Преступления против жизни

С. В. Бородин, 2003

В книге рассматриваются различные аспекты уголовной ответственности за преступления против жизни. Анализируются особенности применения уголовного закона в отношении каждого вида посягательства на жизнь, предлагаются критерии их разграничения. Разграничиваются самоубийство и случайное причинение смерти. В выводах сформулированы рекомендации по наиболее сложным вопросам квалификации рассматриваемых преступлений. Обобщен опыт применения нового УК РФ, выявлены неточности, предложены новые формулировки некоторых уголовно-правовых норм. Книга рассчитана на следователей, судей, прокуроров, адвокатов, а также на студентов, аспирантов, преподавателей и всех, интересующихся проблемами уголовно-правовой защиты жизни человека.

Глава I. Общая характеристика преступлений против жизни

§ 1. Понятие преступлений против жизни

1. В соответствии с Конституцией Российской Федерации, в которой личность и ее права поставлены на первое место среди общечеловеческих ценностей, Особенная часть Уголовного кодекса (УК) РФ, введенного в действие с 1 января 1997 г., начинается с преступлений, посягающих на личность.

Преступления против личности — это группа предусмотренных УК общественно опасных деяний, направленных против основных личных прав и свобод граждан. При совершении этих преступлений родовым объектом посягательства является личность. Исходя из непосредственного объекта, преступления против личности делятся на пять групп: против жизни и здоровья, против свободы, чести и достоинства личности, половой неприкосновенности и половой свободы личности, против конституционных прав и свобод человека и гражданина, против семьи и несовершеннолетних.

Из УК следует, что к преступлениям против жизни отнесены три вида преступлений: 1) убийство (ст. 105–108); 2) причинение смерти по неосторожности (ст. 109); 3) доведение до самоубийства (ст. 110).

С учетом того, что преступления против жизни являются составной частью преступлений против личности, существенное значение имеет выяснение соотношения понятий «личность» и «человек». В литературе нет единого мнения по данному вопросу. Утверждается, что личностью не рождаются, ею становятся, а потому понятие «личность» несколько уже понятия «человек»^[17]. В развитие этой позиции высказано мнение, что «личностью в праве может считаться не всякий человек, а только тот, кто, получая при рождении права и свободы, способен самостоятельно ими владеть, распоряжаться, а также самостоятельно исполнять установленные государством обязанности».^[18]

С позиции доктрины уголовного права такую трактовку соотношения понятий «личность» и «человек» трудно принять. Это означало бы, что раздел VII УК, в котором предусматривается ответственность за преступления против личности, защищает только тех лиц, которые уже стали личностью и в состоянии самостоятельно осуществлять свои права и свободы и выполнять обязанности. При таком подходе без уголовно-правовой защиты остались бы подростки, престарелые, лица, находящиеся в беспомощном состоянии, а также лица, страдающие психическими расстройствами. Сказанное дает основания для вывода о том, что понятия «личность» и «человек» в уголовном праве необходимо воспринимать как равнозначные.^[19]

2. Нас интересуют преступления против жизни как часть преступлений против личности. Поэтому понятие «преступления против жизни» неразрывно связано с определением начала жизни человека и окончания его жизни, а также признаков, которые характеризуют эти явления. Это фактические и юридические предпосылки для признания деяния преступлением против жизни.

Первой среди фактических предпосылок является установление того, что посягательство совершено на человека, который начал свою жизнь. Вопрос о начале жизни человека в доктрине российского уголовного права вызывает споры. По существу, этот вопрос возникает в связи с разграничением аборта и убийства матерью новорожденного ребенка (гл. VI настоящей работы, где он нами и рассматривается).

Второй фактической предпосылкой является установление момента окончания жизни человека и наступления смерти, после чего защита жизни человека лишена смысла, ибо та уже объективно не существует. Вопрос о моменте наступления смерти человека вызвал дискуссии среди медиков и юристов. Одни авторы полагали, что смерть человека наступает в момент прекращения дыхания и сердцебиения, другие считали сердцебиение не абсолютным доказательством жизни. Но признается бесспорным наступление смерти с момента органических изменений в головном мозге и центральной нервной системе. До наступления этих изменений смерть человека называется клинической.

