У нас всегда будет Париж

Рэй Брэдбери, 2009

Рэй Брэдбери был замечательным рассказчиком. Каждая история, вошедшая в книгу «У нас всегда будет Париж» – подлинная жемчужина. На каждой странице вас ждет открытие – полет на Марс и рассказ о пожилых супругах; размышления о том, как может измениться человеческая жизнь под влиянием одного момента, одного неосторожно сказанного слова. Откройте эту книгу и окунитесь в неповторимый мир, созданный Рэем Брэдбери.

Сумеречные лужайки

Вечерело, но он решил, что дневного света как раз хватит, чтобы быстро сыграть в «девять лунок», прежде чем придется остановиться.

Но сумерки настигли его уже по дороге к полю для гольфа. С океана нагнало густого туману и затмило все освещение.

Он уже собирался разворачиваться, чтобы ехать обратно, как вдруг что-то привлекло его внимание.

Всматриваясь в дальние лужайки, он приметил на сумеречных полях с полдюжины гольфистов.

Они играли не четверками, двое на двое, а передвигались в одиночку, волоча свои клюшки по траве под сенью деревьев.

Как странно, подумал он. И вместо того чтобы уехать, подогнал машину на стоянку за клубным помещением и вышел.

Что-то заставило его подойти и наблюдать за горсткой мужчин на тренировочном поле, посылающих мячи в сумеречную мглу.

Но больше всего его любопытство раздразнили одиночные игроки на фервее^[1]: это зрелище определенно навевало какую-то грусть.

Не задумываясь, он подхватил свою сумку и понес клюшки к первой метке, где стояли, словно дожидаясь его, трое пожилых людей.

Стариканы, думал он. Впрочем, не такие уж они старые, просто ему было всего тридцать, а они уже поседели.

Когда он подошел, они смерили взглядами его загорелое лицо и зоркие ясные глаза.

Один из них поздоровался.

— Что здесь происходит? — поинтересовался молодой человек, хотя и сам не мог взять в толк, зачем ему понадобилось вопрошать таким тоном.

Он следил за лужайками и передвижениями одиночных игроков в сумраке.

— Я хотел сказать, — продолжал он, кивая в сторону фервея, — что они идут вперед, но ведь минут через десять им ничего не будет видно.

— Будет, еще как будет видно, — откликнулся один старик. — Вообще-то, мы идем туда же. Нам нравятся вечерние часы. Можно побыть одному и поразмыслить. Вот мы и начинаем в группе, а потом разбредаемся кто куда.

— Здорово, должно быть, — сказал молодой человек.

— Еще бы, — согласился другой. — Но у нас на то свои причины. Присоединяйтесь, если пожелаете, но ярдов через сто вы скорее всего окажетесь в одиночестве.

Молодой человек подумал и кивнул.

— Договорились, — сказал он.

Один за другим они подходили к первой площадке, делали замах клюшкой и наблюдали, как белые мячи растворяются в полумраке.

Они молчаливо зашагали навстречу угасающему свету.

Старик шел рядом с молодым мужчиной, поглядывая на него время от времени. Двое других смотрели только вперед и не разговаривали. Когда они остановились, молодой человек аж ахнул от изумления. Старик спросил:

— Что такое?

— Я его нашел! Как это возможно в такой темени? Я словно догадался, где надо искать! — воскликнул молодой человек.

— Такое случается, — сказал старик. — Это можно приписать судьбе или фортуне либо дзену. Я же просто говорю — это чистой воды потребность. Идем дальше.

Молодой человек взглянул на мяч в траве и молча отступил.

— Пусть сначала другие, — сказал он.

Двое других тоже нашли в траве свои мячи и теперь делали замах. Один из них сделал замах, попал по мячу и удалился в одиночестве. Другой сделал замах, попал по мячу и тоже исчез в сумерках.

Молодой человек смотрел, как они уходят — каждый своей дорогой.

— Я не понимаю, — сказал он. — Я ни разу не играл в такой четверке.

— На самом деле это не четверка, — сказал старик. — Можно сказать, это вариация на тему. Они продолжат, и мы снова встретимся на девятнадцатой лужайке. Ваша очередь.

Молодой человек сделал замах, и мяч улетел в серовато-багровое небо. Он почти слышал, как мяч приземлился в траву в ста ярдах.

— Продолжайте, — сказал старик.

— Нет, — сказал молодой человек. — Если не возражаете, я прогуляюсь с вами.

Старик кивнул, встал в стойку и ударил по мячу, послав его в темноту. Потом они стали молча прогуливаться.

Наконец, молодой человек, глядя перед собой и пытаясь нащупать дорогу в сгущающейся тьме, сказал:

— Я никогда раньше не встречал такой игры. Кто те другие и что они тут делают? Если уж на то пошло, а кто вы будете? И наконец, что здесь делаю я? Я ведь не принадлежу вашему кругу.

