«Ненужный» Храм

Роман Воронов, 2022

– Почему редко приходишь в Храм ко Мне? – спросил Господь у крестьянина. – Некогда мне,– ответил тот. – Я все время в поле добываю хлеб насущный. Тот же вопрос задал Господь торговцу, и ответом Ему было возмущение последнего: – Как оставить лавку без присмотра? Кругом одни воры. Обратился тогда Господь к калеке, что милостыню просит. – Вот ты, сирый, рядом с храмом каждый день, а никогда не заходишь. – Помилуй, Господь-батюшка, ведь подают у входа, а внутри сами просят. Смилостивился под человеками Господь и поместил Храм в сердце каждому, дабы не ходить в Него, но быть Им. И стал тогда Храм… совсем ненужным.

«Ненужный» Храм

Дитя человеческое рождается в крике

Мысль Божественная — в тишине.

Мы бредем друг за другом, понурив головы, опустив плечи, с мрачными лицами и дрожащими коленями, распухшие, кто от вечного голода, кто от сиюминутного изобилия, босые даже в обуви, слепцы при здоровых очах, и только нарушает гнетущую тишину чавканье под нашими ногами размокшей от слез земли, а впереди — ряженые с хоругвями в дыму качающихся кадил и песнопений оставшейся веры уже повернули за угол Храма, втягивая людской «хвост» в грядущую неизвестность, во Имя Господа нашего, Иисуса. Те же, кто стоит у восточной стены, видят нас, идущих с запада, уже не с хоругвями, но с копиями, да не в дыму кадил, а в чаду пожарищ, что оставили за спинами своими, прикрытыми латами и остроглазыми лучниками, не знающими промаха и не ведающими пощады ни для чужих, ни для своих, с крестами на знаменах и боевыми воплями, конечно же, во Имя Господа нашего, Иисуса. Разорив и уничтожив все на своем пути, а тех, кто остался жив, прихватив с собой, завершаем крестный ход (или крестовый поход) при Храме у главного входа с победными речами и обоюдным лобзанием.

Таков наш мир, с четырьмя сторонами света, таков наш Храм, о четырех углах. Мы покидаем его до следующего хода, но на ступенях остались четверо. Первый, согбенный, но жилистый обладатель крепких, натруженных рук и житейской мудрости, имя которому Пахарь, восклицает, глядя на расходящихся:

— Но ветров-то не четыре, помимо южного и северного есть и северо-западный и, например, юго-восточный, а стало быть, еще четыре стороны у света. — И он «сносит» углы Храма и «достраивает» недостающие стены. — Восьмиугольным Дом наш должен быть, — кричит он уже в пустоту, все разошлись.

— Тысяча чертей тебе в глотку! — хрипло обрывает Пахаря, закашлявшись от крепкого табака и опомнившись (все-таки у стен Храма), перекрестясь на образа, старый Лоцман, рыжебородый морской волк, раскачивающий свою грузную тушу даже на твердой земле, видимо, скучая по привычной стихии. — Как тебе, земляная коряга, зюйд-зюйд-вест или, к примеру, норд-норд-ост. «Руби» стены, их должно быть шестнадцать, коли мы начали считать ветра, или не видать мне больше черного тумана у мыса Горн.

— Друзья, — примирительно разводит спорщиков облаченный в белую тунику Архимед, — ваша полемика есть «квадратура круга», я посвятил этому вопросу…

— Вот именно, — прерывает его сам Лукавый, элегантный, стройный, привлекательный и…черный, во всех отношениях.

— Вот именно, круг, — повторяет он. — Никаких ограничений свобод, никаких сторон, форма Храма, Дома Господня — только круглые стены, идеальная гармония.

Двери Храма распахиваются, и площадка озаряется невыносимо ярким светом. Голос, идущий изнутри, но звучащий повсюду, провозглашает: — Храму, до тех пор, пока он нужен Человеку как место прийти ко Мне и заговорить со Мной, быть о двенадцати стенах. Аминь.

