Целую тебя, мой Пьер

Светлана Викторовна Ильина, 2023

Наталья Николаевна и Пётр Ланской ещё были не знакомы, но Пушкин уже знал об их будущей любви, незадолго до своей смерти увидев их в зеркале. Как такое могло произойти?Жизнь Ланского полна явных и тайных знаков судьбы, которая вела его причудливыми дорогами к главной любви и счастью своей жизни – Наталье Николаевне Пушкиной.Читайте и удивляйтесь, друзья, как удивлялась и автор этого увлекательного романа, где мало что выдумано, но то, что не выдумано, удивляет ещё больше.

Глава четвёртая

У подъезда Вяземских на Фонтанке длинной вереницей выстроились кареты. Дверцы поминутно открывались, и из них выскакивали разряженные девушки в сопровождении грузных дам и многочисленные кавалеры, уже с порога выхватывающих глазами пару для себя на этот вечер.

Открывающаяся дверь в дом Вяземских словно приглашала в рай: широкая лестница манила ярким светом бесчисленных свечей и большим количеством цветов. На улице была промозглая петербургская осень, а здесь — настоящее лето. На ступеньках чинно выстроились лакеи в бархатных ливреях.

Ах, как Идалия любила это предвкушение праздника! Стоило большого труда сдержать себя и не пробежать с детской радостью навстречу бальному, краткому, но такому сладкому счастью. Ей приветливо кланялись мужчины в чёрных фраках и мундирах, более холодно кивали дамы, покрытые брильянтами и сверкавшие в просторных залах как новогодние ёлки. Идалия была лучше всех, красивей всех! Она в этом не сомневалась, втайне посматривая на себя и на свой новый наряд, так вовремя прибывший из Парижа. Её медные волосы выгодно подчёркивало тёмно-красное платье, с воздушными пышными рукавами, а белизну кожи — рубиновое колье, подарок отца, которое таинственно поблёскивало из-под меха горностая, привлекая внимания к белоснежной лебединой шее.

Александр Михайлович подвёл её к княгине Вере Вяземской, которая беседовала с Софьей Николаевной Карамзиной. Учтиво улыбнувшись, хозяйка поприветствовала Идалию с мужем, произнесла пару дежурных фраз про давку на балу, про ненастный октябрь и после продолжила разговор с подругой, не собираясь подключать к беседе Идалию. Но той было всё равно. Холодные голубые глаза Вяземской и приторная улыбка Карамзиной её не трогали. Она знала, что эти две дамы её не любят и приглашают только потому, что не могут не пригласить Александра Полетика — любимого партнёра по преферансу хозяина дома Петра Вяземского. Сама же Идалия была ещё и троюродной сестрой Натальи Пушкиной, которая считалась любимицей царя и украшением любого бала. Что же, пусть император восхищается Пушкиной. Идалия Полетика знала себе цену. Вокруг неё, словно пчёлы, всегда вились молодые люди в мундирах, и она дарила царственные улыбки особо удачливым кавалерам.

— Мадам, вы не забыли, что обещали мне танец? — шепнул на ухо высокий адъютант, нервно играя кончиком своего аксельбанта.

Она благосклонно улыбнулась, лишь кивнув в ответ.

Муж направился к карточному столу, а она обмахивалась веером, смеялась нехитрым шуткам офицеров и искала глазами Ланского. Неужели он не придёт? Обещал же… Ланской был палочкой-выручалочкой — с ним у неё всегда было отличное настроение и спокойно, как с другом. Да и танцевать с таким высоким, красивым офицером, каким был Пётр, было одно удовольствие.

Свет словно стал ещё ярче, хотя казалось, что ярче уж некуда. Заиграла музыка. Гости оживились, присматривая подходящую пару. Взоры кавалеров стали нежнее, разговоры выразительнее. Адътант пришёл за обещанным танцем. Бал начался.

После окончания первого танца она забеспокоилась: придёт ли Пётр? Но вот и он. Его чёрные, глубоко посаженные глаза, с любовью смотрели на неё.

— Что вы так запыхались, мой друг? — ласково спросила Полетика склонившемуся к её руке Петру.

