Тайм-код лица

Рут Озеки, 2015

Когда мы смотримся в зеркало, то видим лишь образ, который являем миру. Но какие мы на самом деле? Что скрывается за внешним обликом? Героиня разглядывает свое отражение в зеркале и начинает вспоминать прошлое. Она думает обо всех тех мелких и больших событиях, которые повлияли на нее и сделали такой, какой она есть сейчас: о необычном детстве, о первом любовном опыте, об удивительных корнях (мать японка, отец американец), о масках японского театра Но, о погружении в религию и о многом другом. На стыке двух культур, словно между мирами, она пытается познать себя и проживает яркую и интересную жизнь. Но что будет с ней дальше и примет ли она себя такой, какая она есть?

Эксперимент

Эксперимент прост: сидя перед зеркалом, смотреть на свое лицо в течение трех часов. Это как бы вариант эксперимента по наблюдению, о котором я узнала из статьи гарвардского профессора истории искусств и архитектуры Дженнифер Л. Робертс «Сила терпения»^[3], о педагогических достоинствах «погружения во внимание». В своей статье профессор Робертс описывает задание, которое она каждый год дает студентам: пойти в музей или галерею, провести три полных часа, глядя на какое-нибудь одно произведение искусства, и составить подробный отчет о наблюдениях, вопросах и предположениях, которые возникли у них за это время. Трехчасовым, по ее собственному признанию, задание сделано для того, чтобы оно ощущалось как слишком долгое. Даже «мучительно» долгое — она использует это слово, утверждая, что менее болезненное упражнение не принесет пользы от погружения во внимание, которому она пытается научить. Картины — это «батареи времени», пишет она, цитируя искусствоведа Дэвида Джозелита. Это «немереные запасы» временного опыта и информации, которую можно извлечь и разархивировать лишь с использованием навыков медленной обработки и стратегического терпения — умений, которые атрофируются в нашу торопливую эпоху. Робертс пытается помочь ученикам восстановить ряд захиревших навыков, чтобы они научились не просто смотреть на искусство, но и видеть его.

Мое лицо — не произведение искусства. У меня нет причин смотреть на него — разве убедиться, что в зубах не застрял кусок шпината. Косметикой я редко пользуюсь. Волосы, по-моему, уже сами как могут о себе заботятся. Но после прочтения статьи профессора Робертс мне пришло в голову, что лицо — это тоже батарея времени и запас опыта, и мне стало интересно, что может мне открыться в моем пятидесятидевятилетнем лице, если я смогу смотреть на него в течение трех часов — надо сказать, и правда мучительно долгий отрезок времени.

С годами мои взаимоотношения с собственным отражением менялись. В детстве я была к нему равнодушна. Став постарше, я стеснялась и избегала своего отражения, но в подростковом периоде стала проводить уйму времени перед зеркалами, тщательно изучая каждую пору и волосяную луковицу и вступая в детальные, если не сказать микроскопические отношения с каждым участком своей кожи. Думаю, в этом я не отличалась от большинства американских подростков. Неотступное самосозерцание продолжалось и в первые годы взросления, но затем пошло на убыль. Сегодня, хоть я еще поглядываю на свое отражение в витринах магазинов и смотрю на свое лицо, когда умываюсь и чищу зубы, перед зеркалами я провожу очень мало времени. А все же за всю жизнь это сколько набирается? Сотни часов? Дни, недели или даже месяцы?

В общем, лишних три часа вполне можно вытерпеть. Но начинать ужасно не хочется. Это что, тщеславие? Борьба с тщеславием? Кто знает? И вообще, как выглядит тщеславное самолюбование в пятьдесят девять лет? Пятьдесят девять — трудный возраст для лица. Менопауза наносит страшный удар по самоощущению, перемены происходят быстро и по нарастающей. Это как половое созревание наоборот. В свои пятьдесят девять лет, просыпаясь утром, я никогда точно не знаю, каким окажется мое лицо.

Свет мой зеркальце, скажи, кто на свете всех милее, бормочет стареющая королева.

Во всех сказках говорится, что тщеславное самолюбование у старухи — это в лучшем случае печально и неприлично, а в худшем — смешно или даже гадко. Приближаясь к своему шестидесятилетию, я чувствую, что от вопроса: «Я все еще хороша?» — мне пора потихоньку переходить к более экзистенциальному: «Я все еще здесь?» Может, хоть тогда взгляд на себя в зеркало будет в какой-то степени утешать.

