Евангелие от режиссёра

Себастьян Оз, 2020

Для меня, как историка, оказались весьма интересными многие выводы автора. Хотя автор и не впервые за последние два века рассмотрел Евангелие от Иоанна как принципиальный спор с остальными евангелистами, однако здесь мы встретим оригинальный подход, позволяющий реконструировать процесс его создания, опираясь лишь на известные церковные предания и евангельские тексты без ссылок на исторические исследования. Художественная форма произведения дает шанс и возможность читателям, не имеющим подготовки погрузиться в тему формирования Нового Завета, увидеть, как противостояние его авторов породило борьбу различных течений начального христианства, победа в которой осталась на стороне Четвертого Евангелия, являющегося до сих пор главным богословским текстом исторических церквей. Следуя за героями, вы окажетесь свидетелями евангельских событий, перипетий начальной церковной истории, и одновременно будете присутствовать при попытках непредставимого в древности научного и технологического прогресса человечества нынешней эпохи найти новую идею Бога. Иннокентий Павлов, церковный историк, член правления РБО, автор многочисленных монографий по раннему христианству, февраль 2020 года.

XII

География Палестины и судьбы мира

Из дневника С. А. Левия.

Я принёс в поликлинику свою надутую красную негнущуюся руку.

— Доктор, меня покусали.

— Присядьте. Покажите руку. Болит?

— Ой, осторожней, осторожней, пожалуйста, доктор!

— А здесь? Ага, не дёргайтесь. Сей-час.

Доктор пинцетом извлёк из гнойной ранки осколок коричневого зуба.

— Вас, похоже, собутыльник покусал? Это не собака. Так что от бешенства колоть не будем. Хотя…

Из дневника С. А. Левия.

В юные годы я любил путешествовать и много фотографировал. Меня восхищала архитектура Европы, сочетание ландшафтов, древних камней, замков и хайтека. Приезд в Москву тогда казался возвращением в мрачный Мордор. Всё, от свинцового неба до грязного снега и серых домов, повергало в уныние. Вернувшись из Израиля, я впервые увидел, что Москва — красивый и современный европейский город. Даже небо сияло голубым, а зелень была яркой, свежей, пахучей.

Москва словно приняла иной дух — не суровый дух холодных земель, дух борьбы без особой надежды на победу, а дух праздности, веселья, лёгкого отношения ко всему, прагматичности и радости от получения, от потребления, от удовольствий. Это дух Европы. С ним легче жить.

Где-то в недрах общества, глубоко под поверхностью произошли большие перемены, которые увиделись мне в этой европейскости. В чём суть этих перемен? Сменилось поколение, и русские, наконец, перестали решать безнадёжную задачу строительства общества справедливости. Страна отказалась от цели, в достижение которой больше не верила, и у всех словно тяжесть с плеч спала.

Мы стали нацией без общей всепоглощающей и преобразующей идеи. Православие было христианством для крестьян, рождая в их среде чистые души, а коммунизм — идея пассионарного общества, прогрессивных слоёв, устремлённых в будущее. Обе идеи могли собрать организм без денежного наркотика для решения великих задач. Это много раз спасало Россию. Теперь всё закончилось.

Я помню, как при крушении СССР все религиозные идеи вместе с сектами, конфессиями, духовными практиками ринулись в пролом стены, которую десятки лет выстраивали коммунисты. Православие, выбравшись из глухого угла, в который его загнала советская власть, расправило плечи и тоже вступило в борьбу за души. Перепад давления между внутренним вакуумом и этим напором внешних духов был так велик, что ветром перемен захватывало и кружило всех.

После окончания вузов все мечтали уехать и обустроиться, где угодно, лишь бы не в России, вдохнуть воздух свободы. Бежать туда, откуда дул этот свежий ветер. Кто-то уехал в Израиль, из МГУ, МФТИ — в основном в США и Европу. Среди более простой публики в моде были Австралия, ЮАР — молодёжь бегала по посольствам, заполняли анкеты на эмиграцию, обсуждали собеседования и завидовали везунчикам.