Встречаются случаи, когда после наступления клинической смерти удается восстановить дыхание и сердцебиение и вернуть человека к жизни. Достижения медицинской науки и практики в области реаниматологии особенно в последние годы способствовали изменению отношения к смерти как к одномоментному явлению. Ее все больше стали представлять как процесс, растянутый во времени, соответствующий постепенному разрушению отдельных частей человеческого организма.^[20]

О наступлении смерти человека свидетельствует только биологическая смерть, т. е. состояние необратимой гибели организма как целого, когда остановлена сердечная деятельность, исчезла пульсация в крупных артериях, прекращено дыхание, утрачены функции центральной нервной системы. В литературе предлагалось считать наступление биологической смерти безусловным по истечении 30 мин. после констатации названных выше признаков.^[21] Министерство здравоохранения РФ установило более строгие правила, которые, по нашему мнению, исключают отнесение человека, у которого еще возможно обнаружение признаков жизни, к умершему.^[22]

Мы уже отмечали, что значительная часть людей преждевременно умирает в результате болезней или насильственных действий. Установление наступления насильственной смерти человека в результате действий другого лица является еще одной фактической предпосылкой, характеризующей преступления против жизни.

Помимо фактических предпосылок, для признания деяния преступлением против жизни необходимы и юридические предпосылки, в том числе противоправность и виновность. Дело в том, что насильственная смерть может носить и правомерный характер (например, приведение в исполнение приговора к смертной казни). Кроме того, насильственная смерть может свидетельствовать не только о преступлении против жизни, но и о других преступлениях, связанных с причинением смерти человеку, а также о несчастном случае и самоубийстве. В связи с этим возникает вопрос об их разграничении.

В отличие от правомерного лишения жизни, несчастного случая и самоубийства, преступления против жизни преследуются как противоправные деяния, предусмотренные Особенной частью УК. Чтобы исключить отнесение к преступлениям против жизни правомерное лишение жизни и случайное причинение смерти, совершаемые при отсутствии вины, необходимо при выяснении понятия этих преступлений указать на виновное лишение жизни.

3. Помимо фактических и юридических предпосылок, которые необходимы для отнесения деяния к преступлению против жизни, у каждого из преступлений данной категории есть свои признаки, имеющие значение для общей характеристики этих преступлений.

Исходя из рассмотренных фактических и юридических предпосылок, в юридической литературе, с теми или другими небольшими различиями, убийство определялось как противоправное умышленное или неосторожное лишение жизни другого человека. В ч. 1 ст. 105 УК дано определение понятия убийства, которое существенно уточняет данное определение.

Убийством признается умышленное причинение смерти другому человеку. Из данной формулировки следует, что убийством является только умышленное деяние. Тем самым из категории убийств исключается причинение смерти по неосторожности, но это не означает исключения последнего из числа преступлений против жизни. В законодательном определении убийства, с нашей точки зрения, не достает указания на противоправность и виновность деяния. Определение понятия убийства, данное в законе, не вполне совершенно еще и потому, что в нем не заложен критерий отграничения убийства от других преступлений, которые также предполагают умышленное лишение жизни другого человека.

По нашему мнению, с учетом требования об отграничении убийства не только от правомерного лишения жизни, случая и самоубийства, но и от других преступлений, включающих в свой состав умышленное причинение смерти, в соответствии со ст. 8, 14 и 19 УК определение понятия убийства можно было бы сформулировать следующим образом.

Убийство — это предусмотренное статьей Особенной части УК виновное деяние, посягающее на жизнь другого человека и причиняющее ему смерть.^[23]

Представляется, что в общем плане приведенное определение характеризует все виды убийства, предусмотренные ст. 105–108 УК.

Определение понятия причинения смерти по неосторожности в ст. 109 УК не содержится. С нашей точки зрения, рассмотренные выше предпосылки, характеризующие преступления против жизни, относятся и к причинению смерти по неосторожности. Применимы к этому преступлению и признаки, характеризующие убийство, с одной обязательной поправкой, относящейся к субъективной стороне деяния, совершенного по легкомыслию или небрежности.

В ст. 110 УК не определяется понятие доведения до самоубийства. Нет в нем также определения понятия самоубийства, без которого нельзя в полной мере уяснить первое понятие.

Самоубийство как род насильственной смерти должно быть отграничено от убийства и от несчастного случая.

