Тульский детектив II. Буцефал и скопцы

Роман Елиава (2024)

Идёт 1883 год, в Москве открывается Храм Христа Спасителя, под Парижем умирает больной Тургенев. В Туле совершено двойное убийство, а за городом таинственным образом из конюшни исчезает фаворит скачек. Работу тульской полиции осложняет появившаяся в городе секта. Продолжение «Тульского детектива».

3.

Столбов пригласил Филимонова и Трегубова к себе в кабинет. Иван захватил себе табуретку, поскольку аптекарь в качестве гостя занял единственный свободный стул.

— Трегубов, прикрой за собой дверь, нечего пока всем слышать про убийство, — попросил урядника пристав.

— Ну, не томи, что там у нас? — спросил Столбов сидящего напротив Филимонова.

Аптекарь, собираясь с мыслями, взъерошил рукой на голове копну жестких, тёмных, торчащих в разные стороны волос.

— Женщины то покалеченные оказались, Илья Петрович, — начал он.

— Что значит «покалеченные»? — не понял пристав. — Мы же были на месте преступления, ноги — руки у всех, вроде, на месте были. Или что-то произошло за ночь, чего я не знаю?

— Ноги и руки то на месте, а вот груди и… — Филимонов бросил быстрый взгляд на внимательно смотревшего Трегубова и сглотнул комок в горле, прежде чем продолжить, — грудь и другие женские органы отрезаны.

— Как так? — поразился Иван, уставившись на Филимонова. — Что за ужасы? Их что, пытали?!

— Нет, — ответил аптекарь. — Это было давно, на месте ран — зажившие ожоги. Раны прижигали.

— Скопцы, — медленно произнёс Столбов, уставившись в пространство. — Вот дела! У нас в Туле скопцы!

— Но разве скопцы — это не мужчины? — с недоумением спросил пристава Филимонов.

— Как видишь, нет, не только мужчины.

— Кто такие скопцы? — прервал своим вопросом диалог собеседников Иван.

Филимонов и Столбов одновременно посмотрели на Трегубова, как на блаженного.

— Я знаю значение этого слова, — смутился молодой урядник. — Но почему они во множественном числе, и как женщины могут быть скопцами? Илья Петрович, объясните, пожалуйста.

— Ваня, — тяжело вздохнул пристав, — скопцы — это секта. Вместо Господа нашего, — Столбов перекрестился, — поклоняются антихристу своему, Селиванову, который первым придумал отрезать самому себе своё, гм, хозяйство. Ты про хлыстов то слыхал, небось?

— Конечно, слышал, в губернии община есть.

— Вот теперь, судя по всему, есть и община скопцов. Только, если хлысты погрязли в распущенности и разврате, то скопцы, или как они себя называют «обеленные», или «голуби», наоборот, отвергают плотские утехи и саму плоть. Режут её себе и друг другу почём зря.

— И женщинам? — поразился Иван.

— Как видишь, и женщинам тоже.

— Но, если так, — глубокомысленно отметил урядник, — получается, чтобы иметь общину, им нужно вербовать туда всегда новых членов, поскольку сами они не могут иметь детей, как те же хлысты, например.

— Они и вербуют, Ваня, — мрачно подтвердил догадку урядника пристав. — Они и вербуют, и мы теперь получили эту проблему в нашем городе.

— Однако, осмелюсь заметить, что женщины не теряют детородной функции, при этой, хм, так сказать, операции, — заметил аптекарь.

— Постойте, — продолжал удивляться Иван, — я понимаю, что в мире полно сумасшедших, но кто же захочет, нет, кто позволит совершить такое с собой?!

— Есть такие, и, насколько я знаю, их немало, — сказал пристав.

— Но как?

— Как? Кого обманом, кого подкупом. Подпоили, пообещали… сделали. А назад то пути уже нет.

— Господи! — побледнел Иван.

— Вот-вот, ты сам говоришь: «сумасшедших много», а потом эти новообращенные уже сами ищут новых. Так они и распространяются.

Трегубов, Столбов и Филимонов погрузились в тягостное молчание, которое через минуту нарушил пристав.

