Марино капище

Святослав Яров, 2023

Полковник ГРУ обращается к опытному розыскнику за помощью. Трое его бывших друзей-сослуживцев за небольшой промежуток времени неожиданно один за другим умерли, причём ненасильственной смертью. Тем не менее, полковник хочет выяснить, так ли уж безобидна эта цепочка смертей. Расследование приводит сыщика к неожиданному выводу…

Свободные дороги в наши дни — редкость

Что ни говори, а лето для России — пора особая! Как показала практика, измениться может все что угодно, но только не застарелая, устоявшаяся еще с советского периода привычка наших людей отдыхать летом. Хотя, острой необходимости в такой строгой сезонности давно уже нет, поскольку в любое из трех оставшихся времен года даже не самым состоятельным россиянам теперь вполне по средствам отправиться в какую-нибудь заграницу, где солнце светит триста дней в году и термометр ниже плюс двадцати пяти в принципе не опускается. Однако из года в год повторяется одно и то же: с начала июня и до конца августа Москва, как, в общем-то, и все остальные крупные города, пустеет и лишь за неделю до первого сентября снова наполняется людьми под завязку. Потому как, хочешь не хочешь, а всем нужно готовить детей к школе и т.д. и т.п.

А ведь это не так уж и плохо, что большинство москвичей по традиции предпочитает уходить в отпуск именно летом. Народ разъехался, машин поубавилось, и у оставшихся автомобилистов появляется возможность беспрепятственно — само собой, день на день не приходится, но все-таки! — передвигаться по городу, а не стоять часами в бесконечных пробках. Эта мысль посетила Андрея Гришина поздним июльским вечером, когда он возвращался домой, буквально пролетая по практически пустым улицам. Рискнув сегодня отправиться на работу на своем уже изрядно потрепанном жизнью «фокусе», он не прогадал. Если утром еще были какие-то намеки на транспортные сложности, то к ночи город совершенно обезлюдел. Не езда, а сплошное удовольствие, за что отпускникам низкий поклон!

Сам Гришин давно уже избавился от штампов, намертво засевших в головах сограждан с незапамятных времен, и ни за какие коврижки не поперся бы летом к морю. Причин тому было несколько. Во-первых, при скромной по нынешним меркам зарплате полицейского, пятизвездочная релаксация где бы то ни было — не важно, на заграничных ли курортах или в том же Сочи — исключалась, а отдых эконом-класса, сопряженный с неизбежными, порождаемыми относительной дешевизной сложностями и неудобствами, его как-то не прельщал. Во-вторых, он был не из тех, кто стремится любой ценой, вырваться к солнцу и соленой воде, чтобы месяц валяться на пляже и жариться, словно сосиска на гриле, лишь бы вернуться в Москву дочерна загорелым, и скорее предпочел бы съездить на недельку-другую куда-нибудь, где нет суеты и столпотворения, а главное, не слишком жарко. И, если уж быть до конца честным, то для такого трудоголика, как он, место и время проведения отпуска принципиального значения вообще не имели.

Другое дело — семья. За последние несколько лет в его жизни произошли существенные и весьма приятные изменения. Он, наконец, покончил с холостяцким существованием и, несмотря на горький опыт, приобретенный в первом браке, решился жениться вторично, более того, уже успел стать папой очаровательного создания по имени Лада, и пока поводов для разочарования у него не было… Так вот, эта самая семья, в лице жены Светланы и двухлетней дочурки имела совершенно иные взгляды на летний отдых, а потому уже второй месяц наслаждалась морем и солнцем в Судаке. Благо там, по воле случая, имела постоянное место жительства, в виде небольшого домика с приусадебным участком неподалеку от морского берега, родная сестра тещи — не так давно овдовевшая, немолодая уже женщина. Она была рада-радешенька приезду на лето племянницы с девочкой и самой тещи Нины Борисовны, увязавшейся с ними за компанию. Жили по-простецки, без особых изысков, но всех все устраивало, и дамский квартет чувствовал себя превосходно. Вот пусть и дальше отдыхают! — благодушно рассудил Андрей. Там все-таки ветерок с моря освежает, не то что здесь… Последнее замечание относилось к навалившейся на Москву жаре, уже две недели мучившей несчастных обитателей каменных джунглей.

Ночь, опускающаяся на город… Почти безлюдные улицы… Предстоящее возвращение в пустую квартиру… Все это странным образом навевало не то чтобы мысли о вечном, но о скоротечности бытия — уж точно. Как время-то летит! Ведь это ж подумать только, уже две тысячи четырнадцатый! Оглянуться не успел, как тринадцать лет в сыске отпахал, недавно подполковника получил, старшим по ОВД стал…

Ни с того ни с сего он вспомнил как, будучи еще стажером, впервые выехал в составе группы на место преступления. Дело было июньским утром в парке «Сокольники». Вокруг благодать: рукотворный лес с зелеными лужайками, небо голубеет, солнышко светит, а среди берез, на травке, раскинув руки в стороны и глядя в бездонное голубое небо широко раскрытыми остекленевшими глазами, лежит парень: молодой, красивый и мертвый. Даже Андрею, в то время оперу-полуфабрикату, беглого взгляда вполне хватило, чтобы сразу же определить: тут «братки» что-то не поделили. Характерный внешний вид усопшего слишком уж однозначно наталкивал на мысль, о его принадлежности к определенным кругам: косая сажень в плечах; бритый затылок; сбитые кулаки, привычные к мордобою…

К тому же из-под распахнутой легкой куртки виднелась рукоятка, заткнутого за пояс ТТ — любимого оружия подобной публики. Как видно, в этот раз он хозяину не пригодился… Страна уже шагнула в двадцать первый век, но такие вот результаты разборок нет-нет да напоминали о лихих девяностых. Впрочем, не о том спич. Поразило начинающего розыскника другое — для того, чтобы жизнь покинула человеческое тело, понадобилась всего-то маленькая аккуратная дырочка во лбу. И ничего уже не поправить…

Сейчас острота восприятия той давней, самой первой, встречи со смертью — не на киноэкране, а в реальности — немного притупилась, но тогда впечатление было, скажем так, весьма и весьма сильным, хоть и без истерик. Позже ему не раз встречались любители порассусоливать, что, дескать, к виду смерти привыкнуть невозможно. Неправда! Еще как возможно! Особенно, если сталкиваешься с ней чаще, чем все прочие. А уж ежели ты работаешь в МУРе и занимаешься расследованием исключительно убийств на протяжении многих лет, привыкнешь как миленький — никуда не денешься!

С чего бы это меня на воспоминания потянуло? — удивился Андрей сам себе. Старею? Прыти поубавилось? Вроде, нет. Не рановато ли оглядываться на пройденный путь с высоты аж целых тридцати семи лет от роду?! Хотя… Ирония уступила место чему-то более рациональному. Если вдуматься, тридцать семь — совсем не мало. Пушкин в моем возрасте уже на дуэли погиб, а после него вон сколько всего осталось! Нашел с кем себя сравнивать, скромнее надо быть, устыдился сыщик. Ты — самый обычный опер, пусть даже по особо важным делам. Это уточнение, по существу, ничего не меняет. И после тебя останутся не стихи или проза, а, в лучшем случае, составленные и подписанные тобой документы, подшитые в уголовные дела, к которым ты имел какое-то касательство. И никому никогда не придет в голову зачитываться ими, как произведениями незабвенного нашего Александра Сергеевича — потомственного Ганнибала.

