Мост, колодец и тень

Роман Владимирович Арефкин, 2020

Пережив тяжёлую утрату, потеряв связь с реальностью, Олег отправляется в Швецию, где эксцентричный психотерапевт вызывается помочь, посвящая в свои собственные открытия. Раз за разом, переживая последствия случившегося, Олег сталкивается с потаёнными сторонами человеческой психики, пространства и времени, а также – с древними секретами старой Скандинавии. Олегу предстоит научиться использовать открывающиеся коридоры времени, чтобы исследовать предпосылки рокового перелома в собственной жизни и принять непростое решение.

Часть 3

Ночами я наконец стал высыпаться. Во многом это стало возможным благодаря полному отсутствию сновидений — как таковых. Я конечно понимаю, что сновидения никуда не делись, это попросту невозможно, однако я утратил способность помнить даже самые поверхностные их черты, из-за чего между моим засыпанием и пробуждением установилась «чёрная пропасть», сжирающая часы моего покоя.

Иногда я просыпался, обнаруживая, что до часа нашего подъёма ещё оставалось какое-то время. Я лежал на своём месте, стараясь не шевелиться и дышать в такт с дыханием Инны, глядя на экскурсию её грудной клетки, словно бы убеждаясь в том, что она жива.

— Ты что, не спишь? — сонным, слегка спутанным голосом, спрашивала Инна.

— Не знаю… — отвечал я, удивляясь тому, насколько близким к истине был этот ответ.

В один из дней, оказавшись перед парадной дверью нашего дома, я заметил зажженный свет в окнах нашей гостиной. Это было нетипично для нынешнего часа, и отдельные черты фигур, которые уловил мой взгляд, позволили мне предположить, что к нам наведались гости. Когда я вошёл в дом, Инна встретила меня в прихожей.

— Привет! — её улыбка согревала меня ещё прежде чем я оказывался в зоне действия радиатора — У нас сегодня гости…

Я мог оценить её смущение, даже если она напрямую это не озвучивала, а мой взгляд, настороженно брошенный в направление гостиной, оказался лучшей формулировкой вопроса.

— Этот мужчина утверждает, что его зовут Кристенсон, и кажется это действительно так, он показал мне свой паспорт.

Услышав это имя, меня словно ударило током. Очевидно, Инна заметила моё удивление.

— Он говорит, что он доктор, какой-то там психолог, или что-то вроде того.

— Что он хочет? — спросил я, задав этот вопрос достаточно громким голосом, забыв о том, что гость мог это легко услышать.

Инна только пожала плечами.

— Он говорит, что ему необходимо увидеться с тобой, что якобы вы знакомы.

Я замер, вдруг мне стало ясно, что в лице невесть откуда взявшегося Кристенсона, в мой новый мир вторглись призраки мрачного прошлого.

Преодолев скованность, я прошагал в гостиную. Доктор сидел в кресле, сложив руки на коленях, он осматривался вокруг, в его облике сквозила неуверенность, он явно не был в восторге от того, что находился здесь.

Наши взгляды встретились, в этот момент могло показаться, что сам воздух в помещении сделался напряжённым и подобно струне — мог начать исторгать звук.

— Добрый вечер. — приветствовал я доктора, не приближаясь к нему и не протягивая руки. Наши взгляды приняли на себя эту функцию рукопожатий.

Критсенсон ответил молчаливым кивком головы, я присел в кресло напротив, длина дивана служила пространственным разграничителем между нами.

— Олег, — начал наконец Кристенсон — как вы поживаете…здесь?

Последнее произнесённое слово в его вопросе прозвучало, как если бы он стеснялся окружающего его пространства.

— У меня всё более чем неплохо,…как видите. — я отвечал, стараясь звучать уверенно, мне не было понятно, имею ли я дело с Кристенсоном из той моей жизни, где серость действительности уже отравила всякие мои перспективы, или же это был ещё один представитель дарованного мне мира, не имевший никакого представления о том, что со мной случилось.

— Как ваши родители, — продолжал доктор — поддерживаете контакт?

Я несколько растерялся, получив этот вопрос.

— Я, если честно, уже давно от них ничего не слышал. — ответил я — Отца я видел в последний раз, когда пришёл в себя, в больнице.

В воздухе повисло неловкое молчание. Под взглядом доктора я продолжил:

— Знаете, со мной произошёл довольно странный случай, вы могли слышать…

Кристенсон смотрел на меня, словно бы сказанное мною не имело никакого значения.

— Я потерял сознание, на улице. Очнулся уже в больнице. Моя жена рассказала, что примерно случилось за это время…

— Олег, вы же всё помните, не так ли? — спросил доктор, словно игнорируя мои слова.

Я уставился на него, и на этот раз мой взгляд выражал испуг, смятение. Это был тот самый Кристенсон, он помнил все наши беседы, и при нём было знание того, что я изо всех сил пытался забыть.

— Что вы имеет в виду? — спросил я, в виду нежелания отвечать на поставленный ранее вопрос.

— Я здесь не просто так. — ответил доктор — Я должен открыть вам глаза на обстоятельства…

Возможно впервые в жизни это слово — «обстоятельства» вызвали у меня такой приступ злости, что мне захотелось буквально заорать на непрошенного гостя, однако я чудом сдержался.

— Послушайте, — я перешёл в наступление — я понятия не имею, о чём вы говорите? Если вы не собираетесь изъясняться конкретней — я попрошу вас покинуть наш дом!

Доктор плотно сжал губы и выдохнул через нос, его терпение тоже подвергалось испытанию.

— Вы серьёзно заблуждаетесь, Олег! Вы позволили себе сильно обмануться!

— Моё терпение таит с каждым вашим словом! — я уже представлял, как схвачу этого умника за рукав и выволоку за дверь, однако на пороге гостиной появилась Инна.

— У вас здесь всё в порядке? — обеспокоенным голосом поинтересовалась она — Быть может вам стоит встретиться в более деловой обстановке, вне дома?

Её появление заставило и меня и доктора посмотреть на неё. Кристенсон, при виде моей жены, ещё раз вздохнул.

— Инна, разрешите мне задать вам пару вопросов? — вежливым тоном спросил он.

— На каком это основании, вы собираетесь задавать мне вопросы? — последовал немедленный ответ моей жены, и это удивило меня самого. Разумеется, в данной ситуации я полностью поддерживал супругу, однако я никогда не слышал, чтобы в её голосе звучала столь «звонкая сталь» и она столь быстро переходила «в атаку»

— Вы появляетесь у нас дома, пользуетесь гостеприимством, не утруждаясь объяснить, в чём собственно дело, и теперь ещё намереваетесь задавать какие-то вопросы. Это неслыханно!

Я понятия не имел, какая «валькирия» вселилась в Инну, но перед лицом сложившихся обстоятельств, эта её перемена была мне на руку, я могу позволить себе выпроводить Кристенсона без лишних церемоний.

— Я прошу прощения, — виноватым тоном заявил Кристенсон — однако мой вопрос не доставил бы вам многих хлопот!

— Нет, господин как вас там, никаких вопросов! — отрезала Инна, ещё сильнее удивляя меня, и я уже намеривался вступить в эту «игру», когда доктор вдруг произнёс:

— Инна, скажите пожалуйста, что стало с вашим жильём, в котором вы жили до прибытия в Шиксаль?

