Тихие слова любви

Сара Джио, 2016

Хозяйка цветочного магазина Джейн Уильямс получает в день рождения письмо, где говорится, что она владеет уникальным даром – видеть любовь. Сначала Джейн принимает это за розыгрыш своего брата Флинна, который таким образом пытается устроить ее личную жизнь. Однако череда удивительных событий заставляет Джейн поверить, что странное послание – не шутка. И теперь она должна выполнить нелегкое задание: распознать шесть типов любви и описать каждый из них для потомков. Если Джейн не сделает это до следующего дня рождения – она никогда не сможет любить. Но вот беда – как ей почувствовать любовь в чужих сердцах, если она сама ее еще не испытывала? И, похоже, с каждым днем шансов у Джейн все меньше…

Глава 3

Едва я открыла глаза, из окна на меня устремился поток сияния. Накануне вечером я заснула на кушетке, и теперь Сэм сидел возле меня, высунув язык. Я потянулась, и мой взгляд упал на наполовину пустую бутылку с вином, стоящую на кофейном столике. Я встала и подошла к окну, за которым лежал покрытый снегом Сиэтл. Трое малышей с упоением лепили снеговика на углу улицы. Снежное Рождество.

Я отправилась в кухню, отправила капсулу с неспрессо в кофемашину и стала смотреть, как кофе наливается в маленькую белую чашечку для эспрессо. Сделав первый глоток, я взглянула на розовый конверт со странным посланием внутри, полученный вчера. Нашла телефон и набрала номер брата. После третьего звонка раздался его хриплый, усталый и слегка похмельный голос.

— Алло?

— Флинн, это было не смешно.

— Ты о чем? И который час?

— И тебе веселого Рождества, — раздраженно ответила я.

— Ах да, верно. И с днем рождения тебя.

— В твоей постели сейчас женщина? — спросила я.

— Разумеется, нет, — ответил Флинн, но я слышала женский голос на заднем плане.

— Я всегда знаю, когда ты лжешь, — буркнула я. — Ладно. Я говорила об открытке, которую ты мне отправил. Это не смешно. Неужели ты думаешь, что я во все это поверю? Что я пойду в квартиру, чтобы ты смог меня познакомить с одним из твоих друзей?

— Джейн, — брат сладко зевнул, — я понятия не имею, о чем ты говоришь.

Я снова посмотрела на открытку.

— В самом деле? Это не ты прислал открытку?

— Нет, — ответил Флинн. — За все эти годы разве я хоть раз присылал тебе открытку с днем рождения?

— Нет, ты этого не делал.

— Что ж, с этим вопросом мы разобрались. — Он снова зевнул. — Может, заглянешь ко мне попозже?

— Не-а, меня ждут у Элейн.

— Что ж, раз ты отказываешься от семьи в Рождество и в твой день рождения, тогда приходи хотя бы на мою новогоднюю вечеринку, — пригласил Флинн. — Обещаешь?

— Я же тебе говорила, что подумаю об этом, — улыбнулась я.

— О’кей. Теперь расскажи мне, что это за история с открыткой.

Я смотрела на указанный в ней адрес. Мейн-стрит.

— Думаю, что это пустяки, — легко произнесла я, но на самом-то деле я думала, что дело тут серьезное. Эта открытка что-то расшевелила во мне с того самого момента, как я ее увидела.

* * *

Я заехала в цветочный магазин, забрала одну из последних композиций из пионов и пуансеттий, а потом отправилась на Хэмлин-стрит. Дом, стоявший неподалеку от университета Вашингтона, принадлежал еще дедушке и бабушке Элейн. После их смерти в него переехали Элейн и Мэтью, они переделали его по своему вкусу. Дом смотрел на серую воду канала Монтлейк. Штормило.

Я припарковала машину, взяла с сиденья сумочку, бутылку вина, бумажный пакет с подарками для Джека и Эллы, подхватила цветочную композицию и посмотрела на дом. Старый колониальный особняк в голландском стиле был заметен внушительным слоем снега. На лужайке перед домом стоял снеговик, и я сразу представила, как Мэтью помогал детям лепить его. Я подумала, как повезло Элейн, что у нее такая жизнь, — идиллическая, словно на старинной гравюре.

Она встретила меня на пороге, обняла и едва не сбила с ног.

— Ты пришла! Я так рада. Я думала, что ты решишь обойтись без нас.

Я улыбнулась, протянула ей вино и цветы.

— У меня есть подарки для Эллы и Джека.

— Дорогая, это было не обязательно, но они будут рады получить подарки от тебя!

— Тетя Джейн, — пропищала Элла. Малышка обняла мои ноги, и я сразу порадовалась тому, что пришла. — У нас новые соседи, — продолжала девочка. — Идем знакомиться с ними!

