Найти и обезглавить! Головы на копьях. Том 2

Роман Глушков

Продолжение жестокого дарк-фэнтезийного боевика о похождениях вояки-кригарийца Баррелия ван Бьера и его приятеля Шона. Золотая война, что началась после разграбления банков Вейсарии, идет в самом разгаре. Легионы эфимского тетрарха Вальтара Третьего бьются с армией короля южан Георгиуса Солнечного, а у северной границы Эфима уже точат мечи готовые ударить в спину Вальтару островитяне. Отстав от своего отступающего легиона, Баррелий и Шон затесываются в отряд эфимских наемников, что выполняют секретную миссию в тылу армии южан. Однако не все так просто, как выглядит на первый взгляд. И как бы ван Бьеру и Шону не пришлось горько пожалеть о том, что они участвуют в этом кровавом рейде…

Глава 1

Начало войны между Эфимом и Промонторией — Золотой войны, как ее вскорости назовут, — застала нас в Фирбуре — вейсарской горной деревушке, где Баррелий сошелся в бою с изменником-кригарийцем по прозвищу Чернее Ночи, и где тот сломал ему ногу. Что стало затем с самим Чернее Ночи, я, пожалуй, скромно умолчу. Скажу лишь, что беспокоиться о нем у нас отпала нужда. А вот покалеченная нога ван Бьера вызывала опасения, и ее требовалось срочно спасать. Что и было доверено фирбурской знахарке. Не слишком толковой, зато собаку съевшей на переломах — самой распространенной травме горцев всего мира.

Красные щиты легиона «Вентум» заполонили Фирбур спустя две недели после этого. Тогда, когда армии тетрарха Эфима Вальтара Третьего и короля Промонтории Григориуса Солнечного уже бились под Кернфортом и другими вейсарскими городами. Само собой, до генерала Малария Брасса быстро дошли слухи о находящемся в деревне, раненом кригарийце. Брасс даже не поленился сам наведаться к отлеживающемуся у знахарки ван Бьеру, где у них состоялась доверительная беседа за закрытыми дверьми. Хотя мне ее результат был известен заранее, поскольку Баррелий ожидал этого разговора и знал, чем он закончится.

Ввязавшемуся в большую войну Вальтару Третьему был нужен кригариец и его меч. А монах культа древней богини войны Кригарии не мог не принять участие в столь эпохальном событии. Не мог, пусть даже культ Кригарии давно умер, а ее последние адепты превратились по сути в обычных наемников. Которые считали себя вправе выбирать сторону, на какой им воевать. Вот только сегодня у ван Бьера не было выбора. И не потому, что эфимцы добрались до него раньше. Просто в недавней войне, что шла в Промонтории, и где ему довелось участвовать, он крепко набедокурил. И с тех пор опасался, что Григориус Солнечный не простит ему этого, даже предложи ему Баррелий сегодня свои услуги.

Досадно, конечно, что в Фирбуре эфимцам достался покалеченный кригариец, не способный выйти на поле боя. По крайней мере, до весны. Но генерал Брасс был рад и такому неполноценному подарку. После объявления войны в легион призвали много новобранцев, которым требовалась ускоренная боевая подготовка. И никто не преподал бы им ее лучше, чем кригарийский наставник.

Ну а Баррелию, который не желал до конца своих дней остаться хромоногим, позарез требовалась помощь хирургов легиона. На фирбурскую знахарку, как на костоправа, особой надежды не было. Она худо-бедно соединила кости и не допустила гангрены. Но чтобы эти кости затем правильно срослись, монаху был необходим более опытный врачеватель. Такой, какими славилась эфимская армия, чьи лекари уже не раз ставили кригарийца на ноги.

В общем, Маларий и ван Бьер ударили по рукам, и последний примкнул к «Вентуму». Прихватив, разумеется, с собой и меня, ибо что еще ему оставалось? После того, как он спас меня в Дорхейвене от убийц и взял на себя ответственность за мою жизнь, ему приходилось терпеть мое общество, хотя я честно старался не ему не докучать и во всем ему помогать.

Следующие несколько месяцев стали для меня новым испытанием на прочность. Или, если хотите, очередным этапом школы моей жизни. Жизни, которая швырнула меня из дворцовой роскоши в грязь, хорошенько по мне потопталась и, сбив с меня спесь, решила и дальше не давать мне передышки. За что она на меня ополчилась, я понятия не имел. Зато быстро усвоил ее главное правило: никакой справедливости на свете не бывает. И если вдруг судьба тебе улыбнулась, это еще ничего не значит, ведь уже завтра она вновь заставит тебя хлебать дерьмо. И повезет, если ложкой, а не пригоршнями.

