Красные стрелы

Роман Светачев

После трагической смерти своих родителей в автокатастрофе Антон впадает в депрессию, вследствие чего уходит с работы и пытается полностью отстранится от окружающего мира, погружаясь в тёмные воды наркотических грёз. Единственное, что как-то мотивирует Антона жить – это давняя детская мечта написать сборник стихотворений, но сможет ли он справиться с этой задачей, если личность его начинает распадаться на части, а по ночам его посещают пугающие видения, которые всё труднее отличить от реальности? Книга содержит нецензурную брань.

1

Вечером я окончательно пробудился. По-настоящему, так сказать. Недолго думая, решил выйти на улицу, прогуляться. Родной двор встретил меня как-то пренебрежительно, словно богач, отсыпавший горстку мелочи бездомному доходяге. Я немного прошёлся туда-сюда по ледяной застывшей корке снега. Белая холодная скорлупа покрыла собой землю, от неё отражались вечерние оранжевые фонари, похожие то ли на маяки, то ли на большие длинные факелы. По дворам гулял ветер, порой порывы его так усиливались, что чуть не срывали шапки с редких прохожих. Наступала зима, было первое декабря, вороны о чём-то каркали, низко летая.

Гулять одному было скучно, и я решил набрать Вадиму. Вадим ответил не сразу, я уж было подумал, что он не возьмёт трубку.

— Алло, — послышался из динамиков телефона голос, окружённый шумом ветра и близкой дороги.

— Привет, Вадим, ты гуляешь сейчас?

— Привет. Да, встретился тут с человечком одним. А ты чем маешься?

— Да вот тоже на улицу вышел.

— Один?

— Один.

Недолгая пауза.

— Ну подходи к стадиону тогда, мы там будем минут через пятнадцать.

По пути до стадиона я зашёл в магазин за пивом. Выбор мой пал на две бутылки светлого фильтрованного. В магазине я заметил старого знакомого — Дуню. Дуня пробирался к кассе, пошатываясь, его светлые волосы блестели, точно намазанные жиром, а в руке у него была бутылка джина. Странно, вроде бы сегодня не пятница. Дуня прошёл почти вплотную мимо меня, даже посмотрел в мою сторону пьяным взглядом, но не узнал. А я окликать его не стал, потому что забыл его имя, а называть его по кличке мне не хотелось. Дуня протолкался к кассе и принялся с важным видом изучать товары по акции, что расположились на стенде возле кассы. Я встал в очередь за ним. Он ни разу не обернулся. Дуня оплатил свою покупку банковской картой и направился к камерам хранения, открыл одну из ячеек и выудил из неё пластиковый пакет, в который положил бутылку джина. Когда он шёл к выходу, пакет зазвенел, видимо, бутылка там была не одна.

Оплатив своё пиво, я выбрался на свежий воздух, успев два раза поскользнуться на ступеньках и чудом не упав. Женщина в чёрной вязаной шапке попросила у меня сигарету. Я сказал ей, что не курю. Она скривила губы, словно увидела во мне противное насекомое, и сделала шаг в пустоту прохладного пространства. Туда ей и дорога.

Уже подходя к стадиону, я увидел Вадима — его было трудно не узнать. Рядом с ним шёл какой-то парень в спортивных штанах и кожаной куртке. Я догнал их, когда они уже проникали на территорию школьного стадиона через дыру в заборе. Спутника Вадима я узнал, когда он протянул мне руку, и настроение моё сразу упало. Это был Паша Нервный — двадцатитрёхлетний наркоман и отброс. Лицо его было чуть смуглым и небритым.

— О, здарова, — протянул Вадим чуть пьяным голосом, — вермут будешь?

— Что? — я поначалу не понял, что он мне такое предложил.

— Ну, вермут, вино такое, — он протянул мне длинную зелёную бутылку. Я отказался.

Мы дошли до небольшой лавочки, спрятанной в тени раскидистых тополей. На стадионе людей было мало — девчонка лет шестнадцати кидала баскетбольный мяч в кольцо на площадке, да по кругу бегали пара человек. Снег совершенно не смущал спортсменов. А ещё мужичок выгуливал собаку, несмотря на то, что на территории школьного стадиона это было запрещено. Хотя пить тут тоже было нельзя. А мы пили. Я открыл зажигалкой одну из бутылок с пивом, а вторую поставил на лавку. На неё тут же поставили и полупустую бутыль вермута.

— Что-то ты совсем исхудал, Антон, — обратился ко мне Вадим, глядя на меня чуть сверху вниз, так как был он под два метра ростом. Глаза у него были слегка прищурены, из-за чего создавалось впечатление, что он немного хитрит. На самом же деле это всё было из-за алкоголя: чем больше Вадим выпивал, тем сильнее сужались его глаза. Один раз, когда я был сильно одурманен, мне даже показалось, что у Вадима появилось третье веко, точно у кошки. — Как у тебя дела-то? — спросил он немного громче.

— Да дела нормально, — ответил я как-то невзрачно, — тоскливо только как-то.

— На работу так и не пошёл устраиваться?

— Не-а.

— Это ты зря, образование позволяет ведь.

— А ты на кого учился? — поинтересовался у меня Паша.

— Экономист-менеджер, — ответил я, делая большой глоток пива.

— А меня вот на втором курсе отчислили, — заулыбался он, скаля похожие на побитые ветром скалы зубы.

— А ты на кого учился? — спросил я.

