Гаудеамус игитур

Светлана Кутузова

Эта книга отчасти основана на реальных событиях, и я бесконечна благодарна людям, которые доверили мне свои таинственные истории. Истории о том, чего, как нам кажется, в мире не бывает и быть не может. Мне всегда хотелось показать, и, быть может, доказать, что наш мир, как об этом писали многочисленные мистики – от Платона, Августина Блаженного до Белого и символистов – не только плоская картинка, которую мы видим каждый день, а нечто неизмеримо большее.

Глава 6

Но самое интересное, что если спросить ее сейчас — а кто руководил ее жизнью, если не она сама, то вряд ли Лия смогла бы дать однозначный ответ на этот вопрос.

— Мама, а кто будет сидеть с моими детьми, когда я буду до ночи засиживаться в Университете, — спросила Лия, когда они шли на философский факультет, чтобы пообщаться с преподавателями и задать им несколько вопросов.

— Слушай — ты еще не поступила, а уже прогнозируешь на сто лет вперед, — резонно ответила мама.

— Я просто знаю, что буду сидеть там и много — много писать, — спокойно сказала Лия.

С детства эти линованные строчки, бумаги, бланки, тетради — завораживали ее. Ей хотелось срочно заполнить эту пустоту аккуратными буквами. Занести информацию по графам, превратить чистую страницу в искусную вязь письма.

Были ли стихи, которые стучались к ней непрестанно с восьми лет, предвестниками чего-то большего? Вряд ли тогда кто-то мог это сказать. Но стихов со временем стало так много, и они совершенно игнорировали ее бытовые потребности во сне, еде и отдыхе, что приходилось записывать их там, где они приходили, например, на стене туалета.

«Мысль — это энергия», — диктовала она однокласснице Вике то, что спонтанно приходило ей в голову. «И эта энергия может перемещаться в пространстве, и таким образом её могут улавливать другие люди». Вика старательно записывала под диктовку, совершенно по-детски высынув язык. Кажется, тогда им было по двенадцать.

Сейчас ей было интересно вспоминать это — особенно ранние детские рассказы, которые как грибы стали расти вслед за стихами, и в одном из которых описывалось далекое будущее с маленькими коробочками, на которые были записаны огромные тома книг. Откуда она ловила эти строки, мысли, идеи? Может и правда они витали в воздухе, как какое-то общее поле, поле информации, о котором уже в те времена написал Вернадский, и о котором она, конечно, еще тогда по малости своих лет совсем не слышала? И выуживали из них свои идеи и прозрения писатели — фантасты, маги и гадалки всех мастей, вещатели и предсказатели?

Но гораздо более интересным было не просто вытянуть за ниточку мысль, которая крутилась в голове и просилась на бумагу, а заглянуть именно в свое будущее, которое, как ей уже тогда казалось, было непонятным образом предопределено. Все как — то таинственно и непостижимо стыковалось, срасталось и случалось. И жила она не мыслями и решениями, а неким смутным чувством, надеждами, снами и… жаждой.

Это сейчас она оценивала эту часть своей жизни, как слепой поиск своего пути, с улыбкой говоря, что тогда она еще не умела думать. И даже два высших образования за плечами не помогали ей подвергнуть анализу свою собственную жизнь или свои поступки, мысли и решения. Эта жажда, иногда как томительная нехватка, иногда как дикая невозможность находиться именно в этой ситуации в данное время и в данном месте, толкала ее к действиям — опрометчивым, необдуманным, стихийным. Но иногда единственно верным.

Она просматривала своим внутренним взором свою жизнь снова и снова в попытке понять — могло ли все быть иначе, и где же та магическая линия, на которой пересеклись однажды ее судьба и ее личная воля. Ведь если мысль материальна, то есть ли вообще в нашей жизни место судьбе? А если все предопределено — то где вообще в нашей жизни хотя бы малейший смысл?

— Одевайся! Пойдем! — Так все начиналось когда-то.

— Куда пойдем?

— Не спрашивай! Просто одевайся и идем! — он влетел словно вихрь в их палату в профилактории, с горящими глазами, веселый, радостный.

А Лия сидела, остолбенев и не могла сказать не слова. Потому что именно так она все и представляла у себя в уме. Представляла или мечтала. Что придет однажды в ее жизнь мужчина, протянет ей руку и скажет: «Пойдем!» Она спросит: «Куда? «А он ответит: «Не спрашивай! Просто пойдем» И они пойдут гулять по интересным и совсем неизвестным ей местам. Ведь это такое захватывающее приключение, — когда маршрут тебе совсем не известен.

Так значит мечты исполняются? И надо просто мечтать? И все дела?