Я прошла следом за Элейн и Эллой через дом на кухню, где мужчина в сером свитере стоял у плиты и помешивал соус. Элейн улыбнулась.

— Чарльз, это моя самая дорогая подруга, Джейн.

Мэтью улыбнулся.

— И она не замужем.

Элейн пихнула мужа локтем в бок.

— Чарльз, прости моего мужа. Он всегда пытается пристроить одиноких друзей.

Мы с Чарльзом обменялись понимающими улыбками.

— Рад познакомиться с вами, Джейн, — произнес он.

Рядом с ним стояла маленькая девочка, но прежде чем Чарльз успел ее представить, это сделала Элла.

— А это моя новая подруга — Хлоя. Она только что переехала на нашу улицу, и мы с ней будем дружить.

— Замечательно, — порадовалась я и отвернулась от Чарльза. Я наблюдала, как Элейн принялась колдовать над соусом, который размешивал Чарльз, а потом попробовала смесь.

— Нужно добавить еще соли, — вынесла она вердикт, и мужчина тут же передал ей солонку, которую увидел на столе.

У меня перед глазами снова появился туман, и я уже не видела ни Элейн, ни Чарльза. Я отругала себя за лишний бокал вина, выпитый накануне вечером. Но когда Элейн открыла бутылку, которую я принесла с собой, и налила мне вина, я с удовольствием выпила его.

— С тобой все в порядке, дорогая? — спросила Элейн.

— Да, — быстро ответила я. — С глазами опять проблемы, только и всего.

— Сегодня у Джейн день рождения, — объявил Мэтью Чарльзу.

— С днем рождения, — вежливо поздравил он. — Один из моих лучших друзей родился в Рождество. Вы особенные люди.

Он говорил, но не смотрел на меня. Его глаза не отрывались от Элейн, и я видела, что глаза моей подруги светятся так, как я не видела уже очень давно. Она прислонилась к рабочему столу и теребила свой белый фартук, на котором сохранились пятна от многочисленных блюд, приготовленных ею в прошлом.

Мэтью обнял жену за талию и указал на коричневый бумажный пакет на столе в центре кухни.

— Мне пришлось обойти три магазина, пока я нашел муку, которая тебе нравится, — сказал он.

— Ты мой король Артур, — оценила его поступок Элейн, выгружая муку из пакета. — Мэтью знает, что из другой муки я печь не буду.

Я задумалась о деталях брака. Тысячи крошечных фактов, из которых состоит жизнь с другим человеком. У людей уходит целая жизнь, чтобы разобраться в нюансах. Марка муки, или зубной пасты, или мешков для мусора (с завязками или нет), радиостанция в машине. Место на диване, на котором один из двоих чувствует себя уютнее. Мелочи любви, ее мелкий шрифт. Судя по всему, Элейн и Мэтью отлично овладели этим языком деталей.

Элейн бросила взгляд на часы, висевшие на стене кухни.

— Если мне удастся сейчас приготовить тесто для кекса и поставить его в печь, то в пять мы сможем попробовать это блюдо.

Я уселась на барный табурет рядом с Мэтью. Элла и ее новая подружка Хлоя отправились в гостиную, и Мэтью с гордостью посмотрел на жену.

— Элейн готовит знаменитый кекс с оливковым маслом ее бабушки, — объяснил он нам с Чарльзом.

— Должна признать, что вкус у него специфический, — сказала Элейн, — и я не обижусь, если никто не будет его есть. Бабушка пекла этот кекс на каждое Рождество, задолго до того, как выпечка на оливковом масле вошла в моду. Она и сама в детстве получала его на каждое Рождество. Знаешь, какой в нем секретный ингредиент?

Я покачала головой.

— Цитрусы! — объявила Элейн. — Можно класть любой цитрус, но бабушка предпочитала красные апельсины-корольки.

— Мне нравится этот сорт, — сказала я. — У них такой роскошный цвет.

Мэтью улыбнулся Чарльзу.

— А что вы думаете о корольках, сэр?

Было до боли очевидно, что он пытается вовлечь нас обоих в разговор. Но если Чарльз об этом и догадывался, то виду не подавал. Он неожиданно поднял глаза на Элейн и спросил:

— Твоя бабушка была родом с Сицилии?

— Да, — с некоторым удивлением ответила она.

— Моя бабушка тоже оттуда, — сказал Чарльз. — Я ни разу в жизни не встречал человека, который хранил бы эту традицию, за исключением моей матери.

Элейн на мгновение лишилась дара речи, но потом все-таки сумела взять себя в руки.

— Что ж, отлично, — наконец произнесла она. — Ты можешь помочь мне выжать из апельсинов сок.