— На инженера, наверное? — встрял Вадим, прикладываясь к бутылке вермута.

— Нет, на программиста.

— А почему бросил? — спросил уже я.

— Да я пил тогда жёстко. Ещё и отец с матерью развелись в то время, и я вообще на учёбу забил.

— А в армию призывали тебя?

— Ага, да только я откосил. Ну, как откосил, они меня сами не взяли, по сути. Я тогда уже в больницу попадал с алкогольной интоксикацией, а до этого на учёте стоял за распитие алкоголя в общественном месте: школьником попался с друзьями на улице, пиво пили. Короче говоря, всё так удачно сложилось, что в армию не пошёл я, мне диагноз «алкоголизм» поставили.

— Алкоголизм в двадцать лет — это сильно, — засмеялся Вадим.

— Да, а ты думал, если я с двенадцати лет пью? И мне тогда не двадцать было, я же на программиста в колледж пошёл. Это мне лет семнадцать только исполнилось.

— Эх-х, где мои семнадцать, — протянул Вадим, закуривая сигарету.

— А где мои пятнадцать? — гоготнул Паша.

— Почему именно пятнадцать? — спросил я и, глядя на Пашино лицо, вдруг понял, что он похож на противное насекомое, на какую-то землеройку.

— Да пятнадцать лет — это самый кайфовый возраст у меня был. Гонял в школу, бил баклуши там, родаки нормально так денег давали на жизнь, пил пивко постоянно, первая любовь была… — Паша как-то странно заулыбался, мне показалось, что у него полезло что-то чёрное изо рта.

— Выпей за свои пятнадцать, братан, и пойми, что лучшая часть твоей жизни уже позади, — Вадим протянул ему бутылку вермута, ехидно улыбаясь.

— Эх, и правда что, — Паша присосался к бутылке, и от её содержимого почти ничего не осталось. Он хотел было вернуть бутылку Вадиму, но тот сказал:

— Да допивай уже, — и отмахнулся рукой.

— Да я ещё возьму, братан, — Паша хлопнул Вадима по плечу.

— А чего вы решили вермут взять? — спросил я.

— Да он по скидке был, — Паша залпом добил бутылку и запустил её в кусты.

— Слышь, так делать не надо, — покачал головой Вадим, — не мусори здесь.

— Как скажешь, братик, — Паша подобрал бутылку и понёс её до мусорки, что была шагах в пятнадцати отсюда.

— Как ты встретил его? — спросил я полушёпотом.

— Да как, он набрал, предложил выпить, так и встретил. А что, напрягает тебя Нервный?

— Ну так, — я неопределённо пожал плечами.

— «Так» — это как? — спросил, ухмыляясь, Вадим, делая глубокую затяжку.

Я не успел ответить, как нас кто-то окликнул. Обернувшись, я увидел Мишустина Колю. Он быстро пересекал стадион в нашем направлении. Коля был толстоватым и глупым тридцатилетним парнем, чей мозг навсегда застыл в янтаре самого начала пубертатного периода. На голове у него была шапка-ушанка, что добавляло какого-то комизма его и без того забавному внешнему виду. Любой нормальный человек за пару секунд понял бы, что Коля — это тот ещё дурак. Это было видно по его блинному лицу, по выпуклым матовым глазам, в которых не отражалось и тени мыслей. Он был точно сферообразная рыба, раздутая от плотной чревоугодной материи. Когда он подошёл к нам, на его лице появилась улыбка, из-за которой щёки надулись, точно у бурундука, я даже чуть не рассмеялся, хоть мне было далеко не весело.

— Сколько лет, сколько зим, Коля, — протянул Вадим, пожимая ему руку.

— Ага, особенно зим, — непонятно к чему сказал Коля и заухал, захихикал.

— Какими судьбами здесь?

— Да с работы домой шёл и решил вот через стадион срезать. А вы тут чем маетесь? Травку курите небось? — и снова хихиканье.

А тут ещё Паша вернулся, долго он до мусорки ходил, однако, наверное, ещё успел отлить за деревьями.

— Вечер добрый, Коля, — поздоровался Паша, тоже давя улыбку. Я глотнул пива.

— О-о-о, Паша, укурыш ты наш, как поживаешь? — щёки Коли снова надулись.

— Да я помираю скорее, а не поживаю, — отшутился Паша.

— Он «dead inside», братан, — засмеялся Вадим.

— Кто-кто?

— Это переводится как «мёртвый внутри», — пояснил Коле Паша.

— Типа как зомби, что ли?

— Ага.

— Ну ты тип! — Коля загоготал. — Зомбарь, блин! Ходячий мертвец, ёлы-палы.

Завязался разговор. Мне он был не особо интересен, и я принялся наблюдать за ворохом жухлых листьев, что гонял туда-сюда зимний ветер. Ветер отгонял их вначале в одну сторону, а потом в другую, из-за чего они находились в постоянном движении, не меняя при этом толком своего местоположения, они словно бы крутились по кругу. Я подумал, что в этом есть некая метафора. Всю картину дополнял оранжевый свет фонарей: он привносил этой зацикленной по кругу гонке какой-то сакральный смысл.