Этот вопрос подействовал на меня как чан ледяной воды, опрокинутой мне на голову. Разумеется для меня это не было вопросом вообще — наша квартира была продана моим отцом, поскольку я на тот момент был «никакой» Деньги были нужны на элементарную организацию нашего длительного пребывания в Швеции. Но Инна, та, которую я любил и бездумно потерял, уже не могла об этом знать.

Стоя в проходе, она буквально онемела от поставленного пред ней вопроса. На мгновение мне показалось, что она просто замерла в недоумении, но эта пауза длилась подозрительно долго, в воздухе висела звенящая тишина.

— Что с ней такое? — спросил я доктора, а тот смотрел на Инну с подлинным интересом исследователя.

— Она замерла, остановилась! — Кристенсон констатировал факт, свидетелем которого я и так являлся — Я так и полагал…

— Что ты полагал? Отвечай! — между тем, чтобы не напасть с кулаками на доктора оставалась весьма тонкая грань.

— Разве ты не видишь? — наконец Кристенсон посмотрел на меня — Она не настоящая! Она — часть твоего сна!

Я до сих пор помню своё изумление. В первые несколько секунд я испытал шок, потрясение, на смену которого пришла полнейшая беспомощность. Я подошёл к Инне, которая, словно высококачественная восковая статуя, оставалась недвижимой, и если бы не её, исполненные иллюзией жизни, черты, можно было бы принять её за результат искусной работы таксидермиста.

— Это не она, Олег, услышьте меня! — настаивал Кристенсон, оставаясь на своём месте.

Я повернулся к нему лицом, очевидно что-то в моём облике, в этот момент, напугало доктора и он отступил на несколько шагов, едва не упав на диван.

— Что это всё значит, Кристенсон? — я потребовал объяснений.

Доктор, очевидно не в силах оставаться на ногах, присел на диван, продолжая глядеть на Инну.

— Всё так, как я предполагал, всё именно так… — бубнил Кристенсон, игнорируя мой вопрос, отчего мне пришлось подойти к нему. Оказавшись буквально над ним, я ухватил доктора за грудки и с силой рванул вверх, заставляя подняться на ноги.

— Я ещё раз спрашиваю, — как мне кажется сейчас, в тот момент я не столько говорил, сколько рычал на ошарашенного доктора — Что это значит? Что с ней такое?

Кристенсон наконец посмотрел на меня более-менее осмысленным взглядом.

— Это всё, — заговорил он, одновременно освобождаясь из моей хватки — всё что вы видите здесь, вокруг вас, это всё — не настоящее. Это сон, наваждение, понимаете?

Разумеется я не понимал. Мне казалось, что доктор решил вести со мной какую-то очень глупую игру, однако, в тоже самое время, я не мог игнорировать ни свои собственные наблюдения, ни здравый смысл. Казалось, что тот самый «ментальный чулан» куда я запрятал свои сомнения, развалился и все «скелеты» теперь слились в этаком «la dance macabre» — «пояске смерти», абсолютно абсурдном явлении, не поддающимся разумному объяснению.

— Вы всё-ещё в больнице, Олег. — продолжал доктор, очевидно приведя свои мысли в порядок — Вас нашли недалеко от моста, на следующее утро после того, как вы покинули своего отца, отправившись на прогулку. Врачи сказали, что на вас не было обнаружено никаких признаков насилия. Однако вы впали в кому, это единственное научно-обоснованное объяснение вашему состоянию, которое подобрали клиницисты.

— Что за чушь вы несёте… — недоумевал я — Я пришёл в себя в больнице, но это было далеко не вчера, и никакой комы…

Я замолк, вспоминая события, предшествующие своему пробуждению. Мне стало жутко от того, как сказанное Кристенсоном великолепно укладывалось в общий узор, ранее непонятного мне, события.

— Вы что же, — продолжал я — хотите сказать, что я всё ещё в коме, там, в больнице?

Кристенсон вздохнул, прежде чем ответил:

— Ну по правде говоря, назвать это комой можно с очень большой натяжкой. Клинические проявления отсутствуют и по всем признакам — ваше состояние это некая форма сна.

— Сна? — переспросил я, будучи не уверен, правильно ли я понял доктора — То есть я сплю, там, в больнице?

Кристенсон растеряно пожал плечами.

— Это феноменально! Но похоже вы погрузились в какую-то аномальную форму сна, из которой не можете выйти.

Так как я оказался в ситуации, которую нельзя пожелать и врагу, чувство растерянности овладело мной. Чем яснее я понимал значение слов Кристенсона, тем сильнее становилось отчаянье. Выходило всё так, будто новообретённый мир, успевший стать очагом моей надежды, теперь рушился у меня на глазах, забирая всё то, что я ещё совсем недавно успел воссоздать.

Великий Моэм писал в одном из своих бессмертных произведений, что ощущение рушащейся надежды сродни чувству, как если бы потратив дюжину лет для строительства любимого фамильного дома, однажды утром вы обнаружили группу уполномоченных лиц, вооружённых ломами, которые бы методично, а главное — без всяких на то объяснений, разобрали ваше творение до основания. Примерно такое же чувство постигло меня, и я не мог ничего сделать — только наблюдать за разрушением своего мира.

— Ваш отец, — говорил доктор, слегка понизив тон голоса, словно смущаясь чего-то — он там, с вами, места себе не находит.

Вспомнив, что Кристенсон всё ещё был здесь, вместе со мной, на свежих руинах моих надежд, я обратился к нему:

— Как вы сюда попали? Почему вы можете быть здесь, если это мой сон?

Доктор внезапно расплылся в улыбке.

— Это тоже невероятно! Но похоже, я в достаточной степени овладел техников люцидного сна! Ну знаете, мы говорили с вами об этом, осознанное сновидение, когда сознание получает контроль над сновидением.

Я помнил как доктор рассказывал мне про этот феномен и про выдающихся деятелей в этой области. Однако я не придавал достаточного значения этим идеям. Прежде всего потому что меня заботил совсем иной вопрос.

— Но послушайте! — изумился я — Откуда, в таком случае, вы знаете, что я не являюсь частью вашего сновидения? Ведь если вы вошли в свой сон, усилием воли координируя его развитие, то разве не логично предположить, что всё, с чем вы сталкиваетесь — это плод вашего воображения.

Кристенсон продолжал улыбаться. Он замотал головой.

— Нет, совсем нет! Дело здесь не в контролируемом сновидении, я, входя в состояние сна, ставил своей целью отыскать обитель вашего сознания, посему, с высокой долей вероятности, наблюдаемое вокруг — плод вашей фантазии.

Сказав это, доктор осмотрелся и словно найдя дополнительные подтверждения своим словам — он несколько раз кивнул.

— Да! Это определённо плод вашего воображения. Скажем вот эта женщина, — с этими словами Кристенсон указал взглядом на дверной проём, где стояла Инна. К своему удивлению я обнаружил, что моей жены там не было.

Словно упреждая мой вопрос, доктор поспешил с объяснениями.