— Не вполне, — согласился старик. — Но кто знает, может, когда-нибудь войдете в него.

— Когда-нибудь? — спросил молодой человек. — Если сейчас не принадлежу, то почему потом?

Старик продолжал идти, глядя перед собой, а не на своего спутника.

— Вы очень молоды, — сказал он. — Сколько вам?

— Тридцать, — ответил молодой человек.

— Вы молоды. Вот когда вам стукнет пятьдесят или шестьдесят, тогда, может быть, вы будете готовы играть на сумеречных лужайках.

— Так вы это называете — «сумеречные лужайки»?

— Да, — сказал старик. — Иногда ребята вроде нас выходят играть допоздна, до семи-восьми вечера. Мы испытываем потребность просто ударить по мячу, прогуливаясь, и ударить снова, потом возвращаемся, когда слишком устаем.

— Как вы определяете, что пора играть в «сумеречные лужайки»? — спросил молодой человек.

— Ну, — ответил тихо шагающий старик, — мы — вдовцы. Не в привычном смысле слова. Все знают, что существуют соломенные вдовы гольфа — женщины, которые остаются сидеть дома, пока мужья целыми днями напролет режутся в гольф — по воскресеньям, иногда по субботам, иногда в будние дни. Они настолько поглощены игрой, что не в силах ее прервать. Они превращаются в автоматы для гольфа, а жены не понимают, куда они подевались. В этом случае мы называем себя вдовцами: жены по-прежнему дома, но дома промерзли, никто не разведет огня, еду готовят, но редко, и постели наполовину пусты. Мы вдовцы.

— Вдовцы? — повторил молодой человек. — Я все еще не понимаю. Ведь никто же не умер?

— Не умер, — согласился старик. — Когда говорят «соломенные вдовы гольфа», это значит, что жены брошены дома, а мужья играют в гольф. «Вдовцы» же — это мужчины, которые сами отлучили себя от дома.

Молодой человек, пораздумав, сказал:

— Но дома кто-то же остался? В каждом доме есть женщина?

— Да, — ответил старик, продолжая медленно шагать и всматриваться в сумеречные лужайки. — Неважно, почему мы выходим в сумерках на фервей. Может, дома слишком мало говорят либо слишком много. Избыток задушевных разговоров или нехватка. То слишком много детей или недостаточно, а то и совсем нет. Причин сколько угодно. Слишком много денег или мало. Какова бы ни была причина, наши отшельники в один прекрасный день вдруг обнаруживают, что после заката солнца нет ничего лучше, чем фервей, игра наедине с самим собой, удары по мячу и хождение за ним в свете сумерек.

— Понимаю, — сказал молодой человек.

— Вряд ли.

— Нет, — сказал молодой человек, — я и вправду понимаю. Но едва ли когда-нибудь вернусь сюда в сумерках.

Старик взглянул на него и кивнул.

— Пожалуй что не вернетесь. До поры до времени. Может, лет эдак через двадцать-тридцать. Больно уж у вас отменный загар и быстрая походка. Пышущий здоровьем вид. Отныне вам следует приезжать сюда в полдень и играть в настоящей четверке. Ваше место не на сумеречной лужайке.

— Я никогда не приду сюда вечером, — сказал молодой человек. — Такого со мной никогда не случится.

— Надеюсь, — сказал старик.

— Я позабочусь об этом, — сказал молодой человек. — Думаю, мы прогулялись ровно столько, сколько мне нужно. Пожалуй, последний удар занес мяч слишком далеко в темноту. Мне неохота его искать.

— Хорошо сказано, — сказал старик.

И они пошли обратно, и тьма стала по-настоящему сгущаться, и они не слышали своих шагов в траве.

Позади все еще бродили одиночные игроки: кто-то по лужайкам, кто-то за ними, кто-то на отдаленных площадках.

Когда они достигли клуба, молодой человек посмотрел на старика, который показался ему уж очень престарелым. А старик посмотрел на молодого человека, который показался ему уж очень юным.

— Если вернетесь, — сказал старик, — то есть в сумерках. Если когда-либо почувствуете потребность начать игру вчетвером и разбрестись поодиночке, хочу вас кое о чем предупредить.

— О чем же? — спросил молодой человек.

— Есть одно слово, которое ни в коем случае нельзя произносить в разговорах с людьми, слоняющимися по вечерним травяным прериям.

— А именно? — полюбопытствовал молодой человек.

— Супружество, — прошептал старик.

Он пожал руку молодому человеку, взял сумку с клюшками и пошел восвояси.

Вдалеке на сумеречных лужайках совсем стемнело, и те, кто там все еще играл, стали невидимы.

Молодой человек с загорелым лицом и ясным чистым взглядом повернулся, направился к своей машине и уехал.

Примечания

1

Участок с травой средней длины, занимающий большую часть игрового поля.