Общим при убийстве и самоубийстве является объект посягательства — жизнь человека, но при самоубийстве потерпевший и субъект деяния совпадают. Здесь нет, как при убийстве, лишения жизни другого человека. Поэтому самоубийство не признается противоправным деянием. По действующему уголовному праву оно не влечет каких-либо отрицательных последствий для лица, которое в результате неудавшегося покушения осталось в живых.

По своему характеру самоубийство может быть совершено только умышленно, причем самоубийца желает (имеет цель) лишить себя жизни. Представляется, что конструкция косвенного умысла, когда лицо предвидит результат своих действий и безразлично относится к возможным последствиям, неприемлема для самоубийства. Это объясняется особенностью отношения к собственной жизни лица, которое идет на риск. Оно характеризуется, с нашей точки зрения, самонадеянностью^[24], так как лицо всегда сохраняет надежду остаться в живых. Если же лицо сознает неизбежность наступления собственной смерти в результате своих действий, имеются достаточные основания считать, что оно намеренно лишает себя жизни, т. е. совершает самоубийство.

Вполне понятно, что не является самоубийством и причинение себе смерти по небрежности.

Лицо, совершившее самоубийство, обязательно должно быть вменяемым. Если лишает себя жизни лицо, неспособное понимать значение своих действий и руководить ими, то такая смерть должна относиться не к самоубийству, а к несчастному случаю. С этой точки зрения не выдерживают критики признававшиеся ранее доведением до самоубийства подговор невменяемого или содействие ему в лишении себя жизни (ч.2 ст. 141 УК РСФСР 1926 г.).

Таким образом, к самоубийству не могут быть отнесены причинение себе смерти по неосторожности и лишение себя жизни невменяемым лицом. В связи с изложенным возникает вопрос о моральной оценке самоубийства, без которой нельзя дать определение понятия этого деяния.

В истории человечества в различных обществах к самоубийству относились по-разному: от резкого осуждения до признания «естественным и достойным способом «хорошо умереть». Нравы и религия древних допускали, а иногда даже поощряли этот «выход из жизни через заднюю дверь».^[25]

Оценивая самоубийство с позиций современной морали, следует признать такой способ ухода из жизни в принципе не отвечающим идеалам совершенной человеческой личности. Однако это вовсе не исключает дифференцированного подхода к оценке лишения себя жизни человеком. Нельзя относить к самоубийству самопожертвования, например, в состоянии крайней необходимости, когда лицо, жертвуя своей жизнью, спасает других людей или предупреждает причинение крупного ущерба обществу и государству. Заслуженно расцениваются как геройские поступки самопожертвования во время военных действий в целях достижения успеха операции. Таких примеров было немало во время Великой Отечественной войны.

Дифференцированный подход к оценке лишения себя жизни человеком с учетом всех обстоятельств, обстановки и мотивов дает основания выделить самоубийство в собственном смысле слова, которое можно было бы, например, назвать самоубийством по личным мотивам. Именно за доведение до такого самоубийства устанавливает ответственность уголовный закон.

Сказанное позволяет заключить, что самоубийство — это осуждаемое обществом и общечеловеческой моралью деяние, которое состоит в намеренном лишении себя жизни. При определении понятия доведения до самоубийства необходимо исходить из диспозиции ст. 110 УК, которая формулирует его как преступление особого рода, когда последствия преступления достигаются руками потерпевшего. Здесь последствия наступают в результате действий виновного, вынуждающего потерпевшего совершить самоубийство. Следовательно, доведение до самоубийства состоит в жестоком обращении, угрозах или систематическом унижении человеческого достоинства со стороны виновного в отношении потерпевшего, который, в результате, вынужден лишить себя жизни.

§ 2. Преступления против жизни среди других преступлений, совершенных в России

При характеристике криминогенной обстановки на совещаниях в правоохранительных органах в конце 80-х гг. была принята стандартная формулировка: «Обстановка сложная, но она контролируется». Однако, начиная со второй половины 90-х гг. криминогенная обстановка едва ли контролируется правоохранительными органами, прежде всего милицией, и характеризуется разгулом преступности. Сколько совершается в стране преступлений, вполне понятно, не знает никто. Те преступления, которые регистрируются правоохранительными органами, не отражают фактического состояния и распространенности преступности. Большую часть преступлений составляют латентные преступления, скрытые от учета по различным причинам. Латентная преступность в той или иной степени присуща всем странам, в том числе и России. Она превышает зарегистрированную преступность в 3–5 раз.^[26]