Вспомнился Дима Корнилов, выпускник биофака МГУ добрый и бесшабашный русский парень. Был он высокий красавец с шевелюрой, нравился женщинам, играл на бас-гитаре. Его занесло судьбой в ЮАР. До этого Дима побывал в намибийской тюрьме, был освобождён, попал в ополчение к бурам, бежал от них к Манделе, познакомился с его женой. После долгих приключений он оказался в Непале. Там он провёл немало времени, оттуда написал жене письмо, которое она со слезами читала друзьям. Дима писал, что как-то поутру сидел и смотрел на горы, размышлял о своей жизни и, придя в состояние необычайной ясности ума, осознал себя сыном Солнца. Через некоторое время он вернулся в Москву и стал гуру довольно крупной секты. В неё входили только женщины, которых Дима время от времени брюхатил. Так он, кажется, приобщал их к святости, и они ему были бесконечно преданы. О чём он проповедовал, достоверной информации нет. Скорее всего, о свободе от цепей этого мира, о том, как вырваться из могилы нашего тела. И всё это, конечно, через презрение к общественной морали. Как-то они со всей сектой отдыхали на берегу Оки, Дима поплыл и не вернулся, утонул. Тело потом нашли. На похоронах вместе с женщинами были его отец, полковник в отставке, и мать.

Много молодых ребят из творческой интеллигенции в те годы ушло в монахи, некоторые подвизались в горах Абхазии, практикуя исихазм. Потом часть из них перебралась легально и нелегально на Афон. Тогда же организовалось несколько православных поселений в заброшенных деревнях. Энтузиасты пытались организовать коммуны, но не выдержали и разбежались, переругавшись. Многие друзья разочаровались в РПЦ и побывали в православных сектах, которые в патриархии называли сатанинскими сборищами. Выйти из секты для любого адепта было непросто и требовало большого нравственного напряжения. Так было и с Сашей Страховым, моим другом. Я тогда ночи напролёт сидел с ним и выслушивал его рассказы. Этот опыт помог мне развить какое-то духовное чутьё и пригодился потом в творчестве. С тех пор у меня выработалось стойкое недоверие ко всяким практикам, чёточкам и медитациям.

Секта, в которую попал Александр, возглавлялась довольно оригинальным авантюристом. Его звали Андрей, он был родом из Киева. Своей духовной матерью Андрей числил душевнобольную Екатерину, известную в Киеве юродивую. Простонародье на Руси всегда верило, что любой калека или психически больной, вплетавший в бессвязную речь имена Богоматери и святых, несомненно есть божий человек, несущий подвиг юродства. Екатерина нередко материлась, плевалась, ходила при всех на горшок — это считали знаками, их расшифровывали. Вокруг неё вилось много прислужниц, которые кормились с подарков, приносимых жаждущими исцелений и благословений. Ехали к ней и подобным ей со всей страны. Привела Андрея к Екатерине жажда чудес вперемешку со стремлением получить духовные знания и силу. Поучившись у неё и насмотревшись на таких же богоискателей вокруг, он отправился в горы Абхазии. Прожил три года как монах с напарником в келье, занимаясь иисусовой молитвой, затем вернулся в Киев, женился. Устав от безденежья, решил рукоположиться. За пару лет отец Андрей успел попасть на заметку в СБУ, подложив в киевскую синагогу несработавшую бомбу, поучаствовал в войне в Приднестровье, попал в тюрьму, откуда его вытащили представители РПЦ3, затем бежал в Канаду. Там он открыл свою церковь, объявив своим первоиерархом Иоанна Богослова, который якобы воскрес и пребывал на земле живым, во плоти.

Ещё одной рекой, увлекшей в свои потоки активную молодёжь девяностых, был бизнес. Предприниматели тоже были пассионариями. Кто-то открывал пекарни, другие пытались наладить производство лазеров, ферментов, медицинских приборов для продажи за границей. Большинству из них ничего не удалось. Успешными оказались деятели из комсомола, организовавшие кооперативы для перекачки безналичной денежной массы из госпредприятий в наличку, и те, кто входил в руководство предприятий, имевших экспортную продукцию, в основном сырьё. Они не были богоискателями, они были циниками.

Весь этот всплеск энергии, а точнее сказать, духовный разряд, был успешно утилизирован, пассионарная часть общества бежала или спилась. Долгое время пепелище великой страны представляло из себя ужасное зрелище. Потом немного прибрались.

Что же это было? Духом народ увидел, что СССР мёртв, и разрушил его, а потом дух погас, духовные искания прекратились. Так случается, если человек, выбежав из душной комнаты, вместо чистого воздуха вдыхает яд.