Вот взять, хоть бы, Ершова… Не того, который «Конька-Горбунка» сочинил, а Анатолия Михалыча, с которым мы лет десять бок о бок трудились… Мужик на государство тридцатник без малого отбатрачил, а вспомнит ли вообще кто-нибудь лет этак через…дцать о том, что был такой? Вряд ли. А ведь, он — сыщик от бога! Можно сказать, последний из муровских «зубров» — слава и гордость розыска! Вернее, поправился Гришин, был «зубр», да весь вышел. Удалился на покой, понимаешь. Теперь, поди, локти кусает. А может, и нет, справедливости ради одернул себя Андрей. Подустал человек, да и здоровье уже не то — как пятьдесят пять стукнуло, так и подался на заслуженный…

Свершилось сие эпохальное событие в мае позапрошлого года. Вся ершовская команда была в сборе, и ничто, как говорится, не предвещало беды. Каждый занимался своим делом. Гришин — тогда уже майор, но пока еще лишь старший опер — в срочном порядке стряпал для руководства отчет о проделанной работе. Ибо мало просто раскрыть преступление, надо его еще и преподнести так, чтобы родное начальство могло выглядеть молодцом в глазах вышестоящего, и так далее, по вертикали. Пальцы Андрея проворно бегали по клавиатуре компьютера, и объем будущего документа неуклонно увеличивался с каждой минутой.

За соседним столом расположился Олег Челноков, которому Михалыч, узре в лихом старлее дэпээснике нечто одному ему заметное, организовал перевод — слыханно ли такое?! — мало того что в розыск, так еще и на Петровку к себе в группу. И ведь не подвел нюх старую ищейку! Парень почти три года проработал с ними в связке, изрядно поднаторел в сыскном ремесле и даже досрочно получил четвертую звездочку за достигнутые успехи. Словом, прижился в небольшом коллективе и честно вносил посильную лепту в общее дело.

В тот день он, превратив свой ПМ в кучу деталей, самозабвенно занимался чисткой и смазкой оружия после соревнований по стрельбе. На состязание стрелков Челнокова загнали, не особо интересуясь его желанием, в приказном порядке, дескать, иди защищай спортивную честь подразделения! Ну а поскольку с целкостью у него был полный порядок — чего уж скромничать, стрелял Олег лучше всех в отделе, — то выступил он удачно, заняв второе место по Управлению.

Михалыч тоже не бездельничал. Он сосредоточенно глядел в окно, за которым, как и много лет назад, не было видно ничего, кроме здания ИВС — изолятора временного содержания, сменившего недавно цвет стен с веселенького желтого на романтический голубой.

— Да-а-а… Кадровый голод — штука серьезная… — неожиданно изрек Ершов, не отрываясь от созерцания заоконного вида.

Опять старую шарманку завел, поморщился Гришин, прервав на время мыслительно-печатный процесс. Почитай, года три он об этом даже не заикался… Ну да — с тех самых пор, как Челночка сюда перетащил…

— С какого это перепугу ты, Михалыч, вдруг кадровым вопросом озаботился? — ненавязчиво поинтересовался Андрей.

Он отлично знал: если старший группы начинал разглагольствовать на кадровую тему, жди всплеска активности, а, значит, перемен, чего Гришину хотелось меньше всего. От добра добра не ищут.

— Да и в чем проблема? — издалека начал он. — Молодняка, вон, полно! Вышка — в смысле, юридический университет — будущих ментов… пардон, полицейских… что ни год, пачками штампует — выбирай не хочу!

— Я не о тех кадрах, которых, как блины, пекут, — отмахнулся ветеран сыска и со вздохом пояснил, — а о тех, которые решают все… Понял?

— Так бы сразу и сказал! — подыграл ему Гришин, но решил уточнить, в связи с чем Михалыч вообще об этом вспомнил. — А ты к чему про кадры-то? У нас, вроде, с этим делом порядок — комплект.

— Да нет, ребятки… Уже нет… — пробормотал Ершов грустно и, не повернув головы, дрогнувшим голосом сказал: — Всё, братцы! Пришло время мне завязывать со службой — староват я для этого дела стал. Пора перебираться поближе к природе. Домик, садик, огородик и все такое прочее…

— Это не смешно, Михалыч! — фыркнул Гришин, приняв слова Ершова за шутку.

— Мне, Андрюша, не до смеха, — тяжело вздохнул тот.

— Так ты что, серьезно? — опешил Гришин.

Олег, услыхав такое, тоже бросил свое кропотливое занятие и вопросительно уставился на Михалыча: неужели он это всерьез? А тот лишь раздраженно махнул рукой.

— Какие уж тут шутки! — И добавил упавшим голосом: — Я еще в прошлом месяце рапорт написал. Так что, братцы-кролики, финита, как говорится…

Вообще-то, Ершов любил побухтеть в том смысле, что, мол, сколько мне осталось — год-другой, и пенсия, вот достойную смену подготовлю, и адью… Но в тот момент Гришин понял, что старший товарищ принял окончательное решение и скоро действительно уйдет… Ему вдруг стало по-детски неосознанно страшно, когда он представил, что, войдя однажды в кабинет, он не увидит там старого ворчуна, к которому за столько лет привык как к чему-то низменному. Разумеется, умом Андрей понимал, что когда-то такое должно произойти, и даже подспудно готовился к этому, но все-таки оказался не готов. И не имело совершенно никакого значения, что, став матерым профи, он давным-давно уже перестал нуждаться в наставлениях и подсказках более опытного коллеги. Тут было другое — простая дружеская привязанность, что ли.

— Не верю, что ты вот так… по доброй воле… — промямлил Гришин и, уцепившись за ускользающую мысль, с надеждой спросил: — Тебя из-за возраста поперли?

Если так, то не все еще потеряно — можно, ведь, и пободаться, отстоять, включить связи…

— О чем ты, Андрюша? — снисходительно-печально покачал головой Ершов. — Сам прикинь, ну кто может меня попереть? Нет, это мое.ешение.

Да, что-то я того, погорячился… Не продлить контракт с Михалычем, если он того пожелал бы, при его послужном списке и повсеместном уважении, — у нынешнего руководства кишка тонка. Значит, и впрямь сам принял решение. Придя к такому неутешительному выводу, Андрей, в качестве последнего довода напомнил с грустной улыбкой:

— А как же смена? Ты же обещал подготовить.

— С этим-то порядок! — оживился без пяти минут пенсионер, поняв, что самая трудная часть объяснения позади. — Все улажено.

— Интересно, что именно? — полюбопытствовал Гришин.

— Все! — многообещающе уверил его Ершов. — Ты, естественно, становишься старшим группы. До подполковника тебе еще года полтора… — он не спрашивал, а просто рассуждал вслух. — Года не пройдет, «важняком» станешь, а там и звание подойдет. Так что все в ажуре.

— Добрый ты, барин! Хлопотал небось перед начальством? Век бога за тебя молить буду, благодетель! — язвительно поблагодарил Гришин и, не вставая из-за стола, низко поклонился Михалычу, нарочито ткнувшись лбом в столешницу.