* * *

После того, как обед был съеден и от десертов не осталось ни крошки, Чарльз и Хлоя пожелали нам хорошего вечера и ушли. Мэтью отправился с детьми в подвал смотреть фильм. Мы с Элейн заново наполнили бокалы вином и уселись на диване у огня в гостиной, где стояла елка.

— Как, по-твоему, это было приятное Рождество? — спросила Элейн, глядя на языки пламени, танцующие перед нами в камине.

— Это было прекрасное Рождество, — ответила я. — Ты сделала его таким.

Моя подруга переменила позу, отпила еще глоток вина, потом повернулась ко мне.

— Знаешь, ты везучая.

— Я? — Мне стало смешно. — Едва ли. Вот тебе действительно повезло.

Элейн покачала головой.

— Джейн, у тебя вся жизнь впереди, и ты можешь сделать с ней все, что захочешь.

Я сморщила нос.

— К тебе это тоже относится. Ты всего на год старше меня.

— Нет, — возразила Элейн. — Я говорю не о возрасте. Я говорю о разнице между замужеством и детьми и возможностями свободной женщины.

Я кивнула и повернулась к огню. Странно было слышать от Элейн такие слова. Ведь я давно считала ее жизнь воплощением совершенства, этаким пунктом назначения на дороге к счастью. Дом. Муж. Дети. Жизнь. У нее все это было.

Я коснулась рукой ее плеча.

— В чем дело, дорогая? — спросила я. — Расскажи мне.

Элейн долго молчала, потом вытерла слезинку, взяла с кофейного столика белую коробочку и протянула мне. Я открыла ее и увидела две сверкающие стеклянные ручки, старинные, какие бывают на антикварных туалетных столиках.

— Мэтью подарил мне это на нашу годовщину, — сказала Элейн.

— Что ж, они красивые.

— Ручки, Джейн. Ручки!

Я подумала, что упускаю какую-то важную деталь.

— А… что-то не так с ручками?

Элейн покачала головой.

— С ними все в порядке и не в порядке.

Я понимающе кивнула. Ей незачем было объяснять дальше.

Элейн снова вытерла слезы.

— Ты только посмотри, какой плаксой я стала, — она повернулась ко мне с вымученной улыбкой. — Ненавижу себя за то, что так веду себя в Рождество.

— Представь, что кроме всего прочего это был бы еще и день твоего рождения, — я слегка сжала ее руку.

— Я превратилась бы в развалину.

— Но с тобой этого не случилось, — ответила я.

Элейн кивнула и снова повернулась к камину. Мы сидели молча и смотрели, как трещат и шипят поленья, охваченные пламенем.

* * *

Когда на другое утро я вошла в цветочный магазин, Ло стояла за прилавком.

— Доброе утро, — жизнерадостно приветствовала она меня. — Как я вижу, ты сумела пережить очередной день рождения.

— Ты права, — сказала я, вешая куртку на крючок в задней комнате. Сумочку я положила под прилавок. — Как твое свидание?

— Хорошо, — ответила Ло. — Шампанское «Дом Периньон» с Лорном.

Я подняла брови.

— Лорн? Кто-то новенький?

— Да, он инвестиционный банкир днем и непризнанный поэт по вечерам, — голос моей подруги звучал мечтательно. — Пожалуй, он мне нравится.

Я фыркнула от смеха и повернулась к компьютеру, чтобы посмотреть на поступившие заказы.

— На первом свидании мужчина тебе всегда нравится.

— Разумеется, — парировала Ло. — Они выдыхаются после третьего свидания. И мне становится скучно.

— Ты ведешь себя, как мужчина. Ты знаешь об этом?

Ло пожала плечами.

— Ну и что? Женщинам пошло бы только на пользу, если бы они вели себя, как мужчины.

Иногда меня восхищало отношение Ло к любви, но я переживала за нее и гадала, не слишком ли она увлеклась игрой в надежде стать когда-нибудь счастливой. Я вздохнула, сунула руку в карман джинсов за резинкой, чтобы собрать волосы в конский хвост. Тут-то я и наткнулась на странную поздравительную открытку. Я специально захватила ее с собой, чтобы показать Ло.

— Слушай, — я повернулась к ней, — не могла бы ты оказать мне услугу и прочитать вот это? Я понятия не имею, от кого эта открытка. Уж и не знаю, может, меня кто-нибудь разыгрывает.

Ло взяла открытку и прочитала ее.

— Таких поздравительных открыток мне еще видеть не доводилось, — сказала она.

— Я знаю. И что ты скажешь?

— Почерк почему-то кажется знакомым. — Ло задумалась. — Он напоминает мне о парне, с которым я встречалась в прошлом году. Его звали Тристан. У него был удивительно красивый почерк.

