Луч Светы. Журнал. Выпуск 4

Светлана Королева

Журнал «Луч Светы» – это многоцветок, выбившийся на литературном, кипящем поле. Это новый формат объединения разнокалиберного творчества. Здесь есть то, за что обязательно зацепится ваша по-хорошему капризная и пытливая душа! Наслаждайтесь и с нетерпением ждите новых номеров! Искренне ваши, души независимых авторов-журналистов.

Рубрика «Графский особняк»

Ведущий: Андрей Ноябрь

«В «Графском особняке» — осень! А в повести «Последнее ЛИТО» неумолимо идёт снег.

Для тех, кто не читал предыдущих глав: Петя приводит друга Васю в «Последнее ЛИТО». Вася — молодой талантливый поэт. Место, в которое он попадает, одно из старейших в Петербурге: руководит литобъединением некто по имени Карл Иванович. Им движет стремление собрать под своё крыло лучших из лучших. «Последнее ЛИТО» своего рода Ноев ковчег в океане сетевого беспредела и творческого непрофессионализма, росту которого способствовал интернет…

Вкратце, так. Всем новым читателям я советую запастись терпением и следить за дальнейшими выпусками «Луча Светы»: приключения Васи не так быстро закончаться, как можно показаться…

…Я люблю осень. Когда горит камин, треск корчащихся поленьев часто смешивается с шумом дождя на улице, и это вводит меня в недоумение. Я перестаю чувствовать границу между внешним и внутренним. Тогда я выхожу на холод и, если не очень темно, начинаю бродить по дорожкам усадьбы, словно ищу кого-то, словно ищу вас, моих читателей…

О! Вы уже здесь? Пардон, задумался, в лирический штопор вошёл.

Приступаем к чтению!

На тонущей подводной лодке

— Дорогие мои! — дедушка с бородой налил себе из графинчика что-то похожее на воду. — Вы уже неоднократно это слышали, а вот вновь прибывшему поэту Василию, наверное, будет интересно. И я повторюсь: поэзия дышит на ладан.

— Стоп! Стоп! — вверх взметнулась рука, и мужчина, тоже с лысой головой, привлек Васино внимание.

Мужчина сидел, но то, что он очень высок ростом, было видно за версту.

— С поэзией не все так плохо. Не надо. Поэты пишут о том, что они чувствуют. А чувствовать можно только то, что вокруг тебя и то, что внутри тебя.

— Правильно, каждый пишет о том, о чем хочет, — раздался старческий голос.

— Я продолжаю, — сказал поэт, похожий на дядю Степу. — А вокруг нас — мир меняется. Он, если хотите, убогим стал. Быстрым. Нами уже давно владеет клиповое сознание.

— Примитив, примитив, примитив, — сказал внешне спокойный господин, чью лысину скрывала бейсболка, из под нее — как грива потрепанного жизнью льва — сползали жидкие волосы.

Васе он почему-то напомнил того, в тельняшке, из Союза писателей, с голосом, который может заморозить. Холодный, жесткий, неприятный.

— А вы, — высокий поэт обернулся к говорившему, — сидели бы в своем союзе и учили ребят, как писать стихи.

«Значит, действительно есть в них что-то общее», — подумал Вася. Но член Союза писателей в бейсболке ничуть не смутился.

— Женя, мы все, если ты забыл, на тонущей подводной лодке.

И хмыкнул.

— Вот вылезла тут некая поэтесса, — член из Союза назвал ее фамилию, но Вася не запомнил, — не без нашей помощи, правда.

— Вы ее на конференцию протолкнули, — сказал тот, кого называли Женя.

— Да. Авансом, так сказать. Ну и что? Над стихами не работает, паблик в интернете, тысячи поклонников, которые в поэзии не шарят, и как результат — у девочки выросло самомнение.

— Я прошу только, — вкрадчиво произнес дедушка-ведущий, — без личной неприязни. Она — молода. Это — ее билет. Но как видите, мы ее к нам в ЛИТО не позвали, а это кое о чем говорит.

— Ааа… Так весь ужас в том, что таких бездарных девочек и мальчиков, — член Союза даже чуть привстал и бейсболку поправил, и краешек лысины мелькнул в мягком свете люстры, — очень много. И наглость в том, что они считают себя поэтами.