— Ну, как дитя малое, честное слово, — по-отечески беззлобно попенял ему Ершов. — Пожалел бы головушку — она тебе еще пригодится. А на будущее запомни: старшему группы башкой о стол стучать не к лицу. — И, уже серьезно, добавил: — За тебя хлопотать нужды нет — что заслужил, то и получишь в положенное время. Я тебе сейчас мнение руководства излагал. Так сказать, вешки расставил… Понял?

Андрей промолчал. А Михалыч тем временем обратился к Челнокову:

— С тобой тоже полная определенность. Работай, расти и совершенствуйся под его мудрым руководством, — кратко напутствовал он Олега, кивнув на Гришина, и, обращаясь к последнему, поинтересовался: — Надеюсь, у нового руководителя группы возражений по данной кандидатуре не будет?

— Не будет, — таким тоном, как будто огрызнулся, ответил Андрей. — Коней на переправе не меняют.

— Осталась самая малость — найти третьего и последнего, — удовлетворенно констатировал Ершов. — Конкретные пожелания будут?

Гришин, по-видимому, уже смирился с неизбежным.

— Я предпочел бы Игоря Иванова. Как-никак, мой протеже! — даже не задумываясь, заявил он, весомо напомнив: — И, между прочим, если помнишь, наш резерв.

В две тысячи девятом упомянутый Игорь Иванов перед окончанием университета МВД — а по сути, все той же старой доброй Московской высшей школы милиции — угодил к Гришину на стажировку и очень уж приглянулся тому своей инициативностью и способностью без мыла влезть… Ну, в общем понятно, куда! Словом, Андрей счел, что парень — самое то. И, поскольку в группе не хватало человека, Гришин предложил Ершову, который пребывал тогда в законном отпуске где-то на Тамбовщине, присмотреться к перспективному выпускнику. Михалыч рекомендации внял и по возвращении присматривался еще месяца полтора. Выбор Андрея он в целом одобрил, но бюрократические рогатки не позволили вот так, с ходу взять на работу в отдел по борьбе с умышленными убийствами не нюхавшего пороху свежеиспеченного летеху. Требовалось наличие не менее чем трехлетнего стажа практической работы в органах, чего в данном конкретном случае и близко не было… В общем, не задалось.

Пришлось юлить и изворачиваться. Совместными усилиями всех, кого только смогли к этому делу подключить, Игоря все-таки пристроили в разбойный отдел, с таким расчетом, чтобы позже его поднабравшегося опыта и стажа, перетащить в убойный. А на вакантное место Михалыч как раз и привел Олега Челнокова, который, в отличие от Игоря, предъявляемым кадровиками требованиям более или менее соответствовал.

Теперь, когда предстоящая отставка Михалыча порождала неизбежные в таких случаях кадровые пертурбации, Андрей не преминул воспользоваться случаем, дабы восстановить справедливость.

— Короче, если тебя интересует мое мнение, то я за Иванова! — без околичностей заявил он.

В ответ на губах Ершова появилась всепонимающая улыбка.

— Тиха украинская ночь, но сало нужно перепрятать… — неожиданно выдал он.

— То есть? — не понял Гришин.

— Я, в общем-то, так и предполагал, — пояснил пожилой оперативник, чрезвычайно довольный собственной прозорливостью, — и заранее обо все договорился. Только твоей отмашки ждал. Считай, его перевод — дело решенное.

— Ну, если так… — Андрей твердо знал, коли Михалыч что-то пообещал, так тому и быть, а потому только пожал плечами. — Что я могу сказать? Благословляю на отдых! Иди с миром! — и неожиданно признался: — Только знай, что нам тебя будет не хватать.

— Ну, ты того… — смутился Ершов. — Не на похоронах…

С тех пор минуло два года. Конечно же, с уходом Ершова мир не рухнул. Все утряслось и шло своим чередом. Иванов как нельзя лучше вписался в команду. Олег Челноков подрос до старшего опера. Сам Гришин, в полном соответствии с предсказанием Михалыча, стал старшим оперуполномоченный по особо важным делам или, как принято говорить в профессиональной среде, старшим по ОВД, а чуть погодя ему присвоили подполковника… Однако, порой так не доставало утреннего михалычевского «а вот в мое время…» или «старую собаку новым трюкам не научишь».

Бог знает, почему, но именно сейчас Андрей вдруг отчетливо осознал, что не за горами время, когда он сам, как Михалыч, должен будет… Бесперспективняк, одним словом! Тогда к чему все потуги? Вспомнилась восточная мудрость: кто вспоминает о прошлом чаще, чем думает о настоящем, рискует потерять будущее. Он почувствовал, что волей-неволей впадает в полудремотное состояние и забирается в какие-то непонятные дебри… Ну, ты даешь, брат! — осадил Андрей сам себя, тряхнул головой, словно желая избавиться от хоровода навязчивых размышлений. Вот и угадай, что для душевного спокойствия пользительнее: полтора часа стояния в обычном дорожном заторе или — он посмотрел не часы — двадцать пять минут беспроблемной езды по пустым улицам? Трафик — конечно, проклятие большого города и все такое, но что-то я не припомню, чтобы в пробках меня посещали мысли вроде тех, что одолевали эти неполные полчаса.

Пробка она пробка и есть! Там ничего, кроме витиеватых комбинаций нецензурщины, на ум не приходит, а тут… О чем только не передумал за считанные минуты. Ужас! Так можно скатиться и к рассуждениям о смысле жизни… Все, что мне необходимо в этой самой жизни, у меня есть: семья, любимое дело… Вот ими и буду заниматься по мере сил. Точка! А что дальше? Поживем, увидим. И хватит об этом! — подвел он черту, сворачивая во двор своего дома.

К несказанной его радости, место напротив подъезда никем не было занято. Класс — все для человека! Чем не повод для оптимизма! Андрей припарковался, и, выходя из машины, уже был твердо уверен, что все идет так, как и должно идти.

Полковник Романюк

Час пик. В вагоне обычные для утра буднего дня — давка и духота. Стиснутый со всех сторон такими же, как он «счастливчиками», Гришин вспомнил, как подруга матери — экзальтированная дама из провинции — после посещения московского метро, назвала его храмом для толпы. Толпа — это да! А вот, насчет, храма… Впрочем, когда-то вероятно так оно и было. Наверняка товарищ Сталин, подписывая указивку о начале строительства метрополитена, помимо решения проблемы быстрых и дешевых пассажироперевозок внутри столицы, держал в уме нечто в этом роде. Во всяком случае, на отделке станций не экономили. Подтверждение чему — дорогостоящий мрамор, лепнина, фигурные светильники, мозаичные панно и многочисленные скульптурные композиции, посвященные строителям коммунизма. И это, заметьте, в середине тридцатых годов, когда страна переживала отнюдь не самые лучшие времена. К бабке не ходи, присутствовала там идеологическая составляющая, куда ж без нее!

Поначалу она даже превалировала — первое время в метро ходили, словно в музей, чтобы полюбоваться на творения маститых художников и скульпторов. Однако довольно скоро замордованные тяготами бытия москвичи и гости столицы перестали обращать внимание на окружающее их великолепие, призванное прославлять нерушимый союз рабочего класса и колхозного крестьянства, и стали просто ездить на работу и с работы, в кино и театры — словом, передвигаться по Москве. Иначе говоря, возобладал утилитарный подход.