Я округлила глаза.

— То есть ты хочешь сказать, что эта открытка от Тристана?

— Нет. И потом, я бы никогда не позволила тебе с ним встречаться. Он был настоящий Нарцисс. И знаешь, как я это поняла?

Я улыбнулась ей.

— Как же?

— По списку запланированных покупок, — уверенно ответила Ло.

— Список покупок?

— Да, — подтвердила она. — Нарцисса сразу можно вычислить по тому, сколько бумаги он покупает.

— Бумаги?

— Да. Бумажные полотенца, бумажные салфетки, упаковки бумажных носовых платков.

— Ло, ты, должно быть, шутишь, — со смехом сказала я. — Это лишено всякого смысла.

— Поверь мне, это верный признак. Об этом говорилось в одном исследовании. Серьезно, этот парень использовал рулон бумажных полотенец за день. — Ло покачала головой, вспоминая об их знакомстве. — И потом, он писал эти списки своим великолепным почерком. Жаль, что у него не оказалось такого же великолепного сердца в придачу. Так всегда бывает. — Она снова посмотрела на открытку. — Я не знаю, но, пожалуй, стоит все выяснить. Может быть…

— Может быть что?

Ло пожала плечами.

— Может быть, у тебя и в самом деле есть какие-то невероятные способности.

Ее глаза засияли.

— А что, если ты умеешь путешествовать во времени?

Я хмыкнула.

— Только подумай, — продолжала Ло, — ты могла бы взять меня с собой в 2004 год, к тому ослу, который разбил мое сердце. Только на этот раз я не позволила бы ему разбивать мне сердце, я сама разбила бы ему сердце…

Джед Харрисон. Точно. Тот самый человек, из-за которого Ло, возможно, и стала такой, какой была теперь. Она любила его и даже хотела выйти за него замуж. Оказалось, что он уже был обручен с красавицей — дочкой короля недвижимости из Сиэтла. В конце концов, и его любовь стала деловой сделкой. И Ло получила отставку.

— Должна признаться, мне и самой любопытно узнать, что может мне сказать эта женщина, — сказала я.

— Так пойди и проверь, — предложила Ло. — Если хочешь, я могу пойти с тобой, просто чтобы убедиться, что в этом нет никакого подвоха, что тебя не похитят и не отправят в какую-нибудь далекую страну в гарем к шейху.

— К шейху, значит? — Я улыбнулась.

Ло кивнула.

— Ты никогда не слышала о сапиосексуалах?

— Сапио… Как ты сказала?

— Сапиосексуал, — повторила Ло. — Это человек, которого привлекает ум, человеческий разум, интеллект. — Она улыбнулась краешком губ. — Эван называет себя сапиосексуалом. И мне поначалу стало немного скучно. То есть получается, что физически его ко мне не влечет? Но чем больше я об этом думаю, тем лучше понимаю, что это был комплимент. Если бы я писала книгу о свиданиях, думаю, этот опыт я бы в нее включила.

— Ты обязательно напишешь книгу о свиданиях, — сказала я, распечатывая тридцать три новых заказа.

Ло просияла, посмотрев на часы.

— Вот что, давай-ка покончим с работой, а потом отправимся на свидание с этой загадочной женщиной, написавшей тебе открытку. Что скажешь?

— Возможно, — пробормотала я, глядя на розовый конверт на прилавке. От него невозможно было отвлечься, и я почему-то знала, как должна поступить.

* * *

Старое кирпичное здание с улицы выглядело не слишком привлекательно. Я снова посмотрела на открытку, чтобы проверить, не перепутала ли я адрес. Здание «Уолдрон», квартира 17.

— Не знаю, Ло, — с сомнением сказала я. — Думаю, нам не стоит заходить.

— Теперь я ни за что не отступлю, — ответила она. В этот момент мимо нас проходил попрошайка и что-то пробормотал, обращаясь к нам. Ло отмахнулась от него рукой с безупречным маникюром. — Я сгораю от любопытства. Мне хочется выяснить, что за всем этим скрывается.

Я оглядела Мейн-стрит. Пайонир-сквер выглядит гораздо более старым, чем Пайк-плейс, но если вы хотите почувствовать вкус старого Сиэтла, то вам, на Мейн-стрит с ее старинными уличными фонарями и туристами, готовыми совершить экскурсию по некогда полному жизни подземному городу.

— А что если это всего лишь розыгрыш?

Ло округлила глаза.

— Тогда мы сразу же уйдем.

