Баронесса Поневоле

Светлана Александровна Никишина (2024)

Луизу прямо со свадьбы похищает могущественный барон, очарованный ее красотой, и намеревается сделать ее своей. И лишь несчастный случай спасает девушку от неминуемого позора. Но чтобы выжить, она вынуждена назваться баронессой и править замком…

Глава 21

Примерно в то время, когда в замке барон Карл со своими верными помощниками ломали голову над таинственным исчезновением придворного художника, звуки труб и горнов огласили королевский дворец, куда под развевающимися знаменами въезжала торжественная процессия. Рыцари личной королевской гвардии, облаченные в доспехи, двигались по обе стороны от короля Фридриха, победно восседавшего на боевом коне.

Фридрих был доволен исходом трехмесячного похода: наконец-то шум битв и сражений, наказание мятежников, остались позади, можно наслаждаться праздной жизнью. Король, окруженный лестью придворных дам и кавалеров, был на редкость весел и остроумен, в приступе необычайной щедрости дарил подарки и жаловал земли своим фаворитам.

При упоминании имени баронессы Фон Гартман Фридрих очень удивился, что все еще не получил портрет вдовы.

Вскоре он призвал к себе художника и спросил:

— Исполнил ли ты мою волю, живописец?

Франц Август принес с собой незаконченное полотно, но как показать его королю, так и не придумал. Тело его дрожало, от страха он не мог поднять глаз. В отчаянии он кинулся королю в ноги и жалобным голосом воскликнул:

— Не гневайся, о, государь! Дни и ночи я старался писать портрет прекрасной Луизы. У меня нет больше кистей, не осталось холстов и красок — столько раз я начинал работу и столько же раз терпел неудачу не в силах передать совершенство этой благородной дамы.

После этих слов Франц Август смертельно побледнел, внезапно осознав, что при всей королевской свите собственными устами признался в своей бездарности, чем мог вызвать высочайший гнев и скорую расправу. Он почувствовал такое волнение, что не мог пошевелиться.

Король рассвирепел:

— Как посмел ты, ничтожный малеватель, ослушаться моего повеления?

— Вдохновение покинуло… Руки закостенели… — лепетал художник.

— Что ты прячешь за спиной?

— Это все, что у меня получилось.

— Показывай!

Франц Август дрожащими руками развернул полотно и в ужасе зажмурил глаза.

Ярость и разочарование короля Фридриха оказались столь безудержными, что он, не моргая, застыл перед портретом, уставившись в расплывшееся вместо лица пятно на холсте, и тем сильнее ему захотелось увидеть баронессу Фон Гартман.

— Должно быть, она и вправду колдунья, раз даже у меня, придворного живописца, не вышло написать ее портрет, — трусливо добавил в свое оправдание Франц Август и почувствовал себя гнусным предателем.

В голове короля проносились картины наказания недоступной и непокорной вдовы, одна коварнее другой, но было бы весьма неразумно высказать их в присутствии вельможной знати, высоко ценившей заслуги Вольфа Фон Гартмана перед короной. Придворные могли заподозрить его в умышленном неуважении к высокородным вассалам и затеять бунт. Надо поступить хитрее.

Но вот Фридрих несколько поостыл, глаза его повеселели:

— Окажу тебе милость, живописец. В знак моего прощения позволяю дописать портрет по памяти.

Франц Август вздохнул с облегчением, низко поклонился и с благодарностями попятился из зала.

— Не справишься — привезешь ее во дворец.

— Это невозможно. Она под надежной охраной.

— Ты хочешь, чтобы я лично отправился в тот проклятый замок? Что ж, игра в салки с неприступной баронессой меня немного развлечет.

От необходимости отвечать художника спас могущественный и влиятельный королевский фаворит Шольц, который приблизился к монарху и что-то прошептал на ухо.

Король минуту удивленно смотрел на него, потом согласно кивнул:

— Слушайте моего дорогого и хитроумного Шольца! Он смиренно просит вашего внимания.