Результаты выборочных исследований, а также анализ статистических данных показывают, что у нас не регистрируется 3/4 реально совершенных деяний. По оценке криминологов, в России ежегодно совершается 10–12 млн преступлений, к уголовной ответственности не привлекается примерно 7–8 млн граждан.^[27] Регистрируется около 1/4 преступлений. В 1999 г. было зарегистрировано 3081748 преступлений, выявлено правонарушителей — 1716679 чел.,^[28] по данным Верховного Суда РФ в 2001 г. осуждено 1244211 чел. Это означает, что к уголовной ответственности привлекается один человек из десяти реально совершивших уголовно-наказуемые деяния, а фактически наказывается, с учетом оправдательных приговоров и систематических амнистий, и того меньше. Сколько совершается преступлений против личности, которые включают и преступления против жизни, неизвестно. Известно лишь, что за такие преступления было осуждено в 2001 г. 140628 чел. Если применить к этой категории преступлений тот же подход, что и к оценке преступности в целом, то следует предположить, что преступлений против личности совершается около 1,5 млн Выделить число лиц, совершивших убийства, из числа всех лиц, совершивших преступления против личности, по тем причинам, о которых уже говорилось, невозможно.^[29] Поэтому о количестве убийств в России возможно достоверно судить на основании документальных данных только по двум показателям: 1) по зарегистрированным убийствам и 2) по числу лиц, осужденных судами за убийство.

1. О зарегистрированных убийствах. О числе зарегистрированных убийств более или менее достоверно можно вести речь только с 1956 г., когда было зарегистрировано 9649 убийств. С того времени ежегодно наблюдается рост регистрируемых убийств. В 1991 г. их было уже 25437, что составляет по отношению к 1956 г. 263 %. В 1992 г. их число увеличилось на 42,7 %, в 1993 г. — на 27 %, в 1994 г. — на 10,5 %, тогда было совершено 32286 убийств,^[30] в 1999 г. — 31140 убийств, а наибольшее число их было в 2001 г. — 33583.^[31] Из опубликованных в 1995 г. оценочных данных видно, что по числу убийств на 100 тысяч населения Россия занимает второе место в мире — 31,7 (после Южно-Африканской республики — 44,6). Для сравнения укажем, что в Японии и Англии на 100 тыс. населения приходится менее одного убийства (0,7 и 0,9).^[32] Сравнение этих данных свидетельствует о различных подходах к оценке человеческой жизни населением этих стран. У нас такая оценка находится традиционно на самом низком уровне, начиная с царствований Иоанна III и Иоанна IV, которые, как достоверно известно, не скупились на массовые казни своих противников и населения. Их традиции продолжала Анна Иоановна и другие правители. Поэтому не удивительно, что в 1913 г. на территории России было зарегистрировано 34,4 тыс. убийств.^[33] Традиции массовых убийств, как уже отмечалось, были продолжены в 20-х–50-х годах, в период тоталитарного режима. Преодолеть это тяжкое наследие будет нелегко.

Другие преступления против жизни — причинение смерти по неосторожности и доведение до самоубийства — самостоятельно в правоохранительных органах не регистрируются, а лишь учитываются среди других преступлений против личности.

Выше говорилось о латентности общей преступности и о вероятностном характере данных о ней. Есть все основания вести речь и о латентности убийств. Данные о числе убийств также можно получить из статистики о смежных деяниях, а также на основе экспертных оценок различных ситуаций и конкретных видов летальных исходов жизни отдельных лиц. Криминологи полагают, что в настоящее время регистрируется не более 50 % совершенных убийств.^[34]