Зодчий забил в усыпанную блестящими ягодами утренней росы землю четвертый колышек и начал прилаживать пеньковый шнур, чтобы проверить диагонали. Еще рано, подмастерья появятся позже, когда солнце целиком оторвется от верхушек елей, пока же его румяная физиономия пряталась за вуалью массивных лап, многочисленными иголками впившихся в робкие лучи, не отпуская светило от себя, отчего свет Божий падал на мир искривленными, неровными пятнами.

Закрепив пеньку на западном маяке, Зодчий потянул ее к восточному колышку. Легкий туман, присевший к самой земле, разлетался от его поступи клоками причудливых форм, и мастер, увлекшись определением степени схожести того или иного облачка с человеком или животным, не заметил сразу, что березовый обрубок, его конечная цель, был занят. Слетевшая с него шапка, здорово смахивающая на рыбу с двумя хвостами (может, такая и водится где), обнажила оседлавшего со всеми удобствами маячок…ангела.

— Фу ты, привиделось, — выдохнул Зодчий и потер глаза.

— Испугался, а не перекрестился, — спокойно поприветствовал его Ангел.

— И что это значит? — ошарашенно спросил Зодчий, выронив из рук пеньку.

— Значит — перед тобой Силы Света, и пугаться нечего, — Ангел, светящееся создание размером со скворца, поклонился собеседнику. — Почему кольев четыре?

Зодчий, не покинувший состояния крайнего изумления, присел на корточки: — Так велит канон: четыре стены — четыре Евангелия от апостолов.

— Ангел усмехнулся: — Колья-то не осиновые?

— Береза, — быстро ответил мастер и оторвал от маяка кусочек бересты. — А почему осина?

— Потому что осиной обычно прибивают насмерть, — Ангел покачал головой. — В данном случае — Истину.

— Да в чем же она, небесное создание? — Зодчий на этот момент приступал к возведению своего третьего по счету Храма и, казалось, изучил все приемы и ограничения, предписываемые при строительстве Домов Господних, что освещались потом молитвами и окроплялись святою водой. Нарушь он хоть раз пропорции или размеры, «сломай» радиус или допусти несоосность, на том же месте и потерял бы заказы, репутацию и повязку мастера вместе с головой. Но он здесь, на высоком изумрудном холме, опоясанном быстрой сияющей речкой, под куполом утреннего, чистейшего неба и готов к сотворению нового Храма.

Пока Зодчий «взвешивал» свои сомнения на предмет профпригодности, Ангел подрос до размеров крупной вороны.

— Сколько апостолов у Христа? — ответил он вопросом на вопрос.

— Известно, двенадцать, — не раздумывая сказал мастер, снова потирая глаза от удивления.

— Так почто обижаешь остальных, подпирая спины только четверым? — светящаяся «ворона» попрыгала на колышке, разминая ноги.

— Но Евангелий всего четыре, — оправдываясь, пролепетал Зодчий.

— Каждый апостол написал свою Книгу, — непререкаемым тоном возразил Ангел. — Живого Христа видели двенадцать учеников, и всяк записал свою историю Учителя, это двенадцать взглядов на Бога.

— Но мы знаем только четыре, — Зодчий более спокойно наблюдал на удивительную метаморфозу светящегося существа, принявшего размеры большой собаки.

— Четыре людям, четыре ангелам и четыре Богу, — нравоучительно произнес Ангел, продолжая расти, от чего Зодчему пришлось подняться с корточек на ноги.

— Зачем так… сложно? — мастер помял затекшие колени.

— Поровну между Отцом, Сыном, вернее Сынами, — Ангел кивнул на мастера, — и Духом Святым, — при этом он склонил голову, явно намекая на ангельское сообщество.

— Невероятно, — прошептал Зодчий, уже глядя прямо в глаза вытянувшегося до человеческого роста крылатого собеседника. — Скажи, они отличаются друг от друга?

Ангел кивнул головой. Солнце, частично избавившись от когтистых еловых лап, осветило холм, разогнав заодно вместе с остатками тумана прочие тени сомнений. Мастер поднял упавшую пеньку и зацепил за колышек.

— Чтоб не потерялся, — оправдываясь, сказал он Ангелу, который непостижимым образом умещался при своих габаритах на небольшом березовом пятачке.