Что за яд вдохнул народ? Я уверен, что это яд язычества в фантике христианства. Ровно то же не раз случалось в древности с евреями.

Бог, перед тем как ввести евреев в землю Ханаан, предупредил их устами Моисея, что, если они отвернутся от него и станут поклоняться богам народов, он разрушит их царство, рассеет их по лицу земли, изгонит из земли обетованной. В первый раз, если не считать северного царства, которое отступило и погибло раньше, иудеи были рассеяны на семьдесят лет. Они были пленены Вавилоном. Но Бог также обещал им: когда народы начнут гнать и убивать вас, рассеянных по миру, вы вспомните о своем господе и обратитесь к нему, и он спасет вас и вернет вас на землю, которую дал вам в вечное наследие. И он их вернул.

Прошло почти шестьсот лет, явился Иоанн Креститель. Народ Израиля, наконец, окончательно поверил в единого Бога, и Бог призвал всех их к завету, который обещал отцам, — быть их Богом, а они должны были стать его святым народом и царственным священством. Отцы у Хорива отвергли завет, поклонившись тельцу, и Моисей дал им на время закон. Тогда остался весь дом Израилев с законом, но с необрезанным сердцем, как написал о них Иеремия, пророк.

О том истинном завете много говорили пророки. И вот пришло время этого завета, а посредником завета Бог избрал Иисуса. Но многие опять не приняли завет. Для ожесточившихся своего рода идолом стали храм и закон Моисея. Бог рассеял их по миру армией римлян.

После разрушения второго храма и рассеяния евреев прошло почти две тысячи лет. Народы опять собрались, чтобы гнать и убивать их, и жгли их в печах. Россия пролила кровь, защищая их и себя. И они защищали себя и Россию. Тогда Бог был с Россией — она не была ни языческой, как фашистская Европа, ни безбожной, как современная. Революция разметала прогнившую церковь и освободила народ от удушливого плена придуманных богов, но оставила сердечную веру народа в Бога. Поэтому в Отечественной войне участвовал верующий народ, не ходивший к попам, свечам и мощам. А евреи, благодаря России, после победы смогли вернуться на свою землю, где было воссоздано их государство, и пророчество опять исполнилось.

Языческие дрожжи, заразившие православие, вновь забродили в России без консерванта, которым служили почти весь XX век коммунисты и евреи. Опять веру в Бога заслонили иконки, матроны и мощи. Ими братва откупалась от Бога за воровство и убийства девяностых, а женщины — за смерть младенцев в утробах. Прочие спивались. И не осталось у народа ничего святого. Это и есть яд язычества, который вдохнул народ. И вот осколок прежней России на краю гибели…

Из записок и воспоминаний С. А., компиляция.

Сергей Афанасьевич оторвался от размышлений и набрал номер:

— Саша, я дома, немного температурю и заодно читаю Библию. Увидимся?

— Да, но я вот только залевкасил доску.

— Приезжай. Маргарита моя приготовит что-нибудь. Чайку выпьем. Я купил один мощный пуэр: путь чайного человека. Он чёрный как смола и вштыривает так, что после него нужна пробежка. А можем и с красным продолжить… вином.

— А, ладно, потом отшлифую. У меня заказчик — терпила. Звонок.

— Маргарита, привет. Хороша, как всегда. Мы по работе.

— Знаю я вашу работу. Она у вас рядами стоит под столом. Ладно, привет.

Через час.

Сергей Афанасьевич громко икнул:

— Ик. Вот, ты знаешь Писания, читал, то есть. Помнишь, значит, что Иисус ходил и проповедовал в Галилее, по берегам Галилейского моря. Скажи-ка, как это в Евангелиях пишется, что Иисус с учениками переплыли на другой берег моря? Ну, помнишь, как мы на Селигере отдыхали?

— Ну…

— Где там другой берег? Все один берег. Иди и иди вдоль берега, пока не придешь с другой стороны недели через три. Или можно сказать: все берега разные — куда не махни рукой, и там другой берег, и там. Если озеро круглое — у него один берег.

— Ну…

— Баранки гну. У Галилейского моря два берега, как у реки. Разные. Это мое открытие, поздравь меня. Я открытие сделал, с помощью электронного глаза.

— Чего?

