И повсюду тлеют пожары

Селеста Инг, 2017

Летом в Шейкер-Хайтс только о том и говорили, что Изабелл, младшенькая Ричардсонов, все-таки спятила и спалила дом… В Шейкер-Хайтс, спокойном и респектабельном городке, все тщательно спланировано – от уличных поворотов и цветников у домов до успешной жизни его обитателей. И никто не олицетворяет дух городка больше, чем миссис Ричардсон, идеальная мать и жена. Но однажды в этом царстве упорядоченной жизни появляется художница Мия Уоррен. У миссис Ричардсон – роскошный дом, жилище Мии – маленький “фольксваген-кролик”. У одной есть все, но живет она в клетке из правил. У другой нет ничего, но она свободна как ветер. И в то же время так ли уж далеки они друг от друга? У обеих – дети-подростки, в которых до поры до времени тлеют пожары, и однажды пламя с ревом вырвется и попытается поглотить все вокруг. Столкновение двух миров – порядка и хаоса – окажется сокрушительным для обеих, но одновременно и подарит новую надежду. Второй роман автора интеллектуального бестселлера “Все, чего я не сказала” – это захватывающая история двух семей, в которой много пластов, нет деления на черное и белое, нет деления на героев и антигероев. В книге сплетена сложная сеть – из нравственных принципов, чувств, амбиций, ошибок прошлого. Селеста Инг постоянно меняет ракурс, она подает историю с точки зрения всех участников драмы, и от этого возникает ощущение полного погружения в созданный ею мир, а от детективной непредсказуемости и триллерного темпа кружится голова.

6

Пёрл сдержала слово и на следующей неделе вручила Лекси отпечатанное сочинение — историю короля-лягушонка с точки зрения лягушонка. Ни Мия, не желавшая признаваться, что подслушивала, ни Сплин, который не хотел, чтоб его обзывали пай-мальчиком, не сказали ни слова. Но обоим все отчетливее становилось не по себе. Когда Сплин утром перед школой заходил за Пёрл, она появлялась из комнаты в рубашке Лекси, или в ее топе на бретельках, или с темно-красной помадой.

— Мне Лекси дала, — объясняла она, равно матери и Сплину, и оба глядели на нее в смятении. — Она сказала, для нее слишком темная, а мне идет. Потому что у меня волосы темнее.

Под пятном помады губы у нее были как синяк, нежные и воспаленные.

— Смой, — впервые в жизни велела Мия.

Но на следующее утро Пёрл вышла в колье Лекси — точно черный кружевной рубец вокруг шеи.

— Я приду к ужину, — сказал Пёрл. — Мы с Лекси после школы по магазинам.

Документы в колледж отсылались и отсылались, и к концу октября в двенадцатом классе воцарился праздничный дух. Лекси тоже подала документы и пребывала в благодушном настроении. Сочинение у нее — спасибо Пёрл — получилось, результаты экзаменов хороши, средний балл выше 4,0 — спасибо углубленным курсам, — и она уже воображала себя в кампусе Йеля. Надо бы как-то вознаградить Пёрл за помощь, решила Лекси и, поразмыслив, придумала идеальную награду: наверняка Пёрл понравится, но сама она приглашения не получит ни за что.

— У Стейси Перри тусовка в эти выходные, — сказала Лекси. — Хочешь пойти?

Пёрл замялась. О тусовках у Стейси Перри она слыхала, и попасть туда было очень соблазнительно.

— Не знаю — если мама разрешит.

— Да ладно тебе, — сказал Трип, перегнувшись через подлокотник дивана. — Я пойду. Мне же нужно там с кем-то танцевать.

После чего уговоры уже не требовались.

В средней школе Шейкер-Хайтс о тусовках у Стейси Перри ходили легенды. Мистер и миссис Перри жили в большом доме, часто бывали в разъездах, и Стейси пользовалась этим на всю катушку. После ранней подачи документов нервы у всех поуспокоились, и старшие намеревались повеселиться. Всю неделю только и разговоров было, что о вечеринке на Хэллоуин: кто идет, кто не идет?