— Еле успел, — пробормотал он, ведя Идалию в центр зала для второго танца. — Получил неожиданный вызов к Его величеству.

— Вы, действительно, чуть не опоздали, — Идалия резко свернула веер и указала ему на адьютанта, провожавшего её грустным взглядом, — меня могли уже увести.

Гвардейские мундиры и чёрные фраки окружили прекрасных дам. Мазурка началась. Полетика чуть задержала дыхание, ощутила ласковые, сильные руки любезного друга и окунулась в знакомую атмосферу, которая давала упоение, радость и даже смысл её жизни.

Следующим был котильон. К счастливой Идалии снова подошёл Ланской и… Дантес. Когда он успел появиться? Наверное, пока она танцевала мазурку.

— Пьер, не будь таким жадным! — весело попросила она Ланского и подала руку Жоржу. Первый отступил с мрачным выражением лица, но Идалия недолго думала об этом.

Сердце её забилось быстрее обычного. Что это? Жорж заметил, что нравится ей или сам решил проявить инициативу? — спрашивала она себя. Ага, значит, не всё внимание лучших мужчин достаётся Пушкиной.

То, что новоиспечённый барон Геккерн был лучшим — с этим были согласны все женщины высшего света: высокий, с белокурыми волнистыми волосами, правильными чертами лица и чуть вкрадчивыми манерами, он успел очаровать всех, даже императрицу. И вот сегодня он пришёл и сразу пригласил именно её, Идалию. Это был хороший знак. Она видела, как Жорж одобрительно рассматривал её платье. Француз по крови — Дантес не мог остаться равнодушным к модному женскому наряду.

Он рассказал избитый анекдот, но Идалии вдруг стало так смешно, как будто она слышала его в первый раз. Котильон плавно перешёл в вальс. Дантес не отпустил её, и они продолжили танцевать. Идалия трепетала от удовольствия, едва опираясь на крепкую руку кавалера, и казалось, что её ноги не касаются паркета…

Чувствуя себя на седьмом небе от головокружительного успеха, после нескольких танцев подряд она наконец уселась у стены и развернула веер. Идалия не сомневалась, что Пётр сейчас подойдёт к ней. Но того что-то долго не было. Лёгкое беспокойство коснулось её сердца. Что это за кавалер, которого всё время приходится ждать или искать? Сидеть было скучно, и она решила пройтись вдоль стены. Навстречу попадались знакомые и незнакомые пары. Идалия со всеми вежливо раскланивалась, продолжая искать глазами Петра.

Он стоял у окна и смотрел совсем в другую сторону. Идалия подошла сзади и остановилась, наблюдая за ним. Чуть поодаль от него сидела Наталья Пушкина, тоже, вероятно, отдыхавшая после нескольких танцев. Рядом с ней стоял молоденький юноша, почти мальчик, и на полном серьёзе признавался в любви. Наталья слушала его внимательно, чуть покачивая высокой причёской каштановых волос.

— Прошу вас, не смейтесь над моими чувствами… Вы не могли бы дать мне ответ сейчас, Наталья Николаевна? — умоляюще протянул ещё ломающимся голоском юноша, — а то, боюсь, меня скоро родители увезут с бала, чтобы уложить спать.

Наталья сделала милостивый знак поклоннику, и тот с готовностью наклонил ухо к её губам. Что она ответила, Идалия не услышала. Её больше поразил взгляд Ланского, смотревшего на Пушкину. Он смотрел с восхищением и… с какой-то нежностью, которую раньше она замечала в его взгляде только по отношению к себе. В глазах Идалии потемнело от обиды.

— Пьер, ты забыл про меня? — резко позвала она Ланского.

Тот удивлённо повернул голову и смутился, поправляя свои роскошные усы.

— Идалия, где ты была? Я тебя потерял, — спросил он поспешно.

— А мне показалось, что ты меня и не искал, — раздражённо ответила она, отгораживаясь от Ланского веером. — Чем тебя так заинтересовала Пушкина?

Он взял её под руку и улыбнулся детской улыбкой.

— Меня поразила её любезность к этому ребёнку. Говорят, она и к своим детям очень добра.

Полетике были неприятны его восхищённые слова о сопернице. Настроение чуть подпортилось.

