Икар

Роман Воронов, 2023

Подъем на любую "вершину" состоит из 12 ступеней, 12 преодолений, 12 "апостолов", что должны, один за одним, войти в Путь идущего, дабы трансформировать его из Ищущего в Возносящегося.

Глава 4. Икар и четвертый апостол

Красно-коричневая бесформенная масса, стоило ему коснуться мягких, влажных ее боков, начинала дрожать, извиваться, изгибаться и даже, как казалось Гончару, стонать, но не сопротивляться, и ее податливое тело постепенно обретало форму; какой ей быть, он еще не знал, сейчас, в начале пути, рождалась только заготовка, объем, степень стройности и изящества. Мастеру требовалось время, чтобы решить, мысленно осязать и увидеть, где и как пойдет изгиб, каков будет радиус, задающий выпуклость, и сколько галтелей чудесным ожерельем украсят горлышко, нет-нет, конечно же, шею будущей вазы. Пальцы ремесленника слегка подрагивали, но тем не менее оставались сильными и требовательными, глина, вечная его любовь, превращалась тогда в безропотную наложницу и позволяла, позволяла, позволяла, а он не спрашивал и делал с ней все, что хотел.

Попади в раннем детстве ему в руки музыкальный инструмент, наверняка нынешний гончар стал бы великим музыкантом; длинные, тонкие и невероятно цепкие пальцы способны были с легкостью освоить любой струнный, и приструнить всякий клавишный инструмент. Но мальчику суждено было родиться в семье гончара, и судьба ждала его возле печи и за кругом, в окружении мешков, заполненных глиной. Однако внутренняя тяга к музыке и врожденный слух не оставляли мастера ни на секунду, за работой он постоянно мурлыкал под нос, иногда завывая оперной дивой или срываясь на визгливый фальцет субтильного юноши-идола, и тогда заготовка под неловким движением ломала стройный позвоночник, вмиг возвращаясь в бесформенное ничто.

Едва Гончар в это дождливое, неласковое утро принялся замешивать розовую глину, одновременно соображая, во что превратить хлюпающую под руками массу (заказов давненько не поступало), как дверь мастерской скрипнула и внутрь опасливо протиснулся молодой человек приятной, по мнению хозяина, внешности.

— Здравствуйте, — сказал он негромко. — Я Икар.

Гончар приветливо кивнул в ответ, старательно пытаясь припомнить этого заказчика, незнакомого ему на лицо.

— Ты что-то хотел? — наконец уступил мастер своей никудышней памяти после долгой паузы. Гость, с секунду помявшись у порога, ответил:

— Да, идем со мной к Солнцу.

Глаза у Гончара удивленно округлились. Несомненно, он был о себе высокого мнения, гончарный круг, говаривал хозяин мастерской в кругу старых дружков за кружкой темного пива, подобен Вселенной, ибо, когда раскручиваю его, запускаю ход Времени. Собутыльники хохотали и кричали на все заведение:

— Уж не возомнил ли ты себя Создателем?

На что раскрасневшийся от возмущения или спиртного гончар возражал:

— В некоторой степени, господа, ведь из подручной глины создаю проявленную форму мира.

Товарищи по столику переходили на откровенный гогот, да так, что вышибалы выводили компанию наружу, но при этом все были довольны.

— Там имеется жар для обжига, — профессиональным языком начал мастер, — и не понадобится печь, но вряд ли на Солнце найдется глина. Да и чаши, вазы, горшки и кувшины, все то, что делаю я, предназначается для хранения воды, которая уж точно на Солнце в дефиците.

Он, довольный собой, покрутил густые усы, поглядывая на посетителя — что, мол, скажешь.

Икар не растерялся:

— Рыбак тоже сетовал на ее отсутствие, но как знать, возможно, Солнце — это один огромный океан Света.

— Океан огня, но не воды, — коротко заметил Гончар, примериваясь, какое количество глины взять на круг.

Молодой человек не собирался сдаваться:

— Быть может, земной мастер, ваявший творения из глины, сподобится, обернувшись Солнечным Гончаром, на создание амфор, хранящих пылающую жидкость.

Гончар со все возрастающим изумлением уставился на гостя:

— То есть, удерживать плазму? Нет, Икар, Бог вылепил Человека из глины, чтобы Человек попробовал создать что-то из нее же. Если и есть на Солнце гончар, то Бог сотворил его из Света.

Икар лучезарно улыбнулся:

— А не думал ли ты, что мы все из света, только для земного существования облеплены глиной, и по прибытии на Солнце нужно просто снять ненужные одежды.

Гончар встал из-за круга и, подойдя к полке с утварью, взял в руки изящной формы кувшин:

— Как думаешь, Икар, потребуется ли посреди океана эта вещица для воды, когда кругом одна вода? Ты зовешь меня в Океан Света делать амфоры для Света, но кто из обитателей Солнца пожелает удерживать Солнце взаперти?