— Ладно, — неохотно согласилась я и подошла к двойным дверям здания, украшенным медными накладками, сохранившимися с 1920-х годов. Открывая дверь, я сразу представила себе стайки эмансипе и нарушителей «сухого закона», переступавших через этот порог. В вестибюле пахло духами и плесенью. Я посмотрела на список жильцов на стене и увидела имя Колетт Дюбуа рядом с квартирой номер 17.

Лифт остановился перед нами, двери разъехались в стороны, мы вошли в кабину.

— Знаешь, это просто безумие, — сказала я Ло. У меня вспотели ладони.

— Не бойся, — улыбнулась она. — Мы зайдем на минутку, оглядимся и быстро уйдем, если нам что-то не понравится. Вошли и вышли, о’кей?

— О’кей, — вздохнула я, вот только я совершенно не чувствовала себя о’кей. Мне было страшно и тревожно. Вполне вероятно, сейчас расскажут обо мне то, чего я сама о себе не знаю. Или, того хуже, все это окажется жестокой шуткой.

Оказавшись на пятом этаже, мы прошли по длинному коридору, пока не оказались перед деревянной дверью с изысканной резьбой и изогнутыми медными цифрами 1 и 7. Я негромко постучала. Мне никто не ответил, тогда я постучала громче. За дверью раздались шаги, и мое сердце забилось быстрее.

Повернулась ручка, скрипнули петли. Поток наполненного благовониями воздуха вырвался в коридор, когда перед нами предстала худая женщина с седыми волосами, собранными на затылке в пучок. Когда ее глаза встретились с моими, суровое выражение лица сменилось улыбкой.

— Ах, это ты, Джейн, — произнесла она с сильным акцентом, который я сразу определила как французский. — Я так рада, что ты пришла. Входите, пожалуйста.

Ло вошла следом за мной в квартиру, которая выглядела так, как будто мы оказались в Париже 1890-х годов. Тяжелые шторы из синего бархата не позволяли свету проникнуть через высокие стеклянные окна. В старинных шкафах выстроились безделушки, от фарфоровых балерин до ваз, расписанных сложными узорами. Книжные шкафы от пола до потолка полностью занимали стену справа. Стремянка на роликах позволяла добраться до самых верхних полок.

— Прошу вас, садитесь, — сказала Колетт, указывая на диван, обитый бархатом цвета индиго, с потертыми подушками. — Я приготовлю чай.

Мы с Ло сидели молча, пока она не толкнула меня локтем.

— У меня такое ощущение, будто мы попали в фильм.

— Согласна, — шепнула я. — У меня такое же чувство.

Вернулась Колетт с подносом, на котором стоял дымящийся чайник с чаем и три чашки. Она поставила поднос на кофейный столик, села в кресло напротив нас и сложила руки на коленях.

— Рада видеть тебя, Джейн, — после этих слов Колетт повернулась к Ло. — И кто же тебя сопровождает?

— Это моя подруга Ло, — ответила я, наливая чай Ло и себе. — Я…

— Я рада, что она составила тебе компанию. — Улыбка Колетт увяла. Она посмотрела на Ло, потом снова на меня. — Тебе нужен человек, с которым ты могла бы поговорить.

— Поговорить?

Колетт кивнула.

— Но я обязана спросить. Ты доверяешь ей?

— Разумеется, я ей доверяю, — я говорила так, словно защищалась. — Ло моя давняя подруга.

— Хорошо, — старая женщина удовлетворенно кивнула. — Тогда она должна поклясться, что никогда и никому не скажет того, что услышит сегодня.

Я посмотрела на Ло и с трудом сглотнула. Прежде чем я открыла рот, она поклялась:

— Будь я проклята, если проговорюсь.

При этом Ло подмигнула.

Колетт поджала губы.

— Что ж, ладно, — сказала она. — Джейн, я уверена, что тебе не терпится узнать, почему я прислала тебе такую поздравительную открытку и пригласила тебя сюда.

Я робко улыбнулась.

— Должна признаться, что я несколько смущена.

— И, вероятно, относишься ко всему скептически, — добавила Колетт.

— Честно говоря, да.

— Понимаю. Я отреагировала так же, когда была в твоем возрасте. Но, Джейн, ты должна выслушать то, что я собираюсь сказать тебе, и принять.

Я посмотрела на Ло, которая слушала очень внимательно, потом снова на Колетт.

— И все это, если я соглашусь на ваши условия? — уточнила я.

Колетт встала, подошла к книжному шкафу у дальней стены. Она передвинула стремянку к центру шкафа, поднялась по ней, сняла с самой верхней полки книгу и вернулась к своему креслу.

У нее в руках было старинное издание в кожаном переплете, выгоревшем на солнце. Корешок выглядел потрепанным, по краю расплылось пятно.