А, поскольку город разрастался, неизбежное расширение сети метрополитена постепенно привело к утрате не только идеологической, но и эстетической составляющей в оформлении новых станций. В итоге, к началу двадцать первого века московская подземка превратилась в то, что она есть сегодня — далеко не самый комфортный, но по-прежнему самый эффективный в условиях Москвы общественный транспорт и ничего более. Периодически — и, увы, гораздо чаще, чем ему этого хотелось бы — обстоятельства вынуждали Андрея прибегать к услугам метро. Приятного в таком способе передвижения по столице с годами становилось все меньше, но он единственный давал шанс добраться до пункта назначения без опоздания.

Поезд стал притормаживать. Лишенный эмоций механический голос сообщил: «Станция «Пушкинская». Переход на станции «Тверская» и «Чеховская»». Андрей стал проталкиваться к выходу, но, как оказалось, совершенно напрасно: людской поток и без того вынес его из вагона на платформу. Когда, вырвавшись, наконец, из объятий массы во всех смыслах разгоряченных людей, Гришин добрался до эскалатора, он неожиданно почувствовал на себе чей-то цепкий взгляд. Такое случается: мелькнет что-то в городской толчее, резанет по сознанию и исчезнет навсегда. Но на этот раз все обстояло иначе.

От «Пушки» до Петровки пешком минут десять. Несмотря на полное отсутствие хоть какого-нибудь объективного подтверждения своим подозрениям, на протяжении всего пути он никак не мог избавиться от чувства, что некто его сопровождает. В чем это выражалось? Трудно сказать. Явного, наглого «хвоста» он не заметил, а чтобы разобраться всерьез времени было недостаточно. Но разве способны, к примеру, метеочувствительные люди, остро реагирующие на капризы погоды, аргументировано объяснить, почему, скажем, к вечеру непременно польет дождь? Здесь было примерно то же. Впрочем, миновав проходную, он постарался выкинуть из головы неясные подозрения, списав их на недосып, переутомление и… Да мало ли на что! Померещилось — и все!

Неясный утренний эпизод вскоре забылся, потому как денек выдался не из легких. В некондиционированном кабинете жарища под стать уличной, да и ковыряться в бумагах — тоже не велика радость. Однако ничего не поделаешь: сам же разогнал свою немногочисленную команду по отпускам, дескать, работа замерла до осени, валите-ка вы отдыхать с женами и детьми, у кого таковые имеются… А инициатива, как известно, наказуема. Вот теперь один за всех и отдувайся — стряпай отчетность, не поднимая головы! — язвил он, продолжая подшивать в литерные дела скопившиеся в группе справки, рапорта и сводки.

До обеда кое-как выдержал и собрался, пойти подкрепиться где-нибудь в городе — управленческую столовку Гришин не больно-то жаловал и при случае норовил ее избегать. Ну а даже если с перекусом вне конторы и не сложится — не велика беда, подбодрил он себя. В такую погоду можно спокойно обойтись без еды до вечера, а вот пройтись и размяться точно будет нелишним. Сказано сделано. Папки — в сейф, дверь — на ключ, и шагом марш на условно свежий воздух.

С таким настроем Андрей выбрался на, не так чтобы слишком многолюдную из-за жары — да и вообще в летние месяцы — Петровку и неспешно двинулся в сторону бульвара. Опаньки! С первых же шагов он, что называется, лопатками снова почувствовал постороннее пристальное внимание. Но одно дело почувствовать и совсем другое — обнаружить за собой «хвост». Несколько раз проверился — все-таки не первый год в сыске! — и ничего особенного не заметил. Тем не менее, бывалый опер почти не сомневался, что его «пасут». Очень интересно, скептически хмыкнул он, теряясь в догадках, что бы это значило?

Если исключить внезапное развитие мании преследования и принять возможную слежку, как данность, возникал закономерный вопрос: кому и зачем это понадобилось? Напрашивалось два варианта ответа: либо ребята с другой стороны баррикады, либо свои. В первом приближении, оба были сомнительны. Представители криминалитета, с которыми Гришин регулярно вступал в конфликт в силу специфики своей профессиональной деятельности — а это как-никак расследование умышленных убийств! — как правило, отправлялись за «колючку» на весьма длительные сроки. Причем, часто настолько длительные, что практически никто из тех, с кем он имел дело за тринадцать лет, до сих еще не вышел на свободу.

Что же, касается своих, то есть службы собственной безопасности или «безпеки», как ее давно уже окрестили с чьей-то легкой руки… Кстати, совершенно непонятно как слово «безпека» — що ув переклади з украиньской мови собственно и означает безопасность — смогло прижиться в среде московской сначала милиции, а теперь вот и полиции… Впрочем, это частности, отношения к делу не имеющие. Куда важнее понять, чем их могла заинтересовать скромная персона Гришина? С таких, как он, этой «лавочке» навара никакого. Не то чтобы совсем уж чист, аки ангел — мелкие грешки, если покопаться, у любого отыщутся — но профессионал с большой буквы «п» плюс гол, как сокол, читай, к коррупции касательства не имеет и, следовательно, им неинтересен. А зря ноги топтать за бесперспективным объектом вряд ли кто станет.

Сомнение вызывали даже не возможные мотивы тех или других, а чересчур уж качественное исполнение наружного наблюдения, если таковое действительно имело место… Всякое ведь бывает — может, это всего лишь глюки! Так или иначе, а бандюганы, вероятнее всего, просто не стали бы заморачиваться подобными изысками. Коли уж им приспичило поквитаться, так просто грохнули бы насолившего кому-то опера, и вся недолга. «Наружка» же «безпеки» всегда славилась тем, что этих «сапожников» без труда можно было за версту вычислить, а те, кто меня ведут… Если конечно, вообще кто-то меня ведет, опять на всякий случай оговорился он… Дело свое знают. Я, вроде, тертый калач, но как не окусывался, никого не выцепил. Выходит, за мной работает кто-то другой. Возможно, фээсбэшники или еще кто покруче. Но с чего? — ломал голову Андрей, вернувшись с обеденной прогулки, так и не пообедав.

Делиться возникшими сомнениями с руководством он не стал. Тем более что периодически само же это руководство для порядка выставляло «наружку» за собственными подчиненными… Так, для порядка, мало ли… Что творится в голове начальства — поди знай, а посему, доложиться по инстанции он не торопился. Вот, пусть сначала ситуация чем-то разрешится, а там посмотрим, стоит ли вообще эту тему мусолить.

За работой засиделся допоздна. А куда денешься — надо, пока обстановка позволяет, попытаться разгрести бумажные завалы. Да и спешить домой не имело смысла — Светка с дочкой пробудут в Крыму до сентября. Вот, ведь, устроил себе одиночное заключение! — ухмыльнулся он, оторвавшись от бумаг. Что на работе, что дома! Однако пора с этим завязывать, имея в виду осточертевшие за день документы, решил он и принялся засовывать папки в сейф. Рука наткнулась на мирно лежавший в уголке ПМ. Взять? Не взять? В свете последних событий, пожалуй, не помешает. Пистолет перекочевал из сейфа в барсетку. Больше-то некуда — не напяливать же в такую жару куртку, чтобы наплечную кобуру прикрыть.