— Ещё на стадиях исследования феномена осознанного сновидения, следуя рекомендациям Кастанеды, я учился обретать контроль над своим телом, понимаете? Я имею в виду — осознанный контроль. Это была предпосылка к обретению контроля над всем происходящим. — доктор сделал здесь паузу, внимательно посмотрев на меня, словно оценивая, понимаю ли я, о чём он говорил — Когда мне это удалось, и я обрёл некоторую устойчивость в удержании сознания в узде сна, я приступил к самому интересному для меня — взаимодействию с другими объектами внутри самого сна, так сказать — с другими персонажами. Прежде всего мне хотелось завязать с ними непринуждённую беседу, чтобы заставить реагировать на те вербальные стимулы, которые я бы им сообщал. Понимаете?

Я прошагал к стоявшему рядом креслу, и едва не свалился в него, прижав ладони к лицу, мне вдруг захотелось растереть глаза, как ели бы я сбрасывал с них пелену наваждения.

— Это может казаться несколько сложным, — продолжал Кристенсон — но это чрезвычайно интересно! Видите ли, само сновидение — это продукт подсознания, то есть творение не зависящее от сознания и воли. Как только мы устанавливаем контроль над сновидением, наше сознание вытесняет подсознание, загоняя его обратно в своё укрытие, оставаясь наедине с тем, что коварный обитатель наших ментальных глуби подсознание я имею в виду, уже сотворило. Здесь встаёт интересный вопрос!

— Вы имеете в виду, — выдохнул я и решил, что ясности ради не лишним будет понять, что именно пытался сказать доктор — что при таком контакте происходит своего рода «конфликт» двух форм сознания?

Кристенсон обдумал мой вопрос, затем несколько раз кивнул, его выражение лица говорило о том, что ему импонировало моё «понимание» предмета.

— Всякий раз, когда я вступал в контакт с образами из сновидений, всё вокруг замирало, как то произошло на твоих глазах с образом твоей жены. Не удивляйся её исчезновению — это закономерно! Образы буквально растворяются в пространстве, и само окружающее пространство следует их примеру. Полагаю это связано с тем, что само подсознание уступает место сознанию, и продукты «подсознательного», за неимением питающей их основы — рассыпаются.

Я, как мне казалось, понимал, в общих чертах, о чём говорил доктор.

— И что происходит потом, когда всё, как вы говорите, растворяется?

Кристенсон состроил притворно-удивлённую мину.

— Ну затем, вы либо просыпаетесь, так как сон обрывается, выбрасывая вас обратно в реальность, ведь сознание берёт контроль над вашим телом, или, если вы сможете вновь заснуть — ваше подсознание выберется из укрытия и сотворить новое сновидение.

Слушая Кристенсона, я обнаруживал, что многое из того, что он говорил, было знакомо мне с практической стороны, так действительно случалось в моей жизни.

— Но мой случай, получается, какой-то особенный? — спросил я, заведомо зная ответ на свой вопрос.

— О да, — доктор закивал головой — ваш случай — особенный — не то слово! Олег, доктора пытались пробудить вас доступными им способами, всё оказалось тщетно. При этом, средства электро-энцефалографии фиксируют все характерные признаки нормального, глубокого сна. Это не может быть спонтанной реакцией, скажите, что случилось?

Этот вопрос на мгновение поставил меня в тупик. Я, конечно же, прекрасно помнил, что случилось, и при желании, мог рассказать Кристенсону в деталях, однако это лишь усугубляло гнетущее меня чувство отчаянья. Я продолжал цепляться за эти обломки моей, стремительно тонущей мечты.

— Я помню, как направился поздно вечером на прогулку, так, бесцельно побродить, освежить голову. Вскоре я вышел к берегу реки и пошёл вдоль него пока не увидел мост. До этого я никогда там не был. Мне показалось интересным осмотреться вблизи. Там было тихи и совершенно безлюдно.

Кристенсон глядел на меня молча, словно верифицируя мою историю на предмет правдоподобности.

— Я помню, что сознание моё словно потухло, и затем я уже очнулся в больнице. Там был мой отец, и Инна появилась. — дальше мне не было резона искажать правду, поскольку я успешно обратил все последующие события в правду для самого себя.

— Но разве вам не показалось странным, что Инна, извините за прямоту, была там, когда она… — доктор не нашёл подходящих слов, и я пришёл ему на помощь.

— Когда я понимал, что она умерла. Всё верно, так всё и было. Я сперва поверить не мог своим глазам, но это не могло быть видением. Мой отец, он тоже вёл себя, как ни в чём не бывало, всё выглядело так, как если бы это я располагал ложными воспоминаниями. Знаете, прийдя в себя в больничной койке, и увидев столь убедительные доказательства, легко убедиться в своём заблуждении.

— Вы хотите сказать, — теперь был черед Кристенсона прийти мне на помощь — что вы убедили себя, будто ваши воспоминания были ложными, а наблюдаемые вами события — правдой?

Опасаясь неверного истолкования, я позволил себе некоторое время обдумать услышанное, затем я всё же дал утвердительный ответ. Любезно предложенная доктором версия подходила мне, я принял её как щедро-преподнесённую «маску», за которой мог скрыть свой собственный самообман. Однако, судя по выражению лица Кристенсона, его не покидали липкие сомнения.

Я осмотрел комнату, обстановка, к которой я уже успел привыкнуть, теперь казалось столь чуждой. Словно уловив ход моих мыслей, Кристенсон сказал:

— Не переживайте за… неё. — он не решился назвать имя моей жены, для него это был всего-лишь образ, несуществующий плод моего воображения — Судя по всему, ваше подсознание старательно создаёт этот мир для вас, и образ вашей покойной супруги — не последний по значению компонент.

Моего взгляда, лишённого какой бы то ни было угрозы, оказалось достаточно, чтобы Кристенсон прекратил акцентировать внимание на неприятном для меня факте.

— Совсем скоро ваше подсознание восстановит приемлемую форму этого сновидения и вы сможете вновь… насладиться дарованным видением.

Я попытался выдавить из себя некое подобие улыбки, но очевидно получилось совсем неубедительно.

— Вы должны понимать, что долго так продолжаться не может. — поспешил заверить меня Кристенсон — Врачи не станут поддерживать вас на искусственном обеспечении. Вашему состоянию ничего не угрожает, с одной стороны. Однако, без парентерального питания вы начнёте увядать на глазах вашего отца.

Я представил себя, лежащим дома, в постели, старательно заправленной моей матерью. Моё тело медленно теряет свои жизненные силы. Сперва это напоминает похудение, которое постепенно приобретает черты анорексии, и вот, истончённая кожа, с характерным сероватым оттенком, плотно облегает все костные выступы, особенно рёберные дуги, поскольку грудная клетка ещё продолжается едва-заметно вздыматься в своей вялой экскурсии, сигнализируя о сохраняющемся дыхании. Затем — следующая метаморфоза, там, где костные выступы наиболее выражены — образуются пролежни, кожа вскрывается, обнажая костная поверхность выступает наружу, начиная контактировать с внешней средой. Родители, не сдерживая слёз, ухаживают за стремительно нагнаивающимися язвами, в бесплотных попытках замедлить наступление неизбежного. В конечном итоге — едва живой скелет отказывается дышать, наступает смерть… и несмотря на горесть утраты — мои родители, к собственному ужасу, испытывают хорошо-завуалированное облегчение.