Шольц не ожидал, что окажется в ловушке, уверенный, что Фридрих благосклонно примет его просьбу, но сдержал недовольство. Высказать его стало бы чудовищным оскорблением. Понимая, что в любом случае пострадает, либо от немилости короля, либо от зависти придворных недоброжелателей, он, сохраняя преданный вид, выступил из-за спины повелителя и провозгласил:

— Я хочу получить эту женщину. Я верно служил ее супругу, знаю ее, буду преданным мужем и смогу защитить.

По залу прокатился гул: ропот недовольства смешался с голосами пылкого одобрения. Преодолев первоначальное замешательство, люди начали выступать вперед и говорить:

— Она достаточно богата, чтобы выйти замуж по своему желанию.

— Вдова барона не партия для простого кастеляна.

— Брак — дело церкви, а не короля, — прозвучал смелый голос.

— Знатная дама не должна стать приманкой.

— Замужество избавит ее от привычки к неповиновению.

— Оскорбление знати — насильно выдать ее замуж.

— Она может откупиться.

Король терпеливо слушал. Он боялся выглядеть тираном, пробудить подозрение знати в ущемлении прав и вольностей, вызвать недовольство накануне задуманного очередного повышения налогов в королевскую казну, поэтому и дал присутствующим возможность беспрепятственно высказаться.

В конце концов, ему надоело ждать.

— Я зол на эту неразбериху, но справедлив.

Голос короля заставил споривших умолкнуть. Он мог посчитать неуместным, более того крамольным, ропот собственной свиты.

— Пристроить вдову в надежные руки преданных мне людей, обогатить верных слуг — долг короля. Я мог бы приказать конфисковать собственность баронессы, отдать ее руку Шольцу, ибо он готов заплатить огромный выкуп за нее, но боюсь обидеть остальных моих верноподданных. Все вы одинаково дороги моему большому сердцу. Я нашел достойное решение, которое устроит всех.

Явное выражение облегчения на лицах присутствующих вызвало у короля Фридриха страстное желание ошеломить их, и он, выдержав паузу, завершил свою речь:

— Я объявляю охоту на баронессу Фон Гартман, богатую вдову. Тому, кто сумеет доставить ее во дворец, я отдам ее в жены.

У мужчин выпучились глаза, у женщин остановилось дыхание. Никто не ожидал такого оскорбительного для знатной дамы волеизъявления короля.

В тронном зале наступила мертвая тишина.

Вернувшись к себе, Шольц неистовствовал:

— По капризу короля голодное воронье слетится на добычу. Неужели посмеют забрать у меня из-под носа то, за чем я давно и мучительно охочусь, и уничтожат мой план?

Шольц задумался. Знатную женщину нельзя было убить напрямую. Он, сбежав из замка, не посмел совершить это собственными руками, но тщательно продумал свою месть. Одержимость баронессой переросла в ненависть: «Она отказалась стать королевой моего сердца, избежала участи стать моей постельной рабыней, так пусть же не достанется никому, — решил он. — Ею займутся церковники, яростные фанатики».

Шольц не терял времени даром. Он уже подготовил епископа, которому убедительно изложил серьезную обеспокоенность по поводу ведьмовства баронессы Фон Гартман, объяснив ее необходимостью защитить его величество от действий падших духов. Тот должен выразить свои опасения королю. Но события приобрели совершенно иной оборот, и Шольц понял, что сейчас неподходящее время напоминать об этом священнику.

«Король затеял собственную игру вокруг баронессы и ее богатых земель, — злорадно думал он, — но его ждет глубокое разочарование — объявился законный наследник барона Вольфа Фон Гартмана, и наглец незаслуженно купается в богатстве и роскоши. — Неожиданное препятствие, словно прыщ, выскочивший на теле, раздражало, мешало, свербило. У вдовы появился защитник. Попытки убрать его провалились из-за тупости наемников. — Нового барона нужно выманить из замка, где он чувствует себя в безопасности, а уж тут он, умный Шольц, подготовит для наследничка массу смертельных сюрпризов — в темных уголках города встречаются длинные ножи».

В то же самое время мысли короля Фридриха также крутились вокруг затворницы замка Фон Гартман. Красота, молодость, богатство баронессы были у всех на устах, но более всего его воображение будоражил ее удивительный дар предвидения.