— Ты хочешь танцевать? — спросил Ланской.

— Нет. Пошли в игральный зал.

— Милая, ты знаешь, я не игрок.

— Ну хотя бы постой со мной. Я даже не знаю, где искать Полетику.

Они прошли под ручку в соседний зал, где за разными столами сидело, в основном, мужское общество с редкими вкраплениями пожилых дам, которых не интересовали танцы и сопровождающее их кокетство с противоположным полом. Нет, здесь страсти кипели нешуточные. Флирту было не место в азартных играх.

Муж Полетики сидел за штоссом. Напряжённый вид игроков, отрывисто бросающих краткие игорные слова, контрастировал с непринуждённой беседой любителей преферанса за соседним столиком. К нему и направилась Идалия.

Она знала толк в этой сложной игре, где нужна была хитрость, умение блефовать и рисковать. Живя в доме отца — графа Строганова, который не хотел признавать её своей дочерью, она пользовалась большей свободой, чем остальные дети. Прячась за тяжёлые шторы в гостиной, она имела возможность наблюдать долгими вечерами за взрослыми. Граф Строганов был весьма искусным притворщиком, а потому удачливым в преферансе. И много хитростей вольно или невольно Идалия переняла от него. Азартные игры — штосс или фараон — Строганов не любил. Такие игры уважали всё больше военные, вся жизнь которых была расписана на месяцы, а то и годы вперёд. И только вечерами за столами с зелёным сукном они в полной мере могли испытать фортуну, безумно рискуя.

Нет, Строганову это было не нужно и неинтересно. Гораздо увлекательнее для него была возможность обыграть умного и хитрого соперника, померявшись умением блефовать.

Идалии тоже не хотелось просто играть, ей хотелось общаться. Тем более, что за столом уже сидел интересующий её Дантес — модный кавалер, любимец женщин.

— Пойдём туда, Пьер, — прошептала она, показывая на свободное место рядом с Жоржем.

Ланской нахмурился, увидев Дантеса, но молча подвёл Идалию к столику. Она с удовольствием уселась между знакомым доктором Сперанским и Жоржем, поймав одобрительный кивок последнего. От этого её настроение ещё более улучшилось. Дантес сел на раздачу и уверенной холёной рукой резко сжал заклеенную новую колоду. С треском лопнула упаковка. Игра началась.

— Как же вы, господин Сперанский, решились всё-таки жениться? — вольготно развалясь в мягком кресле, спросил грузный генерал. Он не отрывал взгляд от карт, но чувствовалось, что его живо интересует напарник, по слухам, убеждённый холостяк.

— Да вот решился, господа, — рассеянно начал отвечать Сперанский. — Про свою жену рассказывать не буду. А поведаю вам лучше анекдот про нашего брата. Спрашивают одного доктора: что за охота была вам жениться? Какая тут охота, отвечает тот, приехала девица-помещица С-кой губернии лечиться от грудной болезни. Я был призван, мне удалось её вылечить. Так она из благодарности влюбилась в меня и начала преследовать. Куда мне деваться? Ну решил, что жить ей от силы год, можно и потерпеть. Так и женился. И уж пятнадцатый год, — жалуется он, — она мучит меня своим вздорным характером. Вот полагайся на диагностические указания нашей науки! Так и останешься в дураках.

— Надеюсь, вы сами-то не ждёте кончины супруги? — спросил Ланской, стоявший поодаль.

— Нет, Пётр Петрович, у меня жена здоровая, — задумчиво глядя в свои карты, ответил Сперанский.

— Тогда, полагаю, вы питаете более надежд на счастье?

— Смотря что вы под этим словом подразумеваете. Женщина понимает счастье по одному, а мужчина по-другому. Отсюда и конфликты.

— Господа, это звучит очень грустно, — кокетливо вставила слово Идалия, — не может такого быть, чтобы во всём наши взгляды не совпадали.

— Вы совершенно правы, мадам, — поощрительно кивнул ей Дантес, и она снова заметила недовольную гримасу Ланского, — когда взгляды любящих друг друга людей совпадают, — это самое большое счастье. В вашей удивительной стране строгие законы, но они компенсируются большим количеством красивейших женщин.