Эта перспектива, которую моё сознание обрисовало в таких ярких тонах, могла оказаться достаточно ужасающей, чтобы обратить меня в бегство, но не бегство из «рая»

— Мне нужно время, — ответил я, сам не понимая, что говорю — я не могу сейчас…прекратить это…

— Время? На что? — недоумевал

— Вы что-то не договариваете, так ведь?

Я бросил беглый взгляд на доктора, он разумеется был прав, и я не питал иллюзий, будто бы мне удалось хоть что-то скрыть от него. Я не мог сказать ему, по ряду причин, но наверное самой главной был мой стыд, мои страх и стыд за то, какое малодушие я себе вдруг позволил. Теперь, когда мне были явлены ответы, я продолжал выбирать самообман, нежели — принять правду. Но что есть эта правда, для меня — потерявшего всякий интерес к той, настоящей жизни. Я прекрасно помнил свои ощущения там, среди миллионов людей, словно неосторожная искра, сорвавшаяся с костровища и взявшая курс в неизведанный мир холода. Судьба такой «искры» предрешена — она потухнет там, вдали от своего пламени.

Раз уж складывалось так, что «искре» моей жизни суждено было погаснуть, я счёл целесообразным провести остаток времени в том, что мне подарил тролль, как бы парадоксально это не звучало.

— Мне нужно остаться здесь, Кристенсон, поймите! — понятия не имею, зачем я взывал к этому человеку, наверно от того, что он был единственным существом, которое умудрилось познать оба моих «мира»

Кристенсон медленно встал с дивана, отведя взгляд в сторону. Он осмотрел комнату, в его взгляде угадывалась жалость, я лишь затруднялся сказать — что было её объектом.

— Я понимаю вас, Олег. Понимаю… — доктор тяжело вздохнул на последнем слове.

В этот момент мне вдруг захотелось прикоснуться к плечу моего гостя, чтобы так, издали и боязливо — ощутить материю реальности. Однако это выглядело бы неуместным жестом даже при той ситуации, в которой мы находились.

— Обещайте, что не расскажете об этом, — я обвёл взглядом пространство — не расскажете моему отцу!

Кристенсон, задержав взгляд на моем лице, поспешно кивнул.

— Разумеется, Олег. Это всё останется между нами. Никто об этом не узнает. Однако, я всё же попрошу вас попытаться быть благоразумным, и пожалуй…. осторожным!

Я кивнул доктору в ответ, а когда я присел на диван, я даже не посмотрел ему вслед. Кристенсон медленно, без единого звука, прошёл по коридору и вышел через парадную дверь. Я знал, что там, за дверью, начиналась всеобъемлющая пустота, и она словно поглотила доктора. На самом же деле, он удалился туда, где был мир, которому он принадлежал, и который стал мне столь ненавистен.

Опустошение, разраставшееся внутри меня в тот момент, нужно было остановить. Лучшим средством была новая надежда, она, как известно, латает дыры в самых безнадёжных «судёнышках веры, позволяя, со временем, штурмовать новые волны. В моём же случае имелась «роковая пробоина», пустившая под откос всё. Посему, я не видел никаких иных способов, кроме как вновь позволить себе уповать на иллюзии.

Столь тщательно созданный образ рушился с каждым мгновением, и я был там, в центре этого микроскопического «универса» Я поспешил откинуться на спинку дивана и сомкнуть веки. Так, позволив темноте поглотить себя, я ждал. Я ждал, что в какой-то момент я почувствую что-то, что подскажет мне — «момент пришёл», но этого не случилось. Вместо этого, я провалился в зыбучие пески сна.

Пробуждение пришло столь же внезапно, как и моё засыпание. Я лежал на диване в гостиной, свет был выключен, хотя мои глаза довольно быстро адаптировались к темноте и я мог с достаточной ясностью наблюдать объекты вокруг. Всё было на своих местах, более того, прислушавшись — я услышал как на кухне мерно отбивали секунды настенные часы, которые мы привезли с собой. Инна любила их ритм в те моменты, когда в воцарившейся тишине ей удавалось взяться за книгу.

« — Инна…» — подумал я, и в памяти тут же восстановилась цепь недавних событий.

Я встал с дивана и пошёл туда, где находилась наша спальня. На этом, непродолжительном пути, я оценивал состояние всего, что могло различить моё зрение. Не без облегчения я обнаружил, что всё выглядело в своём «первозданном» виде, и это означало, что моё подсознание восстановило едва не разрушившийся образ. Но впереди мне предстояло выяснить самую важную деталь.

Уже стоя у двери в спальню — я прислушался. С обратной стороны не доносилось ни звука. Я же ожидал услышать её мерное дыхание, но и этого не случилось.

Тогда, я осторожно потянул дверь на себя. Войдя в спальню, я с облегчением обнаружил, что на кровати спала Инна, укутавшись в тёплое одеяло. Она так любила укрываться — укутываясь в материю с головы до ног. Когда-то она мне рассказывала, будто эта её привычка — наследие давно-заложенных в ней чувств, словно бы она помнила, как в далёком младенчестве её мать пеленала её таким неумелым образом, и та успокаивалась в часы ночного беспокойства.

« — Но почему я не почувствовал её присутствия?» — задавшись этим вопросом, я тут же отмёл его, понимая, что это лишь ещё одна загадка, которой предстояло остаться без ответа.

Какое-то время я молча стоял и смотрел за тем, как она спала. Едва ли в мире было хоть что-то более притягательное для меня, что-то — дарующее больший покой и умиротворение, чем наблюдать за тем, как твоя любовь пребывает на вершине комфорта и безопасности.

Спустя какое-то время я осторожно прилёг рядом, соблюдая все возможные меры — только бы не разбудить её. Так, я еще какое-то время лежал неподвижно, пока не заснул, пытаясь даже этот процесс «синхронизировать» с ней.

— Эй, я не помню как ты пришёл! — такими были первые её слова по утру, и её лицо я видел перед собой.

— Я не мог иначе… — отозвался я, едва ли опасаясь, что слова мои могли выдать ей хоть что-то из событий минувшего вечера.

— Я думала, ты до утра там проспишь, на диване. — рассмеялась Инна — Ты пришёл так поздно и упал как подкошенный.

Я задумался над этими её словами.

— А ты что делала минувшим вечером? — спросил я, испытывая неподдельный интерес к тому, как моё подсознание выкрутится из этой ситуации.

Инна отвела взгляд в сторону, задумавшись. Это продолжалось совсем не долго, затем она вновь посмотрела на меня и ответила:

— Я когда с курсов вернулась, вспомнила, что ещё столько всего нужно было сделать по дому. Решила не откладывать в долгий ящик и занялась. Дело пошло быстро, но в конце концов, чувствовала себя как «загнанная лошадь» Я сама уснула, пока тебя ждала.

Я многозначительно кивнул, исторгнув какое-то междометие, удачно изображая понимание ситуации.

— Я думала ты расскажешь как твой день прошёл, но ты заснул «без задних ног» Я пошла в спальню и, можно сказать, последовала твоему примеру.