С наступлением сумерек, включилось уличные фонари. В их мертвенно-бледном свете Страстной преобразился до неузнаваемости. Андрей шагал по вечернему бульвару в сторону «Пушкинской», подспудно лелея надежду: может, отстали? Но, внутренний голос подсказывал, что ставить крест на невидимых провожатых рановато. И действительно, при входе в метро его вновь словно иголкой в спину кольнуло, а ощущениям своим он привык доверять. Хренушки! — печально усмехнулся оперативник. Здесь они — где-то рядышком. Вот, вроде и людей на улице раз, два и обчелся, а ведут! И ведут грамотно, если за целый день так ни разу и не засветились. Ну что я могу сказать? Молодцы!

Тут его осенило. А давайте-ка я вас, други, чуток поднапрягу — не все ж мне одному в непонятках маяться! Теща просила хотя бы раз в неделю цветочки поливать, вот я и полью, рассудил он, решив отправиться не к себе домой, а на квартиру Светкиной мамаши Нины Борисовны в Фили. Уж там-то я вас, голуби сизые, обязательно подловлю, злорадно думал Гришин, спускаясь по эскалатору…

Вот и обиталище дорогой тещи, констатировал он, подходя к знакомому дому в Багратионовском проезде. Для моих целей местечко самое подходящее: один подъезд, один лифт и, что немаловажно, квартира нигде не засвечена… В том смысле, что ко мне никаким боком не относится… Так что, «безпека» меня таскает или еще кто — без разницы. Они обязаны клиента уложить в адрес*. Тут-то ребята и проколются!

Андрей приложил пластиковый ключ к замку домофона и, когда тот противным трехкратным попискиванием разрешил ему войти, резко распахнул дверь, и, прошмыгнув внутрь, захлопнул ее за собой. Пусть помучаются. Хотя, если эти гаврики такие высококвалифицированные спецы, как я предполагаю, для них любой кодовый замок — семечки. Он заскочил в лифт, очень кстати оказавшийся на первом этаже, и нажал на кнопку с цифрой восемь — Нина Борисовна обитала на восьмом.

Пока старенький лифт, натужно кряхтя и поскрипывая, медленно полз вверх, внизу послышался отчетливый звук открываемой и закрываемой входной двери. Быстро справились! — с уважением оценил Гришин оперативность своих сопровождающих. Выскочив из лифта и нарочито громко звякнув ключами, он приоткрыл тещину дверь лишь для того, чтобы тут же ее с грохотом захлопнуть. Проделав этот нехитрый обманный маневр, сыщик вытащил из барсетки пистолет, на цыпочках поднялся до следующей лестничной площадки и там притаился за сетчатым ограждением шахты лифта. Долго ждать не пришлось. Мягко ступая, на восьмой этаж поднялся какой-то человек. Рассмотреть его как следует Андрей не мог, поскольку опасался неловким движением выдать свое присутствие. Единственное, что он сумел заметить — это темную бейсболку, прикрывавшую убеленную сединой голову мужчины.

С этажом определиться — фигня вопрос! Лифт — подсказка. А вот, как ты квартиру вычислять станешь? — мысленно съехидничал сыщик. Был бы дождь, еще понятно — мокрые следы и прочее, но на улице-то сухо… К немалому его удивлению, этот господин со своей задачей справился довольно быстро. Определившись — бог уж его знает как именно — с нужной дверью, он стал присматриваться к замку. Ладушки! Поиграли в шпионов и будет! — рассудил Гришин. Покинув свое укрытие и стараясь ступать неслышно, он подкрался к незнакомцу сзади.

*Уложить в адрес — довести объект наблюдения до конечной точки его маршрута, чтобы зафиксировать его местонахождение.

— Без резких движений, пожалуйста, — уперев дуло пистолета в бок любопытствующему гражданину, холодно приказал оперативник.

То, что произошло потом, трудно поддается описанию. Его визави и не думал делать резких движений. Он сделал всего лишь одно, но очень резкое, наотмашь ткнув сыщика указательным пальцем куда-то в область кадыка, отчего у того свет в глазах померк…

В чувство его привел резкий неприятный запах. Инстинктивно оттолкнув, от носа чью-то руку с ваткой, пропитанной нашатырным спиртом, он, по-лошадиному мотнув головой, принял сидячее положение и очумело осмотрелся. Впрочем, осмотрелся, это сильно сказано. Сквозь застилающий глаза туман все виделось расплывчатым и нечетким. Андрею удалось лишь зафиксировать бесформенное темное пятно, маячившее перед ним на более светлом фоне. Когда оно качнулось в сторону, Гришин зажмурился от, как ему показалось, чрезмерно яркого света. Немного проморгавшись, Андрей смог сосредоточиться на том, что принял за пятно. Это был незнакомец, которого он не слишком-то удачно попытался прижучить возле двери.

Судя по окружающей обстановке, оба они сейчас находились в квартире Нины Борисовны. Видимо, отключив Гришина, этот супермен, воспользовался тещиными ключами, занес его внутрь и уложил на любимый тещин диван, установленный напротив огромного телевизора, чтобы удобнее было смотреть ежедневное телемыло и прочие «пусть говорят»… Определенно, бандиты здесь ни при делах, вяло резюмировал оперативник. Эти бы цацкаться не стали. Он присмотрелся к человеку так ловко его обездвижившему и теперь при посредстве нашатыря вернувшему из кратковременного небытия. Вполне симпатичный дядька: в районе полтинника, рослый, подтянутый, благородная седина… Прикид унисекс: уже упомянутая бейсбольная кепка, футболка, джинсы, кроссовки… Короче, из тех, кто способен легко раствориться в толпе… Ну, хватит уже в бирюльки играть! — подстегнул себя Андрей. Пора определиться, ху из ху…

— Вы кто? — спросил он и не узнал собственного голоса, ставшего вдруг приглушенно-хриплым. В довесок, возникшее в горле болезненное першение вызвало приступ надсадного кашля.

— Я не рекомендовал бы вам сейчас разговаривать, — вместо ответа, очень спокойно, со знанием дела посоветовал незнакомец и обыденно, как ни в чем не бывало, добавил. — Вы здесь отдохните, а я, если позволите, отлучусь, чайку заварить…

— Да какого черта?! — возмутился Гришин, с трудом поднимаясь с дивана. Впрочем, ничего хорошего из этого не вышло: покачиваясь, словно пьяный, он постоял пару секунд и в изнеможении снова опустился на место.

— Будет лучше, если вы приляжете, — невозмутимо заметил незнакомец и направился, было, на кухню, но на полпути остановился. — Ах, да! — Он достал из кармана табельное оружие Андрея и вернул хозяину, заметив с укоризной. — Вы, Андрей Иванович, поразительно беспечны. С предохранителя не сняли, патрон в патронник не дослали… Разве так можно? А случись, стрелять пришлось бы, что тогда?

Закончив наставление, мужчина развернулся и вышел из комнаты.

— Стрельба в мои планы не входила, — буркнул ему вслед Гришин, кладя пистолет рядом с собой на диван.