— С помощью Гугла. Я им на море Галилейское посмотрел, и знаешь, что увидел? Нет? Я увидел, что оно в долине Иордана спряталось. Это озеро — просто разлив Иордана. Это тот же Иордан, как у нас на Волге Рыбинское водохранилище — та же Волга. У Кинерета, то есть у Галилейского озера, и у Рыбинского водохранилища два берега: правый и левый.

— Ну и в чём открытие?

— Ты ничего не понял? Давай чайком зелёным разбавим, или… стой. Лучше пуэром. А то скоро ты два и два не сложишь.

Пока заваривали чай, Сергей Афанасьевич продолжал:

— Слушай сюда: твой писатель-евангелист Иоанн никогда на море Кинерет не жил и не рыбачил!

— Кинерет — это Геннисаретское озеро?

— Да. Иначе бы он знал, о чём я говорю. Он знал только, что есть такая река Иордан и море Кинерет, но у него путаница, потому что он привык к обычным случаям, когда река впадает в море и оттуда уже не выходит. Гугл тогда ещё не изобрели, понял?

— Не-а.

— Скажи: Астрахань и Сумгаит на одной стороне Каспия или на разных?

— Ну если идти вдоль моря, то на одной. А если стоять на берегу и махнуть рукой в сторону Сумгаита, то на разных.

— То-то. А на Галилейском море, как на реке, всегда можно сказать, на каком ты берегу. И те, кто там жил, точно это знали. Они даже селиться старались раздельно друг от друга — одни на левом, западном берегу, другие на правом. На восточном берегу жили в основном эллины, осевшие там после походов Александра. Там свиней пасли вдоль берега, которых евреи гнушались. А на западном, правом берегу жили в основном иудеи.

— А, теперь понял. Так разницу до сих пор видно: левый берег Кинерета — это оккупированные Голанские высоты, а правый — просто Израиль. Ну так и что?

— Тивериада и Капернаум на одной стороне моря находятся или на разных?

— Да откуда я знаю.

— Так, где моя карта Палестины? Вот. Смотрю сюда.

— Ну, вижу, что на одной.

— А у Иоанна в его Евангелии написано, что из окрестностей Тивериады после преломления хлебов Иисус с учениками переправились на другой берег моря в Капернаум. Три раза повторяется, что Капернаум и Тивериада на разных сторонах моря. А они на одном!

— A-а, вот ты о чём!

— С одного берега на другой не попадёшь, не переправившись через Иордан. Между Гениссаретом и Вифсаидой, например, всего километров десять, и берег там прямой, без извилин — не махнёшь рукой и не скажешь: вон там другой берег. Но между ними Иордан. Потому у Марка они на разных сторонах. И Капернаум с Вифсаидой совсем рядом, но на разных берегах, потому что между ними Иордан. Рыбацкие Евангелия можно вдоль и поперек исследовать. Везде, где сказано: переправились на другую сторону, другой берег моря, это соответствует разным берегам Иордана. Ну, это в те времена. Как сейчас, не знаю. Сейчас кругом мосты — переехал и не заметил.

— Ты хочешь сказать, Иоанн не был рыбаком и не жил вообще в тех местах?

— Дошло? Я полчаса тебе пытаюсь это сказать.

— Если ты прав, получается, Иоанн писал о том, чего сам не видел.

— Так и есть.

— Но он же не был каким-то неучем! Если даже он жил в рассеянии, это не значит, что он не знал географии Палестины.

— Конечно, не знал. Откуда он мог знать? Я тебе и говорю, а ты не слышишь. Наше восприятие искажено современными техническими возможностями. Я это, как режиссер, хорошо чувствую. Мы живём в информационном обществе, друг мой! Да ещё с такими коммуникациями, когда перелёт от Москвы в Израиль занимает несколько часов. Для нас масштаб времени и расстояний иной.

— Иосиф Флавий жил без Интернета, но Иудею знал прекрасно.

— Так он до войны с римлянами там бывал не раз. А после? Многие побросали всё и бежали прочь от войны. Какие там рукописи и карты? И прийти-то потом в Палестину было опасно. И Гугла не было. Вот я открыл Интернет и передо мной карта, а ещё через пару секунд прочитал, что в те годы столица Галилеи и Иереи дважды переносилась. Историки потрудились, археологи, всё на основе раскопок и рукописей, а не слухов. А откуда знать еврею рассеяния, какая была столица Галилеи во времена Христа и какая там география? О столице ещё поговорим, позже. Не забудь напомнить.