— Да, вполне себе здравый пример, правда ведь? — усмехнулся я и поцеловал её, она ответила мне с охотой и нежностью, следующие полчаса мой самовозведённый «рай» расцветал «садами Элизиума»

Покинув постель и принявшись за традиционные утренние процедуры, я практически полностью отделался от последствий недавнего вмешательства Кристенсона. Я даже убедил себя, что принятое мною решение — остаться здесь, в своём сне, было единственно-верным, ведь иллюзия счастья вновь обрела свою яркость, затмив и изгнав прочь тени «уродливой реальности»

Весь последующий день проходил так, как и все предыдущие — я его не помнил. Разумеется, я понимал логическую последовательность действия человека, подчинённого рутинному циклу жизни. Я понимал, что завершив свой завтрак, мне надлежало отправляться к пункту остановки корпоративного транспорта и я, очевидно, в компании таких же представителей становящегося среднего класса — отправлялся на работу. Но вот ничего этого моё подсознание уже не прорисовывало, наделяя меня лишь пониманием сюжета происходящего. Я делал шаг за порог и начинал двигаться туда, где находилась остановка автобуса, затем, в какой-то момент всё исчезало на долю секунды, чтобы я, осознавая факт прошедшего дня, вновь приближался к парадной двери.

Улыбка и объятие Инны, иногда — голоса детей, которые всё более эпизодически появлялись на моих глазах. С этими детьми не было никаких проблем. Появившись, они отыгрывали свою роль, в рамках общего контекста, и исчезали, якобы скрывшись в своих комнатах. Безусловно, какой-нибудь последователь идей Фрейда обнаружил бы здесь скрытое стремление запрятать проблему в «дальний угол», в моём же случае — моё подсознание ловко прятало все те аспекты «родительства», которые меня так пугали.

Вечерами, которые напоминали пребывание на сценической площадке, заставленной бутафорской мебелью, я пытался найти себе место, когда всё складывалось так, что внимание Инны мне не давалось. Мы никогда не ругались, и это уже само по себе могло вызвать подозрение, не знай я о природе моего существования в иллюзии. Однако, я не переставал испытывать тревогу всякий раз, когда по воле чьего-то сценария, я отказывался верить, что на то была воля моего подсознания, Инна исчезала. Моя жена, иллюзорные дети, все звуки имитирующие жизнь, исчезали, наполняя пространство тишиной. В один из таких эпизодов я постарался занять себя тем, что было доступно мне в моём одиночестве. Подойдя к книжной полке в гостиной, я обнаружил, что ни одно из моих движений, не провоцировало звука, как если бы я наблюдал за самим собой сквозь экран телевизора в «немом» режиме. С полки я наугад взял одну из книг, ориентируясь на название на переплёте. Ещё раньше я обнаружил, что объекты здесь, все как один, отражали мои воспоминания, из самых разных периодов моей жизни. Были книги, которые стояли на полке в моей комнате, ещё в те давние годы, когда я подростком жил с родителями. То здесь, то там я натыкался на предметы быта, облик которых не вписывался в интерьер своей «винтажностью», и приглядевшись, я понимал, что неким, непостижимым образом эти предметы были заброшены сюда моим подсознанием. Наверно глупо было пытаться искать разумный ответ — почему это так, но я не мог отделаться от этих вопросов и сомнений.

Книги, все как одна, снятые со своего насиженного места на книжной полке, внутри не имели текста, лишь пустые, белые страницы, как и моя жизнь — это было подделкой. Но я всякий раз находил в себе силы убеждаться, что каждый такой обман служил своего рода украшательством, дабы иллюзия моя обрастала этой незримой вуалью аутентичности. Я не мог себя обманывать лишь в том, что мне всё же хотелось заглянуть под эту вуаль, чтобы узнать, что таилось там, по другую сторону этого «рая»

— Олег! — голос Инны донёсся до меня, вырывая из задумчивости, сопряжённой с сонливостью, оба этих «коварных духа» витали в воздухе надо мной — Олег, кажется к тебе пришли.

Эта реплика, когда смысл её окончательно оформился в мысль, заставила меня молниеносно забыть о умиротворяющем уюте.

« — Кто бы это мог быть?» — подумал я, вставая с дивана, настороженно вслушиваясь, словно дикий зверь, уловивший признаки охотника.

Инна появилась на пороге гостиной — словно из неоткуда, она смотрела на меня и улыбалась своей очаровательной, отчасти таинственной улыбкой. Её взгляд коснулся моего сердца, в тот же момент, заставив встрепенуться этот, не знающий покоя, «мотор»

— Это господин Перельман, с твоей работы. — пояснила Инна, произнося каждое слово столь выразительно, как если бы появления совершенно незнакомого мне человека, представившегося фамилией известного во всём мире математика, означало для неё прибытие «долгожданного мессии» — Господин Перельман говорит, что вам есть что обсудить, и вопрос не терпит отлагательств!

Инна явно собиралась что-то добавить к своей тираде, пропетой в столь торжественной форме, но за её спиной, словно рождаясь из пустоты не прорисованного коридора, появился тролль. Это был тот самый монстр из-под моста, я не смог бы спутать его ни с чем иным, его облик, «чудовищность» которого отражалась в отсутствии всякой персонификации, словно материализовался из пустоты, наполняя собой моё сознание, заставляя всю остальную иллюзию дистанцироваться.

Я встал со своего места, это моё движение само по себе было наполнено нервозностью, однако Инна уже не видела этого, её образ застыл, как это уже было ранее, при визите Кристенсона.

— Что тебе нужно? — спросил я у тролля, тот смотрел на меня, и с каждым мгновением, под этим взглядом, сердце моё наполнялось холодным страхом.

— А ты не рад меня видеть, Олег. — ответил тролль, голос его звучал всё тем-же, лишённым выразительных черт, тоном — Ты, очевидно, позволил себе слишком глубоко увязнуть в этой иллюзии.

Тролль развёл руки и осмотрелся, словно пробуя пространство на ощупь.

— Здесь совсем неплохо, не так ли? И та, кого тебе так не хватало, тоже здесь. — тролль обернулся и посмотрел на образ Инны, лишённый движения, он словно слился с пространством. Он и был единым целым со всем этим иллюзорным миром.

— То, что сказал Кристенсон, это правда? — я сам не понимал, зачем я спрашивал, ответ был очевиден мне как никогда — Я вижу всё это по твоему наваждению, это игра моего подсознания, верно?

Тролль ничего не ответил, лишь пристально присмотрелся ко мне.

— Вы, люди, прожигая отпущенное вам время, вне зависимости от обстоятельств, продолжаете будоражить себя вопросами, которые даже для вас самих — не имеют существенного смысла. Я подарил тебе то, о чём ты потаённо мечтал, возводя все эти «замки из песка» своих фантазий. Теперь ты можешь наслаждаться своей мечтой, всецело отдаваться ей, покуда то, что питает твой мозг — ещё способно работать. Но нет, ты начинаешь бродить вокруг да около, слушать всяких умников, и надламывать столь деликатную структуру своей мечты.

Тролль знал, о чём говорил, ему было ведомо всё, что происходило со мной здесь, в иллюзии, и я уже не мог позволить себе и тени сомнений в лживом характере этого мира.

— Значит тот город, тот мир, который Кристенсон и я видели, это тоже была выдумка, или же это твоё наваждение?

Тролль не выказал какой-либо эмоции.