Паше кто-то позвонил, и он отошёл поговорить по телефону. А Коля пёр какую-то бессвязную чушь: он то вспоминал, как в детстве играл в «Super Mario» на приставке, то рассказывал о своём коллеге-токаре, который может выпить за сутки четыре литра водки, то вспоминал счастливые нулевые — времена, когда в каждом ларьке можно было купить поштучно папирос. Вадим вступил с ним в спор, принялся доказывать при помощи интернета, что такое количество алкоголя смертельно для человека. Коля же начал кричать, что жизненный опыт важнее сведений из интернета, заявил, что он и сам выпивал по три бутылки водки за вечер. Затем внимание его переключилось на российский автопром, завязался спор о машинах, в которых я, к слову, вообще не разбираюсь.

Паша тем временем с кем-то ругался по телефону: одной рукой он прижимал телефон к уху, а другой рукой размахивал, создавая на снегу причудливую тень, что напоминала мне изогнутую стрелу. Я закурил сигарету и обронил на снег немного пепла. Пепел быстро слился с белым ковром, из-за чего уже нельзя было понять: а был ли он вообще, этот пепел? Я допил первую бутылку пива и перешёл ко второй. Коля к этому моменту уже извлёк из-за пазухи чекушку водки, которую он, наверное, нёс домой. Вадим с Колей поочерёдно прикладывались к маленькой стеклянной бутылке, пробуя на вкус загадочное прозрачное зелье. Мне тоже предложили глотнуть водки, но я отказался. Из-за спин больших и высоких домов на небосвод медленно выползала луна. Она напоминала белый крейсер, корабль, что плыл по чёрному океану космоса. Я сделал глубокую затяжку и выпустил струю дыма навстречу луне.

— Мне отец звонил только что, — сказал Коля, подходя к лавке.

— Чего хотел? — спросил Вадим.

— Да шизу прогнал какую-то, у него бывает, когда перепьёт. Говорит, мол, двойное убийство произошло тут неподалёку, типа порезали кого-то, и теперь на районе оперативники работают, ищут убийцу.

— А мы при чём? — удивился Коля. Я заметил, что его шапка-ушанка чуть покосилась, точно ей передалось опьянение головы, на которой она сидела.

— Да ни при чём! Отец дурку гонит, какое на хрен убийство?! — принялся размахивать руками Паша. — Я ему говорю, что с друзьями гуляю, а он орёт, чтобы домой к нему шли, типа пару часов на улице появляться опасно.

— Хах, ну и бред, — Вадим покачал головой. — А много батя твой выпил?

— Да немало, — Паша вдруг погрустнел, нахмурился. — Я думаю, может, до дома дойти, посмотреть, что там с ним? А то он мне чушь затирал какую-то, мол, ментов под окнами видел, якобы они в клумбах снег роют, ищут следы убийцы. Боюсь, как бы он по синему делу не натворил чего.

— К бате белочка пришла и орешек принесла, — проблеял Коля и захихикал. Ему никто ничего отвечать не стал.

— Можем вместе сходить, посмотрим, что там с отцом твоим, — предложил Вадим, глядя при этом почему-то на меня.

— Ну да, у меня дом метрах в трёхстах отсюда, прямо возле стадиона, — Паша тоже посмотрел на меня, словно я был главным. Пришлось согласиться.

— Пойдём, — сказал я, думая о том, как мне не повезло, что Вадим пришёл с этим придурком.

— Мне вообще-то домой надо, но ладно, схожу с вами, — согласился Коля и опустошил одним глотком остатки водки, затем попросил у меня глоток пива, чтобы запить горечь. Когда он вернул мне бутылку, я незаметно протёр её горлышко рукавом куртки.

Мы двинулись до дома Паши. Он жил вместе с отцом в старой девятиэтажке, что находилась возле школьного стадиона. Одна из подъездных дверей высотки была открыта. В тускло-жёлтом свете подъездной лампы вырисовывалась человеческая фигура. Подойдя ближе, я понял, что это и был отец Паши. Ему было лет пятьдесят на вид, однако шапка волос на его голове уже была полностью белой, точно волосы эти состояли из снега. Он был одет в растянутые тренировочные штаны, мятую футболку с логотипом группы «Nirvana», а на ногах у мужчины были тапочки, которые, по виду, были сшиты из старого советского ковра.

— Батя, тут же холод, ты чего раздетый? — запричитал Паша.

— Да я же ненадолго вышел, я вас ждал, — когда отец Паши говорил, лицо его тряслось, словно у водителя трактора. — Меня Игорь зовут, — сказал он, протягивая нам руку.

— Ну, рассказывайте, дядя Игорь, что стряслось у вас? — заботливым тоном поинтересовался Вадим.

— У меня-то ничего, а вот у вас может кое-что и стрястись, так что быстро в дом! — Игорь схватил Колю, который стоял к нему ближе всех, за отворот куртки и попытался затолкать его в подъезд.

— Да вы чего, папаша, аккуратнее! — запротивился Коля, а его шапка покосилась ещё сильнее.

— Бать, да ты успокойся, у нас нормально всё, — принялся успокаивать отца Паша.

— Мне только что опер позвонил, сказал, что сейчас будет следствие тут проходить! Как вы не понимаете, балбесы? — Брови Игоря заходили ходуном, похожие на две чёрные радуги.

— А вы лично с оперуполномоченными сотрудниками общаетесь? — ехидно спросил Вадим.

— Послушай, паренёк, у меня связей больше, чем шлюх в борделе, понял?!

Все загоготали. Даже я коротко рассмеялся, прикладываясь к бутылке с пивом.

— Короче говоря, заходите быстрее, — Игорь снова попробовал схватить Колю за куртку, но тот, наученный горьким опытом, резво отскочил назад.

