Зов души: Дорога из Ада

Сара Фейрвуд (2024)

Лидия, обычная девушка из пригорода, попадает в ужасную аварию, которая приводит ее в глубокую кому. В то время как ее физическое тело лежит без сознания в больнице, ее душа переносится в Ад, темную и мучительную бездну. Чтобы вернуться на Землю, Лидии поручено спасти одну Адскую душу, пройдя испытания любви, страсти и боли. Но все ее планы идут прахом, когда она влюбляется в короля Ада. В водовороте страсти и долга Лидия должна сделать выбор, который определит ее судьбу. Сможет ли она бросить вызов законам Ада и следовать зову своего сердца или выполнить свою миссию по спасению Адской души?

Глава 7

Серебряный серп луны на бархатном небе отбрасывал длинные танцующие тени, когда Эйрена кралась по территории замка. Ее сердце бешено колотилось о ребра, и каждый удар был крошечным эхом запретного приключения, в которое она пускалась. Замок, ее тюрьма, возвышался над ней, его внушительный силуэт вырисовывался на фоне усыпанного звездами ночного полотна.

Она двигалась с привычной скрытностью, словно тень, скользящая между корявыми стволами древних дубов. Каждый шорох листьев, каждое чириканье испуганной птицы вызывали в ней приступ страха, но она продолжала двигаться, подгоняемая страстным желанием, которое горело сильнее любого страха. Внушительные ворота в задней части замка стояли на страже, их железные прутья представляли собой грозную преграду. Однако Эйрена знала потайной ход, забытую тропинку, вьющуюся вокруг каменных стен.

Она проскользнула внутрь, ее пальцы коснулись влажного мха, росшего на грубом камне, ее шаги были легкими по земле. Тропинка привела ее к окну, узкой щели в толстой каменной стене. Оно было достаточно большим, чтобы в него можно было пролезть, но Эйрена тренировалась, сотни раз протискиваясь сквозь него в пределах своей комнаты. Теперь она уперлась в холодный камень, напрягла мышцы и оттолкнулась.

Она ввалилась в комнату, приземлившись с мягким стуком на груду подушек. С ее губ сорвался вздох, звук, эхом разнесшийся по безмолвной комнате, но единственными свидетелями были пылинки, танцующие в лунном свете, струившемся через окно.

Наконец-то я дома. После слов Трейна мне стало не по себе. Как я смогу убить близкого мне человека, и забрать его сердце? Это же очень низко и подло, и никакая смерть не стоит того, чтобы получить в итоге свою выгоду. В замешательстве и недоумении я брожу туда-сюда по своей комнате.

У стены стоит зеркало. Я подошла к массивной золотой раме, но мне очень страшно смотреть на свое отражение. Ведь в нем я видела свою самую темную сторону. Я закрыла глаза и вспомнила, как этот человек мне нравился, как я думала, что он мой друг. Но сейчас все изменилось. Я поняла, что могу изменить свою жизнь, если избавлюсь от него. Я представила себя в другом мире, как свободную женщину, которая не зависит ни от никого. Я внезапно почувствовала себя сильной и неуязвимой, когда представила себя в новом образе. Но в то же время я испытывала чувство вины и ужаса. Я не могу поверить, что могу даже подумать об убийстве. Мои руки дрожали, когда я представляла, как это было бы.

Я открыла глаза и посмотрела на свое лицо в зеркале. Я увидела слезы в своих глазах и поняла, что я не могу этого сделать. Я не могу стать такой женщиной, которой нужно убивать, чтобы добиться своего. Я отвернулась от зеркала, снова закрыла глаза и решила забыть об этом кошмарном представлении. Я поняла, что я не та, кто сможет убить кого-то ради собственной выгоды. Я должна научиться принимать свои ошибки и искать пути решения проблем без насилия. Внутри меня бушевали чувства: страх, сопереживание, непонимание. Я закрыла глаза и попыталась выкинуть из головы этот кошмар. Но тут раздастся стук в дверь. Сердце забилось быстрее. Кто бы это мог быть?