Сплина и Иззи, естественно, не пригласили; Стейси Перри оба знали понаслышке, а в списке приглашенных значились в основном двенадцатиклассники. Пёрл, невзирая на участие Лекси, так и не познакомилась почти ни с кем, кроме Ричардсонов, и нередко в школе общалась только со Сплином. Однако и Лекси, и Сирину Вон пригласила Стейси лично, и они вправе были привести гостя — даже десятиклассницу, которую толком никто не знал.

— А я думал, мы “Кэрри” в прокате возьмем, — проворчал Сплин. — Ты говорила, что не смотрела.

— В следующие выходные, — пообещала Пёрл. — Это же и будет настоящий Хэллоуин. Если, конечно, ты не хочешь пойти по домам просить конфеты.

— Это мы уже переросли, — ответил Сплин.

Как и во всем, насчет Хэллоуина в Шейкер-Хайтс имелись правила: в шесть и восемь выли сирены, отмечавшие начало и конец процедуры, и хотя формальных возрастных ограничений не было, на заявившихся под дверь подростков люди смотрели косо. В последний раз Сплин ходил по домам в одиннадцать лет — нарядился тогда М&М’s.

Однако для вечеринки у Стейси костюм был de rigueur^[19]. Брайан идти не собирался — затянул с подачей документов в Принстон и вместе с горсткой других тормозов лихорадочно заканчивал к последнему сроку, — так что его в расчет не брали.

— Давайте Ангелами Чарли! — в припадке вдохновения вскричала Лекси, поэтому и она, и Сирина, и Пёрл нарядились в клеша и полиэстерные блузы, а волосы зачесали как можно выше.

До невозможности раздув прически, они попозировали перед зеркалом в дымке лака для волос — спина к спине, тыча пальцами, как пистолетами.

— Идеально, — одобрила Лекси. — Блондинка, брюнетка и черная. — И она наставила палец на нос Пёрл: — Ну что, ты готова повеселиться?

Разумеется, верный ответ — нет. Пёрл в жизни не выпадало таких запредельных ночей. Весь вечер у кромки гигантского газона перед домом Стейси парковались машины — со скейтбордистами, и зверями, и Фредди Крюгерами за рулем. Минимум четверо парней надели маски из “Крика”; двое-трое облачились в футбольные куртки и шлемы; немногочисленные творческие личности явились в сюртуках, и федорах, и черных очках, и боа из перьев. (“Сутенеры”, — пояснила Лекси.) Девчонки в основном надели минималистичные платья и шляпки или звериные ушки; впрочем, одна преобразилась в Принцессу Лею, а другая, переодевшись фемботом, висла на локте Остина Пауэрса^[20]. Сама Стейси была ангелом: серебристое мини-платье на бретельках, блестящие крылья, колготки-сеточки и нимб из обруча для волос.

Лекси, Пёрл и Сирина прибыли к половине десятого, когда все уже напились. Воздух загустел от пота и едкой пивной кислятины, по темным углам терлись парочки. Пол в кухне был липкий; какая-то девица лежала навзничь на столе среди полупустых бутылок, курила косяк и хихикала, а какой-то мальчик вылизывал ром у нее из пупка. Лекси и Сирина налили себе выпить и ввинтились в толчею на танцполе в гостиной. Пёрл в одиночестве осталась в углу кухни — обниматься с красным пластиковым стаканом “Столичной” с колой и выглядывать Трипа.

Спустя полчаса она заметила его в патио — Трип оделся дьяволом, в красном блейзере из благотворительной лавки и с дьявольскими рогами.

— Я даже не знала, что он знаком со Стейси, — прокричала Пёрл в ухо Сирине, когда та вернулась за добавкой.

Сирина пожала плечами:

— Стейси говорит, она его как-то увидела без рубашки после тренировки и решила, что он хорош. Она сказала — цитирую, — что он бомба. — Она отпила из стакана и хихикнула. Лицо ее, отметила Пёрл, горело. — Не рассказывай Лекси, ладно? Она сблюет.