— Батя, да нормально всё, ну какие менты, какие опера, мы что, на убийц похожи, что ли? — попытался Паша успокоить отца.

— Такие! — вдруг заорал Игорь, и глаза его выпучились, став похожими на шарики для пинг-понга. — Сколько шляться можно? Тебя сейчас для проверки примут и обыщут. И что найдут в карманах, а?!

— А что там найдут? — ощетинился Паша.

— А то ты не знаешь! Что я вчера у тебя в шкафу нашёл?

— Всё, мы по делам пошли, — Паша отворачивается от отца и отходит в сторону.

— Чёртов наркоман! — вдруг начинает вопить Игорь, следуя за сыном. Я замечаю, что из окна третьего этажа за нами уже наблюдают чьи-то внимательные глаза. — Ты, хренов придурок! — продолжает кричать Игорь, раскидывая тапками снег. — И зачем ты только связался с этими проклятыми наркотиками?

Я переглядываюсь с Вадимом, он, как и я, судя по глазам, испытывает чувство неловкости и стыда. Коля же хихикает. В этот момент я хочу его убить.

— Думаешь, что тебе можно всё? А ну быстро в дом, у тебя и так условка! — орёт Пашин отец.

— Да сам иди к себе в дом, чёрт тебя подери! — оборачивается к отцу Паша.

— Опера работают на районе! — орёт в ответ Игорь, он становится, шатаясь, напротив сына.

— Какие, блядь, опера, ты перепил! Какой день ты уже водку хлещешь?!

— Ты как с отцом общаешься?

— Как хочу! — Пашу начинает потрясывать от злости.

— Я тебе как дам сейчас, — говорит Игорь, делая картинный замах правой рукой.

— Ну попробуй, попробуй, — визжит Паша.

— Ты думаешь, тебе можно всё? Хочешь до гроба доколоться, сволочь?! — Игорь толкает сына в грудь.

— Давайте все успокоимся, хорошо? — Вадим подходит к спорящим, делая примирительный жест руками.

— Я его на хрен сломаю сейчас, — шипит Игорь. — А ну-ка дай мне зажигалку! — он толкает Вадима в плечо.

— Зажигалку? — не понимает тот.

— Ага, сейчас зажигалкой его прибью. Мне зажигалки хватит. Зажигалки!

— Да он не в себе, — встревает Коля. — Дядя Игорь, идите домой, поспите.

— Не тебе говорить мне, что делать! Ты, торчок поганый! — с этими словами дядя Игорь вдруг кидается на Колю, размахивая руками.

— Ты чё, нах?! — Коля ставит руки в блок, принимая на него несколько размашистых ударов Игоря, а затем Вадим с Пашей хватают алкоголика за руки, принимаются тащить его в сторону подъездной двери. Я замечаю, что уже несколько жителей девятиэтажки наблюдают за происходящим во дворе через свои окна.

Я отхожу немного в сторону, сажусь на заснеженную лавочку и спокойно пью своё пиво. Паша и Вадим тем временем заталкивают Игоря в подъезд его дома, тот же сопротивляется и кричит обо всём сразу: ругает власть, пресловутых оперов, мусоров, Колю, которого он называет «толстым ушлёпком», своего сына, соседа из двадцать первой квартиры, жену, которая от него ушла. Я допиваю бутылку и отправляю её на дно мусорного бака, что стоит сбоку от лавки. Во двор заезжает машина, потрёпанная российскими дорогами, похожая на механического жука. Из неё вылезает полноватая женщина, лет тридцати трёх, в сером пальто, а ещё мужчина, на вид чуть старше её, с козлиной бородкой и крашеными волосами. Они, поглядывая на потасовку у подъезда, заходят в соседнюю парадную.

Коля помогает ребятам затолкнуть дядю Игоря в подъезд. Вести его до квартиры желания ни у кого нет. Поэтому дверь просто захлопывают у алкоголика перед носом. Он тут же пытается её открыть, но Коля и Вадим наваливаются на неё плечами. Игорь зло ворчит из-за двери, толкает её, стучит по ней кулаками, но быстро успокаивается и, видимо, уходит к себе домой. Когда мы уже выходим со двора, он высовывается в окно второго этажа и принимается кричать нам вслед всякий бред.

— Спасибо, что помогли этого козла старого усмирить, — говорит Паша, быстра дыша от волнения.

— Ну, не надо всё-таки говорить про отца такое, — бормочет Коля.

— Ну а как ещё его назвать? — соглашается с Пашей Вадим. — Козёл — он и в Африке козёл.

— В Африке жирафы, а не козлы, — замечает Коля и начинает хихикать.