— Ок. Допустим, Иоанн собрал записи в одно повествование. И, как сказали бы сегодня, издал компиляцию, добавив немного от себя. Основа то у него всё равно верная.

— Возможно. Но я хочу понять, для чего он это писал? Какая идея? А ошибок я нашёл много, всё и не упомнишь. Хочешь, пробегусь кратенько?

— Давай, загибаю пальцы.

— Иоанн написал о некоем Лазаре, которого воскресил Иисус. Он жил вместе с сёстрами Марией и Марфой в Вифании. Это по Евангелию Иоанна место, рядом с которым крестил Иоанн Креститель. На самом деле от Вифании до Иордана — минимум два дня пути. Разве это рядом?

— Хм-м, нет. Нет, конечно.

— Вифания — это почти пригород Иерусалима. У самого же Иоанна — в другом месте — написано, что Вифания, где жил Лазарь, была близ Иерусалима, стадиях в пятнадцати. Ни о какой другой Вифании в Израиле не слыхали. Потому ещё Ориген, не найдя Вифании рядом с Иорданом, предложил писать вместо неё «Вифавара», то есть «Место брода». И теперь в синодальном переводе Евангелия от Иоанна стоит «открытая» Оригеном Вифавара.

— Принято. Если верить Иоанну, получается, Иерусалим тоже близ Иордана? Ну не-е-т. Так никто не скажет! И не говорил никогда! Гм-м. Что ещё?

— Так, ещё… — Сергей Афанасьевич достал из кармана свёрнутую вчетверо бумажку и, щурясь, стал разбирать каракули, написанные поверх какого-то договора.

Александр отвлёкся от беседы, пытаясь рассмотреть надписи. Кажется, это была выписка по счёту. Александр увидел жирно напечатанную цифру.

Наконец Сергей Афанасьевич нашёл нужную запись:

— Да, вот. Иерусалим по Иоанну — на берегу моря Галилейского. Это соотносится с тем, что мы уже… Ну хочется Иоанну, чтобы Иерусалим был поближе к воде! И к Иордану, и к морю. Помнишь, после исцеления у Овчей купели иудеи гнали Иисуса, и он из Иерусалима пошёл на ту сторону моря Галилейского в окрестности Тивериады? Это в шестой главе у Иоанна.

— Да ладно?

— Вот, возьми, посмотри сам, если не веришь, — Сергей Афанасьевич достал с полки Писание и протянул Страхову. — Сейчас-το любой поп знает — все там паломничали: Тивериада на берегу, а Иерусалим в ста пятидесяти километрах от озера.

— Да здесь просто мог выпасть кусок текста. Ясно, что Иисус не из Иерусалима туда пошёл.

— Хорошо, пусть даже так. Вот тебе ещё: по Иоанну Пётр с Андреем жили в Вифсаиде, а не в Капернауме, как у синоптиков. Мелочь? А где сама Вифсаида по Иоанну? Непонятно. Она то ли рядом с Иерусалимом, то ли в Галилее. Но от Вифании, где якобы крестил Иоанн, до Вифсаиды Иисус с апостолами добирались в течение дня. И ещё день шли до Каны. Это невозможно, сам понимаешь.

— Та-а-ак. С географией у Иоанна непорядок, как ни крути. Ну что же…

Страхов накрутил волосы на палец и подёргивал их, словно пытался подманить крупную мысль, плавающую в аквариуме. Наконец что-то клюнуло:

— А по Иоанну апостолы из рыбаков? Или и с этим вопрос?

— Скорее, были ими. Когда-то. У него и лодка-то упомянута лишь дважды. А зачем? Все проповеди по Иоанну были в Иерусалиме, а не на берегу, не с лодки. Дай вспомнить. Первый раз у него Иисус с учениками сели в лодку, когда пришли по берегу в окрестности Тивериады.

— Так… И лодка явно была не их.

— Конечно, не их. Они всё время в Иерусалиме были или рядом — не в Галилее. По Иоанну, конечно. Да… И второй раз по воскресении Христа, когда семеро решили пойти порыбачить. Это, правда, в странной, как будто прибавленной позднее двадцать первой главе. Так что решай сам.