— Я расскажу вам историю, — начала Колетт. — Все началось в Париже в 1893 году. — Она сделала паузу и открыла книгу на первой странице. — Там жила бедная, но красивая девушка по имени Элоди. Она торговала цветами на улице в фешенебельном квартале Парижа. Ее тележка стояла напротив дома Люка и Марселины Дюмон, графа и графини Овернских. Марселина отчаянно ревновала Люка, потому что ее муж влюбился в молоденькую цветочницу. Он осыпал ее подарками — меха, драгоценности, — и делал он это на виду у своей жены. Когда Марселина поняла, что Элоди ответила на любовь графа, ее гнев не знал границ, но не потому, что она любила Люка. Нет. На самом деле в сердце Марселины было мало любви. Ее брак был всего лишь деловой сделкой между двумя богатыми парижскими семьями. И все же она ревновала. Однажды на маскараде, куда Элоди должна была прийти по приглашению Люка, Марселина отомстила сопернице. У нее в услужении был один цыган, которого в определенных кругах считали колдуном, способным наслать на человека паралич, сифилис, слепоту или глухоту. Цыган пришел на бал в костюме. Марселина щедро заплатила ему за то, чтобы он причинил вред Элоди. Но когда колдун коснулся ее руки во время танца, он почувствовал незримое присутствие странной и неизвестной силы. Цыган ощутил ауру любви такой мощи, что услышал пение тысячи детей и шепот любви всего города. Стоя рядом с Элоди, он понял, что она источает любовь, огромную любовь.

Я подвинулась к краю дивана.

— Так он сумел заколдовать ее?

Колетт покачала головой.

— Нет, он не смог этого сделать. Колдун не смог себя заставить совершить этот шаг. Элоди была словно роза, воплощенное совершенство, и он не нашел в себе сил проклясть ее. Он поступил иначе.

Я нахмурилась.

— Иначе?

— Цыган наградил Элоди даром.

Я посмотрела на Ло, потом снова на Колетт.

— Он наградил ее даром видеть любовь. С той минуты Элоди могла зайти в комнату или в переполненное кафе и сразу увидеть любовь во всей ее правде и красоте.

Колетт долго смотрела на меня, и я почувствовала, как по моим рукам и спине побежали мурашки.

— У меня тоже есть этот дар, дорогая, — продолжала Колетт. — И у тебя. Дар был передан мне, а я передала его тебе в тот день, когда ты родилась в Шведском госпитале.

Я испугалась.

— Вы принесли зеленый букет. Моя мама помнила вас до дня своей смерти.

— Да. Этот цвет — наследство Элоди. Ее история — это твоя история, и это моя история.

Я покачала головой.

— Я ничего не знаю о любви.

Глаза Колетт встретились с моими и цепко удерживали взгляд.

— Это не так. Это знание в тебе с самого рождения. И ты обязана выполнить определенные условия до твоего тридцатилетия или…

Ее голос прервался.

— Или что? Я превращусь в тыкву?

Колетт положила руку на старинную книгу.

— В этой книге многовековые записи. Когда цыган передал дар Элоди, она была обязана пройти важное испытание, прежде чем вступить во владение этим даром. Чтобы сохранить любовь в своей жизни и видеть ее в жизни других, Элоди предстояло определить шесть типов любви.

— Шесть типов любви?

Колетт кивнула.

— Возможно, ты уже о них знаешь. В шестидесятых годах одна неразумная женщина с нашим даром скопировала одну из страниц книги. В семидесятых годах эта копия попала в руки именитому психологу, и он написал на эту тему бестселлер.

Ло прокашлялась.

— Я слышала об этой книге, — сказала она. — Она называется «Цвета любви», верно?

— Да. — Колетт перевернула страницу старинной книги. — Но людям не известно, что замысел этой книги подсказали вот эти страницы, на которых описаны шесть типов любви.

Она немного помолчала.

— Ты распознала истинную любовь в своей жизни, Джейн?

— Это личный вопрос, и я не знаю, как на него ответить, — ответила я.

Колетт поставила чашку с чаем на кофейный столик.

— Я хотела спросить, видела ли ты любовь в людях, которые близки тебе. Если так, то ты не могла не заметить ее признаков.

Когда я осознала сказанное Колетт, мое сердце забилось чаще. Я сама никогда не влюблялась по-настоящему. Но видела ли я любовь в других? Я постаралась вспомнить, как моя бабушка говорила о дедушке, который умер, когда мне едва исполнилось три года. Она обычно с тоской смотрела на небо и говорила: «Скучаю я по своему парню». А потом я вспомнила мою покойную маму и отца, который ушел от нас, когда я была еще совсем маленькой, поэтому я толком и вспомнить его не могла. Их любовь была сильной и глубокой. Он исполнял для нее серенады, подыгрывая себе на мандолине, стоя под окнами ее квартиры теплыми ночами. Мама много раз рассказывала эту историю, особенно после второго бокала вина. Воспоминания об их любви никогда не прекращали будоражить ее. Они не отпускали маму. И она их не отпускала.