Мы отправляемся в магазин — нужно взять ещё алкоголя. По пути Вадим достаёт из кармана пакет с травкой и пытается сунуть её под нос Коле, чтобы тот оценил её аромат, однако Коля, будучи злостным противником наркотиков, отпихивает от себя Вадима. Я иду сзади с Пашей, из-за чего мне приходится слушать его истории. Он рассказывает какой-то бред про то, что в США правительство периодически добавляет в водопроводную воду специальный психотропный наркотик, который определённым образом корректирует поведение американских граждан. Также он поведал мне о том, что в детстве, будучи семилетним мальчуганом, Паша повстречал в небольшой деревне, где он жил у бабушки, странного человека, что был одет в костюм-тройку, носил на носу очки в круглой оправе и имел, по словам Паши, идеально белые зубы, что сверкали на солнце, точно алмазы. Этот человек рассказал Паше многие вещи, про которые тогда никто не мог знать. Например, он предсказал, что страной будет править один и тот же человек на протяжении долгого периода времени, и человек этот якобы настолько ухудшит отношения России с Европой и Америкой, что страна попадёт под непрекращающиеся санкции, что в свою очередь постепенно будет формировать некий барьер между Россией и остальным миром. Сотрудничество с восточными странами тоже будет сведено к минимуму, так как Китай и Япония начнут посягать на российские леса и нефть. Всё это станет предпосылкой для изменений страны, её всё большей замкнутости на себе. Лидер, что долго властвовал, на короткий период времени сменится либеральным правителем, который ещё сильнее испортит обстановку в стране, и, когда, как многим покажется, выхода уже не будет, к власти неожиданно придут коммунисты, и начнётся проект «СССР 2.0», сутью которого станет создание социалистического общества, похожего на то, каким оно было в СССР, но без тех недостатков, что были присущи его старой версии. Слушая всё это, я многозначительно кивал и не менее многозначительно говорил: «Да-да, ну и дела!»

Когда мы дошли до пивной, я стал окончательно понимать, что мне совершенно не нравится происходящее вокруг. Мы зашли в магазин, взяли там довольно много пива. Два пластиковых пакета ломились от бутылок. Коля предложил зайти к нему. Все согласились. Я, если честно, думал только об одном. Мне хотелось покурить.

Коля жил в двухкомнатной квартирке, что расположилась внутри сталинской высотки. Мы быстро оккупировали стол на кухне, на которой вывалились бутылки с пивом, упаковки закуски: чипсы и сухарики. Пока все пили пиво, Вадим начал закручивать косяк — у него с собой была марихуана. Я старался не смотреть на травку, делая вид, что мне до неё нет никакого дела, но, если честно, я только о ней и думал сейчас. Косяк был раскурен Вадимом и запущен по кругу. Коля, конечно же, от травы отказался, а вот мы с Пашей принялись курить. По негласному правилу каждый делал по две затяжки и передавал косяк дальше. Нетрудно догадаться, что каждый из нас старался затянуться как можно глубже и максимально долго задержать дурманящий дым в лёгких.

Чем дольше я курил, тем легче мне становилось. Коля и Паша с каждой затяжкой раздражали меня всё меньше. Они казались мне по-своему интересными людьми. Я начал расспрашивать Колю про его работу. Он рассказал мне о положении дел на «Созвездии» — заводе, на котором он работал. Если пересказать то, что он говорил, вкратце, то выходило так, что начальство всё — поголовно жулики и хамы, а рабочие, станочники и мастера — это те люди, на которых и держится вся работа, всё предприятие.

Слово «завод» подсвечивалось в моём мозгу лунным металлическим светом. Я покатал это слово на языке, а потом украдкой выплюнул его в кухонную раковину. А Колю уже было не остановить: он рассказывал об одном своём коллеге, что был из Острогожска и разговаривал со смешным украинским акцентом. Коля поведал, что парень этот — звали его Стёпой — был полным дурачком, якобы он поверил Коле, когда тот сказал ему, что для того, чтобы пользоваться тележкой, что нужна для перевозки деталей между цехами, нужны специальные права, на манер водительских. Стёпа пошёл уточнять этот вопрос с вышестоящим руководством, где был жёстко высмеян.

Вадим и Паша, похихикивая, слушали истории Коли, постоянно затягиваясь травкой. Я от них не отставал. Когда кто-то слишком долго курил косяк — я ругал его про себя, ожидая момента, когда наконец-таки дойдёт моя очередь втянуть в себя отдающий землёй и соломой дым.

Когда Вадим накурился, он перенял у Коли эстафету в рассказе историй и уже сам принялся травить байки. Вадим рассказывал про свою работу на складе. Паша, который не имел к этой работе никакого отношения, вдруг принялся постоянно влезать в монолог Вадима, вставляя к месту и нет своё мнение на тот или иной вопрос.

Коля вдруг позвал меня, повёл куда-то по длинному и загадочному коридору, что был полон скрюченных теней и туманных пятен. Мы с ним зашли в просторную комнату, где почти не было мебели. Коля включил свет, и комната заполнилась желтоватым свечением. Затем он указал на несколько гирей, что притаились в углу:

— Осилишь, студент? — спросил он, беря один из снарядов в руку.

Я принял у него из руки гирю — та была довольно увесистой.

— Тут два пуда, — сказал он мне с важным видом.

— Это сколько? — я забросил гирю на плечо, невольно при этом покачнувшись.

— Тридцать два кило! — Коля оскалил свои зубы. Мне захотелось ударить по ним гирей, точно шаром для боулинга по кеглям, но я, конечно же, делать этого не стал.

Я попробовал поднять гирю над головой, помогая себе толчком ногами. Получилось не очень: мне удалось поднять гирю над головой, но выпрямить руку в локте не вышло, и я зашатался под весом снаряда, в этот момент в комнату зашли Вадим и Паша.

— Чем занимаетесь, мальчишки? — спросил Вадим. Глаза его были красные, как рубины.

— Спортом, братка, спортом, — хихикает Коля.