— Войдите, — почти шепотом произнесла я, не открывая глаз.

Дверь медленно приоткрылась, и в комнату вошла моя няня. У неё был мягкий, заботливый взгляд, каким она всегда смотрела на меня, и этот взгляд пронзал мою душу, как острое лезвие. Я почувствовала, как страх вновь захлестнул меня, как волна, которая накрывает всё на своём пути. Я знала, что пришло время. Никакие предостережения не могли меня остановить. Я должна была вырвать ей сердце, чтобы пройти через темный мир и достичь своей цели.

Слезы текли по моим щекам, когда я смотрела на неё, как она входила в комнату, не подозревая о том, что я собиралась сделать. Её добрые глаза, полные заботы, были как яркий свет в темноте, но этот свет был именно тем, что мне нужно было погасить. Я вообще не понимала, как я могла дойти до этого. Мы были так близки, и я любила её всем сердцем, как мать. Но реальность была жестока: я знала, что это необходимо. Это был единственный способ.

Моё сердце стучало в унисон с её, в то время как я осознавала, что именно сейчас, в этот момент, мне нужно было сделать то, что будет сжигающим жаром ложной любви. Я опустила руку, держа в ней холодный металл ножа, который блестел в тусклом свете. Дрожащей рукой я приблизилась к её груди, а сердце её билось так сильно, что мне казалось, будто моё собственное перестало работать. Губы сжались в тонкую линию, чтобы не сорвался всхлип. Я знала, что без сердца близкого человека мне не попасть в темный мир.

С закрытыми глазами я сделала решительный удар, но в тот момент, когда клинок вошёл в её плоть, я ощутила, как мир вокруг меня затих. Вокруг раздалось лишь тихое шипение, и, казалось, всё замерло. Я не могла больше выносить тот груз разрывающей боли, которая заполнила мою душу. Мгновение после этого я ощутила какое-то облегчение — странное, непонятное облегчение, как если бы я сбросила с плеч невидимый груз.

Но это облегчение быстро сменилось ненавистью к самой себе. Я с треском открыла глаза и увидела её взгляд — он был наполнен удивлением и, возможно, прощением. Я повернулась, и увидела за спиной портал, мерцающий в темноте, словно ожидая меня, готовый проглотить и отвести в место, откуда не возвращаются. Я сделала шаг к нему, оставляя за собой лишь разрушение и сердце своей няни, которое, казалось, медленно остывало на полу.

Свет в комнате потускнел, и я знала, что это уже необратимо. Входя в темный мир, я ощущала, как страх и горе наполняли меня. Но в глубине души я чувствовала, что это именно то, что мне нужно. Я должна была идти дальше, и, несмотря на то что мои руки были все еще окрашены в её кровь, я знала — теперь я была свободна.

* * * * *

Остаток ночи прошел без приключений. Больше мне не снилось реалистичное подземелье. А утром меня ждал сюрприз. Открыв глаза, я увидела на прикроватной тумбочке поднос с завтраком. На красивом, серебряном подносе стоял большой графин с апельсиновым соком, который я, кстати, люблю. Интересно, как хозяин замка догадался о моих вкусах?

Также на подносе лежала черная роза, тарелка горячего, душистого омлета. Я была польщена таким действием, поскольку вчерашний разговор за дверью мне испортил настроение. Но еще меня удивило то, что Эдем, хозяин замка, снизошел таким поступком до такой, как я. Но не было времени размышлять, поскольку я очень сильно проголодалась. За пару минут я съела всю тарелку омлета, а также выпила сок.

А розу положила к себе возле подушки. Только сейчас, после завтрака, я увидела, как обустроена моя спальная комната. Весь интерьер наполнен загадочной атмосферой, создаваемой яркими красными и черными оттенками. На стенах висят темные тяжелые занавески, которые красиво падают до пола, создавая атмосферу таинственности. Посередине комнаты стояла огромная кровать в темно-красных тонах с большим воздушным балдахином.

