Повесть о тихой девочке

Светлана Гершанова, 2014

Повесть о девочке, которая в Великую Отечественную войну ценой собственной жизни спасла сорок раненных бойцов.

Поезд останавливается не сразу. Он сначала долго замедляет ход, паровоз выпускает пар из трубы и откуда-то с боков, пыхтит и отфыркивается.

Женя не отходит от окна — какой он, Степнянск?

За окном тянулись сначала маленькие домики в садах, потом какие-то деревянные строения и, наконец, асфальтовые дорожки перрона, и рельсы между ними.

— Приехали, приехали, мама, смотри, какой вокзал! Целых три этажа. Смотри, какая красивая площадь!

С вокзала до дома они ехали несколько кварталов на телеге по широкой главной улице города с цепью бульваров посредине, мимо городского сада, мимо здания райисполкома, где будет работать папа.

Потом телега въехала в большущий двор. Они въехали в одни ворота, а за углом дома, оказывается, были ещё одни. Кроме двухэтажного дома, во дворе ещё флигель, в глубине — какое-то недостроенное здание и серые сараи рядом, и колонка посреди двора.

Как всё это не похоже на их дом в Ростове, самый большой и красивый в городе! Там въезд новых жильцов, наверно, прошел бы незамеченным или почти незамеченным — столько народу было у них в доме! А здесь их приезд привлёк всеобщее внимание Из окон верхнего этажа выглядывают какие-то женщины, детвора стоит поодаль, их человек десять-двенадцать, сразу не сосчитать. Двое мужчин подошли к отцу:

— Давайте поможем! На второй этаж, всё-таки.

— Спасибо!

Они заходят в дом. Деревянная лестница с неокрашенными блестящими перилами ведёт на второй этаж. Коридор по обе стороны лестницы, четыре двери и три столика возле каждой, только возле их, четвёртой, — пусто.

На столиках два примуса и одна керосинка, тарелки какие-то. Две женщины встречают их в коридоре:

— С приездом вас!

— Спасибо, — отвечает мама. — Соседи наши? Будем знакомы, Аня меня зовут.

— Меня Вера, а это Даша.

Папа открывает дверь, и Женя влетает в комнату.

— Папа, смотри, здесь ещё одна комната есть и печка прямо в комнате!

Комнаты пусты, и от этого они кажутся огромными. На плечах мужчин въезжают стол, диван, мама вносит спинки от кроватей, и вот уже знакомый оранжевый абажур висит над столом с белой скатеркой, совсем как в Ростове…

Утром со двора доносится шум и какие-то голоса. Двор уже проснулся и живёт своей, неизвестной Жене, жизнью.

— Коля, выходи! — кричит кто-то снизу.

— Сейчас!

— Слав-ка, Слав-ка!

— Слава не выйдет сегодня, у него дела, — отвечает сердитый женский голос.

— Нина! Нина!

— Мама, я пойду, погуляю! — слышится совсем рядом мальчишеский голос, no коридору проносится кто-то, ещё и ещё, и коридор гулко отзывается всеми своими стенами, дверьми, переплётами, высушенными солнцем и временем, как дерево для хорошего музыкального инструмента.

— И я пойду, погуляю, можно? — просит Женя.

Мама с папой уже на работе.

— Поешь сначала, вот поешь и пойдешь, — говорит тётя Клава.

Она полная, спокойная, у неё добрые мягкие руки, и она совсем не торопится — медленно, слишком медленно идёт в коридор за чайником, нарезает хлеб, ставит сахар, творог на тарелке, масло.

— Не спеши, не спеши, набегаешься ещё!

И вдруг коридор снова дрожит от топота ног — вся ватага вбегает в дом.

— Ни-на, Нина!

— Держи её!

Хлопает какая-то дверь:

— Катитесь отсюда! Шуму от вас!

Женя выскакивает за дверь и бежит по коридору с ребятами, потом вниз по лестнице. И оттого, что она бежит вместе со всеми и смеётся вместе со всеми, она сразу становится своей в этой весёлой шумной компании — от семи до четырнадцати…

В старый, действующий гараж их, разумеется, не пускают. Зато новый, который только строится, целиком в их распоряжении. Это только коробка под крышей, земляной пол внутри, доски, стружки — строителей перевели на какой-то другой объект.