Хотя, пожалуй, и не было у нее раньше такой всеобъемлющей мечты, — к которой хотелось бы идти и ради которой жизнь была бы интересна; но были — желания. Сиюминутные или в некотором роде долгосрочные. И в этих своих желаниях она походила на влекомый ветром поток, неудержимый ручей стремлений, стихийных и недолговечных. В своем неумении заглянуть немного вперед — хотя бы на пару шагов — она напоминала беспомощного ребенка, который стремится схватить и овладеть, но совершенно не знает, что делать дальше.

Среди этой стихийности она все время искала точку опоры и пыталась обрести почву, хотя способы эти были также зыбки, как и все, что она делала. Она верила гаданиям, шаманам и снам, потому что управлению здравым смыслом эта жизнь никак не хотела поддаваться. Сны платили ей взаимностью — снились часто и были красочными и интересными. И она цеплялась за них тогда, когда совершенно не знала, какое решение ей принять. С принятием решений вообще было сложно, потому что или жизнь заставляла идти на компромисс с самой собой, или решения эти были спонтанными, и потом она сама долго расхлебывала их результат…

— Ты выйдешь за меня замуж? — спросил он.

— Слушай, прошло ведь так мало времени, — Лия задумчиво опустила голову. Она очень хорошо помнила афоризм своего друга: «Мужчина, целуясь на лестнице, имеет права не думать ни о чем. Женщина на это права не имеет. Она, одновременно, должна думать о том, сможет ли он прокормить её детей, будет ли он хорошим отцом, и не застукает ли их сейчас мама или сосед по подъезду».

— Ты думаешь, если мы будем встречаться раз в неделю — то лучше узнаем друг друга? По — моему это совсем глупо.

— Я подумаю, — ответила она.

Вечером они сели с Веркой гадать. По какому-то совершенно невероятному способу, проколов бумагу посередине иголкой, начертив по кругу буквы алфавита и написав слова «Да» и «Нет». Вызвать решили бабушку Лии, которая к тому времени уже несколько лет как преставилась. Иголка на полуспущенной нитке все время показывала на слово «Да», и на вопрос выходить ли Лие замуж «ответила» также положительно. Пожалуй, это был самый первый раз, когда Лия начала задавать миру, Богу и самой себе вопросы. Потому что посоветоваться больше было не с кем.

Этой же ночью Лия увидела сон. В нем бабушка сказала, что ей на том свете очень хорошо и что она очень счастлива. И посоветовала Лие выходить замуж, даже если того счастья ей суждено всего месяц. Бабушка и правда была какая-то радостная, и эта радость передалась Лие. Счастья в этом браке, однако, хватило лишь на год…

Сон — как основание для принятия решения? Ну что ж… Пусть так. Может все — таки был Путь. Предначертанный и предназначенный Путь, который ей хотелось постичь, угадать, узнать — а как правильно, а как нужно? И, возможно, сходить с этого пути — большого смысла не было. Важно было его пройти. И, наверное, еще важнее — как именно пройти. Поэтому решение о своем первом замужестве она приняла, собрав воедино свой сон, давний прогноз астролога о годе замужества и месте встречи с будущим мужем, еще парочку таких же эфемерных, но для нее и по ее внутреннему компасу единственно верных артефакта, которые «сошлись». А значит так должно было быть. Ибо было предсказано и показано.

Но вот в чем была беда, и что Лия никогда не могла ранее не предугадать, ни подсмотреть, ни узнать заранее, — так это отдаленный результат такого своего решения. Ей казалось, что оно, основанное на таких запредельных гарантиях, обязательно приведет ее к счастью. И никак у нее в голове не рождалось понимание, что счастье — это не статичная конструкция. Лето не может быть вечным…

— Мне сегодня приснился твой друг, — сказала она мужу, когда он в очередной раз собирал чемоданы после бурной ссоры. — У нее не было желания задеть его — чаша уже давно была переполнена, скорее ей просто захотелось поделиться необычным сном.

— И что?

— Я провожала его на перроне, и он уезжал куда-то на заработки. И у меня было такое чувство… — она помолчала, подбирая слова, — словно мне одновременно и очень радостно, что он есть в моей жизни, и очень грустно, что он уезжает. — Она не стала говорить ему тогда, что во сне она была влюблена и счастлива. И именно с этими чувствами она и проснулась.

И вот так, выброшенная очередным сном в новый кусочек нового отрезка своей жизни, она уже не знала, что же за чем идет: сон за явью или явь вслед за сном. Потому что потом были долгие незабываемые разговоры именно с тем, кто ей приснился. Вкусный и терпкий чай, витиеватые слова и легкое дребезжание где-то там внутри. И то странное щемящее чувство радости и одновременной грусти…

Когда она узнала, что он не так давно вернулся из поездки на заработки, которая была связана с ремонтом железнодорожных путей, — ее это уже не удивило. Скорее хотелось позже понять — почему, несмотря на этот сон, в итоге снова не сложилось? Последний вопрос был самым интересным: ошибка была в ней — её поведении, ее поступках и решении или это был всего лишь кусочек жизненного пути, который нельзя было миновать. Просто нельзя.