Вторгшиеся в Вейсарию первыми, эфимские легионы вскоре начали теснить южан обратно к границе Промонтории. «Вентум» наступал на своем участке фронта, прикрываемый с запада и востока легионами «Игнис» и «Унда». И эти два месяца были для всех нас просто замечательными. Витающий над нами, пьянящий аромат побед не портили ни стоны раненых, ни доносящийся из госпитальных палаток смрад гниющих ран, ни грязь, по щиколотку в которой я теперь постоянно находился.

Вернее, мы находились, поскольку скачущий на костылях ван Бьер также отсиживался со мной в обозе. Это сказывалось на его настроении не лучшим образом. А поскольку утешать себя выпивкой на службе в легионе он не мог (хотя втихаря к бутылке иногда прикладывался), ван Бьер срывал свой гнев на новобранцах. И гонял их до седьмого пота и кровавых соплей — так, что в конце тренировок они едва держались на ногах и проклинали наставника на чем свет стоит.

Глядя на их мучения, я понял, насколько этот изверг был добр со мной, когда, служа еще моему отцу, пытался учить меня науке кровопускания. Вот и теперь мне везло — истратив всю злобу на новобранцах, он был уже не в силах бранить меня. Поэтому лишь ворчал и скрежетал зубами, когда я, бывало, поздновато приносил ему ужин. Или не успевал подставить плечо, когда монах хотел на него опереться.

Я же только и делал, что бегал у него на посылках, меся лагерную грязюку стоптанными сапогами. Заводил себе новых знакомых, благо, находясь в тени кригарийской славы, это было нетрудно. Меня частенько угощали на кухне чем-нибудь вкусненьким, а прачки — из тех, которых Баррелий порой навещал по ночам, — соглашались постирать мою одежду. Оружейники позволяли мне точить оружие и стрелы на вращающемся наждачном камне (ну очень мне нравилась эта «искрометная» работа), а конюхи разрешали подкармливать лошадей оставшимися с обеда корочками хлеба. Охотники не раз брали меня с собой пострелять окрест лагеря дичь и зайцев. А писари давали перо и чернила, радуясь, что у них есть добровольный помощник, пишущий под диктовку письма, которые легионеры посылали своим семьям в Эфим.

И только вечно суровые хирурги гнали меня взашей, когда я подглядывал в их палатку, где они возились с очередными ранеными.

Еще по вполне понятным причинам я избегал встречаться с легионными священниками — курсорами Туланием и Гириусом. Правда, им, эфимцам, было невдомек, кто я такой, и за что главный курсор Дорхейвена Илиандр приговорил меня к смерти. Но как бы то ни было, я все равно не рисковал. И не поднимал глаз, когда вместе с другими обозниками присутствовал на проповедях.

Жизнь в обозе побеждающей армии имела и свои тяготы, и прелести. Чего нельзя сказать об обозе армии отступающей. В ней никаких прелестей уже не осталось. Увы, но именно такой армией стал «Вентум», когда его победоносное шествие по северным землям Промонтории внезапно закончилось. А вместе с этим закончилось и мое спокойное существование.

Все произошло так, как Баррелий и предсказывал. Едва Вальтар Третий втянулся в войну на юге, как на севере, в Хойделанде, зашевелились островитяне. Их коварный король Гвирр не упустил случая и совершил очередное нападение на их с тетрархом спорные земли — северное побережье Оринлэнда. В связи с чем последний был вынужден задержать наступление на столицу Промонтории Альермо. И срочно перенаправил на север легионы, шедшие из Эфима на поддержку «Вентума», «Игниса», «Унды» и других, что сражались с войсками Григориуса Солнечного.

Решение Вальтара было разумным и взвешенным. Если бы легионы укрепились на завоеванных землях, они могли бы продержаться там до весны. А к весне Эфим разделался бы с высадившимися на материк островитянами и продолжил южную кампанию.

Однако планы тетрарха рухнули. Воспользовавшись более лучшим знанием местности, промонторцы отрезали эфимцев друг от друга, полностью окружив и разбив при этом «Унду» и еще два войска.

Генералам остальных легионов пришлось выбирать: или тоже погибать, потому что долго поодиночке они не выстояли бы, или отступить, отведя армии на более удобные пограничные позиции. При этом эфимцы теряли все земли, что им удалось завоевать в Промонтории. Но зато «Вентум», «Игнис» и остальные, перегруппировавшись, продолжат удерживать Вейсарию. Которую без них Солнечный завоюет буквально в считанные дни. И хорошо, если ограничится только ею, а не двинется дальше, на Эфим.

Генералы колебались недолго. И, не дожидаясь приказов из Тандерстада, повели войска обратно, пока враг не отрезал им все пути к отступлению.

Вот так за очень короткий срок я, мальчишка, пережил и сладость побед, и горечь поражений. Ясен пень, что вторые мне понравились гораздо меньше. Потому что едва «Вентум» ударился в бегство, как моя жизнь в обозе превратилась в сущий кошмар.