И Сирина зашагала назад в гостиную, слегка пошатываясь на танкетках, а Пёрл сквозь раздвижные стеклянные двери посмотрела, как Трип пластмассовыми вилами тычет какую-то рыжую девчонку между лопаток. Пёрл взбила волосы и составила план. Вскоре стакан у Трипа опустеет. Трип зайдет в кухню и увидит Пёрл. “Как жизнь, Пёрл?” — скажет он. И в ответ она скажет что-нибудь умное. Что бы это могло быть? Что сказала бы Лекси мальчику, который ей нравится?

Но, перебирая знойные и остроумные варианты, она заметила, что Трип куда-то пропал. Зашел в дом или уже свалил? Пёрл протолкалась в гостиную, держа стакан повыше, — никого не разглядишь. В магнитофоне грохотали Пафф Дэдди с Мейсом^[21], пульсируя басом так громко, что Пёрл чувствовала его горлом; затем магнитофон притих и перешел к Бигги^[22]. Освещалось все это лишь редкими свечами, и Пёрл различала только силуэты, что извивались и категорически нецеломудренно терлись друг о друга. Она протиснулась на задний двор, где стайка парней заливала в себя пиво банками и спорила о шансах своей команды на отборочных по американскому футболу.

— Если мы выиграем у Игнатия, — орал один, — а Юниверсити — у Ментора…

Тем временем у Лекси случилась грандиозная ночь. Танцевать она обожала, с Сириной и другими подругами ездила в город всякий раз, когда в каком-нибудь клубе проводили вечер для подростков, — или если можно проскочить мимо вышибалы с липовыми документами, где они значились третьекурсницами. Как-то раз они просочились на рейв на заброшенном складе во Флэтс и танцевали до трех ночи, и на шеях и запястьях у них горели ободки. Сирина с Лекси часто танцевали вместе — непринужденно, две девчонки, которые знают друг друга больше половины жизни, бедро к бедру или лобок к лобку, и Лекси выгибалась и терлась о Сирину задом. Сегодня они танцевали вдвоем, и тут кто-то прижался к Лекси сзади. Оказалось, Брайан, и Сирина отвернулась, многозначительно ей ухмыльнувшись.

— Ты даже не в костюме, — возмутилась Лекси, заехав ему по плечу.

— Я в костюме, — возразил Брайан. — Я человек, который только что отослал документы в Принстон. — Он обхватил Лекси за талию и прижался губами к ее шее.

Спустя полчаса оба были в лихорадочном жару от танцев, и алкоголя, и сладкой головокружительности восемнадцати лет. С тех пор как они встречались, они уже кое-что делали, как Лекси уклончиво говорила Сирине, но это, главное это разделяло их, точно глубокий бассейн, куда они разве что опускали пальчики. Сейчас, прижимаясь к Брайану, разгорячившись от рома с колой, чувствуя, как музыка пульсирует в их телах одним на двоих сердцебиением, Лекси вдруг захотелось погрузиться в этот бассейн — и нырнуть до самого дна. Когда Лекси была моложе и не такая опытная, она воображала свой первый раз. Все спланировала: свечи, цветы, “Бойз ту Мен”^[23] на CD-проигрывателе. Уж по меньшей мере — спальня и кровать. Не заднее сиденье машины, как у некоторых подруг, и уж точно не школьная лестница, как, по слухам, у Кендры Соломон. А теперь Лекси поняла, что ей все это по барабану.

— Хочешь, прокатимся? — предложила она. Оба понимали, чтó она предлагает.

Не обменявшись ни словом, они выбежали к обочине, где ждала машина Лекси.

К тому времени Пёрл вернулась в свой угол на кухне — ждать, когда снова появится Трип. Но Трип не появился — ни к половине одиннадцатого, ни к одиннадцати. Проходил час за часом, опустошалась бутылка за бутылкой, вечеринка дичала и кричала все громче. В начале первого Стейси Перри, наливая себе воды в стакан, сблевала в кувшин, и Пёрл решила, что пора домой. Но Лекси она не нашла, даже пробившись сквозь пульсирующую массу тел в гостиной. А выглянув наружу, не поняла, стоит ли “эксплорер” Лекси в неровном ряду машин.

— Лекси не видели? — спрашивала она всех, кто хоть отдаленно смахивал на трезвого. — А Сирину?