Ангел снова кивнул головой: — Ты ведь хочешь спросить, ЧЕМ они отличаются?

— Да, — Зодчий вытер мокрые от росы руки о рубаху.

— Четыре Евангелия для ангелов описывают пребывание Христа в пустыне, все сорок дней, день за днем. Каждый апостол подробнейшим образом изложил житие Иисуса за десятидневный период, один за другим, но не томление и страдания телесные, а работу души в пустынях тонкого плана.

— Откуда же ученики прознали о том? — возбужденно спросил Зодчий, начиная догадываться об ущербности замысла Храма в четыре стены.

— Учитель сам поведал им на тайной вечере, передав рассказ свой не беседой словесной, но мысленно направляя все в уши Хранителей апостолов, ибо только им ведом ангельский язык.

Крылатый собеседник мастера, залитый солнечным светом, тем не менее сиял еще ярче.

— Это непостижимо, — едва слышно пролепетал Зодчий.

— Еще более непостижимы четыре Евангелия для Бога, — Ангел почтительно расправил крылья. — Они описывают последние часы Сына Божьего на земле, его путь на Голгофу, ту ношу, что возложил на себя Спаситель как Дух. Та четверка апостолов, что удостоилась такой чести, приняла эту весть во сне, в качестве откровения, знания, которых невозможно познать. Ученики, бессознательно приняв этот дар от Христа, передали его Богу, также во сне, в момент между Распятием и Воскресением.

Ангел сложил крылья и на глазах его, всего на миг, проступили слезы.

— Значит, стен в Храме должно быть двенадцать, — уверенно сказал Зодчий.

Внизу, у подножия холма, послышались торопливые шаги и приглушенный разговор. Ангел, перестав сиять, начал уменьшаться обратно в «ворону», становясь прозрачным.

Мастер обернулся на голоса подмастерьев и крикнул: — Братцы, нарубите еще колышков.

— Сколько? — отозвались снизу.

— Восемь, — Зодчий, для верности растопырив пальцы обеих рук, показал нужное количество.

Работники развернулись к лесу, Ангел вновь «просветлел», но сжался до размеров бабочки.

— Скажи, — обратился мастер к Ангелу, — стены должны быть равными, мне разбивать одинаковые углы?

«Небесная бабочка» заулыбалась: — Земному храму — земные стены, небесам — небесные, а Богу — божественные.

Зодчий догадался: — Храм — пирамида из трех слоев, каждый отражает свои Евангелия.

— Прекрасный ученик, — подтвердил Ангел.

— Мне просто нужно уменьшить сечение каждого последующего куба?

— Они равноправны и равноценны, — ответил светлячок.

— Но тогда стены всех храмин совпадут и образуют башню, — Зодчий непонимающе поскреб натруженной рукой затылок.

— Ты представил себе идеальный Храм, прямой Путь Домой, но человек не может сделать такого, пока не может, — с некоторой печалью в голосе произнес Ангел.

— Но почему? — удивился мастер.

— Стороны света, а значит и восходы «солнц», в трех мирах не совпадают. Храмовая пирамида будет из смещенных слоев. Человеки строят стены, ориентированные по-своему, ангелы — по-иному, а Господь Бог — истинно. Между человеком и ангелом — душевный сдвиг, между ангелом и Богом — сдвиг Духа. Очищение души стирает границы между миром плотным и тонким (выравнивает стены), очищение духа — приводит к Богу.

— Мастер, нарубили на всякий случай десяток, — раздался голос за спиной.

Ангел-бабочка, взмахнув бесцветными крыльями, растворился в воздухе. Трое балбесов, подпоясанные топорами и молотками, с неумытыми, но выспавшимися рожами, предстали перед Зодчим.

— Вот, — на землю грохнулись березовые колья. — Куда бить-то?

Мастер озадаченно обернулся: на траве, там, куда упали недавно слезы Ангела, проросли и распустились два необычно ярких бело-желтых цветка.

— Бейте сюда, — уверенно скомандовал Зодчий и указал точное место.