Вероника и Арагонский замок, или Десять лет спустя

Светлана Серова

Этот мини-роман – увлекательное продолжение невероятных приключений во времени и пространстве героини книги «Витрувианский человек и Вероника», но в другом контексте, с совершенно непредсказуемыми зигзагами судьбы и явлениями мистики. Адресована всем любителям Италии, истории, искусства и, конечно, любовных похождений.

Глава 3

Антон долго спал утром, и Вероника не смела его будить после столь утомительного странствования, бурно насыщенного событиями как приятного, так и неприятного свойства. Пока он отдыхал, она успела сбегать в соседний городок, в котором находилась старинная пекарня, и купить свежевыпеченного (что называется, с пылу с жару, из печи!) хлеба к завтраку.

Как только мальчик протёр глаза, он сразу вышел на террасу и даже в нём, не особенно восприимчивом к природной красоте, тут же проснулось чувство прекрасного при виде потрясающего пейзажа.

— Какая красивая страна! — выдохнул он. — Мама, какая красивая страна! — он повторил это раз двадцать, выходя из номера на террасу и возвращаясь обратно, и Вероника была чрезвычайно довольна произведённым эффектом.

Отель был небольшой, семейный, скорее напоминающий загородную виллу, и Вероника давно мечтала в него попасть. Он находился на выступе скалы, и некоторые помещения были буквально встроены в неё. Ресепшен и ресторан располагались на нулевом этаже, а все номера — на разных уровнях, и попасть в них можно было только на лифте, скользящем внутри скалы, двери которого распахивались непосредственно перед входом в апартаменты. Каждый номер имел небольшую террасу или веранду. Навесы из жердей, опирающихся на небольшие каменные столбики, и увитые пышной растительностью (характерный архитектурный элемент для неаполитанской Ривьеры) создавали приятную прохладу. На веранде стояло несколько скульптур в античном стиле, а также лежаки и столик. От террасы прямо к морю вели каменные ступеньки, высеченные в скале. С веранды открывался захватывающий вид на гору Сант-Анджело и залив. Всё очень элегантно!

После обильного завтрака они спустились к морю и чудесным образом провели время, и потекли безмятежные дни отдыха. Иногда они совершали прогулку до городского пляжа. Тропинка вела их вдоль густых высоченных тростниковых зарослей, в которых в изобилии водились ящерицы. Они были довольно крупные, размером с развёрнутую ладонь взрослого человека. Окраску ящерицы носили весьма гламурную — блестящую, золотистую. У Антона появилась новая забава — схватить ящерицу за хвостик, что было нелёгкой задачей, поскольку ловкие рептилии постоянно ускользали. Когда ему это всё-таки удавалось, он таки взвизгивал от удовольствия, зелёные глаза его вспыхивали задорным огоньком и он практически подпрыгивал от радости, восклицая: «Мама, я счастлив!» Сердце Вероники замирало на мгновение от материнской нежности и от счастья видеть своего сына таким радостным. Антон внимательно разглядывал ящерицу, держа её за хвостик, а затем отпускал, и охота начиналась заново, пока дорожка, ведущая к пляжу, не обрывалась. Так, в купаниях и увлекательных прогулках, прошла почти неделя, и Антон изъявил желание попробовать настоящую неаполитанскую пиццу, и они отправились в Неаполь.

Вероника с сыном сидели на открытой палубе парома и наслаждались прекрасными видами. Вот проплыли мимо остроконечные зубцы крепостного вала из розоватого камня на острове Прочида, где корабль сделал небольшую остановку. По ходу движения судна то там, то здесь вдруг вырастала из воды гигантская скала с высеченной в ней лестницей и крошечным домишкой на самой вершине и пришвартованной рыбацкой лодочкой, качающейся на волнах у её подножия.

— А ты знаешь, что все эти острова — и Искью, и Прочиду, и Капри, в литературе один замечательный итальянский писатель назвал Флегрой? — Вероника старалась вызвать у сына интерес хоть к чему-то ещё кроме футбола.

— Нет, а почему? — вдруг заинтересовался Антон, вероятно, под впечатлением удивительного пейзажа, который никого не мог оставить равнодушным.