Тут Петя процедил сквозь зубы: «А сами-то кто. Старпёры.»

Честно говоря, Васе не хотелось все это слушать, и он опять посмотрел на девушку — и что-то магическое сверкнуло на кончиках ее пальцев, и темнота между ними пищала, как черная мышка, зажатая в тисках капкана. Девушке, скорее всего, тоже — это все было неинтересно, и она скучающе болтала ножкой. И этим привлекала внимание. Даже взгляды многих стариков падали на ее лодыжки, затянутые в черные чулки. Зима же. Холодно с голыми ногами ходить. И Вася представил, какая у нее, наверное, дорогая норковая шуба или что-то в этом роде — ну, богатые любовники покупают своим женщинам дорогие вещи, а эта девушка… Хотя… Вася бросил взгляд на Петю — если она с таким смогла, то для нее не в кошельке дело и не в солидности.

«Она любит секс!» — услышал Вася. Но Петины губы в этот момент не шевелились. Рядом сидела женщина, похожая на старуху. Она спала — и ее грудь массивно поднималась, как айсберг, спрятанный под белым вязаным платком. Cзади — равнодушный поэт, думающий о чем-то своем. Глаза устремлены в пол.

Но кто-то же сказал.

Квась капусту вместе с женой

— Пишите каждый день.

Вася резко обернулся, потому что скользкая рыба шлепнулась на его руку.

Старичок с добрыми глазами, который сидел рядом, улыбался. И клок волос на голове — словно комок снега, который еще не успел растаять. Василию почему-то стало отвратительно и стыдно одновременно. Отвратительно — потому что не рыба это была, а холодная влажная рука, с длинными худыми пальцами, похожими на белых засохших, но твердых червяков. А стыдно — потому что испытывать отвращение к старикам Вася не хотел. А у этого — рот до конца не закрылся, и остатки зубов где-то белели в отдалении, как кости мамонтов среди пустоты над деснами — почти везде. Тут же Вася испытал жалость ко всем стареющим людям и к тем, кто уже доживал.

Он заставил себя мило улыбнуться, прошептал дежурное «хорошо». Отвернулся и увидел сугробы белых, и вьющихся, и прямых волос, а под ними головы, а эти головы — сидят на шеях поэтов, и некоторые из них трясутся. Пожилых явно больше. Это Васю испугало. Ему хотелось, чтобы Петя рядом с ним тоже переживал по этому поводу, но глаза Щебетова были закрыты, и он чему-то улыбался. Что он там видел во мгле своих зашторенных глаз? Вася вдруг сразу стал одиноким и сильнее прижался к спинке кресла, и заметил, что его рука по-прежнему холодная… То, что Вася сначала принял за рыбину, продолжало лежать на том месте, куда она шлепнулась: мерзкая старческая рука.

— Зачем это вы…

Вася встал на секунду, как будто ему нужно было срочно поправить брюки, и рука нехотя вернулась в свое логово.

И голос ведущего:

— А сейчас читка стихов по кругу.

— А это тоска, — донесся голос Щебетова, и один его глаз приоткрылся.

Вася в очередной раз подумал: зачем Щебетов сюда приходит? Ладно, Вася, с его замкнутостью, старомодностью и никому не нужной девственностью, а Петя — это певец кабаков, любитель пойла и девочек, ему бы в барах читать, а потом пить и снова читать… И снова пить…

Васе, вырванному из чада и быта вполне себе благополучной семьи, чья квартира всегда чисто вылизана, где только глаженное, свежевыстиранное белье, и гости, которые приходили к его родителям, обычные семейные пары — было больно за этих стариков, у которых в жизни, кроме собственных стихов, ничего не было.

«Ценности у них разные, у родителей моих и стариков-поэтов», — подумал Вася.

Мама Васи любила новую красивую одежду, любила каждые три-четыре года менять диван, на котором они с папой спали. Много денег уходило именно на это. И на Васю. Он же до сих пор не работал. Даже деньги на метро — выдавала мама. И в кармане брюк лежало еще немного денег — мало ли что.

«Господи!», — думал Вася. «Они относятся к этому, как к развлечению, как — сходить в кино или посетить зоопарк.»

Конец ознакомительного фрагмента.