Исследования показывают, что латентность убийств, совершенных при свидетелях и при наличии родственников потерпевших, невелика. Слишком велика тяжесть таких преступлений, чтобы они были укрыты недобросовестными работниками милиции или прокуратуры. В любом таком случае поступившее заявление об убийстве регистрируется. Однако практике известны не единичные случаи завуалированного сокрытия убийств, когда эти преступления неправильно квалифицируются как причинение тяжкого вреда здоровью, приведшего к смерти потерпевшего (ч.4 ст. 111 УК РФ). В таких случаях преступление как бы не сокрыто, но в результате неправильной квалификации наступившей смерти убийство фактически не учтено как наиболее опасное преступление. Это один из возможных вариантов ненаказуемого намеренного уменьшения числа зарегистрированных убийств. Дело в том, что к работникам правоохранительных органов предъявляются более строгие требования в связи с предупреждением и раскрытием убийств, чем в связи с причинением вреда здоровью. Наиболее распространенным источником латентности убийств является безвестное исчезновение людей. В милицию и в прокуратуру ежегодно поступают десятки тысяч заявлений о безвестной пропаже людей. По данным МВД РФ, в 2001 г. в органы внутренних дел поступило 109 617 заявлений о безвестном исчезновении людей, было установлено, что 74 079 человек находятся в живых, остальные (более 35 тыс. человек) на 1 января 2002 г. числились среди людей, местонахождение которых было неизвестно. По сообщениям СМИ, в России ежедневно безвестно пропадает в среднем сто человек. Среди пропавших много состоятельных бизнесменов, владельцев дорогих иномарок, молодых женщин и девушек. Так, в Барнауле прошла волна исчезновения абитуриенток, готовившихся поступить в вузы. Часть из них нашли в лесу убитыми или утопленными в реке. Остальные пропали бесследно.

По данным МВД, за последние 10 лет в результате квартирных афер пропали безвестно и, очевидно, погибли 30 тыс. человек.^[35] Сведений об их смерти нет и их гибель уже только по этой причине не может быть зарегистрирована как совершенное убийство. По данным МВД России, к концу 1995 г. в розыске находилось 78,7 тыс. безвестно пропавших лиц.^[36] Органами внутренних дел в 2001 г. было заведено 36 817 розыскных дел.^[37]

Другая причина смерти людей — самоубийство, о котором уже говорилось, но несколько в ином аспекте. Из практики известно, что нередки случаи, когда убийства маскируются под самоубийства. Иногда установить, что же произошло в действительности, можно только сразу после наступления смерти. Это учитывает сложившаяся в Англии практика. Все виды смерти человека хотя бы и без вины причинителя требуют производства так называемого коронерского расследования, которое представляет собой институт, возникший еще в XIII в. В тех случаях, когда происходит таинственная или неожиданная смерть, коронер (должностное лицо местного самоуправления) обязан произвести расследование об обстоятельствах наступления смерти, обычно с участием жюри, состоящего минимально из семи и максимально из одиннадцати «добрых» и «хорошего поведения» людей. Следствие может никого не обвинить, и никто, кроме лиц, вызванных в качестве свидетелей или участников жюри, не обязан являться. Коронерское расследование нередко завершается вердиктом о смерти «от несчастного случая» или о смерти, последовавшей «по естественным причинам» и т. п. Но жюри вправе вынести и вердикт о виновности в убийстве конкретного человека. Если такой вердикт будет вынесен, то этот человек берется под стражу и, теоретически, может быть предан суду на его основании. Однако на практике материалы передаются магистрату для производства предварительного расследования. Если магистрат решает, что нет оснований для передачи дела в суд, вердикт коронерского расследования остается без последствий. При установлении в деянии признаков преступления в установленном порядке назначается судебное разбирательство.^[38] Коронерское расследование смерти человека — это не анахронизм, а действующий институт.

У нас ничего подобного нет. Справку о смерти выдает районный или участковый врач, иногда ее подписывает участковый инспектор милиции. В этих условиях имеется возможность получить любые справки от недобросовестных работников и подготовиться к осмотру места происшествия и трупа (ст. 177 и 178 УПК), особенно когда осмотр производится в присутствии лиц, заинтересованных в сокрытии убийства.

Какая-то часть убийств скрывается под видом смерти употребления суррогатов алкоголя. В СМИ сообщалось, что в 2001 г. от отравления алкоголем умерло 4 тыс. человек. Хотя отравление не является в настоящее время распространенным способом совершения убийства, но тем не менее изучение дел об убийстве не дает оснований считать, что такие случаи являются единичными.

В 2001 г. по данным МВД РФ было захоронено 7410 неопознанных трупов. Их число ежегодно возрастает, в 1997 г. — их было около 40 тыс. Сколько людей в данном случае убито, сказать невозможно, но отрицать, что часть этих людей, вполне вероятно, была насильственно лишена жизни в результате убийства, нет оснований.