Из большого, почти на всю стену окна, пробивалось множество ярких и теплых лучей сквозь плотные шторы. Солнечные лучи слегка обжигали мою кожу и играли в прятки с моими волосами. Моя кровать выполнена из массивного дерева, украшенного изысканными резными узорами. На ней разбросались мягкие бордовые подушки и одеяло из тонкого черного кружева. За кроватью стоит антикварная тумбочка с живописной резьбой, на которой стоят свечи, наполняющие комнату приятным ароматом.

На полу лежит мягкий ковер темно-красного оттенка, который создает уютную атмосферу и придает комнате особый шарм. Бесцветные окна украшены тонкими черными занавесками, которые слегка пропускают свет, что добавляет загадочности и таинственности этому месту. Я сижу на своей кровати, наслаждаясь своим съеденным завтраком и легким шелестом занавесей.

Напротив кровати я увидела еще одну дверь. Будто завороженная такой красотой обстановки, я медленно открываю дверь и моментально ощущаю себя, как будто попала в другой мир. Это ванная комната, которая навсегда покорила мое сердце. Пол ванной устлан черным мрамором, на стенах висят тяжелые золотые зеркала, отражающие свет свечей, которые тускло горят на стенах.

Воздух наполнен запахом свежих цветов и масел, создавая атмосферу загадочности и уюта. Сияющая ванна из черного мрамора, украшенная золотой резьбой, словно приглашает меня окунуться в свои глубины и забыть о мирских заботах. На полу стоят античные свечи в кованых подсвечниках, киоты с драгоценными камнями и антикварной посудой. Огромное окно, увитое плющом, пропускает в комнату мягкое утреннее светло-розовое сияние, создавая волшебную атмосферу.

Я медленно обошла комнату, наслаждаясь каждой мелочью и деталями в этом безысходном месте тайны и красоты. Эта комната наполнена магией и таинственностью, которые заставляют меня чувствовать себя частью чего-то более глубокого и загадочного.

Умывшись и причесавшись в новой ванной, я вышла снова в спальню и обнаружила на кровати красиво лежащее платье алого цвета. Надев это платье, я сразу почувствовала себя принцессой. Я стояла перед зеркалом в этом шикарном алом платье и восхищалась своим отражением, теперь я милая леди, а не зануда-студентка. Мои черные длинные волосы сверкали на свету, придавая моему облику загадочность и элегантность. Бледная кожа подчеркивала мои карие глаза, которые сверкали нежным огнем.

Мои черты лица идеально сбалансированы, придавая моему облику изысканность и женственность. Я чувствовала себя невероятно прекрасной и уверенной, наслаждаясь каждым моментом, проведенном в этой чудесной спальне. Платье цвета алого заката сидело на мне просто идеально. Да и само платье идеально. Его яркий оттенок привлекал внимание, а изящные детали делали мой образ утонченным и женственным. Длинные рукава придавали мне загадочности и элегантности, а пышный подол делал мои шаги легкими и грациозными.

Но хватит сидеть в спальне как запечный таракан. Я осторожно открыла дверь из спальни и вышла в большой коридор. Как и в моей спальне, в коридоре тоже были большие, на всю стену окна. А в окне я увидела его. Эдем шел вдоль аллеи в саду и, по-видимому, был чем-то расстроен. Так, я должна спуститься и поговорить с ним. Осталось только найти лестницу вниз.

* * * * *

В маленькой больнице, затерянной среди серых зданий промышленного города, воздух был тяжелым от страха и ожидания. Мистер и миссис Крайс сидели в неудобных пластиковых стульях, в ожидании результата, который мог изменить их жизни навсегда. Словно в замедленной записи, доктор, высокий и худощавый, с серьезным лицом, подошел к ним. На его белом халате виднелись капли дезинфицирующего средства — запах, который стал чувствительным для родителей.

— Мистер и миссис Крайс, я вынужден вам сообщить, но у нас плохие новости, — начал он с тихим, но уверенным голосом, который не предвещал ничего хорошего.

