Волшебная скалочка. Рассказы участников курса писательского мастерства

Светлана Локтыш

В сборник вошли лучшие рассказы, написанные финалистами курса писательского мастерства в январе 2017 года. С помощью волшебной скалочки находится колечко, утерянное в молодости. Героиня, которая по воле судьбы осталась одна, понимает, что жизнь продолжается. Опоздание на поезд спасает юношу от неминуемой гибели. Настоящая любовь помогает разоблачить мошенничество. Судья понимает, что его решение – неверное. А мать и сын учатся ответственности за тех, кого приручили.

Светлана Белова

Лукич

Однажды декабрьским колючим утром Дед Мороз встал не с той ноги.

По правде сказать, Дедом Морозом Лукич «служил» всего третий год, и роль эта его тяготила. Хотел отказать директрисе, да не смог: ведь Снегурочкой выступала Машенька — так «про себя» называл тридцатилетнюю воспитательницу Марию Петровну пятидесятилетний Семён Лукич.

Вот уже два года он был тайно влюблен в неё, посылал восторженные взгляды, полные ласки и любви, а иногда дарил шоколадку к празднику. Но Мария взглядов не замечала, а над шоколадкой посмеивалась: «Семён Лукич, раскормите меня, потом сами же стулья чинить будете, когда они подо мной ломаться начнут!»

Семён Лукич работал в саду завхозом и, по совместительству, сторожем. Почти двадцать лет после смерти жены жил холостяком в небольшой квартире. Единственный сын его обзавёлся семьей и уехал за границу: звонил редко, а последнюю фотографию внуков прислал лет пять назад. Это фото, с подписью «Питеру семь лет, Сюзи три года», прислонилось к пожухшим обоям на тумбочке возле продавленного дивана. Именно на внуков всегда смотрел Лукич, едва проснувшись.

Вот и сегодня, одарив теплом фотографию, он глянул на часы на стене. «И чего поднялся в такую рань! Всего полпятого…» — пробурчал, и пошлёпал на кухню. Включив чайник, сел на табурет у окна и погрузился в сереющую даль…

Перед глазами стояла Машенька — задорная, с неярким румянцем, она так заливисто смеялась. Что он мог ей предложить? Зарплата — не для семейного человека. В квартире всё скромно — последний ремонт делал ещё при жизни супруги. А красиво ухаживать за женщинами Семён Лукич никогда не умел…

Накануне новогодних праздников директриса наставляла Деда Мороза и Снегурочку:

— Вы уж постарайтесь, чтобы живенько и весёленько вышло.

В понимании директрисы это означало залихватски гоготать и уложиться в отведенное время — строгих тридцать пять минут. Впрочем, от Лукича не требовалось много: выйти по третьему зову, ёлку зажечь посохом да деткам подарки вручить. Этот самый «сценарий» отыгрывали в садике несколько лет подряд. Но Машенька Снегурочкой была впервые…

Начались утренники замечательно — младшие группы восторженно визжали, а Дед Мороз изо всех сил балагурил и шутил. Снегурочка улыбалась и розовела, и Семён Лукич отчего-то думал, что эти улыбки — для него. Вечером он зашёл в воспитательскую:

— Мария Петровна… Мне… Я… — он мялся на пороге, не решаясь подойти ближе.

— Семён Лукич, вы говорите, — не отрывая взгляд от бумаг, сказала Мария, — мне на завтра нужно сценарий доработать, там группы постарше и потому немного иначе будет…

Лукич насупился. Молча положил на стол красную коробочку и торопливо ушёл. В коробочке притаились шоколадка и записка с признанием.

Утром другого дня он искал перемены в лице или действиях Машеньки, но ничего не замечал. Всё как обычно.

А после всех утренников, которые прошли «уже не отлично, но тоже хорошо», в сторонку его позвала Степанида, садиковская кухарка.

— Семён Лукич, ты бы бросил это, — шепнула она и протянула ему записку.

— Как?! — сдавленно произнёс Семён Лукич, задохнувшись натянутой бородой Деда Мороза.

— Да не читала она её! — Степанида воткнула ему в руку бумажку. — Не ест твоя Машенька шоколад, пойми ты. Оставил бы девку в покое! Не срамно ли в твои годы на молодых смотреть?

— А что мне, на тебя смотреть что ли? — взвился Семён Лукич. — На кого хочу, на того и смотрю!

— Как хочешь, Лукич, — Степанида покраснела и отвернулась, — да только не пара она тебе.