Как показывают прокурорские проверки, какая-то часть убийств укрывается от учета работниками милиции. Среди потерпевших в таких случаях часто оказываются бомжи, безродные старики, которых никто не ищет и судьба которых никого не интересует. Имеются и другие обстоятельства, при которых погибают люди (автоаварии, несчастные случаи в быту и на производстве). Часть таких случаев, вероятно, является намеренным лишением жизни, но не учитывается как убийство. Изучение практики показывает, что даже в тех случаях, когда убийство регистрируется, количество потерпевших далеко не всегда указывается, хотя, в действительности, сколько потерпевших — столько и убийств; и по этой технической причине число зарегистрированных убийств сокращается.

2. О лицах, осужденных за преступления против жизни. За эти преступления в 1997 г. судами России осуждено: за убийство — 13 241 человек; за причинение смерти по неосторожности — 902; за доведение до самоубийства — 141. За все преступления в России в 1997 г. было осуждено — 1 013 439 человек. Осуждение за преступления против жизни составили около 1,3 % от числа всех осужденных. В последующие годы вплоть до последнего (статистического) 2001 г. показатели судимости за эти преступления существенно не изменились, только в два раза сократилось число лиц, осужденных за доведение до самоубийства (ст. 110 УК) в связи с неудачной редакцией этой нормы.^[39]

С процессуальных позиций показатели судимости свидетельствуют о том, было ли совершено преступление и какое именно. По общему правилу, это окончательные данные как о характере преступления против жизни, так и о лице, его совершившем. Но в уголовно-правовом плане и, особенно, в криминологическом они не колеблют выводов о высоком уровне латентности убийств.

В заключение укажем на то, что принятая в России система регистрации убийств и проведения первоначальных следственных действий явно несовершенна. Она не только не позволяет зарегистрировать многие убийства, но и, главное, создает для значительной части лиц, совершивших эти преступления, благоприятные условия для уклонения от уголовной ответственности. Анализ раскрываемости убийств, которая за последние 10 лет не превышала 75–80 % от числа зарегистрированных убийств, позволяет увидеть, что 75–80 тыс. убийц уклонились от наказания. Часть из них затаилась и ждет истечения срока давности уголовной ответственности, а какая-то часть продолжает рыскать и искать новые жертвы. Если же согласиться с тем, что в действительности регистрируется только половина убийств, то получается астрономическая цифра, превышающая 200–250 тыс. уклонившихся от наказания убийц. Можно, разумеется, сказать, что это гадание на кофейной гуще, но, к сожалению, это реальность жизни, которая требует разработки конкретных мер. Одной из таких мер явилась бы передача суду контроля за первоначальным определением рода и причин неожиданной или необъяснимой с точки зрения здравого смысла наступления смерти человека. Возможно, Уголовно-процессуальный кодекс необходимо дополнить главой, регулирующей деятельность органов дознания и суда в данной части судопроизводства.

Примечания

17

Матузов Н. И. Личность. Права. Демократия. Саратов, 1972. С. 69.

18

Красиков А. Н. Уголовно-правовая охрана прав и свобод человека в России. Саратов, 1996. С. 5.

19

И. Л. Петрухин полагает, что и в более широком плане с юридических позиций понятия «личность» и «человек» равны. См.: Конституция Российской Федерации: Научно-практический комментарий / Под ред. Б. Н. Топорнина. М., 1997. С. 188.

20

Райский М. И. Судебная медицина. М., 1953. С. 33–37; Авдеев М. И. Курс судебной медицины. М., 1959. С. 522–523; Громов А. П. Курс лекций по судебной медицине. М.,1970. С. 145; Раймони М. Жизнь после смерти. М., 1990. С. 91.

21

Авдеев М. И. Правовые аспекты пересадки тканей // Проблемы правосудия и уголовного права. М., 1978. С. 77.