— Я всё равно не понимаю, как так получилось, что мы оба видели одно и тоже. — настаивал я — Если это всё дело твоих рук, то зачем ты всё это подстроил?

Тролль оскалился, очевидно, такой была его улыбка.

— Скажи, Олег, тебе хочется оставаться в этом мире, в этой, как ты её называешь, иллюзии, или же я могу позволить твоему видению погаснуть. Ты вернёшься обратно в свой мир, тебе потребуется какое-то время на восстановление, но потом океан повседневной серости, в котором ты едва не тонул, вновь примет тебя в свои объятия.

Мне больше всего хотелось закричать на тролля, он говорил так, будто это было какое-то предложение, но выбор здесь был без выбора.

— Что ты хочешь этим сказать? Ты хочешь отнять у меня это…?

Тролль сделал жест, призывая меня присесть на диван. Однако я не спешил соглашаться с этим его жестом, тогда монстр сам опустился на диван и мне ничего не оставалось кроме как последовать его примеру.

— Я не желаю отбирать у тебя это твое последнее прибежище, которое ты так полюбил. — отвечал тролль, умело демонстрируя любезность в своём голосе — Однако, было бы неправильно полагать, что я решил даровать тебе этот «минималистичный рай», не попросив взамен о услуге.

Моё сердце едва не оборвалось в этот момент. Я должен был полагать, что именно к этому всё и шло. Тролль вряд ли озаботился бы моими проблемами — не имея возможности получить что-нибудь взамен.

— Услуга? — переспросил я — Но что я могу для тебя сделать?

Тролль смотрел на меня, и его взгляд, словно нагретый на открытом огне, нож — проходил сквозь моё сознание, не встречая сколь бы то ни было существенной преграды.

— То, о чём я хочу тебя попросить, не потребует от тебя особых усилий. Если ты всё сделаешь правильно, то очень скоро вновь забудешь обо мне.

— Что это? — я не намеривался позволить его речам убаюкать мою настороженность.

— Завтра утром, когда ты покинешь этот прекрасный семейный очаг, образец семейного счастья, ты отправишься по улице, вдоль ряда домов из красного кирпича. Ты едва ли повстречаешь кого-то на пути, но если кто-то и покажется — не придавай тому значения. Тебе следует двигаться вдоль этой, одной единственной улицы. Периодически, вероятно, ты увидишь переулки, открывающиеся то тут, то там, и можешь даже почувствовать неосознанное желание свернуть с этого пути, этого делать нельзя.

— Почему? — изумился я, такая трогательная опека от тролля казалась более чем подозрительной — Что может ждать меня там?

Тролль пристально смотрел на меня, так, что в какое-то мгновение ко мне закралась мысль, будто бы монстр мог испытывать сомнения — был ли я тем, кому можно было доверить эту его просьбу.

— Я не рекомендую тебе проверять, искать ответ на этот вопрос. — ледяным тоном ответил тролль — То, что ты можешь там найти, может потерять тебя безвозвратно!

Я конечно не понял, что монстр имел в виду, но предпочитая не спорить, я нервно сглотнул, справляясь со спастическим комком в горле, и продолжил слушать.

— Олег, ты должен двигаться вдоль этой улицы до тех пор, пока среди абсолютно одинаковых домов, фасады которых украшены одинаковыми, аккуратно подстриженными деревьями, не явят тебе этакую «паршивую овцу» в стадии этого единообразия, это будет дом — отличающийся от всех остальных, на той улице.

Чуть помедлив, монстр добавил:

— То будет дом, который совершенно не вписывается в концепцию наблюдаемого вокруг, понимаешь?

Я кивнул, давая троллю понять, что значение его слов не были чужды моему пониманию. Пока он описывал мне мой предстоящий маршрут, пресловутые, однообразные дома буквально прорисовывались сквозь дымку тумана моей памяти. Сперва я подумал, что таким образом монстр разгонял «дымку забытья», но минутой позже в моём сердце поселилось сомнение — тролль мог с той же лёгкостью создавать новую иллюзию в моём сознании.

— В том доме нет ничего особого, Олег. Там живёт семья из трёх человек, супружеская пара, не очень молодая, и ребёнок, мальчуган лет одиннадцати.

Сам не зная почему, но при этих словах мне вдруг сделалось не по себе.

— Кто эти люди? — спросил я глядя на тролля, уставившись в его невыразительное, и от того особенно отталкивающее лицо.

— Они никто. — ответил монстр — Они никто для тебя, не значат ровным счётом ничего в твоей жизни. Тебе не стоит думать о них, как если бы они имели хоть какое-то значение в твоей жизни.

— Что я должен сделать? — я задал этот вопрос, подстёгиваемый сомнениями, мне вдруг стало любопытно узнать, чего же жаждал от меня тролль.

— Ты приблизишься к Алану, сыну этого семейства. Он один-единственный — кто сможет увидеть тебя. Ты заберёшь у мальчишки то, что позволяет ему существовать.

Я опешил от того, что услышал.

« — Что я мог забрать у одиннадцатилетнего мальчишки?» — такая мысль пронеслась у меня в голове.

— То, что даёт ему возможность оставаться в мирах иллюзий, Олег. Это всё не просто так. — тролль в очередной раз доказал правоту моего предположения о том, что он мог читать мысли.

— Почему ты сам не сделаешь это? Почему ты просишь меня?

Тролль, при этом вопросе, явно испытал сильное негодование.

— На то есть причины, Олег, поверь мне! — проговорил монстр угрожающе-шипящим голосом — Ты поймёшь, когда всё будет сделано.

Сказав это тролль в одно мгновение схватил меня за плечи, как это уже было тогда, при первой нашей встречи, его когтистые лапы погрузились в мою плоть, но на сей раз я не чувствовал пронизывающего тело холода. Перед взором моего сознания пронеслись образы, выстраиваясь в нечто напоминающее «киноряд», я видел то, что тролль доверял мне увидеть. Это был некий мужчина, молодой, одет в простую, ничем не примечательную одежду для прогулки, на момент происходящего, судя по всему, была осень, я заметил лужи вокруг и на короткий момент даже ощутил характерный аромат влажной, опавшей листвы. Мужчина стоял рядом с каменным мостом, но это было вовсе не то строение, где я повстречал тролля. Этот мост был совсем другим, примитивизм его конструкции компенсировался надёжностью и долговечностью, а то, как был выполнен этот мост — позволяло заключить, что строение было значительно старше моста в парке.

Мужчина стоял, словно вкопанный в землю столб, вытянувшись по струнке, вперившись взором в…меня! В следующий момент я понял, что наблюдения мои были воспоминаниями самого тролля, и неизвестный мужчина смотрел на него. Между ними состоялся какой-то разговор, содержание которого осталось сокрытым от меня, но я понял, что монстр проделал с несчастным нечто подобное, что он сделал со мной тогда, у моста, когда сознание моё стало жертвой его сомнительных манипуляций. Того непродолжительного времени, в течение которого я наблюдал за этой беседой, оказалось достаточно, чтобы в чертах внешности наблюдаемого мужчины, я узнал Кристенсона. Это был известный мне доктор Кристенсон, но значительно моложе, чем он есть сейчас. Тролль словно позволил мне увидеть крупицу своего собственного воспоминания из прошлого.