Он уже окончательно уверился, что имеет дело с кем угодно, только не с уголовниками. Это утешало. Осталось выяснить, с представителями какой госспецслужбы его свела судьба? Пока «Седой», как про себя окрестил он незнакомца, по-хозяйски позвякивал посудой и шарил по шкафчикам в поисках чая, Андрей, дав выход накопившимся эмоциям, подверг себя безжалостному самобичеванию. Нечего сказать, обделался по полной, причем, жиденько! — жестко подвел он неутешительны итог своей, спору нет, блестяще задуманной, но так бездарно реализованной операции. Не слишком-то приятно потерпеть подобное фиаско…

— Выпейте, — предложил, возвратившийся с чашкой горячего чая, «Седой». — Вот увидите, сразу полегчает.

— Какая трогательная забота! — язвительно осклабился Андрей, принимая чашку. — Пять минут назад едва не угробили, а теперь чаем потчуете?

— Не стоило вам пистолетиком размахивать, — спокойно парировал «Седой» вполне, впрочем, миролюбиво. — Да и не собирался я вас гробить. Всего-то отключил ненадолго… Может, чуть жестковато, но… — Тут он осекся и, пожав плечами, повинно улыбнулся. — Куда деваться — условный рефлекс на угрозу оружием.

— Ну-ну… — ворчливо проговорил оперативник, поглаживая рукой шею, чтобы немного унять саднящую боль в горле, а сам подумал: тоже мне собака Павлова! Любопытно было бы знать, в какой лаборатории такие рефлексы прививают? А вот в то, что собеседник не имел намерения его убивать, как-то верилось. Будь оно иначе, вряд ли бы мы сейчас так мило беседовали, резонно предположил Гришин.

— Ладно, проехали! — как бы подводя черту под недавним инцидентом, сказал он и, привычно беря быка за рога, спросил. — Это ваши люди целый день меня сопровождали?

— Вы что, обнаружили слежку? — невинно поинтересовался «Седой».

— Нет, — не стал лукавить сыщик. — Но в том, что за мной наблюдали, не сомневаюсь.

«Седой» скептически хмыкнул.

— Откуда такая уверенность?

— Интуиция, — коротко ответил Гришин и после паузы прибавил. — Не забывайте, что я — сыщик… И смею надеяться, неплохой. Может, хватит уже ваньку валять?

— Пожалуй, — согласился тот. — Как говорят наши злейшие друзья американцы: о’кей! Вы правы, но лишь отчасти. Я контролировал вас в одиночку… — и, заметив недоуменно вздернутую бровь Гришина, пояснил. — Если помните, сегодня утром в метро было не протолкнуться… Там-то я и снабдил вас «жучком». Кстати, не мешало бы вернуть, — Он указал Андрею за спину. — Пошарьте сзади на поясе…

Сыщик нащупал на шлейке нечто вроде булавочной головки, взялся за нее и потянул. По виду это, собственно, и была булавка с матово-черным набалдашником миллиметра три в диаметре.

— Поаккуратнее, пожалуйста! — предостерег его «Седой», протянув руку за своей собственностью. — Техника прекрасная, но уж больно нежная. Совершенно не терпит ударных нагрузок, так что, постарайтесь не уронить.

Андрей бережно передал «жучка» владельцу и с сомнением спросил:

— И что, с помощью этой вот фитюльки…?

— Совершенно верно, — подтвердил «Седой». — У вас передатчик, у меня приемник. Определение местоположения на расстоянии до трехсот метров с погрешностью полтора-два метра. Неплохо?

Теперь понятно, каким образом он мои передвижения отслеживал. Никаких чудес и невидимок — всего-то качественная техника. Но главное, в порядке возмещения морального ущерба, гордо подытожил оперативник, что интуиция меня, таки, не подвела.

— Ну-с, ладно! — Он вернулся к вопросу, с которого начал. — Кто я, вам, похоже, отлично известно, а вот, кто вы такой и что вам от меня нужно — мне пока неясно.

— Полковник Романюк, — представился «Седой» и предъявил удостоверение.

— Главное разведывательное управление Генерального штаба Вооруженных Сил Российской Федерации… — вслух прочел Гришин и, присвистнув, вопросительно воззрился на гэрэушника. Тот жестом предложил дочитать. — Полковник Романюк Алесь Григорьевич… Начальник отдела специальных операций.

Андрей даже растерялся, не зная, что и думать.

— Каких операций? — машинально, просто чтобы заполнить возникшую паузу, спросил он, заранее, впрочем, догадываясь, каким будет ответ.

— А вот это уже закрытая информация, — сказал, как отрезал, полковник, убирая красные корочки в задний карман джинсов.

Гришин понимающе кивнул и, как бы рассуждая вслух, произнес:

— Честно говоря, ума не приложу, чем я мог бы заинтересовать военную разведку?

— Не вы, лично, — успокоил его Романюк, — а ваши профессиональные навыки, опыт и чутье… Вы — на слуху! К тому же, человек, которому я безоговорочно доверяю, охарактеризовал вас, как специалиста высокого уровня.

— Кто, если не секрет? — не удержался от вопроса сыщик.

— Анатолий Михайлович Ершов, — отрапортовал полковник.

Стало быть, Михалыч расстарался. Мог бы, вообще-то, и предупредить.

— Надо же! — саркастически ухмыльнулся Андрей. — Столько лет вместе проработали, а я и не подозревал, что он связан с разведкой! Впрочем, чему удивляться?! Это ж Михалыч!

— Ведомственные отношения здесь ни при чем, — не приняв шутливого тона, на полном серьезе возразил Романюк. — Так уж вышло, что мы с ним, вроде как, свояки — моя жена приходится его супруге Раисе Дмитриевне двоюродной сестрой.

Чего только в жизни не случается, мысленно подивился сыщик.

— Тогда потрудитесь объяснить, зачем вам понадобилось меня «пасти»? — настойчиво предложил он. — К чему такие сложности? Вашему свояку… — Андрей сделал акцент на последнем слове, — …достаточно было просто позвонить, после чего вы подъехали бы ко мне в управление…

— Для начала, Ершов, вообще, не в курсе, — прервал его Романюк. — Он как-то упомянул о вас исключительно в контексте своего выхода на заслуженный отдых, как о достойной смене. Ну а я взял на заметку. А насчет того, чтобы прийти на Петровку… — полковник поморщился. — Не люблю мелькать в официальных инстанциях. Предпочитаю общаться с людьми в приватной обстановке… — он обвел широким жестом не шибко просторное тещино жилище и закончил не без сарказма. — Что мы, собственно, сейчас и делаем.

С чувством юмора у мужика порядок, отметил про себя Андрей.

— А сегодняшнее маленькое приключение… — новый знакомый призадумался, — …это, скажем так, способ поближе присмотреться, прежде чем перейти к делу.

— Присмотрелись? — едко поинтересовался Гришин.

Полковник утвердительно кивнул.

— Ну и?

— С интуицией и самообладанием у вас полный порядок, — без тени иронии заключил гэрэушник.

— Что ж, и на том спасибо! — поблагодарил оперативник. — Теперь выкладывайте, зачем я вам понадобился? — без обиняков предложил он.

Полковник упрашивать себя не заставил.