Я повернулась к Колетт и вгляделась в ее лицо.

— Как я могу быть уверенной, что видела любовь, если все любят по-разному?

— Ах, моя дорогая, ты права, — ответила она. — Нет одной формы любви. Этих форм шесть, и между ними существует еще множество оттенков.

— «Пятьдесят оттенков любви», — фыркнула Ло.

Я с досадой посмотрела на нее.

— Подождите… Этот дар, которым, по вашим словам, мы обладаем. И вы говорите, что мы не одни такие?

— Да, — подтвердила Колетт. — Нас всего четырнадцать.

— Но как они?.. Что они?..

— Как закончились их истории, это ты хочешь узнать? — Старая женщина кивнула будто бы своим мыслям. В ее глазах появилось сожаление. — Некоторые выполнили свое предназначение, поэтому вели ту жизнь, которая приносила им удовлетворение и радость. Другие этого не сделали. И я не хочу такой участи для тебя, Джейн. Я хочу, чтобы и ты испытала любовь, которую ты видишь в жизни других людей. Я хочу, чтобы ты пережила это сама.

Я покачала головой.

— Но это не так, — возразила я. — Я не могу видеть любовь.

— Конечно же, ты это можешь, дорогая, — улыбнулась Колетт. — С самого детства твое зрение временами тебя подводит, не так ли?

— Ну да, — согласилась я. — Но у меня опухоль на глазном нерве. Я хожу к неврологу с раннего детства, и врачи уверены, что близки к пониманию причины этого дефекта.

— Это и есть твой дар, — убежденно сказала Колетт, — а не неврологическое заболевание.

Я судорожно глотнула.

— Мне неприятно разочаровывать вас, но мое зрение ухудшается вследствие медицинской аномалии, а не по романтическим причинам.

— Опиши мне то, что с тобой происходит в такие моменты, — попросила Колетт. — Что именно происходит и когда?

Я взглянула на Ло, потом перевела взгляд на Колетт.

— Это случается всю мою жизнь. Я долго думала, что в этом ничего особенного нет и у всех время от времени перед глазами появляется туман. Это беспокоило маму, и она водила меня от одного специалиста к другому. Врачи считали, что виной всему тревога или еще какие-то психологические причины, потому что зрение подводило меня только в присутствии других людей. Этого никогда не случалось, когда я находилась одна. Моя голубоглазая мама пыталась развеселить меня, утверждая, что всему виной мои зеленые глаза. Глаз такого цвета больше ни у кого в семье не было. «Твои глаза похожи на яркие зеленые гладиолусы, — обычно говорила она. — У этих цветов есть и тайное название — лилия-меч, потому что они способны пронзать сердца».

Я снова посмотрела на Колетт.

— У вас тоже зеленые глаза, — удивленно произнесла я.

— Верно. — Колетт сначала улыбнулась и только потом продолжила:

— У всех женщин, обладающих нашим даром, такие глаза.

Я недоверчиво покачала головой.

— Расскажи мне подробнее о том, в какие именно моменты у тебя перед глазами появляется туман, — попросила Колетт.

— Это всегда случается неожиданно, — начала рассказывать я. — Я могу идти по улице, или разговаривать с друзьями, или разглядывать толпу, как вдруг перед моими глазами появляется облако. Многие годы врачи говорили мне, что у меня глазная мигрень. Иногда у меня одновременно начинала болеть голова, но чаще всего это просто туман перед глазами. Порой к нему присоединялось сильное давление изнутри. Это трудно объяснить.

Колетт кивнула.

— И когда это случилось в последний раз?

Я на мгновение задумалась.

— Вчера, в доме моей подруги Элейн и ее мужа Мэтью.

— Ага, — понимающе кивнула Колетт. — И это случилось в тот момент, когда они были вместе?

— Нет. — Я задумалась, вспоминая Элейн, которая готовила рождественский обед в своей кухне. — Она делала пюре из сладкого картофеля и разговаривала с новым соседом. Его зовут… Чарльз.

И в эту секунду я вспомнила тот взгляд, которым они обменялись.

Колетт сцепила пальцы на коленях.

— Теперь ты понимаешь, почему наш дар связан с огромной ответственностью.

Я тряхнула головой.

— Вы же не намекаете на то, что Элейн влюблена в своего соседа? Потому что вы ошибаетесь. Они познакомились только вчера. Элейн и Мэтью до такой степени счастливы в браке, что у некоторых это даже вызывает тошноту.