В следующий момент, отделённый от предшествующего киноряда короткой, яркой вспышкой, я уже видел интерьер дома, в котором царило скромное убранство и приятная атмосфера уюта. Там были мужчина и женщина, но тролль хотел показать мне нечто иное. Он провёл меня, а точнее — моё сознание, словно на невидимом поводке, вверх по узкой, неудобной лестнице, на второй этаж дома. Там, среди нескольких дверей, он безошибочно выбрал одну, окрашенную в белый цвет, за ней обитал еще один член незнакомого мне семейства. Это был мальчишка лет одинадцати или около того, с копной нечёсаных волос. Он сидел спиной к нам, за столом, увлечённо орудуя какими-то инструментами. Вокруг него, на полу, были разбросаны разные игрушки, из пластмассы и алюминия. Это были какие-то элементы конструктора, реплики инструментов, из специальных детских наборов, служащих тому — чтобы привить детям любовь к профессии.

— А не велик ли он для всего этого. — сказал я, словно понимая, что ни мальчуган, ни его родители внизу, не услышат меня.

— О да, Олег, ты прав, как никогда ранее. — интонация тролля выдала нотки некоего триумфа, как если бы он услышал от меня нечто, что хотел услышать — Не в его возрасте питать слабость к этому…

Мой взгляд, тем временем, оценил комнату, я обнаружил, что среди характерных предметов обихода, у ребёнка имелись и весьма необычные для его возраста предметы. Среди них были книги, толстые, в потёртых переплётах с отчасти выцветшими литерами заглавия. Я пригляделся, мой проводник позволил мен различить некоторые из фолиантов, это были труды по анатомии, нормальной и патологической физиологии.

— У мальчишки не по годам развитый интерес к естественным наукам. — нашёл я, что сказать по этому поводу.

— О да, Олег, его интерес развит не по годам! — сказав это, тролль явно приложил некоторое усилие, чтобы не усмехнуться, хотя этого никто бы и не услышал, кроме нас двоих.

Я какое-то время стоял там, позади этого мальчишки, который даже и не подозревал о моём присутствии. Складывалось впечатление, будто имей я свою материальную выраженность в тот момент, ребёнок всё равно не заметил бы меня, слишком далеки были наши сознания друг от друга.

Я подошёл поближе, так, чтобы стоя рядом с мальчишкой, увидеть его лицо, отчего-то мне стало любопытно, как выглядел этот маленький человек, с головой окунувшийся в одному ему известный мир.

Перед занятым своими трудами ребёнком лежала деревянная разделочная доска, заменившая юному натуралисту предметный столик, на доске лежал едва покрывшийся пухом раннего оперения птенец неизвестной мне породы птицы. Я никогда не разбирался в видах. Птенец едва трепыхался, но силы, очевидно, уже оставили его несуразное, маленькое тельце. Мальчишка, орудуя металлическим скальпелем с широким пером, уже отсёк птенцу обе лапки, из-за чего кровь разбрызгалась по разделочной доске, попала на стол и несколькими пульсирующими струйками, на самом издыхании своего импульса, угодила на светло-синюю футболку мальчишки, оставив два ярких пятна. Ребёнок, очевидно опасаясь последствий, пытался избавиться от этих улик своей «непосредственности» нашедшей выражение в столь «уродливых формах» Его усилия, тем не менее, обернулись крахом. То, что изначально было двумя пятнами брызг, теперь размазалось и хоть и стало тусклым, зато обрело значительную площадь. Это обстоятельство вызвало у мальчишки явное недовольство. Черты его детского лица, лишённого морщин и чрезмерной осмысленности во взгляде, в один момент приобрели совершенно уродливую гримасу — собравшись в единый пучок внезапно-пробудившегося гнева. Верхняя губа мальчика поднялась к носогубному треугольнику, обнажая кривые зубы, глаза сузились а на переносице образовались складки. Если бы его уши, при этом, приобрели остроконечную форму, то его легко можно было бы принять за мифического гоблина, покинувшего своё укрытие.

Эта гримаса, коренным образом меняющая впечатление о ребёнке, оставалась на своём месте совсем не долго. Считанные секунды я глядел на это создание, пока его мимические мышцы вновь не расслабились, возвращая лицу своё привычное выражение. Со столь характерной его образу детской непосредственностью, ребёнок принялся нарезать плоть, издыхающего под острием его скальпеля, птенца на доли. Процесс был начат с самых дистальных отделов, так, чтобы оставить себе задел для продвижения к центру. Возможно, ребёнок испытывал нездоровый интерес к тому, насколько организм подопытного создания способен адаптироваться к столь резкой и поспешной смене своей пропорциональности. Однако эксперимент юному натуралисту не удался, и вскоре, буквально несколько отсечённых долей от несформированных крыльев, птенец умер, замер на своём жертвенном алтаре. Мальчишка не предал этому значения, продолжая свою монотонную, но методичную работу по дроблению целого на части.

— Что, чёрт подери, он делает? — наконец спросил я у своего проводника.

Тролль стоял поодаль от меня и словно заворожённый, смотрел на мальчишку. Едва ли я ошибся тогда, предположив, что монстр находил некоторую отраду, наблюдая за тем, что делал этот юный живодёр, но мне по-прежнему было непонятно, зачем тролль показывал мне всё это и в чём заключалась моя роль.

— Ты придёшь сюда ночью, когда все они будут спать. — говорил тролль, когда мы оба обнаружили себя на берегу реки, в известном мне месте, вблизи моста — Я научу тебя как проникать в их сны. Ты сможешь осилить этот навык, хотя ты и человек.

— Проникать в их сны? — переспросил я, недоумевая от того, что только что услышал — Как? Зачем?

— У этого умения может быть много достойных применений. — ответил тролль, нарочито избегая конкретики — Для начала же, ты должен будешь проникнуть в сон мальчишки и забрать его сущность. Этому я тебя тоже научу…

Тролль вновь оказался рядом со мной, я никак не мог привыкнуть к этому предательскому испугу, возникающему каждый раз, когда между мной монстром оставалось довольно короткое расстояние. Он вновь коснулся меня своими когтистыми лапами, подобные клинкам — когти вошли в мою плоть не зная преграды. Когда тролль вновь был поодаль, стоял и смотрел на меня оценивающе, я ощутил как во мне появилось нечто такое — ранее неведомое, словно бы еще одно чувство стало мне доступно. Это было ощущение присутствия чего-то необычного в самом воздухе, я осмотрелся, полагаясь на более привычные органы чувств, но ничего не увидел.

— Не суетись, человек. — проговорил тролль — Тебе не привычно ощущать присутствие этого явления — сна.

— Сна? — я уставился на тролля — Как прикажешь это понимать?

Тролль вздохнул, демонстрируя своё отношение к степени моего невежества, которое, по моему мнению — в данной ситуации было вполне обосновано.

— То, что ты чувствуешь, это сны людей, которые стали для тебя словно прорехи в стене, через которые в твой скучный мир прорываются лучи света и порывы свежего воздуха. Давай, Олег, прекрати хандрить, вдохни полной грудью! Кто ещё из смертных удостаивался этого дара!

— Дара? Ты хочешь сказать, что подарил мне этот…навык? Но зачем? — я прекрасно понимал, что тролль действовал исключительно в своих интересах, посему мне становилось более чем не по себе от одной только мысли о «дарах» полученных от этого создания.