Но все же недавно я поймала себя на том, что поспешно отвожу взгляд, увидев свое лицо в витрине магазина. И когда чищу зубы, тоже часто поворачиваюсь спиной к зеркалу или сосредотачиваю внимание на какой-нибудь детали, дефекте или пятнышке, а не на отражении в целом. Не могу сказать, что мне не нравится увиденное в зеркале, хотя нередко отчасти так и есть. Скорее, дело в том, что я уже не вполне узнаю себя в своем отражении и поэтому каждый раз пугаюсь. Отводить взгляд — это у меня рефлекторное, своего рода «эффект зловещей долины»^[4] при виде этого человека, который уже не совсем я.

Ведь это невежливо — глазеть на незнакомых людей.

В дзен-буддизме непостоянство является первым из трех признаков существования. Все меняется, ничто не остается неизменным. Второй признак существования — это отсутствие «я», являющееся следствием первого: если все меняется и ничто не остается неизменным, тогда нет такой вещи, как постоянное «я». «Я» — преходящее понятие, это история, привязанная к своему положению в пространстве и времени. Страдание, третий признак существования, вполне логично вытекает из первых двух. Мы не любим непостоянства, мы хотим быть кем-то, неким стабильным «я», и мы хотим, чтобы оно существовало вечно. Будучи лишены этой неизменности, мы страдаем.

Преподавая ученикам три признака существования, Будда поручал им упражнение на наблюдение, схожее с упражнением профессора Робертс. Только он отправлял своих учеников медитировать не в картинную галерею, а на кладбище, велев им созерцать трупы на различных стадиях разложения —

…через день, два или три после смерти, раздутая, багровая и сочащаяся плоть… пожираемая воронами, ястребами, стервятниками, собаками, шакалами или различными видами червей… остов, покрытый плотью и кровью, скрепленный сухожилиями… скелет без плоти, измазанный кровью, скрепленный сухожилиями… скелет без плоти и крови, скрепленный сухожилиями… разрозненные кости, разбросанные во все стороны… кости, высохшие добела, цвета ракушек… груда костей возрастом более года…

кости сгнили и рассыпались в пыль…^[5]

Такой вот натюрморт. Стратегия Будды состояла в том, чтобы ученики могли противостоять тому, что пугало их и вызывало отвращение, чтобы они научились видеть реальность в действии и тем самым понять истину о трех признаках существования. Он надеялся, что эта доза реальности освободит их от страданий, вызванных обманчивой привязанностью к тому, что не является неизменным, постоянным, реальным.

Мое лицо — не произведение искусства, но и для захоронения оно еще не совсем готово. Медитация на него в течение трех часов, какой бы мучительной она ни была, не эквивалентна тому, что предлагал Будда, но ведь и цели у меня более скромные. Я не ищу освобождения или просветления. Я просто пытаюсь написать эссе о своем лице, и ведение хронометража при этом показалось мне неплохим отправным пунктом. А поскольку это медитативное упражнение, я решила провести свой эксперимент перед маленьким буддийским алтарем, где медитирую каждый день. Я села на подушку и посмотрела в зеркало. Оно стояло на том месте, где должна находиться статуя Будды, и я почувствовала себя глупо и показалась себе немножко преступницей. Буддизм — нетеистическая религия. В статуе Будды нет ничего изначально святого. Будда ведь не Бог. Буддизм учит, что мы все будды, потому что во всех нас есть природа будды. Если это так, то заменить Будду зеркалом и смотреться в него — в принципе, должно быть нормально. Возможно, чересчур буквально получается, но с точки зрения доктрины и теории проблемы тут нет. Так почему же я чувствую себя так неуютно, как будто совершаю некий акт буддийского святотатства?

Примечания

3

Jennifer L. Roberts. The Power of Patience, Harvard Magazine (November-December, 2013). (Прим. автора)

4

Эффект «зловещей долины» — гипотетическая негативная зависимость реакции психики на схожесть объекта, в частности, робота с человеком: когда в опытах японского инженера Масахиро Мори отличия становились минимальными, но все же оставались, на графике позитивного отношения испытуемых к увиденному отмечался резкий спад, который и был назван «зловещей долиной». (Прим. перев.)

5

Mahasatipatthana Sutta, vi. Navasivathika Pabba [Section on Nine Stages of Corpses]. (Прим. авт.)