— А что по поводу самого убийства скажешь?

— Ничего необычного, — пожал тощими плечами аптекарь. — Орудие убийства — нож. Раны многочисленны. Они и потеря крови — и есть причина смерти. Думаю, что это они не сами себя. Самоубийство и убийство друг друга исключены. По крайней мере, в спину себя трудно пырнуть несколько раз, тем более, оставить там нож.

— Убийца мужчина? — спросил пристав.

— С большой вероятностью. Так вогнать нож в лопаточную кость — нужна сила, — согласился Филимонов, — хотя, если женщину разозлить, то она тоже на многое способна. Но, думаю, что всё же это сделал мужчина. Преднамеренно и жестоко.

— Почему?

— Достаточно было бы пару раз, а тут столько ран! Ну и убить двоих, тем более, когда, как мне сказали, одна жертва пыталась уползти, — аптекарь снова пожал плечами.

— Что ещё?

— Когда они ко мне попали, трупы уже окоченели, значит, убиты достаточно давно — день или два. Ах да, нож вот я принёс, самодельный.

— Да, мы уже знаем. Если это всё, то спасибо.

— Всё, — снова пожал плечами Филимонов. — Могу идти?

— Да. Пришли только отчёт, не забудь, как в прошлый раз.

— Хорошо, — поморщившись, ответил Филимонов, попрощался и ушёл.

— Что думаешь? — Столбов повернулся к Трегубову.

— Убийца из низших слоев общества, — сказал Иван. — Думаю, купить нормальный нож себе многие могут позволить, а с этим, — Трегубов кивнул в сторону ножа, который вертел в руках пристав, — идти на запланированное убийство… Не знаю…

— Оно, может быть, было и не запланировано. Безжалостно исполнено, это да. Возможно, убийца решился на это уже в доме, по обстоятельствам. Тем более, похоже, что жертвы его знали.

— Не могли ли они быть сподвижниками? — предположил Иван. — Женщины что-то нарушили из обычаев общины или хотели что-то рассказать о членовредительстве, например.

— Или кто из мести их жизни лишил, — продолжил пристав. — Вариантов много, но, конечно, здесь, в первую очередь, напрашиваются версии, связанные с деятельностью их секты.

— Что за люди! — осуждающе покачал головой Иван.

— Люди как люди, — вздохнув, ответил пристав, — поначалу все же одинаковые. В каждом есть и плохое, и хорошее. Главное, что из этого ты растишь внутри себя, а затем выпускаешь наружу. Взять этих сестёр: мы же не знаем, кто они. Может, они склоняли людей к вступлению в секту, а, может, и наоборот — сами жертвы общины. Мы пока этого не знаем, поэтому рано судить. С этим и надо будет разобраться.

— Не представляю, как за это взяться. С какой стороны?

— Нужно будет найти членов их секты и всех опросить. Когда соберешь достаточно информации, ты сам поймешь, что нужно делать дальше, в какую сторону двигаться. И обрати внимание на предположение, что нож может быть сделан из рессоры. Может кто-то из сектантов кареты ремонтирует.

Трегубов внутренне содрогнулся, представляя себе опросы сектантов, режущих друг другу детородные органы.

— Да, кстати, — спохватился пристав, — раз уж я тебя перевел работать в город, давай, займись одним деликатным делом. Ты у нас человек образованный, с хорошими манерами. Тут только такой и нужен.

— Что Вы имеете ввиду, Илья Петрович?

Столбов тем временем копался в кипе бумаг, сваленных на краю стола, перебирая их быстро, но аккуратно, чтобы бумаги не посыпались на пол.

— Где же оно? — бормотал Столбов. — Давно пора навести порядок, отобрать старое и ненужное, но времени не хватает.

— Попросите Белошейкина.

— И то правда, пусть отсортирует. Ага, вот оно! Пришло письмо из Москвы. Запрос от жандармов. Помнишь, они у нас аресты народовольцев провели?

— Конечно, помню, — по спине Трегубова пробежал тревожный холодок.