Большинство выкатывали глаза, будто тщились вспомнить, кто она такая.

— Лекси? — переспрашивали они. — А, Лекси Ричардсон? Ты пришла с ней?

В конце концов одна девчонка, растянувшаяся на коленях у футболиста в большом кресле, сказала:

— По-моему, она со своим парнем уехала. Да, Кев? Кев в ответ мясистыми руками взял ее за лицо, притянул ее губы к своим, и Пёрл отвернулась.

Она не вполне понимала, где находится, а от водки и без того условная карта Шейкер-Хайтс в голове помутилась еще больше. Можно отсюда добраться до дома пешком? Долго идти? Как эта улица-то называется? Пёрл позволила себе минутку пофантазировать. Вот бы Трип шагнул сейчас в дом сквозь раздвижные стеклянные двери, и вслед за ним в кухню ворвалась холодная свежесть. “Тебя подвезти?” — спросил бы Трип.

Но, разумеется, ничего такого не произошло, и в конце концов Пёрл умыкнула беспроводной телефон с кухонной столешницы, шмыгнула во двор к гаражу, где было потише, и позвонила Сплину.

Спустя двадцать минут к дому Стейси подкатила машина. Пассажирское окно опустилось, и со своего насеста на парадном крыльце Пёрл разглядела хмурого Сплина.

— Залезай, — только и сказал он.

Салон в машине был сплошь обит мягчайшей кожей — она гладила бедра Пёрл, будто человеческая.

— Это чья машина? — глупо спросила Пёрл, когда они отъезжали.

— Мамина, — ответил Сплин. — И, предваряя твой вопрос: она спит, так что давай не тормозить.

— Но у тебя же еще нет прав.

— “Мне можно” и “я умею” — две разные вещи. — Сплин свернул на Шейкер-бульвар. — Ну, ты сильно пьяная?

— Я выпила один стакан. Я не пьяная. — Еще не договорив, Пёрл засомневалась, правда ли это — водки в стакане было немало. Голова кружилась, и Пёрл закрыла глаза. — Я просто не знала, как добраться домой.

— Машина Трипа, между прочим, там еще стояла. Мы ее проехали. Чего ж ты не попросила его?

— Я его не нашла. Никого не могла найти.

— Небось наверху с девчонкой какой-нибудь.

Некоторое время они ехали молча, и слова эти ворочались у Пёрл в голове: “наверху с девчонкой какой-нибудь”. Она попыталась вообразить, каково это, что происходит в этих темных комнатах, представила, как к ней прижимается тело Трипа, и ее залило красным жаром. Судя по часам на приборной доске, дело близилось к часу ночи.

— Вот теперь ты понимаешь, — сказал Сплин. — Какие они. — Возле квартала Мии и Пёрл он выключил фары, подкатил к тротуару. — Мама твоя рассердится.

— Я сказала, что буду с Лекси, а она сказала, что мне можно до двенадцати. Я не очень опоздала. — Пёрл глянула на горящее окно кухни. — От меня воняет?

Сплин склонился ближе.

— От тебя немножко пахнет дымом. А вот бухлом не пахнет. На. — И он вытащил из кармана пачку “Трайдента”.

По словам всех очевидцев, хэллоуинская вечеринка продлится до четверти четвертого утра и под конец кое-кто отрубится на восточном ковре у Перри в гостиной. Лекси прокрадется домой в полтретьего, Трип — в три, и назавтра оба проспят за полдень. Позже Лекси извинится перед Пёрл и исповедуется шепотом: они с Брайаном давно думали, а ночью им показалось, что пора, и… ну, она не знает, просто хотела кому-то рассказать, она даже Сирине еще не говорила, а она теперь иначе выглядит? И Пёрл решит, что да, Лекси выглядит иначе — худее, резче, волосы забраны в вислый хвост, в уголках глаз остались мазки туши и блеска; в крохотной складочке у нее между бровей Пёрл различит, какой станет Лекси через двадцать лет, — похожей на мать. И с того дня Пёрл будет казаться, что каждый жест, каждый поступок Лекси окрашен сексом — некая умудренность в смехе, и косые взгляды, и беспечная манера всех трогать за плечо, за руку, за коленку. Это расслабляет, решит Пёрл, это растормаживает.