— У всего есть своя цена, здесь ты прав. Но тебе несказанно повезло. Условия, на которых ты получаешь мой дар — крайне щедры. Ты поможешь мне, взамен я научу тебя тому, что сделает твоё существование в этом мире иллюзий — неподдельным. Ты сможешь влиять на этот мир так, как тебе не было дано в твоей прежней жизни смертного.

Я задумался над каждой фразой, сказанной троллем, от этих слов веяло холодом, а внутри вновь рождалась тревога.

— Закрой глаза и постарайся почуять это! — едва ли не командным тоном сказал тролль — Ты привык полагаться на свои несчастные слух и обоняние, а теперь, постарайся раздвинуть эти границы, ты непременно почуешь этот зов.

«-Почуешь этот зов…» — мысли мои вторили словам тролля.

Я сделал как он сказал, сомкнув веки и позволив моему сознанию прикоснуться к букету из этих ощущений, привычные мне запахи, ароматы, сперва я отстранился от них, это было не так сложно, затем настала пора звуков. Поскольку вокруг царила тишина, сделать это оказалось ещё проще, а поскольку мои глаза были прикрыты, ничего не тревожило мой взор, однако, визуальные образы настойчиво цеплялись за сознание, не желая оставлять меня. Один за другим, я отметал прочь эти видения, некоторые из которых были детальными, другие — размытыми формами. Однако, в этой череде образов, самым последним и самым живым была она — Инна. Она стояла передо мной, в своём живом воплощении, и на её губах играла улыбка, та самая улыбка — которой она приветствовала меня всякий раз, когда мы встречались после периода проведённого поодаль друг от друга. Наконец, и она растворилась в темноте. Я продолжал ощущать явное присутствие какой-то силы, какой-то незримой материи, она не была ни звуком, ни запахом, не обладала ни единой чертой, которая помогла бы мне вывести её образ.

Когда я открыл глаза, я увидел, как в пространстве, в самых различных плоскостях, словно туман, висели парообразные вещества. Они были светло-белого цвета, и оттого ещё больше походили на туман, однако их форма напоминала тропы, пересекающие само пространство.

— Видишь? — спросил Тролль, проводя когтистой рукой по нескольким облачкам сразу — Это нити сна, каждая из них ведёт к тому, кто сейчас грезит. Следуя каждой отдельной нити, ты найдёшь сон человека, где бы тот не находился. А с моим даром, ты сможешь либо стать частью его видения, вмешиваясь в ход разыгрываемых там событий. Ты также сможешь забирать у этих людей их сущность, если конечно захочешь.

— Забирать сущность? — переспросил я — Но зачем? Зачем мне это нужно?

Тролль рассмеялся.

— Аппетит, как известно, приходит во время еды. То, что сейчас кажется тебе бесполезным, может оказаться весьма кстати впоследствии.

— Почему ты хочешь, чтобы я забрал сущность того мальчишки? Что с ним не так?

Тролль ухмыльнулся в ответ:

— А разве ты не видел, Олег? Разве я не показал тебе то, что в упор не замечают его родители?

Разумеется я понимал, о чём говорил тролль, но увиденное не позволяло мне понять, в чем заключался замысел монстра.

Мальчишка, судя по всему, был не в себе, говоря проще — больной, и недуг этот скрывается от глаз его родителей, или же они сами закрывают на него глаза.

— Верно! — подхватил ход моих мыслей тролль, в очередной раз демонстрируя свои способности читать мои мысли как открытую книгу — Ты верно рассуждаешь, Олег. И подумай еще о том, что будет с ним дальше, когда он подрастёт, станет зрелым, его нынешний, бесхитростный ум отточится, приобретая острые грани — что лезвие его скальпеля. Кто потом займёт место на его «разделочной доске»?

Я посмотрел на тролля, он выглядел самодовольным, едва ли не наслаждаясь ситуацией.

— Но как мы можем сейчас, заранее, судить о том, что может быть в будущем? — недоумевал я, всё больше понимая, к чему вёл тролль.

Пожав плечами, монстр сказал:

— Ты или сделаешь, как я прошу, или поплатишься за своё упрямство своим же, недавно обретённым счастьем!

Меня насторожили эти слова.

— Ты собираешься отнять у меня то, что даровал? — задав этот вопрос, я так и не дождался ответа от тролля. Вместо этого, монстр проводил взглядом одну из облачных троп, очевидно давая мне понять, что именно эта нить вела туда, куда он меня направлял.

— Знаешь, — заговорил наконец тролль — я дам тебе время подумать над всем, что ты увидел. Не долго, у тебя есть всего несколько дней, в той их мере, как они протекают в твоей персональной иллюзии, затем, или ты поможешь мне, или же я верну тебя туда, откуда ты пришёл, вернее даже сбежал, как побитый пёс. Там, очутившись в своей реальности, ты, прежде чем умереть, вдоволь насладишься муками совести, от которых я позволил тебе укрыться.

Словно сопровождая свои слова доказательством, тролль вызвал образ Инны, она возникла в нескольких шагах от меня, всё столь-же сияющая жизнью, с её бесконечно-тёплой улыбкой и несмываемым из памяти взглядом. Она стояла неподвижно, притянув к себе моё внимание, я невольно сделал несколько шагов по направлению к ней, когда она вдруг ожила.

— Олег, ты видел где-нибудь мою книгу? — спросила Инна, как ни в чём не бывало — Я, кажется оставила её где-то здесь, но никак не могу найти.

Инна огляделась по сторонам, и хотя мы находились на берегу реки, было очевидно, что она существовала совершенно в другой реальности.

— Может дети взяли, да опять закинули куда? — спросила Инна несколько задумчивым тоном — Мне кажется, пора бы приучить их уже оставлять вещи там, где они их нашли. Как считаешь?

Мне было больно смотреть на то, как она существовала в коконе вымышленной реальности, понимая, что и она сама была плодом моего воображения.

— Я… — начал я, запинаясь — я поговорю с ними… Обещаю.

Сам того не заметив, я сделал ещё один шаг к ней, и вот мы уже были в нашей уютной гостиной. Она смотрела на меня, я не мог отвести взгляда от её лица, ещё секунда-другая и её нежные, тонкие запястья сомкнулись вокруг моей шеи, заключая меня в объятия.

Я был один в гостиной, судя по всему это был утренний час, Инна оставалась в спальне, в пространстве царила тишина. Подождав немного у двери, я приоткрыл её, снаружи пространство прорисовалось однообразным пейзажем домов, лужаек, деревьев выстроившихся в аллею. Я стоял какое-то время на крыльце, прежде чем заставил себя закрыть глаза и сосредоточиться на том чувстве, которое стало мне доступно.

Это оказалось совсем не сложно. На этот раз я довольно легко разогнал прочь все остальные ощущения, расчистив дорогу для нитей сна. В пространстве вновь висела паутина из тумано-подобных дорожек. Осталось выбрать ту, которая нужна была мне. Я словно бы прислушивался к каждой, впитывая информацию в совершенно неизвестном мне ранее формате. Так, очень скоро, я нашёл ту нить, следуя которой я добрался до порога сна искомого мною человека.