне близко не подходи! — увидела женщина его вспыхнувшие горячим желанием глаза. — Остановись, Зимин! Я кому сказала, Зимин! Зимин, я кому говорю!!

Не обращая внимания на ее протестующие жесты, парень шагнул к Шатовой, жадно припал к ее раскрытым губам. Его рука, задирая подол платья, скользнула по женскому бедру.

— Что ты делаешь, Зимин? — сопротивлялась Вика уже из самых последних сил. — Мы опоздаем!

— Плевать! — спустил Борис лямки платья с ее плеч. — Мне этот ужин не особо по душе!

— Зимин! Ну, Зимин! — пыталась все еще Шатова взывать к его благоразумию. — Ты же испортишь мне платье! Зимин, я тебя потом сама задушу! Зимин! Зимин! Ну же, Зима, подожди же, я сама сниму! Медведь! — сдалась окончательно Виктория и подчинилась неизбежному. — Нет, не здесь, Зимин! Идем в комнату! Тебе, Зимин, легче сразу дать, чем отказать! Избаловала я тебя…

Восстанавливая испорченный макияж, Шатова косилась на Бориса, наблюдала за ним, в конце концов, съязвила:

— Что, Зимин, вконец оголодал на свежем воздухе? Набросился один тип на беззащитную женщину, как с голодного края!

Повязывая на шею галстук, Борис иронично хмыкнул:

— Там не только оголодаешь! Дочка твоя все время возле меня трется, пытается соблазнить. Пионерки бегают кругом и титьками своими давно уже недетскими трясут. Вожатые то и дело глазки строят, на близость намекают…