— Не твоё дело, — шикнул Лукич и пошел прочь. На душе стало гадко: как он так опарафинился? Степанида по всему саду может разнести…

Воспоминание о вчерашнем дне больно резануло по сердцу Лукича. Сдвинув брови, он поднялся с табурета. Время незаметно пролетело — до работы оставалось полтора часа. Не спеша выпил чифиря с пряником и отправился в садик. Прямиком пошел к директрисе:

— Марина Владленовна, увольте!

Директриса на секунду оторопела, а потом затараторила:

— Как увольте?! Семён, ты чего? С дуба рухнул? 29 декабря на календаре! Последние утренники! Кто Дед Морозом будет? Я, что ли?!

— Не знаю. Я не могу.

— Я тебе дам «не могу»! Марш бороду цеплять! Дети скоро придут! В следующем году поговорим про увольнение.

«Ах так! — зло подумал Лукич. — Ну, держитесь!»

Звать Мороза детям пришлось раз восемь или девять — пока Степанида мощным толчком в спину не впихнула его в зал. Вывалился Дед Мороз из дверей, дети радостно завизжали, а он рявкнул:

— Хорош орать!

Ребятишки удивлённо притихли.

— Дедушка, здравствуй, — поспешила к нему Снегурочка-Машенька. И шепотком на ухо: — Семён Лукич, вы чего? Давайте про ёлочку!

Семён Лукич отвернулся от Снегурочки и крякнул:

— Ну что, подарков ждёте небось?

— Да! Да-да! — раздалось со всех сторон.

— А не будет вам подарков! Видите, без мешка я.

— А где же подарки? — спросил самый смелый, Вася Вьюшкин.

Остальные ребята тихонько шептались.

— Да кто их знает, — махнул рукой Дед Мороз и развалился на стуле, с вызовом глядя на Снегурочку.

— Дедушка, так, может, мы все вместе поищем подарки? — Снегурочка старалась говорить весело, но выходило неубедительно.

— Не-а, — мотнул головой Мороз и скрестил на груди руки в варежках.

Дети притихли, одна девочка даже заплакала.

— Дед, — крикнул кто-то из родителей, — ты кончай этот концерт! Давай там ёлку зажигать!

— Чего? — Мороз подпрыгнул на стуле, как ошпаренный. — Концерт ещё не начинался! Сейчас я вам устрою концерт!

Лукич достал зажигалку:

— Что, дети, зажигать будем?

— Будем-будем! — обрадовались ребятишки.

Снегурочка подскочила к Лукичу с шипением:

— Вы чего, совсем?.. А ну, отдайте! — и пока выхватывала из руки у Деда Мороза зажигалку, с наигранной улыбкой сказала ребятам: — Детки, что нужно сказать, чтобы ёлочка зажглась?

В зал влетела директриса:

— Мороз Иваныч! А ну-ка, иди ко мне, я тут кой-чего нашла! — и она потрясла мешком Мороза.

Лукич поплёлся к директрисе, Снегурочка следом. Директриса вручила мешок Марии:

— Ты давай, детка, а я пойду с Морозом поговорю, — и потащила того за рукав, оповестив зал: — Дети, сейчас Мороз пойдёт охладится чуток, а вы со Снегурочкой подарочки разбирайте! И не забывайте — подарок тому, кто стишок читает.

— Ты чего удумал, Лукич?! — заскрежетала директриса, едва дверь за ними закрылась. — Сорвать решил праздник? Детям! Они-то при чём?

— Да ни при чём. Надоели вы мне все! — Лукич скинул шубу и шапку с бородой. — Не клоун я вам, а завхоз!

— Эх ты, завхоз… Мы же в садике работаем! Детям праздник создаём, а ты… Из-за влюблённости своей совсем с катушек съехал!

Лукич молчал, опустив голову.

— Дурак ты, Лукич! — продолжала директриса. — Она давно всё поняла. Да весь сад давно всё понял! Это ты ни черта не видишь вокруг. Ни что Степанида с тебя глаз не сводит, ни что Маша глазёнками сияет потому, что скоро замуж выйдет.

Лукич, не веря ушам, поднял взгляд на директрису:

— Как «замуж»?

— Молча! Неужели ты думаешь, что ты один красоту и характер её оценил? За военного она выходит, весной уезжают они на границу служить.

Лукич весь как-то скукожился, сгорбился и пошёл на выход.

— Лукич! — позвала директриса, — а утренники?!