— Буду краток. Начиная с февраля этого года я потерял трех друзей, которых знал тридцать лет. Один погиб в дорожно-транспортном происшествии. Второй сорвался с шестого этажа, когда перелезал с соседского балкона на свой, чтобы в квартиру попасть — дверной замок заклинило. А третьего позавчера обнаружили мертвым в дома. Отчего умер, пока неясно. Вроде бы, вроде бы, инсульт… — вкратце изложил он суть проблемы.

— Вас в этом что-то смущает? — спросил Гришин.

— Скажем так, настораживает. Они — не просто мои друзья, но и в недавнем прошлом сослуживцы. Мы вместе огонь и воду прошли, дел наворотили — мало не покажется. Но все когда-то кончается. Ребята оттрубили свое и уволились. Жили не тужили, а тут вдруг за каких-то полгода все трое один за другим… Как сговорились… Три смерти подряд, причем, одна другой нелепее… — Романюк вопрошающе посмотрел на оперативника. — Не находите это странным?

— Честно говоря, пока нет, — признался Гришин. — Мне и не с такими совпадениями приходилось сталкивался. И в чем, простите, нелепость?

— На мой взгляд, так во всем, — ответил Романюк. — Куцый… Тот который разбился… — пояснил он. — Водила, каких поискать. Всю жизнь на тачках повернутый был. За рулем такое вытворял — в словах не опишешь. При случае гонял, что твой Шумахер. А Сазон? Папа, мама — альпинисты. Для него — горы дом родной. С малолетства по скалам лазил. И чтоб так облажаться — не перебраться с верхнего балкона на нижний? Я вас умоляю! Про Гребня и говорить нечего. У этого здоровья было, как у бульдозера — на четверых хватило бы и еще осталось, не смотри, что не гигант. Помню… Это так, для примера… Он валун в полста кило из земли выворотил и метнул метров на пять, кабы не побольше…

Гришин догадывался, что Куций, Сазон и Гребень — вовсе не фамилии сослуживцев лихого гэрэушника, а, скорее всего, позывные, псевдонимы или, бес его знает, как это у них там принято называть, но с уточняющими вопросами лезть не стал, рассудив, что рано или поздно все само собой выяснится. Да и вообще, в данный момент это не имело значения. Он просто принял доводы полковника к сведению, сказав:

— Понятно. А что если это — всего лишь неблагоприятное стечение обстоятельств? — И для убедительности навскидку привел несколько контраргументов. — На дороге, ведь, от беды не застрахуешься — случиться может всякое. С любителем быстрой езды — тем более. Шумахеры тоже бьются… Что касается второго, то бывает, что даже трижды прославленные мастера спорта по альпинизму срываются за милую душу… Здоровье же — вообще, категория сиюминутная. Сегодня есть, завтра нет. Так что…

— Допустим, — не стал спорить полковник. — Но это, если взглянуть на каждый эпизод по отдельности. А сложить воедино, и вытанцовывается совсем другая картинка. Тем более, с учетом специфики прошлой службы… Не слишком ли много случайностей за такой короткий промежуток времени и в столь узком кругу людей?

Черт его знает, прикинул Андрей так и этак. Может, у господина полковника воображение разыгралось, а может и впрямь его подозрения небезосновательны… Всяко бывает. В общем, фифти-фифти. Любопытно было бы ознакомиться с деталями — люблю такие узелки распутывать, признался он себе. Вслух же лишь уточнил:

— Намекаете, что кто-то сводит счеты?

— Скажем так, не исключаю такой возможности, — обтекаемо ответил Романюк, который похоже и сам не испытывал стопроцентной уверенности по данному поводу.

— Надо полагать, в связи с профессиональной деятельностью, врагов вы нажили предостаточно? — имея в виду всю четверку, осторожно поинтересовался оперативник.

— Этого добра сколько угодно! — с какой-то даже гордостью подтвердил полковник.

— Тогда, очень может статься, вы правы, — подытожил Андрей. — Возможны варианты. Разбираться надо.

— Вот вы этим и займетесь! — как о чем-то уже решенном с солдафонской прямотой брякнул Романюк.

Однако! Не то чтобы у Гришина были серьезные возражения по данному поводу, скорее наоборот, но такой безапелляционный подход ему претил.

— С чего бы? Да и как вы себе это представляете? — с подковыркой поинтересовался он. — Я не частный сыщик, чтобы действовать по собственному хотению или по вашему велению! — И продолжил уже более сдержано. — Чем мне заниматься, чем нет, решает мое руководство. А оно едва ли благословит подобную самодеятельность.

— Ну, если дело только в этом…

Гэрэушник извлек из кармана мобильник, вышел на кухню, переговорил с кем-то и вернулся.

— Телефон у вас включен? — спросил он, усаживаясь в кресло. Гришин кивнул. — Сейчас вам перезвонят.

Ожидание длилось недолго. Пяти минут не прошло, как смартфон Андрея заверещал, сообщая о входящем звонке. Поднеся его к уху, оперативник услышал знакомый тенорок начальника МУРа:

— Гришин?

— Я, — подтвердил он, слегка опешив, и запоздало поприветствовал генерала: — Здравствуйте, Игорь Викторович.

— И тебе не хворать, — отозвалась трубка и поинтересовалась. — Ты там как, в ближайшие дни работой сильно загружен?

— Не так чтобы. Сами знаете, лето.

— Тогда вот что! Ко мне тут обратились за помощью товарищи из…

Генерал запнулся. Видно, его охватило сомнение, стоит ли по телефону озвучивать название заинтересованной организации.

— Я в курсе, — пришел на помощь начальству Гришин.

— Тем лучше. Значит, с завтрашнего дня все побоку. Занимаешься только их вопросом. Контактировать будешь с полковником Романюком. Насколько я понимаю, он сейчас рядом с тобой?

— Контактное лицо сидит напротив, товарищ генерал.

— Вот и ладно. Режим наибольшего благоприятствования я тебе обеспечу. Если что — обращайся напрямую ко мне.

— Понял.

— У меня все. До связи.

Генерал отключился. Чудеса, да и только! Андрей с уважением посмотрел на Романюка.

— А вы умеете убеждать.

— Мы много чего умеем, — отозвался полковник и деловито уточнил. — Формальности улажены?

— Безусловно. Но, если позволите, один вопрос.

— Ну?

— Зачем вам понадобилось привлекать кого-то со стороны? Неужели, своими силами разобраться не можете?

Полковник поморщился, словно от зубной боли.

— Вообще-то, можем. Только, понимаешь… Ничего, что я на «ты»? Нам все-таки какое-то время вместе работать…

Андрей махнул рукой, дескать, валяй, сочтя, что при не столь критичной разнице в возрасте, можно отойти от чрезмерно вежливо-уважительной формы обращения. На что полковник удовлетворенно кивнул и продолжил:

— Так вот, объясняю. Обычно нашего брата на пенсию выпроваживают рано… — Губы его скривились в горькой усмешке. — Само собой, тех, кто до нее доживает… Сорок с небольшим — и пожалуйте на заслуженный отдых! Ребята уже пять лет, как выпали из рядов. А правила везде одинаковые, — с кислой миной поведал он, — с глаз долой, из сердца вон! Всем по барабану, что ты бывший офицер, что заслуг у тебя выше крыши и вся грудь в орденах. Случись что, и не вспомнят…

— Подожди-ка! — прервал его Гришин. — Что-то я не уловил. Вы все четверо примерно оного возраста?