— Наши строгие законы компенсируются дурным исполнением оных, а не женщинами, — вставил своё слово Пётр Андреевич Вяземский, довольно полный господин с роскошными бакенбардами и круглыми очками, которые он специально выписывал из Италии. У него был довольный вид человека, выигравшего хорошую сумму. Теперь можно было и поговорить. А про законы Вяземский знал многое, потому что недавно определился чиновником для особых поручений в Министерство финансов.

— Вам виднее, Пётр Андреевич, — кокетливо ответила Идалия и поискала глазами мужа.

Александр Полетика продолжал сидеть за штоссом. Кто-то встал за её спиной, но она не оглянулась, обдумывая следующий ход. Весёлый и чуть взвинченный голос заставил её вздрогнуть.

— Вам не по душе наши законы, господин Дантес? Что ж, не вы первый, не вы последний, — послышался голос Пушкина. — Ваш брат, иноземец, иной раз даже не пытается разузнать получше наши обычаи, надменно рассуждая, что и так всё понимает. Отсюда и впросак попадает.

Пушкин резко отодвинул стул рядом с доктором и напротив Дантеса, с вызовом глядя на него.

— Решили примазаться к доктору, Александр Сергеевич? — холодно спросил Дантес, — может, приведёте определённый пример в подтверждение ваших слов?

— Охотно. — Пушкин начал свой рассказ слишком громко для спокойной игры. — Как-то вздумалось одному французу попробовать, что же такое русская баня? Пришёл в оное заведение и отдался в руки опытного банщика. Тот расстарался от души. А после этот французишка и рассказывает своим соотечественникам: мол, прошёл я все мытарства, будто в аду побывал. Жара нестерпимая. И даже, когда обвевают тебя берёзовыми ветками, то никакой свежести и ни малейшего облегчения не получаешь. Напротив, кажется, что становится ещё жарче.

— Так получается, что француз берёзовый веник за освежительное опахало принял? — с усмешкой спросил генерал.

— Точно так, ваше превосходительство, француз ничего не понял в нашей культуре, — с вызовом глядя в глаза Дантесу, ответил Пушкин. — Так и погибнуть можно от лишней прыти. Иду ва-банк, господа…

Идалия ощутила волну неприязни, исходившую от Пушкина. Его умные чёрные глаза смотрели необычайно зло. Губы, всегда готовые растянуться в нахальной улыбке, на этот раз были крепко сжаты, а тонкие ноздри расширились от гнева. Она осторожно перевела взгляд на Дантеса и увидела, что тот почти не обращал внимания на Пушкина. С гораздо большим интересом он смотрел на столик возле двери, где Наталья Николаевна играла в шахматы с Голицыным. Сердце Идалии ёкнуло от досады. Наконец, Дантес перевёл глаза на Пушкина. Взгляды их скрестились. За столом воцарилось неловкое молчание.

— Да-а, — протянул Вяземский, присаживаясь к их компании, но от избытка игроков он не мог участвовать в партии. — А я тоже знаю анекдотический случай, который прочитал недавно в газете. Видно, кто-то из европейцев насмешил нашего чиновника из цензурного ведомства. Тот распечатал его письмо и разболтал всему свету.

— И что же пишут про нас европейцы, интересно? — спросил доктор.

— Пишут, что стужа зимою в Петербурге бывает так велика, что попечительное городское управление пробует отапливать улицы. Но, заметьте, господа, это ничему не помогает, топка нисколько не согревает воздуха, — весело закончил Вяземский. Игроки охотно рассмеялись, а Идалии было не до смеха.

Ей был невыносим вид Пушкина, сидящего напротив. Она всё время вспоминала, как была отвергнута этим жалким писакой… Решив поскорее закончить игру и пойти потанцевать, она оглянулась в поисках Ланского. Но того уже не было поблизости.

— Идалия Григорьевна, вы ещё играете? — с улыбкой возвращая её к картам, спросил Сперанский.

— Я пас, господа, — рассеянно ответила она, досадуя, что не видит Петра.