Но тот только махнул рукой и хлопнул дверью.

Волшебная скалочка

Как всегда, утром тридцать первого декабря баба Фрося и дед Фёдор собирались лепить пельмени. Вот-вот приедут дети, которые живут далеко и навещают родителей только на новогодние праздники.

Дед посыпал мукой большую доску, а баба Фрося достала скалку. Положив её на крепкий дубовый стол, пошла за начинкой. В эту минуту раздался торопливый стук в дверь.

Фрося обрадовалась, наскоро заправила прядь седых волос под косынку:

— Дед, скорей открывай! Верно, Степан со своими. Средненькие всегда первенькие…

Фёдор неспешно отворил тяжёлую дверь, обитую ватином, и озадаченно отошёл в сторону: в избу ввалился краснощёкий, в мохнатой ушанке, посеребрённой инеем, почтальон Митяй.

— Доброго здоровьичка, дед Федя, баба Фрося, — широко улыбаясь, он стянул рукавицу и пожал руку деду. — Вот, телеграммы вам. Ажно три штуки!

Фрося, затаив дыхание, нащупала край стола. Держась за него, опустилась на стул. Комкая передник морщинистыми пальцами, глядела то на Митяя, то на мужа:

— Как… Телеграммы… Федь! Случилось что ль?

Фёдор принялся шарить по карманам в поисках очков, а Фрося запричитала:

— Митяй! Читай! Ох, не выдержу! Чего там?!

Митяй присел на скамью возле двери, снял шапку:

— Жарко у вас, баба Фрося!

— Читай, ирод! — взвизгнула баба.

— Ладно-ладно, спокойно.

Почтальон развернул первую телеграмму: «Заболели приедем шестого поздравляем Иван». Вторая гласила: «Работаем ждите четвёртого новым годом Степан». А в третьей значилось: «Дали путевку санаторий отказаться невозможно будем шестого поздравляем Катя».

Дед Фёдор вздохнул, погладил рубаху в области сердца. Взял телеграммы у почтальона, невидящим взглядом пробежал по строчкам. Баба Фрося притихла, краешком передника утёрла навернувшиеся слёзы. За последние сорок с лишним лет этот Новый год — первый — без детей и внуков в их большом доме.

Митяй озадаченно смотрел на стариков:

— Вы чего раскисли? Ну, все живы же. Вон, Стёпка уже четвёртого будет со своим балаганом… Баб Фрося, дед Фёдор, ну вы это…

— Митяй, холодец хочешь? — спросил вдруг Фёдор.

— Ага, — почтальон начал расстегивать пуговицы тулупа, думая, что его приглашают завтракать. — Правда, мне ещё к Игнатьевым и Власенкам надо…

— Да я тебе с собой дам, — Фёдор вышел в сени и через пару минут вернулся с сумкой, в которую аккуратно составил две внушительные плошки с холодцом. — Нам с Синьей одним не съесть всего, что наготовили…

Фрося всплеснула руками:

— Батюшки! А как же пирог? Я ж его вчера испекла ввечеру!

Митяй быстро застегнулся:

— Спасибо вам, хозяева, но я пойду. Пирог вы кому другому предложите, я один тоже лопнуть не должон! — потом, нахлобучив шапку, добавил, — Ну… Ежели только малюсенький кусочек…

Почтальон ушёл, а дед Фёдор опустился на скамью возле дверей, взял телеграммы. Перечитал, едва шевеля губами, посмотрел вокруг.

В избе было тихо и по-новогоднему уютно: наряженная большая ёлка, окружённая подарками, яркое полотенчико в красном углу с иконами, диваны украшены накрахмаленными вязаными салфеточками…

Фрося встала у стола:

— Дед, ну, пельмени-то не пропадут. Давай уж лепить, наморозим. Дети рады будут…

Фёдор вздохнул:

— Ну да. Лепить…

— И вот ведь ты понял? — Фрося шустро раскатала первый пласт теста, из которого стаканом вырезала кружочки, — приедут-то четвёртого и шестого. Аккурат к Рождеству. Значит, всё хорошо будет!

— Мгм, — невнятно отозвался Фёдор, воткнув пару маленьких ложек в кастрюльку с фаршем.

— Интересно, кто там у Ивана заболел, — болтала баба, — неужто Ксюня? Да ну, написал же: «Заболели». Значит, Ирина тоже, наверное… Ох, спаси Господи…

Фрося белой от муки рукой перекрестилась, прошептала быстренько молитву.