Когда на солнце можно расплавиться от жары, вся ватага забирается сюда. Если доску поставить на кирпичи, получаются отличные качели, девочки на одной стороне, мальчики — на другой.

— Давай, давай, ух!

— Владик, упаду, не держись за меня!

— Ребята, считаю до трёх — прыгаем, — тихо говорит Коля. — Ну, раз, два-а, три!

Девчонки на самом верху, и вдруг ребята соскакивают со своего края доски. Он, освободившись, стремительно летит вверх, а девочки падают вниз, на землю, только пыль столбом!

— Девчонки, бей их! — воинственно кричит Нина, беленькая, голубоглазая, с ямочками на щеках.

Женина мама говорит, она похожа на бабочку. Сейчас эта бабочка первой бросает обломок кирпича!

Гараж просторный, и сражение идёт вовсю. Женя стоит у стенки и смотрит то на одних, то на других.

— Ага! Прячетесь! Так их!

— Ребята, заходи с боков!

— Ой… мама… — тихо говорит Женя и зажимает рукой место на голове, куда только что попал кусок кирпича.

— Ой, кровь!

Все замирают. Кровь — это серьёзно. А кровь течёт по пальцам, по руке, заливает лицо, капает с локтя.

После секундного замешательства все выбегают во двор и бросаются врассыпную. Только Женя и Нина остаются посреди двора.

— Ничего, ничего, не плачь, сейчас мы придем домой. Очень ты тихая, разве можно стоять! Надо увёртываться, увёртываться надо!

— Ах ты, боже мой! Ах, разбойники! Деточка моя! — пугается тётя Клава. — Не пущу больше во двор, дома будешь сидеть, искалечили ребёнка!

Несколько дней Женя ходит с белой повязкой на голове, и ребята относятся к ней с почтением. Впрочем, белой повязка бывает только утром, днём она становится серой, а к вечеру — чёрной от пыли.

Когда спадает жара, они всей гурьбой отправляются бродить по городу. Чуть стемнеет, на улице появляются гуляющие. Девушки идут вдоль бульвара цепочкой, под ручку, щёлкают семечки, а сбоку — парень. А вот парень посредине, потому что у парня гармонь.

Город похож на город только на этой главной улице, а дальше начинаются маленькие домики, кирпичные, побеленные, а то и покрашенные масляной краской. Рядом — совсем покосившиеся мазанки. Зелень, такая яркая в Ростове, здесь к концу лета становится серо-бурой от пыли. Когда по улице проезжает телега, пыль долго стоит серовато-жёлтым облаком, а уж когда проезжает автомобиль!

Хорошо, что есть речка. В Ростове Женя ходила на Дон только с папой и мамой, по воскресеньям, и то не каждое воскресенье. Жди, когда у родителей будет свободное время!

А здесь — целый день полнейшая независимость от взрослых.

Только вечером папа спросит — «Ну, Жека, чем вы сегодня занимались?» Или: «Как поживает ваша автономная республика?»

Когда Женя в первый раз сказала, что была с ребятами на речке, взрослые тревожно переглянулись.

— Ты же плавать не умеешь! — воскликнула тётя Клава. — Они здесь все отчаянные, ты уже забыла, как тебе разбили голову?

— Погоди, Клава, — говорит отец. — Женя, там глубоко, на речке?

— Нет, там мелко! И я уже немного научилась плавать.

А вообще взрослым не до неё Мама сидит на диване и шьёт маленькие чепчики, совсем кукольные, беленькие кофточки с ленточками вместо застёжек. И Женя целыми днями во дворе…

Сегодня ночью Женя проснулась от голосов.

— Мама! Мама!

— Спи, дочка. Мне надо уйти на несколько дней. Будь умницей, слушайся тётю Клаву.

— Куда ты, мамочка?

Оттого, что среди ночи никто не спит и свет горит, и папа стоит одетый, очень тревожно. Очень тревожно и непонятно все это.

— Куда ты, мам?

— За братиком. Братика тебе принесу из больницы. Побуду с ним немного и принесу. А вы с папой меня проведывать будете. Спи, дочка!

Она целует Женю и уходит вместе с папой. Тётя Клава гасит свет.

А Женя ещё долго лежит с открытыми глазами. Как это хорошо — братик. Он будет маленький, как Колин Геночка или Павлик тети Дашин. Как это хорошо!