— А ты как? — наконец спросит Лекси, пожав ей локоть. — Домой нормально добралась? Весело было?

И Пёрл в ответ лишь осторожно — ибо только что обожглась — молча кивнет.

А сейчас она вышелушила жвачку из обертки и сунула в рот, и на языке распустилась мята.

— Спасибо.

* * *

Вопреки заверениям Пёрл — мол, Мия на опоздание не рассердится, — Мия рассердилась очень сильно. Когда Пёрл наконец поднялась в квартиру — воняя дымом, и алкоголем, и еще чем-то (Мия была плюс-минус уверена, что травой), — Мия не знала, что сказать.

— Иди в постель, — наконец выдавила она. — Поговорим утром.

Настало утро, Пёрл проспала, а когда поднялась около полудня, взлохмаченная и с резью в глазах, Мия так и не придумала, что сказать. Ты же хотела, чтобы у Пёрл была нормальная жизнь, напомнила себе она; ну вот, пожалуйста, подростки так и живут. Надо бы, наверное, включиться активнее — быть в курсе, что творится с Пёрл, что творится с Лекси, что творится с ними со всеми, — но как? Таскаться с ними на вечеринки и хоккей? Запрещать Пёрл выходить из дому? В итоге Мия так ничего и не сказала, а Пёрл безмолвно проглотила плошку хлопьев и вернулась в постель.

Вскоре, однако, случай представился сам. Во вторник после тусовки у Стейси Перри на Уинслоу-роуд заехала миссис Ричардсон.

— Вы обжились — я хотела посмотреть, не нужно ли вам чего, — пояснила она, но Мия видела, как взгляд ее блуждает по кухне и утекает в гостиную.

Мия не впервые сталкивалась с такими визитами (невзирая на прописанные в договоре “ограниченные права посещения”) и попятилась, чтобы миссис Ричардсон лучше было видно. Миновало почти четыре месяца, но мебели в квартире не прибавилось. В кухне — два разномастных стула и стол-книжка без одной откидной секции (все найдено на обочине); в комнате Пёрл — узкая кровать и комод с тремя ящиками; у Мии — по-прежнему только матрас на полу и штабеля одежды в кладовке. В гостиной — рядок подушек на полу, обернутый яркой цветастой скатертью. Но линолеум на кухне оттерт, плита и холодильник блестят, ковролин без единого пятнышка, а матрас Мии застелен свежими полосатыми простынями. Обстановка скудна, но квартира не казалась пустой. “Можно мы тут покрасим?” — спросила Мия, когда они въезжали, и миссис Ричардсон, помявшись, ответила: “Только чтобы не очень темно”. Она подразумевала, что не надо черного, темно-синего, красно-бурого, но назавтра сообразила, что, может, Мия имела в виду фрески — она же все-таки художница — и в итоге получится Диего Ривера^[24] или претенциозные граффити, которым грош цена в базарный день. Но нет, никаких фресок. Каждая комната своего цвета — кухня солнечно-желтая, гостиная густого оттенка мускусной дыни, спальни тепло-персиковые; вся квартира — будто шкатулка солнечного света, даже в пасмурный день. И повсюду висели фотографии — без рамок, прилепленные клейкой массой и все равно потрясающие.

Этюды с тенями на кирпичной стене, груды перьев, сбившиеся у берега озера Шейкер, эксперименты Мии с печатью на разных поверхностях — на кальке, на фольге, на газетах. Одна серия растянулась по всей стене — многонедельная съемка на ближайшей стройке. Сначала ничего, только бурый холмик на фоне бурой пустоты. Постепенно, кадр за кадром, холмик зеленел сорняками, покрывался косматой травой и прочей порослью, и наконец к макушке холмика цеплялся кустик. Позади холмика медленно рос трехэтажный бежевый дом — точно громадная зверюга выбиралась из-под земли. Фронтальные погрузчики и самосвалы возникали и пропадали, точно призраки, которые не подозревают, что на них смотрят. На последней фотографии бульдозер ровнял землю, выглаживал почву, расплющивал пейзаж — словно мыльный пузырь лопнул.