— Антон, аккуратно, — Вадим забирает у меня гирю. — Дай-ка батя покажет, как надо делать эту грязь. — С этими словами он поднимает гирю вверх, даже не дрогнув, — сказывается его спортивное прошлое. Затем он повторяет это действие, но уже на третьем рывке и его мышцы сдают, и он, пошатываясь и кренясь, ставит гирю на пол.

— Эх вы, слабачки! — говорит Коля.

— Сам-то поднимешь? — спрашивает Вадим, чуть тяжело дыша.

— А то!

— И сколько раз?

— Да хоть двадцать!

— Чего? Да ты в жизнь столько не сделаешь!

— Спорим?

— Спорим!

— А на что спорить будем? — на этих словах глаза у Вадима загораются хитрым огоньком.

— А на что хочешь?

— Давай так: если я выигрываю — то ты вместе с нами пробуешь траву, а если ты — то мы идём за бутылкой водки и я её выпиваю залпом. Идёт?

— Ах ты жук, ну давай! Но если я подниму гирю двадцать раз — то ты не просто 0,5 водки выпьешь, ты после этого мне ещё джигу станцуешь, идёт?

— Что станцую? Жигу?

— Джига — это такой ирландский танец, — поясняет, посмеиваясь, Паша.

— Типа польки, что ли? — не понимает Вадим.

— Нет, ты чего, это совсем разные вещи!

— А ты откуда про танцы всё знаешь? — спрашивает у Паши Коля. — Ты у нас типа танцор? Этот, как его, балерун? — и он снова мерзко смеётся.

— Я в детстве занимался танцами.

— Танцевал вальс? — Коля принялся вальсировать по комнате с воображаемой танцовщицей, зубы его при этом скалились и были донельзя жёлтыми, то ли из-за специфического света лампочек в люстре, то ли из-за плохой гигиены.

— Ладно, — Вадим замахал руками, — хорош паясничать, иди гирю поднимать!

— Да как два пальца!

Коля подошёл к снаряду, картинно поплевал на ладони и взял гирю в руку, поднял её, забросил на плечо и принялся поднимать. На третьем разе ухмылка с его лица начала куда-то сползать и исчезать. После десятого подъёма гири Коля застыл с гирей у себя на плече, беря таким образом передышку, но Вадим и Паша тут же стали ему за это предъявлять, на что Коля, вполне резонно, ответил, что когда они спорили, то не договаривались о том, за какое количество времени гирю необходимо поднять двадцать раз, а это значит, что он может отдыхать с гирей на плече столько, сколько душе его заблагорассудится.

— В таком случае и я могу пить бутылку водки хоть до утра, — парировал Вадим.

— Э, нет, брат, с тобой уговор был, что ты залпом выпьешь! — сказав это, Коля поднял гирю ещё два раза, а потом замер.

Мне надоело на это смотреть, и я пошёл на кухню, где, пока никто не видел, достал из кармана джинсов маленькую белую таблетку и выпил её вместе с хорошим глотком пива.

Из зала до меня донеслись Пашины крики:

— Руку в локте полностью разгибай, Коля, так ведь не честно!

Затем раздался голос Вадима:

— Не, братан, ты, конечно, можешь теперь сказать, что и на полную руку гирю поднимать мы не договаривались, но это уже мухлёж!

— Да в смысле? Я как надо всё сделал! — забасил, тяжело дыша, Коля.

Пока они спорили, я выпил ещё пива и стал есть чипсы. Заметил ползущего по полу таракана, тот напомнил мне Пашу. Паша, кстати, стоило про него подумать, влетел на кухню с криком: «Драка, драка, драка там! Чего сидишь, пошли смотреть!»

Я с сожалением оставил чипсы и пошёл за Пашей, перед тем как выйти из кухни, я бросил на таракана пристальный взгляд — мне вдруг показалось, что стоит мне покинуть кухню хоть на пару минут, как он тут же залезет в упаковку чипсов, а этого мне совсем не хотелось! Таракан, однако, пополз куда-то в направлении холодильника, и это меня несколько успокоило.

В зале Коля с Вадимом боролись на диване: Вадим был сверху, а Коля пытался его скинуть, отпихивал от себя руками.

— Давай, забивай! — закричал Паша, пьяно смеясь.

Ребята расцепились. Договорились так, что никто никому ничего не должен, и пошли пить дальше. Захмелевший Коля принялся рассказывать Вадиму какие-то истории про школу, где они учились вместе, правда Вадима Коля помнил как ученика младших классов, так как был старше его аж на пять лет. Истории Коли были до ужаса однообразны и, как правило, сводились либо к каким-то хулиганским проделкам, по типу взрыва унитаза в школьном туалете целой связкой петард, либо к историям любовных похождений, достоверность которых, как по мне, была весьма сомнительной. Паша, который, как и я, учился в другой школе, тоже не мог понять всех отсылок в спутанных рассказах Коли, поэтому решил поговорить со мной. Он стал мне рассказывать о том, как пил на спор палёную водку и выпил почти всю — две бутылки, залпом, как и договаривались, но не смог допить последние сто граммов, из-за того что водка вся полезла наружу. После этого эксперимента над своим организмом Паша провалялся сутки с тяжёлой интоксикацией, так ещё и должен остался. Затем он рассказал мне о том, как, проснувшись с утра в выходной день, решил съесть купленную накануне марку с ЛСД, но стоило ему её съесть, как позвонил начальник с работы и предложил выйти на половину рабочей смены за двойную оплату — у них в теплосети произошла какая-то внештатная ситуация, и срочно нужны были работники. Паша, конечно же, согласился, как он мог отказаться? В итоге, пока ещё двое сотрудников теплосети занимались ремонтом водопроводных труб на участке, Паша ползал по земле и собирал неких жуков, которые, как он тогда считал, были и не жуками вовсе, а замаскированными под насекомых роботами, выполняющими определённые задания. Он хотел их допросить и выведать у них, на кого они работают. Как нетрудно догадаться, Пашу в тот день уволили из теплосети, и ему пришлось устраиваться фасовщиком на склад, где он отбил себе все пальцы поддонами. Как именно он отбил себе ими пальцы, я не стал уточнять.

