Зимний пейзаж с покойником

Светлана Гончаренко, 2008

На даче богача Еськова бурно отмечали католическое Рождество. Внезапно веселье было прервано резким женским воплем. В спальне горничная обнаружила мертвого хозяина с огнестрельной раной. Основания убить его были у многих. Следователь, по прозвищу Железный Стас, опрашивает всех присутствующих и внезапно среди мастеров, украшавших хоромы Еськова, встречает старого друга, Николая Самоварова. Вместе они безошибочно вычисляют убийцу…

Глава 3

Бригада из подвала

— Вечно встречаемся у неостывших тел, — попенял Самоваров другу. — Забегал бы ты почаще ко мне в музей, как в былые времена. Помнишь, как чаи гоняли? Кстати, сейчас чаю не хочешь?

— Что, у тебя и здесь есть?

— А то! Походный, правда, вариант, зато вода отличная, артезианская — другой в этом доме в рот не берут. Так давай сообразим! Освежи мозги, я смотрю, у тебя глазки что-то слишком маленькие, сонные.

Среди друзей Самоваров славился не только чайной коллекцией, но и умением как-то по-особенному, необыкновенно вкусно заваривать чай. Стас задумался. Почему бы и не хлебнуть чайку? Самоваров уверяет, что на хозяйской кухне предложат только кофе, а кофе, по его мнению, слишком возбуждает к ночи. Зато чай придает необыкновенную ясность уму, нисколько его не тормоша. Зимой кофе, отрада жарких стран, вообще не в масть!

Майор и следователь согласились. В самом деле, после чая ночная досада прошла, даже работать захотелось.

— Сейчас мы с Артемом здешний народ начнем опрашивать, — сказал Стас Самоварову. — Колян, честно признайся, что в этой семейке не так?

— С чего ты взял?

— Не знаю. Странного много. По-моему, какая-то специальная подлянка тут заложена.

Самоваров удивленно поднял брови.

— У меня дурацкое чувство, что мы все участвуем в какой-то пьесе, — пояснил майор. — Или в фильме. Ну, сам знаешь эти английские штучки — труп на парчовом одеяле и поместье по крышу в снегу. Никто сюда снаружи проникнуть не мог, стало быть, убийца кто-то из своих, в доме сидит. И обстановочка, как назло, подходящая — мебель в завитушках, камины, картины, картонки, прислуга в чепчике. Так в жизни не бывает!

— А еще дамы в бриллиантах, — подсказал Рюхин, вспомнив Хозяйку Медной горы.

— И дамы тоже, — согласился Стас, — и господа. Ерунда какая-то! По характеристике жертвы судя, это должна быть типичная заказуха. Еськов крутой бизнесмен, известная в городе личность — такой явно многим насолил. Но киллера я тут не вижу! Из всех присутствующих только тебе, Колян, я доверил бы завалить Еськова. Да разве кто-то знает тебя так же хорошо, как я?

— Не согласен! Охранник тоже парень на вид боевой, — вставил Рюхин.

— Он и оружие выбрал бы посерьезнее, не эту фитюльку! И потом, место преступления ему не подходит. Кто-то да заметил бы, что эта орясина в валенках тащится в спальню. Чем бы он хозяина туда заманил? Нетрадиционной ориентацией? Черт знает что!

— Почему? — не согласился Рюхин. — Эта версия тоже имеет право на существование. А что? Киллер-гей…

— Артем, не смеши! Сам знаешь, как заказуха выглядит. Заказуха — это снайпер, это людное место, куда всякому есть доступ, это машина из угона, на которой убийце легко скрыться. Это выстрел у подъезда. В подъезде, наконец. А тут что? Музыка, елка, танцы-шманцы, певец с гитаркой. Все друг другу приятели и родственники! Прямо Санта-Барбара какая-то. Сам-то ты, Колян, не слышал выстрела около одиннадцати?