— Батюшки, — сказала миссис Ричардсон. — Это всё ваши?

— Иногда нужно поглядеть, как они смотрятся на стене. Тогда ясно, получилось ли. И ясно, какие мне нравятся.

Мия оглянулась на фотографии, будто на старых друзей — будто воскрешала в памяти их лица.

Миссис Ричардсон вгляделась в снимок угрюмой девочки в ковбойском костюме. Мия щелкнула ее на параде по дороге в Огайо.

— У вас замечательный портретный дар, — сказала миссис Ричардсон. — Надо же, как вы ее уловили. Почти в душу ей заглядываешь.

Мия ничего не ответила, но кивнула, — это из скромности, решила миссис Ричардсон.

— Вам бы заняться портретами профессионально, — посоветовала она. Осеклась. — Я не в том смысле, что вы не профессионал, разумеется. Но может, в студии. Или на свадьбах и помолвках. За вами гоняться будут. — Она обмахнула рукой фотографии на стене, точно они лучше объяснят ее мысль. — Более того — может быть, вы сделаете портреты нашей семьи? Я вам, разумеется, заплачу.

— Может быть, — сказала Мия. — Но с портретами беда в том, что надо показывать людей, какими они хотят выглядеть. А я люблю показывать людей, какими их вижу я. Скорее всего, в итоге я нас всех только расстрою.

Она безмятежно улыбнулась, и миссис Ричардсон не нашлась с ответом.

— А ваши работы продаются? — спросила она.

— У моей подруги галерея в Нью-Йорке, кое-что она продает. — Мия погладила одну фотографию, пальцем обвела изгиб проржавевшего моста.

— Тогда я хочу купить, — сказала миссис Ричардсон. — Более того, я настаиваю. Если не поддерживать наших художников, как им творить великое искусство?

— Это весьма великодушно.

Взгляд Мии на мгновенье скользнул в окно, и миссис Ричардсон уколола досада — как-то вяловат отклик на ее филантропию.

— И финансово вы справляетесь? — спросила она. Мия верно трактовала это как вопрос об аренде квартиры и своей способности за нее платить.

— Мы всегда справлялись, — ответила она, — так или иначе.

— Но ведь наверняка фотографии продаются не всегда. Не по вашей вине, разумеется. А сколько обычно стоит фотография?

— Мы всегда справлялись, — повторила Мия. — Если надо, я подрабатываю. Уборщицей в домах, поваром на кухне. В таком духе. Сейчас на полставки во “Дворце удачи”. Китайский ресторан на Уорренсвилл. У меня не бывало долгов, которых я не возвращала.

— Да нет, конечно, я совсем не это имела в виду, — вознегодовала миссис Ричардсон.

И перевела взгляд на самый большой отпечаток, в одиночестве прилепленный над каминной полкой. Женщина — спиной к камере, танцует. Пленка запечатлела ее в размазанном движении — сплошные руки: закинуты над головой, прижаты к бокам, подогнуты к талии, путаница рук, и женщина, в шоке сообразила миссис Ричардсон, походила на гигантского паука в дымке паутины. Это ошарашивало, ошеломляло, но она не могла отвести взгляд.

— Мне бы в голову не пришло превратить женщину в паука, — чистосердечно призналась она.

Художники мыслят не как нормальные люди, напомнила себе миссис Ричардсон и наконец воззрилась на Мию с любопытством. Миссис Ричардсон никогда в жизни таких не встречала.