Время уже было за полночь. Сергей Афанасьевич вспомнил, как они втроём — ещё Пётр с ними бывал часто — просиживали за разговорами до утра, как сегодня. Университетские тараканы люто ненавидели эту троицу, потому что им приходилось голодным терпеть, пока друзья наговорятся и потушат свет. Тогда наступало пиршество и слышалось шуршание тысяч лапок. Наутро вся поверхность стола была в мелких точках тараканьих фекалий. Но вот уже лет десять, как тараканы пропали из Москвы, и эта загадка занимала многие великие умы. Некоторые считали это предвестником апокалипсиса.

— Ты всё ещё сомневаешься… Продолжим? Иоанн пишет о царедворце, живущем с семьёй в Капернауме — в дне пути от Тивериады. Но царедворец должен жить рядом с дворцом, а дворец был в Тивериаде! Так? Думаю, Иоанну Капернаум виделся языческой столицей Галилеи, с дворцом и всей эллинской жизнью. А Тивериаду он считал святым городом. Так-то.

— А ты не допускаешь, что неточности могут быть результатом искажений при переводах и переписываниях?

— Возможно, но есть и то, что не спишешь на переводы. Вопрос ребром: где жили Иисус и ученики — в Иудее или Галилее?

— В Галилее… нет, в Иудее, кажется. Скорее, и там, и там.

— Ты уже понял, что у рыбаков — в Галилее, а у Иоанна — с точностью до наоборот. По Иоанну Иисус в Капернауме, да и вообще в Галилее, не задерживался. Так и сказано: пробыл там немного дней, а потом пошёл в Иерусалим. И ещё лишь один раз Иисус был в Капернауме — после преломления хлебов он проповедовал там в синагоге. И это не случайно у Иоанна. Так же, как и чудеса.

— Да я как-то не… И где их творил Иисус?

— По рыбакам — в Галилее. В Иерусалиме — только проповедь.

— Гм.

— Иоанн же подчёркивает — все чудеса совершались Иисусом в Иерусалиме, а в Галилее о них только слышали. Вернее, чудес в Галилее было два и оба Иоанн перечисляет на счёт, специально заостряя: первое с вином в Кане, второе с сыном царедворца. Так и говорит: это второе чудо совершил Иисус… И всё. Да он с учениками и был там всего три раза. По Иоанну, конечно.

— Зачем же Иоанн переставил местами Галилею и Иудею? В смысле места проповеди…

— Галилея виделась ему из своего времени насквозь языческой. Он так и пишет: спасение от иудеев\ Из Иерусалима, из Иудеи, но никак не из Галилеи. Иоанн этот вопрос заострил, а мог бы и пропустить. Но не нравилась ему рыбацкая история, она казалась ему выдумкой, басней, противоречащей очевидным фактам! Ну что, убедил?

— Не дави на меня. Я думаю… Похоже, ты всё-таки прав, если я трезв.

— В Галилее по Иоанну даже проповедовать было некому и незачем, — Сергей Афанасьевич продолжал докладывать гирьки на чашу с доказательствами. — Помнишь, братья попрекали Иисуса, мол, возвращайся в Иудею, что сидишь в Галилее один, без учеников. Здесь тебя никто не услышит. А в Иудее ученики увидят, какие ты чудеса творишь, и поверят в тебя. Нафанаил потому и спрашивал: может ли из Назарета быть что доброе? Там, мол, в Галилее — одни язычники.

— Короче, по Иоанну Иисус и ученики жили в Иудее, недалеко от Иерусалима. Там Иисус крестил и проповедовал, и чудеса там творил. Так?

— И проповедь его длилась минимум три года — это сейчас общепринятый взгляд. Это ясно из перечисления праздников.

— Погоди, а у рыбаков не три года?

— Нет. Прочти всё заново, особенно от Марка, не смешивая с Иоанном, — там год! Это по всему видно — такова логика событий. И пасха у всех троих упомянута одна — та самая, главная. Правда, у Луки в шестой главе сказано ещё об одной пасхе — но это вставка, которой нет в ранних списках. Так что Иисус жил в Капернауме, а ходил по всей Галилее около года и заходил ещё в Тир и Сидон, и в Кесарию Филиппову — но это всё ещё дальше от Иудеи.

— Но мало кто там принял учение Иисуса.