В этот момент от столика шахматистов раздался шум. В первую секунду никто не понял, что произошло. Пётр Андреевич Вяземский встрепенулся, опасаясь неприятного инцидента, но оказалось — зря. Александр Николаевич Голицын с досады, что проиграл Пушкиной, неловко повалил фигуру королевы, так что перевернул на пол шахматную доску. Фигуры рассыпались по полу. Картёжники прервали игру. Идалия заметила, что и Дантес, и откуда-то появившийся Ланской бросились на помощь Наталье. В роли спешащих незваных помощников своей сопернице Идалии было неприятно видеть и того и другого.

Ланской подбежал первый и протянул им несколько фигур. Пушкина встала с места и поблагодарила. Идалия, вопреки своему желанию, не могла не восхищаться её точёным лицом и тонкой талией, невероятной для матери четверых детей. Причёска делала её ещё более высокой, но рядом с таким же статным Ланским она смотрелась удивительно гармонично. Уж лучше, чем с этим коротышкой-поэтом…

Демонстративно оттесняя Дантеса, Пушкин подошёл к Наталье. Она взяла под руку мужа и стала прощаться с Вяземским. Внезапно Пушкин бросил руку жены, быстрым шагом подошёл к Петру и схватил его за локоть.

— Так это вы? Вы? — каким-то сиплым и будто придушенным голосом проговорил он, пристально вглядываясь в его лицо.

— Что я? — опешил Ланской, поворачиваясь к нему.

Пушкин наклонил кудрявую голову и потёр лоб.

— Нет, ничего… Мне показалось, извините.

Странная сцена вызвала недоумённые взгляды гостей. В последнее время поведение известного поэта всё больше тревожило свет.

Идалия видела его мрачное настроение, которое, она знала, было вызвано безденежьем, и тайно злорадствовала. Пушкину не везло и в карты, как всегда бывает с теми, кто хочет игрой поправить свои дела. Она с удовольствием взглянула на себя в большое зеркало: рубиновое колье переливалось на её белой шее. Только один камень из него мог бы поправить дела нищего поэта. Но… каждому своё. Ей — богатство, успех и радости жизни. А Пушкин пусть утешается своей жеманной жёнкой, да пишет вирши, если больше ничего не умеет.

Ланской вежливо прощался с Натальей. Идалия тоже кивнула ей издалека. Дантес стоял расстроенный в стороне от всех. К нему решительно направилась хозяйка бала — Вера Фёдоровна Вяземская. Даже в свои почти пятьдесят лет она была довольно милой, если бы не пронзительный, строгий взгляд, которым она смерила Жоржа.

— Господин барон, вам не кажется, что неприлично так бесцеремонно смотреть на замужнюю женщину? По-моему, Наталья Николаевна вам ясно дала понять, что не желает ссориться из-за вас со своим супругом, а вы продолжаете её преследовать.

— Что же я могу сделать, если влюбился по уши? Так, по-моему, у вас говорят? — грустно улыбнулся Дантес.

— Говорят-то так, но предупреждаю вас — если вы не прекратите преследовать мадам Пушкину, я откажу вам от дома и дам распоряжение швейцару не пускать вас.

— Это жестоко с вашей стороны! — воскликнул Дантес.

Идалия стояла неподалёку и с горечью увидела, что он не притворяется, а, действительно, влюблён.

— Я вас предупредила, месье, — холодно закончила разговор Вяземская и отошла от него.

Идалия задумалась, как бы ей повернуть эту ситуацию в свою пользу?.. Ланской наконец-то вспомнил о ней и предложил пойти ещё потанцевать.

— Хорошо, — медленно протянула Идалия. Ей вдруг в голову пришёл прекрасный план. — Пьер, иди, принеси мне шампанского. А я сейчас… Мне нужно кое-что…

Ланской понятливо кивнул и ушёл, а Идалия быстро подошла к Жоржу Дантесу и нежно взяла его под руку.

— Месье, не грустите так откровенно. Если уж вы так безнадёжно влюблены в мою сестру, я помогу вам.

— Вот как! — Дантес вскинул голову и с надеждой уставился на неё прозрачными голубыми глазами. — Я чувствовал, что вы будете мне другом.

— О да… — с усилием улыбнулась она, не зная радоваться или печалиться такому званию. — У меня есть план.