Но родилась сестрёнка, Светланой назвали. Какое славное имя — можно называть Светочкой, Светиком, а можно Ланочкой, Ланусей. Имя Ланочка лучше приживается в доме, и скоро только так и зовут малышку.

— Счастливая ты, Женя! — говорит Нина. — У тебя у одной сестрёнка родилась, ни у кого не родилась, а у тебя родилась!

— Да, я счастливая, — соглашается Женя. — Хочешь, пойдём, посмотрим на неё? На руки брать мама не разрешает, а посмотреть можно.

Лето идёт к концу. Во дворе всё чаще разговаривают про школу. Половина двора — Женин дом — ходит в первую школу, а Нинин — в третью.

— Жалко, что мы с тобой будем ходить в разные школы, — говорит Нина. — Мы бы сидели за одной партой…

— Ничего, мы и так будем дружить, после школы.

— Конечно, но лучше бы и в школе, и после школы!

По вечерам теперь за столом — Женя. Пришла её очередь учиться.

— Ну, что вам сегодня задали? — подходит папа.

— Вот, два примера и читать полстранички.

— Получаются примеры?

— Мы решали такие в классе, получаются!

— А ты всё понимаешь в классе-то?

— Ну, конечно! Надежда Михайловна так понятно объясняет!

— Я её вчера видела, — говорит мама, — я сказала — очень беспокоюсь, как моя дочка — тихая она очень.

А она говорит: «Ну, что вы! Хорошая девочка, спокойная, вежливая, выходит к доске быстро, отвечает уверенно.

— Ну и правильно. Откуда у нас с тобой тихой девочке взяться! Ты не рассказывала Жене, как хлеб из-под снега убирала?

— Hет, ничего в этом особенного не было.

— А как в кооператив крестьян по избам ходила записывать?

— Много чего можно было бы рассказать. Пусть не знает, как нам было тяжело, пусть живёт счастливо…

— Мам, расскажи!

— Ладно, в другой раз как-нибудь…

Нинин папа, дядя Филипп, шофёр. От него всегда немного пахнет бензином, машинным маслом, машиной, в общем Он приходит с работы, надевает старый костюм и идёт в гараж чинить машину.

Мальчишки окружают его плотным кольцом и внимательно смотрят, как он копается в моторе или меняет колесо.

— Дядя Филипп, давайте мы вам поможем!

— Подержать колесо?

— Давайте я покачаю!

— Ну, попробуй, покачай.

— Не получается у него! Можно я лучше?

— А ты уверен, что будет лучше? — смеётся дядя Филипп.

— Так я же старше на целый год!

— Смотри, пошло у Славика. Тут только приноровиться надо!

Колесо установлено на место. Дядя Филипп вытирает руки тряпкой, потом дает её ребятам, и они так же старательно вытирают руки.

— Ну, помощники, садитесь, прокачу!

В машину набивается полно ребят, они сидят на коленях друг у друга, и эта орущая, визжащая, хохочущая процессия на малой скорости несколько раз объезжает двор.

— Всё, высыпайтесь, а то снова машину чинить придётся!

— Балуешь ты их, — говорит тётя Рая.

Она стоит возле своей двери, голос у неё строгий, но голубые глаза, такие же, как у Нины, весёлые и не строгие.

Зима в Степнянске начинается поздно, уже конец октября, но солнце — не жгучее, как в июле, а тёплое, спокойное, ласковое, ещё согревает землю. Листва не вся опала с деревьев. И они стоят яркие, нарядные.

Женя приносит с улицы огромные охапки листьев, и в комнате пахнет чуть горьковато…

Но однажды вечером стало слышно, как поднимается ветер. Он гудит под окнами и уносится в степь. Степи вокруг города, как бескрайное море: ветер может мчаться и мчаться по ним, нигде не встречая препятствия. Недаром здесь говорят: если поднялся ветер, он будет дуть три дня. Если через три дня не перестал — тогда ещё три дня. Наверно, за три дня он пересекает степь из конца в конец на своей огромной скорости.

Утром деревья стоят голые, и ворох съёжившейся листвы мечется под ветром от одной стены к другой. А потом начинаются дожди, и на улицу совсем не тянет…

Перебежать двор — и Нинин дом. Он длиннее Жениного и ниже, всего один этаж. И здесь тоже большой коридор со столиками у каждой из четырёх дверей.