Гончар поставил кувшин на место, но снял стоящую по соседству миску и предложил Икару зачерпнуть ею воздух, чтобы потом как-нибудь вдохнуть из нее:

— Это бессмысленная ноша, обременение, оковы, возможно, прекрасные, но ненужные, как и ваяющий их Солнечный Гончар.

— Амфора — это аллегория, — Икар пошарил взглядом по полкам, хранящим многочисленные изделия мастера. — Там ты сможешь создавать любые, самые смелые и неожиданные формы, ведь в твоих руках будет не глина, а солнечная материя.

— Мой друг, — Гончар снова вернулся к своему рабочему месту, — Солнце мне представляется как пространство, не обремененное лишними формами, кроме единой сферы, излучающей Свет. Это место Свободы, а оно не требует улучшений, ибо совершенно. Свобода прекрасна сама по себе, в своей простоте и отказе от излишеств в искривлении или намеренном заполнении самое себя, как пространства. Небо радует глаз, когда оно исполнено исключительно синевой, всякое, даже не великое облако или намек на тучу, уже навевают тревогу и грусть или, как минимум, вызывают беспокойство.

Полагаю, в солнечных жилищах нет даже солнечной мебели, чтобы выставить на ней солнечные вазы.

Икар воспринял логику отказа мастера, но тем не менее имел в запасе еще аргументы:

— Бог создал мир чистым, ибо безупречно чист сам, но дал Человеку свободу заполнять его собственными творениями.

— За сим я здесь, — резко ответил Гончар и принялся разминать слегка подсохшую за время полемики глину.

— Но почему ты не хочешь перенести эту парадигму на Солнце, — отчаянно воскликнул Икар, — и заполнить солнечный мир своими произведениями?

Мастер, не прерывая размягчения материала, с улыбкой обратился к упорствующему путешественнику в никуда:

— Возможно, именно из-за таких идей и появляются пятна на Солнце. Не станет ли Солнце хуже греть и меньше светить, когда солнечные гончары начнут захламлять его своими горшками?

Икар покачал головой:

— Но ведь и твои чаши люди могут наполнять ядом, ответственен ли творец за судьбу своего творения? Кузнец одинаково добротно подковывает и крестьянскую кобылу, и боевого коня.

— На то Бог и поделил воду на Живую и Мертвую, — усмехнулся Гончар, — чтобы наливающий ту или другую брал на себя ответственность, а куда наливать, я обеспечу. И не забывай, мой юный друг, как я ограничен в творчестве, сколь ни искусны мои пальцы, но если заготовка не вертится, да и когда круг исправен, я «зажат» в творчестве несколькими движениями и могу создавать только фигуры вращения, ровно так же я ограничен и в возможности отслеживать использование «чад» моих, ну прямо как родитель, сказавший все, что хотел, и выпустивший «птенца из гнезда».

Икар немного помолчал, переваривая услышанное, а затем предположил:

— Быть может, степеней творчества на Солнце больше и иначе осознаются последствия трудов своих?

— Да знаешь ли ты, мальчишка, — неожиданно взорвался мастер, с силой шваркнув розовый ком на гончарный круг, — как усмиряется огонь такой силы, что есть на Солнце? Нет? А тебе стоило бы поинтересоваться, ибо крылья, коими собираешься воспользоваться для своего романтического путешествия, должны уметь выдерживать испепеляющий жар.

— И как же усмиряют Солнце? — как можно спокойнее произнес Икар, приглушая таким образом пыл Гончара.

— Плазму удерживают магнитным полем, — нравоучительным тоном ответил мастер, — это известно каждому земному гончару.

Икар, выслушав, сложил руки на груди и парировал:

— Речь, в общем-то, не обо мне, если решишь отправиться со мной, вопрос крыльев я решу.

Гончар тяжело вздохнул:

— И хотел бы я поверить тебе, но не верится, слишком долго работаю я с глиной, самым земным материалом. Через руки, чувствующие ее тепло и холод, влажность и сухость, пластичность и зернистость, связан я с планетой, крепко-накрепко. Слова твои не будоражат воображение человека, ограниченного сознанием цилиндрических форм. Нет для тебя более ненадежного спутника, чем я, смотрящий вечно под ноги в поисках идеальной глины.

Икар понимающе покачал головой:

— В память о нашей встрече прими от меня зерно и рыбу.

Молодой человек положил на гончарный круг свои дары.

— И как мне читать эти символы? — тихо проговорил догадливый Гончар, человек, проживший жизнь и напитавшийся от нее мудрости.

Икар улыбнулся:

— Ты решил, что я бросил красивую приманку про Солнце, это зернышко, и не проглотил ее вместе с крючком, а я, на самом деле, давал тебе Зерно Истины, но в страхе неверия ты не испробовал его.

Гончар, вытерев тряпицей пальцы от высыхающей глины, взял зерно и спросил:

— А рыба?

Но мастерская уже погрузилась в тишину.