— Так вот, — продолжал пристав, просматривая найденное письмо. — Они провели допрос арестованных террористов, и один из них на допросе признался, что у них был сообщник из местных. То есть наш туляк.

— И как его зовут, известно? — замогильным голосом спросил Иван.

— Конечно, известно: Николай Канарейкин, сын уважаемого в нашем городе купца Канарейкина. Здесь то ты и нужен. Люди в городе известные и не простые, нужен мягкий и аккуратный подход. Кто знает, правда это или оболгал его преступник.

— Правда, — ответил собравшийся с духом урядник. Он понял, что дальнейшая ложь заведет их в ещё больший тупик. Помимо прочего, он не мог врать в таком деле своему наставнику, не мог подвести его.

— Как так? — опешил Столбов, удивленно таращась на Ивана.

— А вот так. Коля — наш с Михаилом Торотынским одноклассник по гимназии, — вывалил молодой полицейский, ошарашенному приставу, — связался не с теми людьми. Но он не сделал ничего плохого, только разговоры разговаривал. Мы с Мишей, как выпустили нас из тюремного замка, ему всё объяснили, и он понял. Он понял и отказался от участия в их планах и делах. Сам отказался.

— Так, — выдохнул, вставая пристав. — Значит, только разговоры разговаривал. А ты, стало быть, знал и ничего не сказал мне? А ну бы его ещё тогда арестовали и вместе с тобой? Снова в тюрьму! А меня бы спросили, кого это я на работу в полицию набираю!

Иван опустил голову, ему нечего было сказать в своё оправдание.

— И что мне, скажи на милость, теперь делать? — продолжал пыхтеть Столбов, нависнув грузным телом над сидящим урядником.

— Это всё моя вина, я готов понести ответственность. Готов уйти в отставку.

— Уйти в отставку?! — ещё больше взбеленился пристав. — Посмотрите, каков! Получил в наследство имение и уже в отставку. Так?

— Нет, не так, — Иван встал со стула и посмотрел в глаза приставу, — я хочу остаться в полиции, хочу служить, а не заниматься сельским хозяйством. И я не просил и не ждал, что у меня вдруг появится какое-то наследство. А что касается Николая: что мне было делать? Арестовать своего друга? За что? Он ничего не сделал, только доверился мне и рассказал о своих взглядах! Как другу!

Столбов слушал Трегубова и постепенно остывал.

— Ты мог прийти ко мне и всё рассказать, и мы что-то придумали бы. Не отдали бы жандармам твоего Николая. А сейчас что прикажешь мне делать? Солгать, совершить должностное преступление или все-таки арестовать твоего Канарейкина? Вдруг он что-то знает?

— Ничего он не знает. Дурак наивный, вот и всё.

— Ага, а как это проверить? — буркнул Столбов, снова усаживаясь на кресло. — Садись, не маячь!

Пристав замолчал и задумался, не глядя на Ивана. Спустя пару минут он что-то решил.

— Хорошо, я подумаю, как сделать так, чтобы твой друг не пострадал. Я тебе верю, что он ни при чём. Ещё я не поддерживаю нынешнюю моду наказывать за мысли, — проговорил пристав. — Каждый волен мыслить свободно, а судить надобно уже только за поступки.

— Спасибо, Илья Петрович, — поблагодарил Иван, снова вскакивая на ноги.

— Погоди благодарить, садись. За то что скрыл от меня информацию, поручаю тебе дело, которое будешь вести в свободное от расследования убийства сестёр время. У меня сейчас нет времени, а заниматься им нужно. Думаю, не моё это — бумажная работа и волокита.

— Какое дело? — спросил Иван, снова усаживаясь.

— Поедешь к помещику Минину, всех опросишь. У него конь пропал из конюшни. Чтобы ни одной детали не упустил! Потом доложишь мне лично обо всех обстоятельствах. И отнесись к делу ответственно. Меня сам глава дворянского собрания попросил.

— Хорошо, Илья Петрович. Будет сделано.

— Что там у тебя ещё сейчас?

— Паровой колпак с паровоза сняли на вокзале.

— Обратись к Семёнову, он тебе с этим поможет. Всё, иди давай. С глаз долой. Нужно работать.