— В общем-то, да. Плюс-минус год, — подтвердил Романюк.

— И начинали вместе?

— Ну да. А что?

— Любопытство одолело. Столько лет в связке и вдруг в рассыпную. Они на гражданку, а ты остался. До полковника, вон, дорос. Как так?

Похоже, вопрос застал Романюка врасплох. Прежде чем ответить, тот в смущенно пригладил коротко стриженный седой затылок.

— У каждого свои резоны… — уклончиво высказался он. — Им, я так думаю, за столько-то лет обрыдли наши игры во как! — полковник выразительно провел ребром ладони по горлу. — И впрямь, сколько можно! Надоело подставляться да ни за грош рисковать! Мужики за сороковник переехали, а жизни нормальной, человеческой, не видели. Выслуга подошла, вот и соскочили. Чай, не дети малые — знали, что делали.

— А сам ты, что ж задержался? — не унимался Гришин.

Романюк неопределенно пожал плечами.

— Так, ведь, кто его знает… Видно, кожей прирос… Да и потом, кому и зачем я где-то еще сдался? За плечами ничего кроме МВВКУ… — на непонимающий взгляд Гришина пояснил. — Московское высшее командное… В армейской среде это, само собой, весомо, а в мирной жизни не катит. Меня туда прямиком после «срочки» направили, — полковник усмехнулся, — на льготных основаниях, как участника боевых действий… В те времена крещение войной срабатывало на ура! Поступил мимо конкурса… — Романюк ухмыльнулся. — Честно сказать, мне ничего, кроме высшего военного, наверное, и не светило… В том смысле, что среднее образование я получил ну очень средненькое… А у ребят, МАМИ, МАИ да Бауманка… Все, как на подбор — технари, каких поискать! Такие нигде не пропадут! Где уж мне «сапогу» за ними на гражданке угнаться! — и, словно самого себя убеждая в правильности сделанного выбора, добавил. — И потом, ты не сравнивай, что раньше было и что теперь. Я ж сейчас на руководящей работе, а это, считай, курорт… И вообще, не сбивай меня с панталыку! О пенсионерах я речь завел к тому, — напомнил он, возвращая разговор в прежнее русло, — что наши бывшие нынешнему руководству безынтересны. Никому дела нет, что там с ветеранами творится… А мы по старинке привыкли, как в сказке, друг за дружку держаться — ничего не бояться!

И он против воли снова возвратился к приключившейся череде смертей:

— Когда Куций на своем «мустанге» в лепешку расшибся, меня в Москве не было… С прошлого декабря командировка за командировкой: Киев, Крым, юго-восток… Ну ты понимаешь… Сазон позвонил, рассказал. Так я даже на похороны вырваться не смог! — он сокрушенно покачал головой. — Сначала-то, как и ты решил, дескать, на дороге всякое случается. А месяца через два Сазон с балкона навернулся, и как-то мне не по себе стало… Правда, на этот раз, хоть, удалось проститься по-людски… — Романюк уныло замолк, видимо, переживая тот момент заново. — С Гребнем водки на могиле выпили да разошлись… Ну а когда и его позавчера мертвым в квартире нашли, тут уж меня проняло всерьез. Пошел к начупру. Доложил все как есть: мол, так и так, предполагаю, неспроста все это. Вообще-то, он — мужик, что надо и, в отличии от многих великих начальников, на собственной шкуре испытал, почем фунт лиха. Выслушал меня и говорит: «Озабоченность твою понимаю, но формальных оснований для серьезного разбирательства пока не усматриваю». Так что, вся эта затея расследованием,… — полковник выразительно развел руками, — …по большому счету, партизанщина или, как ты правильно заметил: самодеятельность!

Сыщик в недоумении уставился на него.

— То есть? А звонок начальника управления?

— Брось! — отмахнулся Романюк. — В этом смысле, все по-честному: мой генерал переговорил с твоим, попросил оказать содействие… Ты ж пойми, чудак-человек! Одно дело, запустить механизм официальной проверки, и совсем другое — дать добро на… — он прищелкнул пальцами, в поисках подходящих слов, — …проявление личной инициативы. Все ж на полутонах! Звонок в твою контору организовать — без проблем, а в остальном, извините! Крутись, как можешь! Если нароешь, будем кумекать, что да как… Ну а нет… На нет и суда нет!

Заметив, что Гришин, слушая его, призадумался, Романюк спросил:

— Чего озадачился? Тебе-то, по любому, волноваться не о чем — исполняешь прямое указание руководства.

— Я не о том… — сказал Гришин. — Меня сейчас другое беспокоит.

— Что?

— Территориальность. Не могу я вести расследование, где мне заблагорассудится. Если происшествия, о которых ты упомянул, имели место вне Москвы и Московской области, то могут возникнуть сложности.

— Надо же! А у нас с этим никаких проблем! — усмехнулся полковник. — Где прикажут, там и работаем: хоть, в Африке, хоть, в Америке…

— Остается только вам позавидовать, — вздохнул оперативник. — И все же…

— Наро-Фоминск… Москва… Москва… — припоминая, в хронологическом порядке перечислил Романюк.

— Уже легче, — сказал сыщик. — Но ты особо не обольщайся. Шансов, что твои подозрения подтвердятся, кот наплакал.

— Начхать мне на шансы, сколько б их ни было! Мне ясность нужна! — четко, четче некуда, обозначил свою позицию полковник.

— Понятно, — кивнул Гришин, прибавив. — А вот, допустим, я до чего-то докопаюсь, что дальше? Дашь делу официальный ход?

Полковник моментально посуровел лицом и во взгляде его появился хищный прищур.

— Это вряд ли, — процедил он сквозь зубы. — Сам разберусь. Мне не впервой…

Андрей от такой откровенности зябко поежился — и это при тридцатиградусной-то жаре! — и спросил:

— Когда я могу получить первичную информацию?

Он еще не закончил говорить, а в руке полковника, откуда ни возьмись, уже появилась флэшка.

— Здесь все, — пояснил он, — чем я на сегодняшний день располагаю. Возникнут вопросы, звони. Понадобится силовая поддержка, тоже не стесняйся.

После того, как все оргвопросы были решены, Гришин выполнил поручение дорогой тещи — полил цветы. Стрелки часов подбирались к одиннадцати, и полковник предложил, подбросить до дома. Андрей не возражал. Когда они вышли на улицу, Романюк направился к невзрачной серой «Волге» дремучего года выпуска, припаркованной за углом.

При виде этого динозавра сыщик не сдержал скептической ухмылки:

— Ну и раритет! — снисходительно заметил он. — Их, ведь, уже лет тридцать не выпускают.

— Чем богаты, — нимало не смутившись, парировал полковник. — Садись! Авось, доползем как-нибудь.

Когда Романюк повернул ключ в замке зажигания, рокот мощного — наверняка уж не штатного ГАЗовского — двигателя заставил Андрея переменить пренебрежительно отношение к допотопной машине на куда более уважительное.

— Опаньки! — пробормотал он, стушевавшись. — Это что же у тебя там такое под капотом?

— Роверовский движок. Четыре и два. Пять секунд до сотни… — невозмутимо выдал полковник характеристики мотора.

Конец ознакомительного фрагмента.