— По слухам, ее магическая сила устрашает бесов, привлекает небесную благодать. Я буду осыпан божьими милостями как из рога изобилия. — Фридрих облизнул губы. — Если девица обладает хоть наполовину той силой, которую ей приписывают, я смогу использовать ее для усиления королевского влияния, враги будут ползать у моих ног и молить о пощаде. С ней я смогу захватить любую страну для еще большего обогащения короны.

Король так увлекся мечтами, что уже воображал себя могущественным властелином, с наслаждением представляя караваны с богатыми дарами, вереницы прекрасных наложниц, жаждущих ублажать его любовными ласками, полки могучих воинов, готовых до последнего вздоха сражаться за новые земли. Звуки побед крещендо звучали в воспаленной голове.

Фридрих не был глупцом, он не заблуждался насчет слухов о чудесном даре баронессы Фон Гартман, понимал, что многое выдумано трубадурами и простолюдинами. Но он верил в ясновидение.

— Однако, сколько суеты вокруг вдовы: сгинул в неизвестность Вольф,

Шольц жаждет ее заполучить, живописец не смог написать портрет, да и церковники недовольны. Так ли безопасна ее сила, не обременительна ли?

К своему великому удивлению, Фридрих рассмеялся:

— Тот, кто хочет полакомиться медом, не должен бояться пчел. При всем желании не могу ускорить события, посмотрим, что даст охота на таинственную вдову.

Третий мужчина, кого лихорадило от мыслей о баронессе, забился в угол своей комнаты и безудержно рыдал:

— Подлый предатель, никчемный мазила, — стонал Франц Август, проклиная свою трусость. — Так ты отплатил прекрасной женщине за доброту и спасение своей паршивой жизни? Мало того, что не справился с портретом, так оговорил ее перед королем. Цена твоей чести — два ничтожных талера.

Придворному художнику жилось привольно во дворце. К нему благоволил не только король, но и сама королева Изабелла. Она частенько призывала его к себе и вела изящные беседы. Королева полагалась на его вкус в выборе фасонов и цвета платьев, благодаря его таланту выглядела величественно и затмевала признанных красавиц не только своим положением, но изысканностью и благородством манер.

Королева Изабелла любила своего супруга и болезненно переносила его пренебрежение и частые измены, влияние на короля льстивых вельмож. У нее не было подруг — наперсниц женских тайн. В печали и радости ее поддерживали аббатиса Бенедикта и Франц Август, которым она доверяла.

Но все пропало в один миг. Король отправил его в замок Фон Гартман.

Укладывая в седельные сумки краски, кисти и холсты, он не услышал, как вошел Шольц. Угрожая опорочить королеву, нашептать его величеству о ее изменах с художником, он вынудил его согласиться свидетельствовать перед королем против вдовы–колдуньи из замка и всунул ему два талера за донос.

— Продажная шкура! Ты лишился рассудка, поддавшись угрозам злобного фаворита. Можешь потерять не только лицо, но и дружбу королевы, — бичевал себя художник.

Франц Август припомнил, как сбежал из замка. Нечаянно узнав от служанки, что барон Карл подозревает его в обмане и желает устроить пытку с пристрастием, чтобы докопаться до истинной причины его появления в замке, он страшно испугался. Ничем не умея доказать, что он настоящий придворный художник — портрет баронессы не получался — он под покровом ночи воспользовался подземным ходом, о котором предусмотрительно рассказал ему Шольц, захватив с собой лишь незаконченное полотно, без всяких оправданий просто исчез.

Трусы любят, не могут не подслушивать. И здесь, во дворце, притаившись за спинами придворных, он узнал чудовищный план короля — устроить охоту на вдову Фон Гартман.

Франц Август развернул холст. В глаза бросился искусно выписанный четырехлистник.

— Что же делать? Мчаться в замок и покаяться в своем падении? Спасать баронессу от позора? Забиться в свою нору и не высовываться? Как набраться смелости и совершить мужской поступок?

Он провел рукой по нарисованному листу клевера…