Женя снимает ботики у двери, вешает пальто. Прямо от порога начинаются половички, сшитые из лоскутков цветной материи, пушистые коврики, а на столе, на диване, на тумбочках — множество вышивок.

Женя с Ниной тоже увлеклись вышиванием. В долгие осенние вечера так уютно сидеть в тепле, под ярким абажуром, и видеть, как у розы на салфетке появляется ещё один алый лепесток и ещё, и зелёный лист с темными прожилками ложится вокруг.

— Идите, я вас пирожками покормлю, — зовёт бабушка.

— Сейчас, ещё три крестика! — отвечает Нина.

— Остынут, идите, пока горячие, только испекла.

Они бросают вышивание и усаживаются у стола.

Пирожки у бабушки — пальчики оближешь!

— Ой, горячо! — обжигается Нина.

— И повидло горячее, — перекладывает Женя пирожок из одной ладошки в другую.

— Давайте я вам чаю налью. Лёня! Сколько тебя можно звать!

— Сейчас! — отзывается Лёня. И через пять минут опять: — Сейчас!

Ему не до пирожков. Он пробирается через непроходимые джунгли, герои книги на протяжении десяти страниц делят крохи старых сухарей, а ему предлагают горячие пирожки с повидлом!

В классе тихо. Ребята слушают, затаив дыхание.

За окном зима. Сквозь замёрзшие стекла ничего не видно, и кажется, что класс отрезан от внешнего мира и существует сам по себе. Надежда Михайловна рассказывает о Павле Корчагине.

Женя не сводит с неё глаз. Надо попросить маму почитать им с Ниной «Как закалялась сталь». Лёню тоже можно было бы попросить, но у него не хватает терпения читать вслух. Так было с «Волшебником изумрудного города». Он читает, и вдруг замолчит и начинает — про себя. «Читай, ну читай же — кричат Женя с Ниной, он спохватывается, а потом опять…

— Уже слепой, прикованный к постели, писал Николай Островский свою книгу. Для этого тоже надо быть героем — преодолеть болезнь, слепоту, неподвижность…

… Какой удивительный человек! А мама была у него в гостях. Женя хорошо помнит, как мама говорила об этом. Надо рассказать ребятам на переменке…

Замечательно, что у неё такая мама! Кто ещё в классе может сказать, что его мама была в гостях у Николая Островского?!

На переменке, в коридоре, она говорит:

— Знаете, моя мама была в гостях у Николая Островского! — Не может быть!

— А не врешь?

— Честное слово!

— Неужели?

— Видела его собственными глазами?

— Ну, расскажи, какой он был?

Женя не замечает, как за спинами её одноклассников выросли ребята старших классов, и уже целая толпа слушает её.

— Мама была лучшей пионервожатой в Степнянске, и ее послали в гости к Николаю Островскому. Он жил тогда в Сочи. Мама рассказывала, что он уже почти не видел. Они пришли целой группой, лучшие вожатые из всех городов. А его мама говорит:

— Николай, к тебе гости приехали! А он говорит:

— Проси!

Моя мама и ещё одна девушка, они первыми шли, испугались и остановились в дверях. И он сказал: «Не бойтесь, заходите!» Спросил, как кого зовут, где работают, откуда приехали. А потом сказал одному дяде — дайте мне книгу с полки, а тот всё никак найти не мог…

А ещё он рассказывал, как пишет книгу.

— В каком году это было?

— Через год он умер. А ещё мама говорила, что у него окно выходило на море…

— Клава, Генка у вас? — заглядывает тётя Вера.

— Да, спит. Набегался, ткнулся домой — нет никого. Тебя нет, отца нет, Коля ушел куда-то. Он — к нам. Пальто не на ту пуговицу, шапка на боку, одно ухо у шапки вверх, другое вниз! Я, говорит, посижу у вас. Сел и заснул, я уж с него сама пальто с шапкой снимала.

— Ну, спит — пусть спит, — смеётся тётя Вера.

В большом доме и Ростове соседи видели друг друга редко, только на постнице или на улице. Спросить у Жени, как звали их соседей, она и не знает, Знает, например, что эта тётя — Толина мама. А этот дядя из девяносто восьмой квартиры — отец Валеры. Вот и всё, А здесь все знают, у кого сегодня на обед борщ — он кипит тут же, в коридоре, и пахнет на все квартиры. У кого — блины, а у кого — жареная рыба. За что влетело от матери Владику и за что досталось Коле от отца. Что было интересного в суде, где работает отец Владика и что — в Доме колхозника, где дежурит тётя Клава. А уж когда кто-то из соседей печёт пироги — их пробуют все.