— Представь себе, нет, — огорченно признался Самоваров. — Я как раз работал. Молотком! Шуму и без меня хватало — хозяйский сын фейерверк устроил. Даже стены тряслись! Потом и Тошик, наш дизайнер, к нему подался. Короче, веселились ребята. Надо признаться, время для выстрела было выбрано очень удачно.

— Это надо взять на заметку. Что, такие фейерверки здесь каждый день? В один и тот же час? — встрепенулся Артем Рюхин.

Самоваров понял его с полуслова:

— Думаете, убийство специально спланировали? Под сегодняшний вечерний грохот? Вряд ли. Огненные утехи тут начинаются, когда в голову Еськову-младшему ударит дурь. Такой волшебный момент никому уловить не под силу. Этот оболтус и дома-то не каждый вечер бывает — больше тусуется по клубам. Даже не знаю, чего это сегодня его так рано принесло.

— И это стоит отметить, — обрадовался Рюхин и записал что-то в своем пугающем блокноте. — Зачем вдруг сюда приехал этот сын?

— Он тут живет, — напомнил Самоваров.

— Действительно… Но все равно сына сбрасывать со счетов не будем. Знаете, тут главное мотив установить. Подобные убийства обычно совершаются из-за денег. Если это не заказ конкурентов и не происки компаньонов, то надо работать с наследниками. Вот и вырисовываются три версии. Первая…

— Все версии будем проверять одновременно! — отрезал майор Новиков. — Сейчас главное — установить, кто в очень короткий промежуток времени — с 22.40 до 23.16 — мог подняться в эту чертову спальню. И зачем туда пошел сам покойный? Быть не может, чтоб никто ничего не видел и не знал!

Рюхин покачал головой:

— Все говорят, что ничего не видели, — думаю, не хотят связываться со следствием. Но это пока! Стоит только про кого-то одного узнать, что он отлучался и, возможно, именно туда, куда не надо, как он сразу начнет защищаться. Тут же про другого вспомнит, а тот с перепугу про третьего — и пойдет мотаться клубочек. Принцип домино очень часто срабатывает в таких многофигурных ситуациях!

— Ладно, теоретик, поглядим, — согласился майор. — А пока запиши показания гражданина Самоварова.

Самоваров почти продиктовал:

— Я был в бильярдной. Один. На часы не глядел, но время я чувствую отлично. Еще подумал: «Уже одиннадцать, а у меня и конь не валялся». К утру я должен смонтировать все панели, а тут толкотня, суета. Вот почему я обрадовался, когда мои товарищи-художники разбежались кто куда: Тошик Супрун пошел с младшим Еськовым хлопушки пускать, а Алявдин — в каморку к охраннику.

— Зачем? — спросил Рюхин.

— Выпить, наверное. Если так все и было, эти четверо могут друг другу подтвердить алиби. Зато меня как раз никто и не видел — разве что стук молотка слышали. Так что я имел возможность отлучиться и совершить убийство. А вот мотив… К чему мне смерть Еськова? Панели для бильярдной я закончил, только одну и осталось смонтировать.

— Может, вы недовольны вознаграждением? — с надеждой спросил Рюхин.

Стас только махнул рукой:

— Ладно, Колян, спасибо! У нас тут еще целая толпа подозреваемых, на всю ночь хватит.

— С родственников начнем? — спросил Рюхин, листая свой блокнот.

— Родственники — это само собой. Но у нас тут рядом сидят художники, вся эта компания из подвала. Коля говорит, они вечером друг с дружкой общались. Давай-ка быстренько у них алиби проверим!

Первым из творческих работников был вызван в диванную Серега Иванов. Охранник-дворник был скромен, послушен, толково отвечал на все вопросы. Цвет лица был у него невинный, пунцовый. Правда, от понятного волнения Серега то и дело сбивался на ненормативную лексику. Сам он этого не замечал.