Все свое земное бытие миссис Ричардсон проводила упорядоченно и единообразно. Раз в неделю взвешивалась, и хотя вес ее колебался в пределах трех фунтов, а это, уверял врач, совершенно нормально, она старательно ухаживала за собой. Каждое утро отмеряла ровно полчашки “Чириос” (размер порции указан на упаковке) цветастой пластиковой мерной чашкой, которую купила в “Хигбиз” еще новобрачной. Каждый вечер за ужином позволяла себе бокал вина — красного, в новостях говорили, что оно полезнее для сердца, — и тоненькая царапинка на бокале отмечала, докуда наливать. Трижды в неделю ходила на аэробику, всю тренировку поглядывала на часы — следила, чтобы сердцебиение не превышало сто двадцать ударов в минуту. Миссис Ричардсон с детства учили жить по правилам, верить, что, если слушаться, мир будет крутиться как надо, и она жила по правилам — и верила. У нее был план, с девичества и до упора, и она скрупулезно ему следовала: школа, колледж, парень, замужество, работа, ипотека, дети. Седан с подушками и инерционными ремнями безопасности. Газонокосилка и снегоочиститель. Стиральная машина и сушилка комплектом. Короче, она все делала правильно, построила хорошую жизнь — желанную жизнь, всем желанную. А тут эта Мия, совсем другая женщина, и у нее совсем другая жизнь, и она сама себе сочиняет правила, и ничто ее не смущает. Как и фотография танцующей паучихи, это ошеломляло, но странным образом пленяло миссис Ричардсон. Отчасти хотелось изучать Мию, с антропологических позиций, понять, зачем — и как — Мия делает то, что делает. А отчасти — пока, впрочем, миссис Ричардсон сознавала это смутно — ей было тревожно, хотелось приглядывать за Мией, как за опасным зверем.

— У вас так чисто, — в конце концов произнесла миссис Ричардсон, пальцем проведя по каминной полке. — Надо бы нанять вас к нам.

Она рассмеялась, и Мия откликнулась вежливым эхом, но увидела, как семечко идеи уже треснуло, уже пустило росток у миссис Ричардсон в мозгу.

— Вот было бы прекрасно, да? — продолжала миссис Ричардсон. — Вы бы приходили на пару часов в день, слегка прибраться. Я бы вам, само собой, платила. И остаток дня можете снимать.

Мия подыскивала точные деликатные слова, дабы вырвать идею с корнем, но было поздно. Миссис Ричардсон уже вцепилась в свою мысль мертвой хваткой.

— Нет, ну правда. Приходите к нам. У нас раньше была одна женщина, прибиралась, к ужину кое-что готовила, но она весной вернулась в Атланту, а мне бы очень не помешала помощь. Вы бы меня прямо выручили. — И она развернулась, уставилась на Мию в упор. — Более того, я настаиваю. Ваше искусство требует досуга.

Ясно было, что от возражений толку не выйдет — от возражений выйдет хуже, от возражений выйдет вражда. Это Мия уже выучила: обычно, если человек во что бы то ни стало желает сделать добро, его не отговорить ни в какую. Она в смятении вообразила Ричардсонов, и громадный блистающий дом Ричардсонов, и какое будет лицо у Пёрл, когда ее мать посмеет ступить на эти драгоценные земли. А потом Мия вообразила, как обоснуется в царстве Ричардсонов, сольется с фоном, станет приглядывать за дочерью. Возвратится в ее жизнь.

— Спасибо, — ответила она. — Это очень великодушное предложение. Как тут отказаться?

И миссис Ричардсон просияла.

Примечания

19

Обязателен (фр.).

20

В пародийной кинотрилогии Джея Роуча про супершпиона Остина Пауэрса (1997, 1999, 2002) с Майком Майерсом в нескольких ролях фемботы — гиперсексуальные роботы, разработанные как оружие против главного героя, блондинки с дулами пистолетов, торчащими из сосков.

21

Пафф Дэдди (Puff Daddy, Шон Джон Комз, р. 1969) — американский рэпер, актер и продюсер. Мейс (Mase, Мейсон Дрелл Бета, р. 1975) — американский рэпер, автор песен, затем священник и проповедник; в 1996–1999 гг. записывался на студии Комза Bad Boy Records.

22

Бигги (The Notorious B. I. G., Кристофер Джордж Латор Уоллес, 1972–1997) — американский рэпер, одна из крупнейших звезд жанра.

23

“Бойз ту Мен” (Boyz II Men, с 1985) — американская вокальная R&B-группа.

24

Диего Ривера (1886–1957) — мексиканский художник-муралист левого толка; в 1934 г. из-за фрески “Человек на перепутье” (Man at the Crossroads), заказанной Ривере для Рокфеллер-центра, разразился скандал, поскольку на ней он изобразил Ленина и парад на Первое мая.