— Словом «Флегра» в мифологии у древних греков и у древних римлян называют то место, откуда произошли титаны. Титаны — это такие гиганты, сыновья Урана, бога неба, и Геи, богини Земли. Когда-то они населяли всю землю. Когда Зевс — бог всех богов, занял священную гору Олимп и оттуда начал править всем миром, титаны взбунтовались и решили восстать против него. Зевс очень сильно разгневался и послал на них гром и молнию и испепелил их, а их останки погребли под скалами. Так вот, жил примерно пятьсот лет назад в Неаполе поэт по имени Якопо Саннадзаро, и он считал, что скалы, под которыми погребены титаны, — это и есть острова Неаполитанского залива, по которому мы плывём. А море это — Тирренское, и оно является частью Средиземного.

— А почему оно называется Тирренским, а не просто Средиземным? — полюбопытствовал Антон.

— Когда-то очень-очень давно, до того, как здесь стали жить итальянцы, эти места населял очень древний народ — этруски. Это очень таинственный народ, и учёные до сих пор до конца не разгадали тайну его происхождения. Родоначальник этого народа звался Тирреном. И когда в эти места приплывали греки, они по-своему называли местных жителей — тирренами. Отсюда и произошло название моря — Тирренское.

Антон смотрел на Веронику своими огромными глазами, круглыми от удивления, которые в этот момент походили на два зелёных кофейных блюдца. «Вот что значит изучать историю на месте событий, так сказать!» — Вероника радовалась всем сердцем, что в сыне пробудился интерес к культурному наследию человечества.

— А хочешь, я расскажу тебе, как возник город Неаполь? — спросила его Вероника.

— Давай! — сказал он с воодушевлением, и маму ещё раз порадовало, что ему действительно было интересно.

— По легенде, много-много веков назад жил великий древнегреческий герой и мореплаватель Одиссей. Он совершил не одно опасное путешествие и преодолел немало препятствий. Ну, ты должен помнить, мы же читали мифы Древней Греции. Так вот, в одном из таких мореплаваний Одиссея и его товарищей захотели погубить сирены. Сирены, напоминаю тебе, — это такие мифологические существа в образе птиц с женской головой или женщин с ногами птицы. Это были существа злые и коварные, они имели очень красивые голоса и пели, завлекая мореплавателей на опасные подводные рифы с целью погубить их. Одна такая сирена по имени Партенопея, дочь речного бога Ахелоя и музы Терпсихоры, была среди них. Но погубить мудрого и бесстрашного Одиссея и его друзей сиренам не удалось. Тогда от злобы, ненависти и отчаяния Партенопея вместе с сёстрами бросилась в море. Легенда гласит, что её тело волны выбросили на берег в том самом месте, где потом и основали город Неаполь. Некоторые жители так до сих пор и называют город Партенопея и считают, что сирена олицетворяет Неаполь. «Вообще, мифологизация жизненного пространства свойственна неаполитанцу», — подумала Вероника.

— Мама, откуда ты всё это знаешь? — спросил Антон с искренним восхищением.

— Я читала много умных книжек, — ответила Вероника, — вот ты будешь читать книжки и тоже будешь много знать. В книгах очень много интересных вещей, просто надо стать другом книги!

Вскоре корабль причалил и они сошли на берег старинного города, вызывающего к себе неоднозначное отношение.

Наверное, всех наших соотечественников, побывавших в Неаполе, можно разделить на две категории: «мечниковманов» и «щедринистов». Здесь следует дать разъяснение. Первых можно назвать последователями знаменитого русского учёного 19-го века Льва Мечникова, о существовании которого они, возможно, даже и не подозревают, но являются приверженцами его мировоззрения. Вторые идут по пути его современника, известного русского художника Сильвестра Щедрина, уже упомянутого в предыдущей главе. Художник, правда, проживал в Италии на несколько десятилетий ранее, чем учёный Мечников, но и его восприятие Неаполя сильно разнится с мнением учёного. Рассмотрим же их позиции.