Здесь же, в коридоре, общий шкафчик тёти Веры и Жениных родных. Чего там только нет! Картошка, кастрюли, какие-то баночки и коробки, вперемежку тёти Верины и тёти Клавины. Все эти сокровища не трогают Женю.

Но в этом шкафчике Коля держит корм для голубей. Он не подпускает к ним своих лучших друзей — Владика, Славку, Юру из соседнего двора. О девчонках и говорить не приходится. Кормит сам, выпускает, сам чистит голубятню. Женя даже и не просит его ни о чем, только смотрит издали — день, другой, третий…

— Ладно, идём, — смягчается Коля. — Идём, я покажу тебе, как их надо кормить. Хочешь, ты будешь моей помощницей? Когда мне, скажем, некогда, ты сможешь сама их кормить и менять им воду. Хочешь?

— Правда? Ты, правда, мне разрешишь?

Её чёрные глаза сияют. Надо же, как она обрадовалась! И как она смешно картавит:

— Пгавда! Пгавда! Идём.

Голуби сначала жмутся к дальней стенке голубятни.

— Это из-за тебя, не привыкли к посторонним.

— А они привыкнут ко мне?

— Конечно, привыкнут. Не сразу, но привыкнут, вот увидишь.

Голод берёт верх над осторожностью, и голуби по одному подходят ближе.

— Держи!

Коля сыплет немного зерна Жене в руку. Она протягивает ладошку, но голуби косят своими круглыми глазами и не подходят.

— Ну, что же вы? — шепчет Женя. — Ну, почему вы меня боитесь? Я никогда-никогда вас не обижу, никогда-никогда. Ну, пожалуйста! Не бойтесь, ну, пожалуйста!

И вдруг самый красивый голубь подходит и клюёт её в ладонь.

— Ой! — восклицает Женя так же шепотом. Наверно, рука вздрогнула, потому что голубь снова отскакивает на безопасное расстояние. Но Женя держит ладонь прямо и открыто, и они подходят один за другим и уже без опаски клюют зерна с её руки. Поверили!

Весна в Степнянске бурная, не успеешь оглянуться — и прошла, и лето наступило. Перед майскими праздниками ходили в пальто, на демонстрацию Женя в первый раз надевает белые носочки вместо чулок, утро холодное, коленки становятся синими. Но к середине дня солнце уже припекает вовсю, и с демонстрации она возвращается с обгоревшим носом — лето началось!

Первый класс Женя окончила с похвальной грамотой. Всю дорогу от школы она бежала бегом:

— Тётя Клава, смотри, я отличница! Смотри, здесь написано, и книгой наградили!

— Да! Вот это красота! Отец с матерью-то как обрадуются!

Назавтра Женя с папой идут в магазин.

— Ну, пап, скажи, что мы идём покупать?

— Придём — скажу, — не сдаётся отец.

В магазине спорттоваров тихо и прохладно.

— Выбирай себе велосипед!

— Правда? Большой, настоящий? Ой, папка!

Велосипедов было много — голубые, салатные, чёрные, синие, с блестящими рулями и спицами на колёсах, и звонками на рулях. У Жени разбежались глаза.

— Этот! Нет, этот, голубой!

— Выбирай, выбирай, тебе ездить! А вот этот не хочешь? Смотри, ладный какой!

— Да! Это будет мой велосипед!

И вот во дворе недели на две забрасываются все другие игры и занятия, велосипед возит без передышки то одного, то другого, даже Колины голуби позабыты, никто не торчит возле голубятни.

Нет ни одной квартиры, где бы взрослым не твердили с утра до вечера, что велосипед — самая замечательная и необходимая вещь на свете. И продавец магазина спорттоваров продает один за другим ещё два велосипеда, оба чёрные, с красными эмблемами, одинаковые, как близнецы, — для Лёни и для Владика.

А лето идет себе неторопливо, и кажется, что нет конца каникулам… Когда детвора успевает загорать?

Взрослые только-только почувствовали, что начинается лето, а они уже ходят мимо с речки — чёрные, даже с каким-то сизым налётом, светлые волосы выгорели на солнце.

