Живые мишени

Роман Всеволодов, 2017

Роман «Живые мишени» рассказывает о последних днях жизни Николая Второго и его семьи. Опираясь на многочисленные документальные свидетельства, автор предлагает собственную версию одной из самых трагических страниц российской истории. В книге нет ни одного выдуманного персонажа, каждый из них предстает во всем многообразии и противоречивости своего характера. Автор подкрепляет собственную версию происходивших событий текстами официальных документов, писем, стенограмм, обильно цитируемых на страницах книги. Но роман можно назвать и одой юности – хрупкой, уязвимой, пылкой, беззаветной, бесстрашной и восторженной. Главное внимание писателя сосредоточено на образах невинно убиенных дочерей Николая Второго, до последних дней сохранивших чистоту своих помыслов и силу дочерней любви.

Глава седьмая

Маша пыталась лаской заговорить боль и страх младшего брата.

— Ну, Лёшенька, солнышко наше, пожалуйста, прошу тебя, успокойся.

— Но ведь она обещала не оставлять меня, не уезжать никуда. Она меня обманула, да? Она обманула меня!

— Нет, пожалуйста, хороший мой, пойми, что мама не виновата, она должна быть с отцом, поддержать его, у него сейчас особенно трудное время, может неизвестно что случиться, маме необходимо с папой поехать. С тобой будут сестры, дядя Пьер.

— Сестры? А ты? Ты тоже уезжаешь?

— Да, Лёшенька. Знаешь, у меня такое чувство, что обязательно нужно ехать. Обещаю тебе, что все-все сделаю, чтобы с мамой и папой ничего не случилось и чтобы мы все как можно скорее оказались вместе. Не знаю еще, правда, как именно это сделаю, но буду очень стараться, буду думать только об этом каждую минуту, секундочку каждую. Все еще будет очень-очень хорошо, правда-правда, мой хороший. Будет здорово. Как раньше.

— И мы опять будем свободны?

— Да. Обязательно. Но, Лёша, главная свобода — это быть с тем, кого ты любишь. Пока мы все вместе, мы свободны.

— Вот! — уже начинал злиться на эти утешения мальчик, — сама говоришь! Быть с теми, кого любишь. Завтра уже ни мамы, ни папы, ни тебя рядом не будет. А я… они ведь знают… все знают… мама знает… что мне очень плохо, что я могу умереть. Получается, ей все равно, что я могу умереть.

— Нет, — строго оборвала его сестра, — не говори ерунды. Ты ведь прекрасно представляешь, насколько это не так. И как мама тебя любит.

— Она целый день сегодня ко мне не заходит! Сама уезжает, и не зашла ни разу!

— Она… она боится.

— Чего боится?..

— Что со своими чувствами не справится. Тебя увидит, и сердце не выдержит. Думаешь, ей легко тебя оставлять? Она сегодня целый день в слезах провела. Ей страшно уезжать. И… она сил не может в себе найти сказать тебе, что ей нужно это сделать.

— Почему так… Пусть бы сама объяснила, не обманывала бы! Разве я не понял бы! А так… так как будто я чужой ей.

— Нет. Никто тебе здесь не чужой. И ведь с тобой сестры будут, они ведь остаются.

— Сестры… лучше бы ты осталась, а Настя уехала. Она плохая.

— Зачем ты так говоришь?

— Я бы даже подрался с ней, будь она мальчишкой.

— Из-за чего?

— Вот вы все письма подписываете одним общим именем ОТМА, Ольга, Татьяна, Мария… И я сказал, что последняя буква — это я, Алексей. А она говорит, что это она — Анастасия. Она сказала, что я еще маленький… подожди… почему ты так смотришь? ОТМА — это действительно Анастасия, без Алексея?!

— Успокойся, успокойся, пожалуйста. Тебе же нельзя нервничать. Это обострит болезнь. «А» — это и Анастасия, и Алексей — все вместе.

— Нет! Ты тоже мне лжешь! Все вокруг меня обманывают! Ну и пожалуйста! Подписывайте что угодно своим именем, не надо думать обо мне, меня скоро вообще, наверное, не будет. Я умру… умру… умру… — и мальчик забился в такой сильной, отчаянной истерике, что мать его, шедшая с твердым намерением все объяснить, утешить, приласкать, заслышав у двери эти вырывающие душу слезы, остановилась, разом потеряла всякую уверенность и обреченно пошла прочь. Понимая, что просто не выдержит, если увидит сына.