Лев Ильич Мечников — историк, географ, этнограф и вообще очень деятельный учёный, занимавшийся в своё время многими отраслями науки. В 60-х годах 19-го столетия он жил в Италии, изучал её историю и этнографию и даже лично участвовал в Итальянском Рисорджименто⁴, т.е. позволил себе непозволительное — вмешаться в политическую жизнь другой страны, за что и был вполне справедливо выдворен из Италии. Он написал немало научных трудов об этой стране, посвящая отдельные книги отдельным областям. В своих воспоминаниях о Неаполе он рисует, наверное, соответствующую тому историческому периоду картину, но чрезвычайно мрачную. Он описывает огромный пласт неаполитанских жителей как люмпенизированных и деклассированных элементов, вынесенных за рамки закона и попирающих его, живущих не по закону и вне его защиты. Этих людей в своей книге он упоминает под названием ладзароны. Слово происходит от имени Св. Лазаря, который считается покровителем бедных, больных и отвергнутых. Эти люди — представители итальянского плебса, оставшиеся за бортом жизни, так сказать. Мечников не отрицает поэтическую сторону жизни ладзаронов, «ведущих первобытную свободную жизнь под небом южной Италии»⁵. Он утверждает, что когда-то, в незапамятные времена, ладзароны были счастливы и довольны своей жизнью, ибо имели скромные запросы, которые легко удовлетворялись. Они ловко изымали небольшие трофеи в виде дорогих табакерок или шёлковых платков из карманов заглядевшихся на Везувий туристов — англичан, например, и, сбыв их на базаре, могли бесхлопотно прожить какое-то время под защитным крылом полицейских, получавших небольшой процент с прибыли. Будучи молодыми, они промышляли, а состарившись и одряхлев, валялись возле какого-нибудь храма и радовались тому, что им подадут сочувствующие сограждане. Однако одна историческая эпоха сменила другую, и жизнь ладзаронов усложнилась. Обладая природной смекалкой, циничным здравым смыслом и в совершенстве владея стилетами⁶ и камнями, они стали искать покровительства у «Гаморры»⁷. И в завершение Лев Мечников называет «Гаморру» правительством ладзаронов. Вот такая неприглядная картина Неаполя с огромным числом опасных униженных и отверженных предстаёт перед глазами читателя его книги — картина убийственная и удручающая. Учёный идёт ещё дальше в своих рассуждениях и умозаключениях. В этих социально-этнических особенностях итальянского юга и Неаполя, в частности, он видел препятствие для объединения итальянских земель. Называл ладзаронов «буйными», с привычкой к грабежу, историк писал, что они «готовы на всё, даже поработать полчасика, чтобы продлить своё сладкое «farniente»⁸, т. е. ничегонеделанье. Он считал, что итальянский юг ещё долго будет стремиться жить своей самобытной жизнью, и утверждал, что только после того, как сгладятся эти особенности, итальянцы смогут стать единой нацией, а её единство «вполне совершенным»⁹. Безусловно, учёный ставил своей целью провести историко-социолого-этнографическое исследование такого феномена итальянской жизни, как Неаполь, и заглянуть в его самые тёмные переулки и колодцы, но картина всё равно получилась угнетающая и жуткая. И среди современных путешественников встречаются те, которым близок подобный взгляд на этот удивительный город, хотя он (взгляд) и однобок, и видят они исключительно одну сторону медали, даже не пытаясь разглядеть другую.