Когда на полу, сбоку от стола, собралось порядка десяти пустых пивных бутылок, Вадимом было принято решение о раскурке ещё одного косяка. Паша поддержал эту идею бурными криками, а Коля заныл, что, мол, нам-то есть чем догнаться, а он траву не курит, а пива ему мало, поэтому нужна водка. Вадим и Паша идти за водкой отказались, и Коля принялся подбивать меня, однако мне тоже не хотелось тащиться до магазина, тем более с этим придурком, я даже пьяный и обкуренный не знал, о чём мне с ним говорить, как поддержать разговор во время пути туда и обратно. Мне вспомнился философ Витгенштейн, который много времени посвятил изучению языка и его влиянию на человеческое мышление. Как ни странно, австрийский философ считал, что люди зачастую используют речь не для того, чтобы поделиться какой-то важной информацией, а по другим причинам: например, чтобы убрать чувство неловкости, которое возникает, когда два знакомых человека молча идут рядом, или чтобы привлечь к себе внимание. Хотел бы я узнать мнение Витгенштейна о том, как вести диалог с людьми типа Коли. Потому что мне в голову в таких ситуациях ничего кроме мычания и мата не приходит. Так что я отказался идти с ним за водкой. Коля заканючил и достал из глубин холодильника наполовину опустошённую бутылку какого-то дешевого портвейна.

— Если ты эту бадягу сейчас выпьешь, тебе точно крышу снесёт, — покачал головой Вадим, забивая при этом новый косяк.

— Так вы же мне не оставляете выбора, уроды! — беззлобно бросил в ответ Коля, пробуя с горла портвейн. — На этикетке написано, что по португальскому рецепту сделан! По технологии, что принята в долине Дору…

— Бормотуху ты пьёшь, из долины Дура! — захохотал Паша, Вадим тоже захихикал.

— Пошли к чёрту! — Коля саданул ещё пару больших глотков. — Это я на работе забрал у мужичка одного, он во время рабочей смены бутылочку эту распивал, сука. Под станком её держал. Ну я и забрал в этих… в назидательных целях!

— Я бы на месте этого мужика через пару дней ещё одну открытую бутылку под станком оставил, ты бы, дурачок, взял её, а там в алкоголь яд подмешанный! Ну, или слабительное, во смеху-то было бы! Наказал бы тебя, воришку, — сказал Паша, смеясь.

— Ты — щенок! — крикнул Коля, но тут же сделал большой глоток и успокоился. А потом и вовсе запел песню «Бомж» Юрия Хоя. Да уж, вечер начинал играть сюрреалистическими красками.

Мы раскурили косяк, и глаза у Вадима стали узкими, как бойницы. У Паши — наоборот, расширились, вылезли вперёд и начали расползаться по его землянистому лицу.

— Я бычок подниму, горький дым затяну, покурю и полезу домой, — надрывался Коля, — не жалейте меня, я прекрасно живу, только кушать охота порой!

— Ну ты и панк, — покачал головой Вадим, выдыхая из лёгких крепкую затяжку травки. Дым пополз по кухне и спугнул сидящего на дверце холодильника таракана — тот резко куда-то ушуршал.

— А вы Янку Дягилеву знаете? — спросил Паша. Он достал свой смартфон и принялся искать какой-то трек, затем включил его, заиграла гитара.

— Да включи Хоя лучше! — захрипел Коля.

— Да ты послушай, послушай, душевная песня! — заспорил с ним Паша.

Тем временем молодой девичий голос начал петь про опасные прогулки по трамвайным рельсам. Я вспомнил, что уже когда-то слышал эту песню. Моя первая школьная любовь была фанаткой группы «Гражданская Оборона» и всего, что было с ней связано, а Янка Дягилева, если мне не изменяет память, была участницей этой группы вместе с Егором Летовым.

Песню Янки было слушать приятней, чем пьяный бубнёж Коли, но тот не дал насладиться треком, схватил Пашу за плечо и забубнил, заканючил:

— Ну включи ты «Сектор Газа», ну или этого… кто пел «Шпану»?

— Александр Дюмин, — подсказал Вадим.

— Да, точно! Найди трек «Шпана» Дюмина, ты, сынок, — просипел Коля и влил в себя ещё немного портвейна.

Паша нашёл эту песню и включил её. Хриплый тюремный голос запел:

«Осыпается листва, наступают холода,

Но весёлая шпана не скучает никогда.

Кровь разгонит самогон, а на погоду нам чихать.

И пойдём по переулкам приключения искать».

— Что за трэш? — скривился Паша ещё сильнее. — У меня батя пьяный такое слушает порой, когда совсем в говно накидается.

— Ты, пиздючок, не понимаешь ни хрена! — Коля начал пританцовывать под раскатистые «а-на-на», лившиеся из динамика.

