Его Алмазом кличут…

Светлана Малышева

Журналист Игорь едет в глушь, чтобы взять интервью у старика-долгожителя. Но уже в пути он узнает, что местные зовут дедушку Алмазом, а на свои стандартные вопросы он получает неожиданные ответы. Поездка переворачивает жизнь Игоря с ног на голову. Он понимает, что причин такого прозвища две, одна из которых – тайный поступок старика…

9

Открыв глаза, я не сразу понял, где нахожусь. Залитая солнцем комната, низкие окна с кружевными занавесками и какой-то треск. Я привстал. Увидел стол со стулом и лавку у стены, покрытую, связанным вручную, половиком. Такие же коврики вязала огромным деревянным крючком моя бабушка из длинных тканевых полосок, а точнее — из старых изрезанных тряпок. Откуда-то прибежала черная кошка и запрыгнула ко мне на колени. Я слегка отстранился, и кошка, почувствовав мое недовольство, переместилась на сундук в углу. Он был очень старый. Если приглядеться, то можно было заметить на его поверхности незамысловатые узоры и самобытную роспись. Но время стерло почти все изображения. Сундук имел и замок — старый, из тонкого и заржавевшего железа. Но он не был закрыт, а висел без надобности. На стенах висели небольшие веники и снопы из засушенных разнообразных трав, названий которых я не знал. Тем утром, когда в доме стало совсем светло, я мог уже как следует рассмотреть все это. Также и фотографии в большой раме на стене стали мне отчетливо видны и понятны. Так делала и моя бабушка — в большую застекленную раму она вставляла множество маленьких фотографий. Помню, мне это никогда не нравилось, поскольку глаза разбегались, прыгая с одной карточки на другую, и ничего нельзя было посмотреть по-хорошему. Алмаз — человек того же поколения. Я стал вглядываться в каждую фотографию. Все они были коричневыми или серыми и очень мутными. Вот он еще молодой в старой потрепанной куртке и меховой шапке… А вот вся его семья в сборе, дети, внуки… А это фотография, похоже, сделана не так давно. Качество ее совсем иное, гораздо лучше. Фотография цветная и яркая. Я подумал, что его снимали внуки со своей «мыльницы». На ней он уже преклонного возраста и сидящий в обнимку рядом с милой бабушкой, вероятно, своей женой.

В комнате никого не было. Я решил, что пора бы уже и вставать, оделся и направился к двери. И тут вошел Григорий Матвеевич. В руках он держал несколько поленьев. Теперь-то я понял, что трещит — это старик топил печь. Я быстро встал и кинулся помочь ему. Выхватил дрова и уложил на полу возле печи.

— Что же вы сами такие тяжести таскаете? Неужели у вас столько силы? — удивился я.

— Да таскать силы-то хоть сколь есть пока, а вот дрова колоть уж не смогаю. Еще ведь в прошлое лето мог, а нынче нет… Нет силы теперь… — рассуждал старик, присаживаясь на лавку.

— Прошлым летом? — удивился я.

Старик ничего не ответил, а только, погрустнев, махнул рукой.

«Ну и чудные же эти долгожители!» — подумал я.

— Ладно, что с меня взять… старый уж… А вот вы, городские, спать-то любите… Век бы и спали, кабы вам волю дали, — улыбаясь, сказал Алмаз. — Мне вот спать тошно. Кабы я опять молодой сделался, как вы, я бы… ух! Я бы все! Да так и было, не сиделось мне на месте, всегда что-то делал, сколько жизни было во мне! — старик сел за стол и склонил голову, подпирая ее рукой.

— А откуда вы знаете, что мы из города?

— Так товарищ твой все уж рассказал мне.

— То есть вы знаете, кто мы и зачем приехали?

— Нет, этого не знаю… А вот про «дома до неба», это да… Максюша все утро мне про них… уж так старался, так старался, объяснял, кхи-кхи… — старик засмеялся так тихо, как бы сам с собой, — словно не жил я в городе-то, кхи-кхи…

Этот его смех казался мне таким причудливым! Никогда раньше я не слышал, чтобы так кто-нибудь смеялся. Старик так растягивал последний звук «И», что это становилось похоже на комариный писк. И старику нравилось так протяжно смеяться, было видно, что он делает это нарочно и сам получает удовольствие от своей причуды. Одновременно с этим он сильно прищуривал глаза, и выражение лица его становилось как будто хитрым. Все это выглядело так, словно он смеется, а сам наблюдает, как на это реагируют другие, смотрят ли на него, любуются ли им. Мне нравилось, когда он смеялся, я даже ждал этого. И когда Григорий Матвеевич вновь начинал издавать свои протяжные звуки, я старался как можно быстрее уловить их, чтобы как следует прочувствовать, так это было забавно и мило.

— А где он, кстати, мой дружок? — спросил я про Максима.

— А вон де, курей фотографирует.

«Ну, да… — подумал я, — что от него еще можно ожидать? А ведь меня предупреждали».

Григорий Матвеевич переключил свое внимание с меня и начал закидывать дрова в печь. Я сладостно потянулся, оделся и вышел на улицу.