Совершенно другую картину Неаполя рисует (и в эпистолярном, и в художественном смысле) другой наш соотечественник, известный живописец Сильвестр Феодосиевич Щедрин, первый экспатриант от живописи, которого смело можно назвать не только основоположником русского пейзажного романтизма (к сожалению, не оставившим после себя художественной школы), но и великим мастером живописи, вошедшим в европейскую историю искусства. На протяжении десяти лет своей жизни он жил и творил в Риме и Неаполе, а похоронен в Сорренто (небольшом городке Неаполитанской Ривьеры). В своих «Письмах из Италии» он живописует эти итальянские города. Описание Неаполя он начинает с итальянской народной пословицы «Vedi Napoli e poi muori» — что означает «увидеть Неаполь и умереть». (Всем хорошо знакома другая поговорка — «Увидеть Париж и умереть». Но, учитывая датирование его посланий, а оно приходится на 20-е годы 19-го столетия, можно предположить, что всем известная поговорка перефразирована с итальянского. Впрочем, оставим лингвистам эту борьбу за пальму первенства между французами и итальянцами.) Итак, он пишет о Неаполе следующее: «Город обширный, прекрасный, многолюдный, местоположение привлекательное…"¹⁰. В его Неаполе «всё на большую ногу, всё украшено, хоть не везде хорошо…«¹¹. Неаполь Щедрина — это непрерывный бурлящий поток жизни. Он в красках и с воодушевлением рассказывает о набережной Санта-Лючия, где купаются в ванных, продают рыбу и «морских гадов», тут же их готовят в тавернах и едят под открытым небом у него под окнами («Я смотрю с удовольствием, как они потчуют себя рыбами»¹²). Его забавляет то, как затянувшийся до 3-х утра ужин вдруг превращается в танцевальный марафон, а танцы — в карнавал с фокусами, выступлениями, скрипкой, пением и т. д. и тому подобное. Он отмечает некую театральность и непредсказуемость, присущие жизни неаполитанцев: «Беспрестанно новые явления, которые невозможно упомнить, чтобы описывать со всем порядком»¹³. При этом художник не смотрит на город в «розовых очках»: «Тут довольно людей, которые чистят карманы, но со мной ещё по петербургскому не случалось, где мои платки ворам очень нравились»¹⁴. Художник отмечает и вспыльчивость его обитателей: «Они слабы в запальчивости»¹⁵, и их склонность чинить скандалы и затевать драки. Более того, он, как и Мечников, употребляет слово «ладзарон» (в его варианте — «лазарон»). Однако лазароны Щедрина — это несчастные, стеснённые жизненными обстоятельствами бедняки или, может быть, даже выброшенные за борт жизни бродяги и воры, но всё равно его лазарон — это человек, не утративший врождённое чувство человеческого достоинства, который, «пришив к крошечному куртику суконные фалды»¹⁶, с гордым видом направляется в кафе испить стакан воды. В описании Щедрина нет ни осуждения, ни презренного отношения, ни высокомерного отчуждения. И уж тем более он не даёт рекомендации другому народу, как обустроить Неаполь. Он принимает этот город вместе с его обитателями таким, каков он есть. «Чудной народ, который я на одном дне 10 раз ругаю и десять раз хвалю!»¹⁷ — заключает художник.

Неаполь — космополитический город. Его история — настоящий калейдоскоп. Не обращая взгляд уж совсем в древность, следует отметить, что Неаполь побывал под властью и французских, и испанских монархов и всегда поддерживал торговые связи со всем Средиземноморьем, включая и Восток, и Африку и всю Европу. Это очень специфический мультикультурный город, вызывающий к себе очень разное отношение. С эти городом можно познакомиться поближе как через восхищение и воодушевление, так и через неприятность и разочарование. Сами итальянцы не прочь пошутить по этому поводу. Например, в сборнике итальянских (!) анекдотов можно найти «объяснение», почему лучшие механики родом из Неаполя — потому, что они могут снять колесо, пока вы стоите на светофоре! Современный путешественник может столкнуться с различными ситуациями, включая и ту, что ему дадут почувствовать себя чужестранцем через безразличное и холодное отношение, но всё может случиться и совсем наоборот.

Веронику с её художественным восприятием мира, безусловно, следует отнести к «щедринистам». Она всегда чувствовала себя свободной и окрылённой в этом городе всех ветров. Она с удовольствием показала сыну достопримечательности, и они отведали знаменитой неаполитанской пиццы на тончайшей корочке теста с вкусными белыми грибами. Во время обеда от столика к столику ходил музыкант и исполнял неаполитанские песни. Когда вечером они плыли на пароме обратно, Антон напевал: «Santa Lucia, Santa Lucia!»

Примечания

4

Рисорджименто — термин, обозначающий период освободительной борьбы итальянского народа против иностранного вторжения и за объединение итальянских земель — примеч. автора.

5

Цитата из книги. Лев Мечников. Неаполь и Тоскана. — примеч. автора.

6

Стилет — колющее холодное оружие итальянского происхождения наподобие кинжала — примеч. автора.

7

Гаморра», или «Каморра» — название неаполитанской мафиозной группировки — примеч. автора.

8

Цитата из книги «Неаполь и Тоскана». Лев Мечников — причем. автора.

9

Цитата из книги «Неаполь и Тоскана». Лев Мечников — примеч. автора.

10

Цитата из книги. С. Ф. Щедрин. Письма из Италии — примеч. автора.

11

Цитата из той же книги — примеч. автора.

12

Цитата из той же книги — примеч. автора.

13

Цитата из той же книги — примеч. автора.

14

Цитата из той же книги — примеч. автора.

15

Цитата из той же книги — примеч. автора.

16

Цитата из той же книги — примеч. автора.

17

Цитата из той же книги — примеч. автора.