— Наше зрение никогда не лжет, — твердо сказала Колетт. Ее зеленые глаза сверкнули. Они были более глубокого и насыщенного оттенка, чем мои, напоминая цветом изумруд. — То, что ты увидела вчера, правда, как бы тяжело ни было в это поверить.

Я крепко зажмурилась, потом снова открыла глаза.

— Трудно поверить? — повторила я. — Практически невозможно.

— Сама любовь, дорогая, не отличается благоразумием, — продолжала Колетт. — Она по природе своей такова, что всегда путает карты. Почему, к примеру, граф влюбился в цветочницу? Или явно счастливая в браке женщина вдруг почувствовала, что ее тянет к едва знакомому человеку в Рождество на ее же собственной кухне? Любовь не всегда логична, но когда ты ее видишь, не узнать любовь невозможно. Джейн, мы можем видеть ее.

На меня нахлынули воспоминания: облако перед глазами, улыбающиеся лица, МРТ, уколы, очки с толстыми стеклами и лекарства. Я снова услышала голос доктора Хеллер: «Ты особенная, Джейн. Я никогда не видела ничего подобного в моей практике».

Я глубоко вздохнула.

— Тебе потребуется время, чтобы это осознать, — сказала Колетт. — Сейчас ты в таком же шоке, в каком была я, когда впервые узнала о моем даре. Но я умоляю тебя постараться понять меня сегодня, потому что от этого зависит твое собственное счастье.

Она вернулась к книге и перелистала несколько страниц.

— Здесь все объясняется. До заката в твой тридцатый день рождения тебе следует определить шесть типов любви. Ты должна увидеть их и записать имена двух людей, а также их историю, для каждой категории. Или…

Голос Колетт прервался. И в эту минуту тишины я почувствовала, как сжалось мое сердце. Что заставило его сжаться? Правда? Понимание?

— Видишь ли, Джейн, если тебе не удастся это сделать, то ты потеряешь способность любить сама. А жизнь без любви… — Колетт замолчала и протянула мне книгу. Она пристально посмотрела на меня. — Жизнь без любви — это, пожалуй, самая худшая судьба из всех, Джейн. Не имеет значения, как ты относишься к нашей встрече, веришь мне сейчас или нет, обещай мне хотя бы подумать о том, о чем мы сегодня говорили. Эрос, Людус, Сторге, Прагма, Мания и Агапе^[1]. Ты должна найти их. Ты не имеешь права отказаться. Дай мне слово, что ты не откажешься.

Я застыла на месте, поэтому Ло взяла у Колетт книгу и кивнула.

— Не беспокойтесь, — сказала моя подруга. — Я прослежу за тем, чтобы она все сделала.

— Спасибо. — Колетт встала. Мы прошли следом за ней к двери, сняли с вешалки свои пальто. Я заметила возле двери старую цветочную тележку. Такие можно было увидеть в Париже в XIX веке, наполненные ландышами и крупными белыми пионами.

Я протянула руку за книгой, которую держала Ло.

— После того как я… гм… выполню свое задание и запишу имена в книгу, что мне с ней делать?

— Ты будешь ее хранить, — объяснила Колетт, — пока не настанет пора сообщить следующей женщине о ее даре.

— Следующей женщине? Но как я ее найду?

Губы Колетт тронула улыбка.

— В тот день, когда родится эта девочка, ты сразу об этом узнаешь. Никаких догадок, никаких сомнений, ты просто будешь это знать, и все. Это случится до заката в день твоего рождения. К этому времени круг уже будет завершен.

Я потянулась к ручке входной двери, но обернулась и еще раз посмотрела на Колетт.

— Послушайте, — сказала я, — я для вас чужая. Почему для вас так важно, чтобы я справилась с заданием? Какое значение это имеет для вас?

Старая женщина снова едва заметно улыбнулась.

— Мы сестры, дорогая. Мы видим в мире, где все слепы.

Колетт коснулась моей руки.

— Неудача не для тебя.

Примечания

1

Наиболее известная систематизация типов любви принадлежит канадскому психологу и социологу Джону Алану Ли, который описал шесть типов любви и обозначил их греческими терминами. Эрос подразумевает чувство, основанное на физическом влечении при сильном чувственном, сексуальном напряжении. Людус — это разновидность чувства, которое напоминает флирт, без серьезных обязательств. Сторге — любовь, похожая на родительскую (нежность, понимание, любовь-опека). Прагма — уравновешенная и практическая любовь, любящий выбирает партнера, исходя из хорошо продуманных требований к нему. Мания — это бурное и всепоглощающее чувство, ассоциируется с безумием и смятением. Агапе полна альтруизма и обожания, терпелива, постоянна, сосредоточена на партнере. (Здесь и далее примечания переводчика.)