— Потому и сказано о Капернауме, что он хуже Содома. Иисус в основном учил там, а потом в Перее, по дороге в Иерусалим — это на левом берегу Иордана. И когда он впервые пришёл в Иерусалим с начала служения, увидел его и заплакал о нём.

— Да-а. У меня эти слова про Капернаум как-то не укладывались. Потому как всё в моей голове смешалось! Все Евангелия! По Иоанну-то вся проповедь была в Иерусалиме, не в Капернауме. И это в Иерусалиме Христа не слушали и столько раз порывались побить камнями.

— Да, именно. Видишь, у него всё наоборот.

Давно стало темно. Только чашки на столе белели. Левий включил лампу, потом чайник, вытряхнул заварку из маленького глиняного чайника, прогрел его кипятком, засыпал свежую порцию чая и налил воды. Когда разливал по чашкам, комнату наполнил аромат свежих весенних веток. В детстве Левий любил сдирать с них тонкую кору и лизать сладкую белую веточку без кожицы. Они пахли именно так. Наконец Левий продолжил:

— В Деяниях есть эпизод. Помнишь, все пришли в изумление, когда от Петра исцелился хромой? И начальство не посмело тогда задержать Петра с Иоанном за проповедь о Христе, потому что все видели: ими сделано явное чудо в Иерусалиме. И те же начальники взяли Иисуса и приговорили к смерти? За считанные дни до этого?

— А точно. Выходит, никто не видел чудес от Иисуса в Иерусалиме. Если бы видели, не посмели бы его убить. Все чудеса Иисус совершил в Галилее, так и есть, — Страхов наконец явно встал на сторону рыбаков в заочном споре с Иоанном.

— Одно чудо всё-таки было и в Иерусалиме — по его слову засохла смоковница, — вспомнил Левий.

— Да, но это не видел никто, кроме учеников, — Страхов говорил спокойно, но было ясно: он переживал внутренне потрясение, переворот в сознании. Столько лет и столько раз он читал Евангелия и не замечал! Удивительно, но его не стали терзать сомнения из-за противоречий. Напротив, Писание словно ожило. Спор рыбаков с Иоанном затянул его и Левия в первый век, сделал их участниками.

— Если честно, у меня все Евангелия давно слились в одно, и я не различал, что откуда, — продолжил Страхов. — Ещё час назад я был уверен, что Иисус все великие чудеса сотворил в Иерусалиме: исцелил слепорождённого и расслабленного, воскресил Лазаря из Вифании. А теперь вижу, что это только у Иоанна. Похоже, он действительно написал свое Евангелие, чтобы благую весть… как бы это сказать помягче? Подправить, что ли?

— Факт, что у него спор с рыбаками. Весьма искусный спор, надо сказать. А впечатление у многих, что между евангелистами согласие, только у Иоанна всё более духовно.

— Да, для продвинутых… Говоря откровенно, ты меня удивил. Я даже склоняюсь к тому, что Иоанн — не апостол, жил в Эфесе и из рассеяния видел явление Христа в ином свете, чем рыбаки. Скажу в твою пользу ещё вот что, и это мое личное наблюдение. Я ведь за границей проработал — как бы в рассеянии. Там, когда сидишь в пабе и заходят двое, говоря по-русски, то вполне нормально сказать: смотри, русские пришли. А если в России, то никто так не скажет. Могут сказать: смотри, два попа, или два хоккеиста, или двое голубых и т. д. Так вот в синоптических Евангелиях, которые ты называешь рыбацкими, евангелисты называют всех так: фарисеи, саддукеи, мытари, крестьяне. А у Иоанна все, кто не язычники и не самаряне, — просто иудеи.

— Класс! Но интуиция подсказывает, что всё ещё глубже. Этим спором философа и рыбаков, может, судьба христианства определялась, и будущие судьбы мира зависят.

— Заканчиваем на этой высокой ноте. Кажется, градус в крови превысил пороговое значение. У меня датчик критического мышления начинает подглючивать.

К двери передвигались тихо, как коты, чтобы не разбудить Маргариту. Сергей Афанасьевич так же на цыпочках возвращался к себе.

— Не тишись, я не сплю. Ждала тебя…

— Марочка, как я рад тебя слышать.

Сергей Афанасьевич упал лицом на подушку рядом с женой и в ту же секунду захрапел.