В Женином дворе чёрненькая одна Галя, остальные белобрысые, курносые, с обгоревшими носами и веснушками во всё лицо.

В одиннадцать часов солнце раскаляет землю. Двор пуст. В комнате закрыты окна, и зелёные ставни прикрыты — только так можно сохранить с ночи хоть каплю прохлады.

На свежевымытом полу одеяло: здесь не так жарко.

Женя лежит и читает. Никто не заметил, когда это началось, но теперь её невозможно оторвать от книжки.

Только в шесть-семь вечера двор оживает. Выходят все его обитатели, и взрослые — со стульями, со скамейками, — и дети, особенно шумные после дневной жары.

И Женин смех звенит на весь двор.

В августе она забрела в школу. Там шёл ремонт, пахло краской, мел на полу. В коридорах и даже во дворе стояли парты. Когда она вышла из школы, за нею на асфальте остались белые следы.

А первого сентября школа блестит свежевымытыми полами, партами, празднично сверкают стёкла — начинается новый учебный год.

И снова светлый круг от оранжевого абажура лежит по вечерам на столе, на Жениных тетрадках.

— Лёня, пришла «Пионерская правда?»

— Нет ещё.

— Покричишь мне тогда?

— Хорошо!

Через полчаса снова:

— Лёня, Лёня!

— Что?

— Пришла?

— Да нет еще!

И вот, наконец, почтальон. Никогда его не ждали с таким нетерпением. «Пионерская правда» печатает «Тимура и его команду».

— Ну, что там дальше?

Страничка проглатывается за несколько минут.

— Опять закончилось на самом интересном месте, — вздыхает Нина.

Начало другой книги было спокойное, медленное: «Семинария занимала здание старинного доминиканского монастыря, и двести лет тому назад его двор содержался в строгом порядке…»

Женя примостилась возле окна с плотно замороженными стёклами. Свет проходил сквозь них и падал в комнату уже потускневшим. Доносились голоса из коридора, неясный шум с улицы.

«…Подумай хорошенько, прежде чем решить… Для меня это сделай, для умершей матери твоей…»

Через несколько страниц Женя уже не слышала ни голосов, ни шума с улицы, ни даже голоса тёти Клавы, которая звала её обедать.

— Женя, сколько можно тебе говорить? Совсем задурила себе голову этими книгами! Уроки-то сделала?

— Да, сделала… Сейчас…

— Иди-иди, успеешь дочитать, никто у тебя книгу не отнимает!

Обед проглатывается в один миг, и снова Женя не может оторваться от книги до вечера, и вечером…

Она берёт книгу с собой я школу. Кончилась первая перемена, Женя не может, просто не может спрятать книгу в парту.

«Овод стоял и с улыбкой смотрел им в глаза. Карабины тряслись в их руках.

— Я готов, — сказал он.

Лейтенант сделал шаг вперед. Он дрожал от волнения. Ему ещё никогда не приходилось командовать при исполнении приговора.

— Готовься! Ружья на прицел! Пли!»

Слёзы выступают на глазах, капают на страницу. Женя смахивает их и продолжает читать.

— Женя, что случилось? Почему ты плачешь? — останавливается возле неё Надежда Михайловна. — Тебя обидел кто-нибудь?

— Нет…

— Дай мне книгу. Никогда не ожидала, что ты будешь читать на уроке! «Овод»… Рановато тебе читать такие книги. Хотя, нет и взрослого человека, который бы не плакал над ней…

Снег падал и падал всю ночь огромными хлопьями, и весь день, и снова ночь, и утром. Он был настоящий — густой, плотный.

— Сухой ещё, — с сожалением говорит Коля.

— Ничего, день-два, слежится, — успокаивает его Лёня.

И, наконец, утром в воскресенье прибегает Нина:

— Одевайся, выходи скорей! Крепость будем строить из снега. Лёня сказал, уже можно!

Стройкой командуют Лёня с Колей, они старшие. Но к игре великодушно допущены даже самые-самые малыши. Они катают большие комы из снега, а ребята постарше строят из них стену.

Зима в Степнянске хороша, когда не дуют ветры или внезапная оттепель не превращает в серую кашу и сверкающий снег, и ледяные дорожки, и снежную бабу в углу двора…

Конец ознакомительного фрагмента.