Я допивал своё пиво, чувствуя, как начинает клонить в сон, и думал о том, сколь различны все люди. Мне никогда не понять Колю в его праздной радости и приверженности «пацанскому», а ему никогда не понять меня. Или вот Паша… Хотя чёрт с ними со всеми! Я отошёл в туалет, а когда вернулся, Коля уже братался с Пашей и звал того летом сплавляться по реке Воронеж на байдарках. Коля рассказывал, что прошлым летом он с группой пробыл три дня на реке, днём они неспешно плыли, а к вечеру останавливались на берегу: пили водку, готовили еду на костре, курили, пели песни.

Я бы хотел сейчас переместиться в летнюю ночь, да чтобы под боком жаркий костёр и палатка, и всё это вдали от города, всё это там, где на небе звёздном виден Млечный Путь. Было бы классно!

Вадим тем временем завладел телефоном Паши и, соответственно, музыкой. Он включил какой-то мрачный рэп, и мы все погрузились в образы тёмных дворов, переулков, драк, неразделённой любви и прочего нудного бреда.

Покурили ещё немного, и я понял, что пора домой. Меня уже порядком развезло от алкоголя и травы, но в голове оставался некий «центр трезвости», в основе которого была таблетка ривела, что я съел час назад. Я бы съел ещё одну таблетку, но с собой у меня ривела не было, и это было ещё одной причиной отправиться домой.

Вдруг зазвонил телефон, конечно же, Пашин. Тот кинул взгляд на экран и раздражённо прикусил нижнюю губу. Звонил отец. Паша сбросил трубку и поставил телефон на беззвучный режим.

Неожиданно очень громко загудел холодильник. Он словно бы обратился к нам с каким-то вопросом. Вадим озадаченно посмотрел на холодильник, одним глотком добил очередную бутылку пива и сказал, что пора бы и честь знать, так как ему нужно было с утра идти на работу. У Коли завтра тоже был рабочий день, однако он не хотел прекращать веселье, его развезло, и стал рассказывать нам о том, какая сука его гражданская жена, что ушла от него месяц назад, и как бы он разбил лицо её нового ухажёра. Всё это было, конечно, интересно, но не настолько, чтобы заставить нас просидеть здесь всю ночь.

Когда мы вывалились на улицу, Паша начал лепить снежки и кидать их в разные стороны, точно радующийся первому снегу ребёнок. Вместе с ночью пришёл и мороз: воздух был шершавым и хмельным, как покрытая щетиной щека отца-алкоголика, что обнимает своё дитя, вернувшись с очередной попойки.

Мы с Вадимом проводили Пашу до дома, так как он жил совсем недалеко от Коли. Однако Паша не торопился заходить внутрь подъезда. Он начал выпрашивать у Вадима немного травки, хотел, чтобы тот отсыпал ему пару щепоток в пустую сигаретную пачку, глаза у него при этом сделались по-собачьи просящими, до тошноты жалобливыми.

— Вадим, ну отсыпь чутка, чтоб лучше спалось! — ныл Паша, заглядывая Вадиму в глаза.

Вадим укрылся от этого взгляда в ночной тени старого вяза и, не став даже ничего Паше объяснять, просто сказал ему:

— Спокойной ночи.

Когда мы уже отходили от подъезда, Паша крикнул что-то неразборчивое, но злое нам вслед, а затем грохнула подъездная дверь.

— Вот урод, уже который раз деньги не скидывает на покур, зато попрошайничает, как бродяга последний, — забурчал Вадим. Я ему поддакнул.

Мы шли по заснеженному ночному двору в обход стадиона. Оранжевые фонари думали о чём-то своём, о чём-то большем, чем эти улицы и дома. Что же было предметом их мыслительной деятельности? А о чём думали деревья? Сейчас мне казалось, что весь город жив, что он дышит, функционирует, словно один большой организм.

На углу сталинской высотки нам повстречалась чёрная собака. Она была очень похожа на пса из фильма «Сталкер» Тарковского. Я вдруг подумал, что все мы находимся в «Зоне». В месте, где много лет назад произошёл некий эксперимент, суть которого до сих пор многим плохо понятна. Да что там говорить, многие люди и не подозревают, что этот эксперимент существовал. А он был. И мы — его плоды. Эксперимент начался в 1917 году, а закончился в 90-ых. Хотя нет, начался-то он, наверное, гораздо раньше, да и сейчас, скорее всего, ещё идёт. Возможно, что этому эксперименту уже миллиарды лет. Кто знает, что привело в движение планеты и звёзды, галактики, чёрные дыры. Все эти гигантские шары материи, занятые бессмысленным движением, висящие в гравитационных коконах. Кто дал им завод для движения? Завод, завод, завод. Жизнь — это цех. Тебя всё плавят и плавят, лепят из тебя что-то. Рук, которые это делают, ты не видишь. Зато хорошо чувствуешь их прикосновения, их воздействие.

Чёрная собака проследила какое-то время за нами своими умными буддистскими глазами, а потом побежала в кусты.

Я дошёл с Вадимом до его дома, мы покурили по сигарете, стоя возле песочницы с обшарпанными низкими стенками-оградками, а затем попрощались, и дальше я уже пошёл один. Я пошёл один и что-то вдруг нашёл в этой тишине и вышине домов, что-то познал, смысл жизни вдруг приобрёл новый объём и раскрылся передо мной гигантским космическим полотном великого художника.