— Когда бабы закричали, я снег этот е…й убирал. Я уже говорил про это сто раз, — стоял на своем Серега. — А перед тем со Степанычем у себя сидел — замерз, как хрен собачий.

— Чего замерз-то? — делано удивился Рюхин.

— Так целый день на дворе! Ё…й снег этот валит и валит, а хозяевам выезжать завтра. Заметет дорогу на х…, потом х… расчистишь. Сегодня еще гостей наперло, дорожку им надо подъездную. Как с цепи снег сорвался — целый день…ярит и…ярит. Я скребу, как б…! Мартышкин труд! За ночь все равно навалит до х… Вот б…ая погодка!

— Во сколько вы ходили греться и виделись с Алявдиным?

— Со Степанычем? Не знаю. Снег…ячит и…ячит, некогда на часы глядеть. Зашел погреться, а тут Степаныч заглянул. Рассказал мне, как его все уважали — и раньше в обкоме, и потом в мэрии нашей е…ой. Ему сама Пугачева руку на х… жала, не помню только зачем. Бывалый он человек!

— Вы долго с ним сидели?

— Я на часы не глядел. Согрелся и во двор по…ярил.

— Согрелся чем? — потребовал уточнить Рюхин.

— Тем же, чем и вы, — заявил Серега, смерив следователя кротким взглядом. — Выпили маленько. Много пить мне по моему е…му контракту не положено, не то выпрут на х… как миленького. Я пошел снег этот б…кий скрести, а Степаныч у меня остался. Прикорнул он на диванчике — устал. Человек он уважаемый, в летах, а квасит, как вол, день и ночь. Сморило его на х… А я пошел.

— Кого вы видели во дворе? — продолжал допытываться Рюхин.

— С утра?

— Нет, когда выпили с гражданином Алявдиным и отправились скрести снег.

— Тогда на дворе только Саня был, сын хозяйский. Он свои е…ые петарды пускал. Я ему специально и дорожку на газоне расчистил, чтоб близко к дому, б…, не подходил, окна чтоб на х… не вышиб. Приглядывал маленько за ним, чтоб руки ему не поотрывало на х… Он у нас…дак недоделанный. Ну, я еще и снег этот е…й скреб. Намело на х…!

— Он один был, Саня этот? — намекнул Рюхин.

— Сначала один, потом художник на х… вышел. Тошка, пацан этот. Вдвоем они петарды…ярили. Дом чуть не рухнул на х… Потом Саня на х… замерз, домой пошел, а пацан этот, Тошка, еще пару хлопушек за…ярил.

— Когда это было? Когда Саня ушел?

— Вечером, — невозмутимо ответил Серега.

Рюхин даже застонал от досады.

— Я на часы не глядел, — пояснил Серега, вздыхая. — Снег этот е…й все…ярил и…ярил, а я скреб. Потом наверху закричали. Долго кричали. Я скреб. Потом побежал в дом. За мной пацан этот, художник.

— Ты этим вечером в спальню к хозяевам не поднимался? Когда гости в столовой сидели? — строго спросил Рюхин.

— В смысле? Чего я у них в спальне на х… забыл? Гости же сегодня — кто б меня туда в валенках моих е…х пустил? Я как эти е…е валенки с утра нахреначил, так и не разувался на х… Снег, б…, весь день…ярит!

— Вот тебе и алиби, — поучающе заметил следователю майор Новиков. — Сынок-то хозяйский со двора ушел еще до криков! И неизвестно, где живописец Алявдин пребывал все это время. Вдруг не спал? Что он сам скажет?

* * *

Живописец Алявдин очень хорошо помнил, чем он занимался в нужное сыщикам время. Этот немолодой человек с помятым лицом, в странном, забрызганном радужными красками одеянии, ни минуты не раздумывал над ответами.