Миссис Крайс, хрупкая женщина с каштановыми волосами, сквозь слезы вытирала руки об футболку, в то время как ее муж, крепкий и мужественный, уже потерял цвет лица. Он посмотрел на доктора с неподдельной тревогой в глазах.

— Что случилось? — с нотками страха в голосе спросил он. Боль в его сердце отразилась в каждой букве.

Доктор сделал паузу, собираясь с мыслями, прежде чем продолжить:

— Состояние вашей дочери ухудшилось. Прошла неделя с того момента, как она впала в кому. У нее умирает мозг, видимо, она получила сильную травму, из-за чего у нее внутреннее кровотечение. Операцию делать бесполезно, она погибнет. Единственный выход: отключить девочку от аппарата, чтобы она не мучилась.

Звуки монитора, который фиксировал угасание жизни, стали невыносимыми для родителей. Способность слышать их дочерь — Лидию, крепкую и жизнерадостную, которая всегда смеялась и светила, казалась теперь лишь жестокой иронической шуткой. Миссис Крайс прижала руки к груди, будто таким образом могла спасти её.

— Нет, подождите. Может, она придет в себя, — умоляюще прошептала мать в отчаянии.

Доктор покачал головой. Он знал, что его слова были невыносимыми, но правдивыми.

— Шанс на то, что она выживет, практически равен нулю. Вам нужно смириться с тем, что её не станет, — с грустью в голосе сказал он. Слова словно осколки стекла, вонзились в сердца семьи Крайс.

Отец Лидии встал, его опустошённый взгляд отражал всю тяжесть несчастья.

— Пожалуйста, не отключайте её, — произнес он, стараясь выжать из себя хоть каплю надежды. — Давайте подождём хотя бы две недели, мы заплатим вам любые деньги, только не отключайте…

Взгляд доктора стал немного смягченным. Это были простые, но искренние слова, которые пробили его обособленное сердце, хотя он и знал всю безысходность ситуации.

— Хорошо, — тихо сказал врач, чтобы хоть немного поддержать родителей, и, неподвижно вздыхая, пошел вдоль коридора, оставив их один на один с их свинцовыми мыслями и страхом.

В крошечной палате реанимации, где царил запах стерильности и тревоги, время будто замерло. Свет тусклой лампы падал на белую простынь, под которой лежала фигурка, едва заметная в полумраке. Мягкий шорох шагов и едва слышные вздохи нарушали мрачное спокойствие, словно тени, проникшие в светлый, но холодный мир, где все старались не думать о том, что произошло в последние дни.

Сердце мамы Лидии сжалось, когда она вошла в палату вместе с мужем. Они оба ждали этого момента с невыносимым трепетом, но реальность превзошла все их страхи. Время, которое они провели в коридорах больницы, казалось, растянулось на вечность, но настоящая истина навалилась на них как тяжелая завеса — их дочь лежала не просто в больнице, она сложила свои мечты в тугую упаковку из бинтов и кислорода. Вместо своей дочери, Лидии, они увидели существо, маленькое, худенькое, с перевязанными руками, ногами и головой. Ссадины и синяки покрывали ее тело, словно карта недавних мучений, навсегда запечатлевшая в себе каждый немой крик о помощи.

Мама подошла ближе, ее пальцы дрожали, когда она коснулась тонкой, холодной руки Лидии. В тот момент, когда ее кожа коснулась кожи дочери, мир вокруг них исчез. Глаза девушки были закрыты, но на ее бледном лице, несмотря на все увечья, мама увидела ту же красоту, которая всегда пленяла ее. Лидия была прекрасна, даже в этом ужасном состоянии, в котором медики с трудом боролись за ее жизнь.

Как будто последний луч надежды, ее черные волнистые волосы казались рекой, упавшей на белые, почти прозрачные плечи. Мама не могла сдержать слез — они стекали по ее щекам, смешиваясь со страхом и любовью. Каждое мгновение будто затягивало ее в бездну воспоминаний; она вспомнила, как крошечная Лидия улыбалась, впервые произнося слово «мама», как они вместе лепили снеговиков, как радовались летнему солнцу и ароматам ванили, когда весь дом заполнялся сладким запахом выпечки.