В эти дни раненые в госпиталь поступали непрерывно. Их крики и стоны не смолкали ни днем ни ночью. Занятия с новобранцами больше не проводились, и Баррелий подвязался в помощники к хирургам, где теперь отчаянно не хватало рук. Умел он, конечно, немного — всего лишь зашивать раны да хладнокровно отрезать конечности. Но хирурги все равно были благодарны ему до глубины души. Ведь сегодня они только и делали, что резали и шили, резали и шили, резали и шили…

На каждой стоянке отступающего «Вентума» за палаткой хирургов появлялась куча ампутированных рук и ног. Которая после нашего ухода так и оставалась лежать и гнить, потому что сжигать ее было уже некогда.

А пока ван Бьер занимался своей кровавой, но благородной работой, я прислушивался к грохоту идущей вдалеке битвы. И глядел, как разбегаются из обоза мои добрые знакомые: маркитанты, прачки, охотники, повара… Я завидовал им, потому что они, счастливцы, могли плюнуть на все и вырваться из этого ужаса. Тогда как кригариец и я по-прежнему оставались с легионом, который отступал с боями, неся каждодневные потери. И я боялся, что в конце концов мы тоже присоединимся к этим потерям, пуская мы и не совались в горнило боя.

Генерал Брасс принял жестокое, но вынужденное решение бросить не способных идти раненых на произвол судьбы, не известив их об этом. Забрав всех врачей, легион спешно покинул лагерь среди ночи, и к рассвету был далеко отсюда. С одной стороны Брасс поступил подло, но с другой совершил благо. И для раненых, которые так и не узнали о том, что их предали, гибель от мечей объявившихся здесь на рассвете промонторцев стала неожиданной и быстрой.

И надо же такому случиться, что я и ван Бьер тоже очутились среди этих брошенных несчастных!

Всему виной была усталость, сморившая монаха после нескольких бессонных суток работы в госпитале. Такая сильная усталость, что он заснул в итоге прямо в палатке с ранеными, не обращая внимания на их стоны. Я тоже намаялся за минувшие дни. И тоже спал без задних ног под нашей тележкой, укрывшись с головой одеялом. Поэтому никто обо мне и не вспомнил. Также, как о Баррелии, хотя в суете внезапного ночного отступления это было немудрено.

Тем не менее, проснулся он прежде чем в лагерь нагрянула беда.

— Вставай, парень!.. — Кригариец грубо вытащил меня из-под тележки, ухватив за лодыжку. — Плохи наши дела! Мы с тобой все проспали — легион ушел на север без нас. Слышишь рев промонторских горнов? Скоро южане будут здесь. И вряд ли нам удастся выдать себя за их друзей.

— И что теперь делать? — Спросонья я туго соображал, но жизнь в неустанной тревоге научила меня не расслабляться и быть готовым ко всему. — Бежать?

— Да, бежать. Но не за легионом, — ответил монах. — Первое, что сделают промонторцы, это отправят по его следам конницу. И если мы окажемся у нее на пути, нам конец. Короче, делай так: хватай тележку, дуй в крайнюю палатку, где я вчера работал — ту, что у самого берега, — и жди меня там. А я пока пробегусь по лагерю, проверю, не забыт ли здесь еще кто-нибудь кроме раненых…

В палатке, возле которой лежала уже привычная мне груда ампутированных рук и ног, я обнаружил двух покойников. Видимо, сбежавшие хирурги оперировали их последними, но так и не сумели спасти. Хотя этим двум бедолагам повело — они скончались до того, как фантерии изрубили их на куски. Прочим же раненым — а было их не менее сотни, — рассчитывать на такое везение не приходилось. Да и наша участь стояла под большим вопросом, ведь если южане полностью окружат лагерь, деваться нам будет некуда.

Ван Бьер вернулся ко мне, когда в лагере началась резня. Он рассчитывал, что до палатки на отшибе враги доберутся не сразу, но пятеро из них оказались чересчур прыткими. Они застали бы нас врасплох, если бы кригариец не застал врасплох их. И порубил негодяев до того, как они вызвали подмогу…

А потом мы с кригарийцем выбрались из палатки и ударились в бега… если, конечно, можно назвать бегом его хромоногое ковыляние следом за тележкой. Я тащил ее изо всех сил, но она все равно была для меня тяжеловатой. Хорошо, что Баррелий не просто держался за бортик, но и подталкивал или, наоборот, притормаживал ее, когда было необходимо. Поэтому мы с ним не так быстро, как нам хотелось бы, но удалялись-таки от разыгравшейся позади нас кровавой вакханалии.

Куда именно удалялись? Пока это не имело для нас значения. Перво-наперво мы хотели добраться до ближайшего леса, и не загадывали наперед. Тем более, что мы все равно не знали, что ждет нас впереди…