— Спал я, — уверенно сказал он. — У Сереги спал на топчанчике. Выпили чуток, и меня сморило. Умаялся я, как папа Карло. Аврал, чего хотите? Вынь им все завтра да положь. Но разве творческое сознание подчиняется приказу? Оно свободно! Даже когда я расписывал здание Дворца бывшего просвещения…

— Вы помните, в какое именно время заснули? — перебил его Рюхин.

— Ну и вопросы у вас, господин следователь! Где вы такого идиота видели, чтоб отключился и тут же на часы поглядел — вот, мол, храплю как раз вовремя. Не смотрел я на часы! Не смотрел! Да у меня их и нету уже лет пятнадцать. К чему? Я не кормящая мать, чтоб по часам жить. Я свободный художник! Когда я расписывал особняк начальника Нетской таможни Бударагина, который сейчас сидит…

— И сколько же вы проспали?

— Что я, считал про себя, что ли? — усмехнулся Георгий Степанович, наморщив длинный нос с пятном голубой краски на кончике. — Да и не спал я по-хорошему — так, подремывал. Заснешь тут, когда Колька за стеной молотком своим лупит. Надоел хуже горькой редьки! Тук да тук, да во дворе еще хозяйский сын-придурок что-то взрывает. Разве это условия для творчества? Вот когда я…

— Когда сверху послышались крики, взрывы во дворе еще продолжались?

— А черт их знает! Я же задремал. Как раз тут покойный Колыванов мне сниться начал. Пришел будто он в правление Союза художников с Колькиным молотком и давай там по чернильницам бить — тук-тук-тук. А чернильницы крепкие, непроливашки — не даются. Он снова тук-тук-тук, а я…

— Значит, стук молотка вы все-таки слышали?

— Поминутно! Не знаю никого зануднее Самоварова.

Артем Рюхин наклонился к майору и прошептал:

— Это косвенно подтверждает алиби специалиста по дереву…

— Иди ты! Сам дерево, — огрызнулся майор. — Это и так ясно. Вообще вся эта шушера из подвала мне уже надоела. Я не Самоварова имею в виду, Самоваров мне друг! Но нечего нам тут ловить. Мотивы у художников какие? Ничего серьезного. Нет, ты ищи, кому выгодно!

— Ближайшим родственникам, кому же еще, — быстро и четко ответил Рюхин. — И не только!

Когда мы бизнес Еськова получше узнаем, наверняка и там чего-нибудь нароем.

— То-то! Чтобы уж тут, в подвале, со всеми покончить, давай сюда кучерявого дизайнера, который с сыном Еськова был на улице.

— Здравствуйте, Станислав Иванович! — радостно поздоровался Тошик Супрун.

С тех пор как Стас видел его последний раз, Тошик изменился мало. Кажется, он еще больше помолодел — те же бархатные щеки, та же милота, те же глаза-вишни. Пятен красок, как у Алявдина, на нем не замечалось, напротив, одет он был небрежно, но со вкусом. Например, на шее у него болтался длинный шарф неясного цвета, как бы немного слежавшийся и трепаный. Однако за версту было ясно, что шарф этот не обносок, а дорогая и стильная вещь.

— Тоже, значит, Антон, в бильярдной работаешь? — задумчиво спросил майор, разглядывая шарф.

— Я текстилем сегодня занимался, — пояснил Тошик. — И вообще весь проект мой.

— Широко шагаешь! Но меня интересует другое: около одиннадцати или чуть позже ты где был?

Тошик обрадовался вопросу.

— Я как раз ровно в одиннадцать во двор вышел, — сказал он. — Ровно-ровно!

— На часы, что ли, глядел?

— Нет! То есть да… То есть не глядел… Тут в холле — вы, может, заметили — стоят большие часы, антикварные, напольные, на шкаф они еще похожи. Швейцария, девятнадцатый век. Довольно аляповатая вещь, но стопроцентно старая, без дураков. Николай Алексеевич, наш Самоваров, эти часы отреставрировал и наладил. Теперь они отлично идут да еще и бьют каждые полчаса. Голос у них очень противный, гундосый, но время они показывают точно и бьют, когда надо. Я шел к Саньке во двор, и как раз эти часы били. Одиннадцать раз!