22

Приказом Минздрава Российской Федерации от 20 декабря 2001 г. № 460 утверждена Инструкция по констатации смерти человека на основании диагноза смерти мозга. Приказ зарегистрирован в Минюсте РФ 17 января 2002 г. под № 3170. (РГ. 2002. 30 января). В Инструкции определен комплекс клинических критериев, наличие которых обязательно для установления диагноза смерти мозга: 3.1. Полное устойчивое отсутствие сознания. 3.2. Атония всех мышц. 3.3. Отсутствие реакции на сильные болевые раздражители в области тригеминальных точек и любых других рефлексов, замыкающихся выше шейного отдела спинного мозга. 3.4. Отсутствие реакции зрачков на прямой яркий свет. При этом должно быть известно, что никаких препаратов, расширяющих зрачки не применялось. Глазные яблоки неподвижны. 3.5. Отсутствие корнеальных рефлексов. 3.6. Отсутствие окулоцефалических рефлексов. В завершение исследования проводятся специальные тесты, подтверждающих диагноз смерти мозга. Наблюдение ведется не менее 24 часов, а при подозрении на интоксикацию наблюдение увеличивается до 72 часов. Работу ведет комиссия врачей, которая составляет протокол о констатации смерти мозга. В состав комиссии не включаются врачи, принимавшие участие в заборе и трансплантации органов.

23

В свое время против этого определения возражал М. Д. Шаргородский, который полагал, что «убийство — это неправомерное лишение жизни другого человека». Все другие элементы, включаемые нами в определение понятия убийства, он считал излишними (Курс советского уголовного права. Часть Особенная. Л., 1973. Т. 3. С. 476). С этим нельзя согласиться. Определение М. Д. Шаргородского явно неполно. Оно не позволяет отграничить убийство от других преступлений, при совершении которых потерпевший лишается жизни. Кроме того, «неправомерность» не дает четкого преставления об отличии убийства от самоубийства и несчастного случая, которые нельзя считать правомерными; они относятся к деяниям невиновным, не предусмотренным в качестве преступлений Особенной частью Уголовного кодекса, но это очевидно не одно и то же.

24

Термины «самонадеянность» и «легкомыслие» употребляется нами как синонимы.

25

Шейнис Л. К истории самоубийств. Русская Высшая школа общественных наук в Париже: Лекции профессоров. СПб., 1905. С. 85–111; Кони А. Ф. Самоубийство в законе и жизни. М., 1923. С. 6–12.

26

По механизму образования латентной преступности она распадается на три части: 1) незаявленные преступления — те преступления, которые были совершены, но о которых органы власти не были поставлены в известность и о них не знают; 2) неучтенные преступления — те, о которых органы власти были поставлены в известность, но они эти преступления не зарегистрировали; 3) неустановленные преступления — те, которые были заявлены и зарегистрированы, их расследовали, но не были установлены событие или состав преступления (подробнее см.: Криминология / Под ред. В. Н. Кудрявцева и В. Е. Эминова. М., 2002. С. 125).

27

Там же. С. 127.

28

Состояние преступности в России за январь-декабрь 1999 г. ГИЦ МВД РФ. М., 2000. С. 4, 20.

29

Это подтверждают исследователи темы латентной преступности, которая изучалась во ВНИИ МВД России в начале 90-х годов. (Горяинов К. К., Ивченко А. П., Кондратюк Л. В. Латентная преступность в России: опыт теоретического и прикладного исследования. М., 1994. С. 58–61).

30

Лунеев В. В. Преступность XX века. Мировой криминологический анализ. М., 1997. С. 25, 199, 200.

31

Состояние преступности в России за 2001 г. ГИЦ МВД России. М., 2002. С. 4, 22–23; по данным, опубликованным МВД России в 2002 г., убийства в структуре зарегистрированной преступности составляют 3,3 %, кражи — 42,9 %, разбои и грабежи — 6,5 %, хулиганство — 4,6 %, мошенничество — 2,7 %, присвоение, растраты — 1,8 %, прочие — 38,2 % (АиФ. 2002. № 41).

32

Курс российского уголовного права. Особенная часть / Под ред. В. Н. Кудрявцева, А. В. Наумова. М., 2002. С. 108.

33

Остроумов С. С. Преступность и ее причины в царской России. М., 1960. С. 169.

34

Курс российского уголовного права. Особенная часть. С. 107.

35

АИФ. 2002. № 30. С. 12.

36

Преступность и реформы в России. М., 1998. С. 129.

37

Состояние преступности в России за 2001 г. С. 23.

38

Дженис Эдуард. Английское право // Уч. труды ВИЮН. Вып. XI, М., 1944. С. 50.

39

См. гл. X настоящей работы.