Лидия была как символ противопоставлений — черное и белое, ночь и день, смерть и жизнь. Она была войной и миром в одном лице. Ее душа была ареной борьбы, где встречались самые разные силы. Мама помнила, как недавно, перед всей этой трагедией, дочь делилась своими мечтами о будущем — о встречах с друзьями, о путешествиях, о новой жизни, в которой не будет страха и одиночества. Но сейчас, когда жизнь висела на волоске, эти мечты казались такими далекими и неприметными.

Лидия не сдавалась. Она боролась, даже если сама с собой. Ее маленькое тело могло быть покорено, но дух оставался несломленным. Вопрос: вернется ли она в мир земной, оставался нерешенным. В палате царил тревожный звук монитора, который беспокойно твердил о том, что время идет, что жизнь продолжается — несмотря ни на что.

Но кто знает, что судьба приготовила для Лидии? Может быть, в ее сердце уже зародился новый мир, новая жизнь, о которой она даже не подозревала. Она могла не помнить, но мама была уверена: Лидия всегда была сильнее, чем кто-либо мог представить. И вот, в этот тяжелый миг, сложив свою ладонь на бедро дочери, она шептала искренние молитвы о том, чтобы вернуться к жизни вместе с ней.

В тишине палаты, между сердцем матери и капельницей, зазвучала надежда. Надежда на то, что свет, который так страстно искала их дочь, все же найдет к ней дорогу. И пока блинчики на завтрак снова будут готовиться на кухне, а мама с папой будут смеяться, как прежде, Лидия, как бы ни было тяжело, просто должна выстоять.

— Лидия, милая моя, — шептала миссис Крайс, ее голос дрожал, словно она пыталась поднять тяжесть, неподъемную на душе. — Прошу тебя, просыпайся, пожалуйста.

Она бережно проводила рукой по черным волосам дочери, словно стараясь вернуть тепло в её веках. Гладя Лидию по щеке, её ладонь выдавливала из себя нежность и утешение, но возвращать к жизни, к этому яркому, беспечному миру, было очень сложно.

Рядом стоял мистер Крайс, его сжатая ладонь охватывала собственную, он не мог произнести ни слова. Дорогая ему, прежде такая жизнерадостная, поющая в каждом своём движении, теперь лежала без сознания, словно в нарисованной сказке. Душа его разрывалась от боли и отчаяния. Он чувствовал свою беспомощность, не в силах встряхнуть Лидию из этого бескрайнего черного Ада.

Он все же решил попытаться. Папа наклонился ближе, его губы изогнулись в попытке улыбки, но она была только для собственного подбодрения.

— Лидия, — произнес он тихо, почти шёпотом, — мы ждём тебя. Ты должна проснуться, милая. Дома тебя любят и ждут.

Стены больничной палаты, до этого мрачные и преждевременно старые, вдруг наполнились светом его слов. Он представил, как Лидия, смеясь, прыгает с постели на свежий завтрак, как обвивает его руками и втягивает в радостный разговор о своих планах на день. Как уходят с ними навсегда все горести и беды.

С его мыслями над ними нависала тяжелая тень, густая и черная. Лидия, как глубоко она погрузилась в свои собственные сны. Её мир был полон смеха, несбывшихся мечт, ярких красок. Она все еще могла слышать их голоса, видела их заботливые лица, но это было так далеко, далеко.

— Лидия, — повторяла мама, теперь чуть громче, её голос вдруг поймал в себе вновь всю боль, — мы вместе… Я сделаю твои любимые блинчики, ты должна проснуться и попытаться… Скажи мне, что ты слышишь меня.

Лидия оставалась неподвижной, как будто в её теле был невидимый защитник, охраняющий её от внешнего мира и, возможно, от самой себя. В желании вернуться в этот мир любви и улыбок Лидия не могла… или не хотела открыть глаза. Блинчики продолжали кулинарное волшебство своей душевности, пока ее мир оставался скрытым от них, забытый в самом сердце лагеря самой глубокой комы.