— А ты помнишь, Федь, как однажды Катюша на Новый год заболела?

Дед молча кивнул, заворачивая начинку в кружок из теста.

— Я тогда подумала: не будет нам никакой новогодней ночи, а она-то смогла с нами в 12 часов посидеть…

— Синь, а помнишь, как Степан под Новый год притащил из лесу белку? — теперь Фёдор едва заметно улыбнулся, — и как мы возле этой белки возились, чуть не проворонили бой курантов?

Фрося хихикнула:

— Ага, белка-то тоже не будь дура: то ем, сё не ем. Бегала по избе, как оглашенная.

— Да уж, — Фёдор качнул головой, — а помнишь, Ваня в четыре года из дома ушёл? Надумал, что раз Степан родился, мы теперь его любить перестанем.

Баба Фрося охнула: тревога тех лет вновь нахлынула на неё.

— Ой, Федь, я ведь тогда чуть ума не лишилась…

— Да, помню, — усмехнулся дед, — как ты по огородам бегала, как всю деревню на уши поставила. Как мужики тогда в лес пошли…

— Да, спасибо, Господи, — Фрося опять перекрестилась, — нашли Ванюшку…

— А вот одну пропажу так и не нашли… — нахмурился дед.

— Батюшки! — всплеснула руками Фрося. — Это ты опять о кольце?

— Не могу забыть, и всё тут.

Фёдор поджал губы и взял доску, заполненную пельменями. Вынес её в сени, а когда вернулся, продолжил:

— Я ведь его выбирал чуть ли не неделю. А деньги копил сколько?! Эх… Помолвочное, с огранённым сапфиром — под твои синие глаза…

Фрося смущённо помолчала.

— Красивое было кольцо, да… Ну, не виновата я, что оно с руки тогда соскользнуло…

— «Не виноватая»… — передразнил дед, — видел я, как ты в тот день, когда оно пропало, с соседским квартирантом возле забора миловалась!

Дед хрястнул ложкой по кастрюле с фаршем.

— Миловалась? — бабка упёрла руки в бока. — Ты вообще в своём уме, Федь? У меня детей трое в доме, свекровь глаз не сводит, всё ли я правильно делаю, а ты… Миловалась?

— Конечно! А чего тогда прилипла к тому забору на полчаса, а?!

— Ой, де-ед, — Фрося обтёрла лоб уголком платка, — сорок лет, почитай, прошло. Откуда я могу вспомнить, о чём мы там говорили?

— Зато я до сих пор помню! Как ты с красными щеками и горящими глазами от того забора отошла. Всё видел!

— Ну так подошёл бы! Тогда и узнал, о чём говорили.

— Вот ещё! С городскими я не якшался!

— Дед! Ты чего мелешь-то! Я всего-то один раз с ним говорила — тогда у забора…

— Да?! — Фёдор аж подскочил на стуле. — Забыла, значит, как я с работы пришел, а этот ухажёр на кухне у нас сидел и чай попивал!

Скалка в руке у Фроси так и замерла на месте. Баба выпрямилась, лицо у неё сначала побледнело, а потом резко покраснело:

— Фёдор! Ты же это чего? Сорок лет, почитай, меня в неверности подозреваешь? И кольцо — только повод тебе был?

— Откуда я знаю, может, ты его тому кобелю вручила!

— Ой, ма-а… — Фрося шмякнулась на стул, прижав руку к сердцу. — Дед, да ты охолони! В сенки вон сгуляй что ли… Да я ж тебе всю жизнь верой и правдой! Трое детей у нас, Федя! Внуков семеро! — Фрося заголосила-запричитала… — Да ты же лучше меня помнишь, как я похудела после родов Катюшки! Что твоя швабра! С меня все платья только что не падали! Да у меня окромя пеленок да соплей детских в голове ничего не умещалось! А ты — «ухажёр»! А кому я тут пироги да борщи с запеканками стряпала? Ты что, совсем уже, Федь, с ума съехал?

Фёдор насупился. Не глядя на жену, крутил пельмень за пельменем. Но баба Фрося уже не могла остановиться:

— Мы с тобой женаты, поди, пятьдесят годков, а ты… Ох, зря я то кольцо не положила тогда в шкатулку. Ты ведь и шкатулку мне подарил, а я… Растяпа! Но вот уж не думала, что ты на старости лет попрекать будешь — вспомнишь и кольцо, и мужика, прости господи, как его зовут, даже не помню…

Конец ознакомительного фрагмента.