— Считал?

— Нет, — сознался Тошик. — Но я, Станислав Иванович, точно знаю, что было тогда не десять и не двенадцать. А в полчаса они бьют один только раз, и все. Тут же долго били, ни с чем не спутаешь!

— Ладно, били так били. Что ты увидел во дворе?

— Там Санька петарды пускал, но он уже замерз и сразу в дом пошел. А я еще две штуки сам поджег — «Багратиона» и «Ночь в Крыму». Когда эта «Ночь» уже клубы пустила — там после огня эффект задымления предусмотрен, — здешний охранник…

— Там еще и охранник присутствовал? — спросил Рюхин.

— Ну да! Он снег возле гаража подгребал. Охранник мне и говорит: «Чего-то в доме кричат». — «Так вечеринка у хозяев», — говорю. А он: «Кричат не так, когда просто выпьют. Совсем дурные какие-то голоса». Я прислушался — точно, дурные. Вопили как резаные — женщины и даже мужик какой-то. «Пойди глянь, что там?» — говорит охранник. «Сам пойди, мне неинтересно», — отвечаю. Он: «Я не могу туда лезть в валенках и вообще когда не зовут». — «А сейчас возьми да сходи! Может, они поубивали там друг друга, — говорю, — или пожар начался». Охранник парень дубоватый, но наконец перепугался и побежал в дом. А я за ним — крымский дым уже почти весь рассеялся, не на что смотреть.

— Сына Еськова во дворе в это время не было?

— Он же раньше греться пошел, почти сразу, как только я…

Тошик вдруг смолк: на лестнице, ведущей в подвальный этаж, оглушительно застучали каблуки. Раздался знакомый резкий голос:

— Где же этот хваленый специалист? Виталий Митрофанович обещал работника высшей квалификации! И что же? До сих пор ничего не сделано, преступник на свободе, в доме все вверх дном. Когда будут арестованы эти подозрительные типы с телевидения? Их никто не звал, а они сидят здесь и уже еды себе требовали. Они не могут находиться в частном доме без санкции прокурора!

Все это Галина Павловна Еськова выкрикивала, блуждая по подвалу и заглядывая наугад во все двери. Сначала она наткнулась на Серегу, который вытянулся перед ней по стойке «смирно», потом на Алявдина, прикорнувшего в кальянной (живописец смекнул, что из-за убийства аврал в бильярдной отменяется и потому свободный художник может все сроки послать к черту). Один Самоваров все еще корпел над своими деревяшками: он хотел поскорее домой, к жене.

Наконец Галина Павловна добралась до диванной.

— Вот вы где! — воскликнула она в сердцах. — До каких это пор…

Она успела уже поплакать и вытереть слезы, но нисколько при этом не походила на обычную вдову, подавленную и разбитую горем, каких множество повидали и майор, и Рюхин. Не была она и равнодушной — нечто трагическое в ней все-таки чувствовалось. Сейчас она как никогда напоминала Хозяйку Медной горы. Сходство было тем разительнее, что Галина Павловна и не подумала сменить свои зеленые чешуи на что-нибудь домашнее, скромное, подобающее случаю. Не вынула она из ушей длинных своих серег и не сошла с высоких каблуков, которые заглушали стуком самоваровский молоток.

На следователя с майором она накинулась по-хозяйски, выкатив глаза и оттопырив нижнюю губу, небрежно подкрашенную малиновым. Но майор Новиков за долгие годы в уголовном розыске навидался всяких дам. Встречал и таких — царственно-властных. Он терпеть не мог, когда на него бесцеремонно наезжали.

— Здесь проводятся следственные мероприятия, так что попрошу не мешать. Чего вы хотели? — спросил он жестяным голосом, от которого мороз шел по коже.

Конец ознакомительного фрагмента.