Воспоминание о войне

Семён Бровтман

Воспоминание фронтовика о его нелёгкой военной судьбе. Не всем, родившимся в 1919 году и встретившим войну в действующей армии, удалось дожить до победы.

11 сентября 1941 года

Это был 82-й день войны/ оставшиеся в живых бойцы 3-го воздушно-десантного батальона занимали позиции возле местечка Борзна Черниговской области. Получив приказ к наступлению, мы двинулись вперед. Немцы начали артиллерийский обстрел нашей цепи. Вблизи от меня разорвалась мина — осколок ее впился в бедро правой ноги, а взрывная волна сбила с ног, швырнула на землю…

Цепь наших бойцов продвигалась вперед. Ко мне подбежал санитар, перевязал рану и повел к медпункту, который находился на окраине местечка в 500 метрах от нас.

Опираясь на винтовку, поддерживаемый с другой стороны санитаром, я шагал, с трудом превозмогая острую боль в ноге. По пути нам попадалось много раненых. Санитар остался перевязывать их, а мне велел самому добраться до медпункта.

Наконец я дотащился туда. Мне поменяли повязку, дали попить, а затем усадили в полуторку, сказав, что эта машина скоро отправится в тыл.

И действительно — не прошло и часа / а за это время кузов машины был забит ранеными бойцами до отказа: уж очень велики были наши потери! /, как полуторка двинулась в путь. Но ехала она не долго — забуксовала.

Лейтенант, руководивший отправкой раненых, приказал, чтобы половина бойцов, находившихся в кузове, пересела в другую машину. Едва я и мои товарищи успели выполнить эту команду, как кто-то истошно закричал:

— Спасайся! Немецкие танки!

Мы увидели их, двигавшихся к расположению медпункта, изрыгая огонь из пушек. Видимо гитлеровцам удалось прорвать нашу оборону…

Шофер машины, в которую мы пересели, буквально рванул с места — полуторка быстро набрала скорость. Мы, сидя в кузове, видели, как немецкий танк, ударив в бок, перевернул машину, в которой мы находились раньше, проехал по ней, а затем гусеницами стал давить всех, кто находился на площади возле медпункта — и раненых, лежавших на земле в ожидании отправки, и выскочивших из помещения женщин-врачей…

Нам повезло: немецкий танк сделал два выстрела по удалявшейся нашей машине, но, к счастью, не попал. Мы ехали по направлению к г. Прилуки. Там находился госпиталь. Расстояние до него было немалое — почти за два дня / с небольшой остановкой на ночлег / мы добрались туда. Было это на исходе 12-го сентября.

Врачи в госпитале тщательно обследовали меня, сделали операцию — удалили из бедра осколок фашистской мины. Потом мне выдали справку об эвакуации в тыл — требовалось лечение.

Все помещения госпиталя были буквально забиты тяжелоранеными. Поэтому тех, кто хоть как-то мог передвигаться самостоятельно — в их числе был и я, разместили на постой по частным домам. Надо было где-то дождаться отправки в тыл. Но, увы, транспорта мы так и не дождались…

На рассвете на город налетели фашистские самолеты. Госпиталь разбомбили — там под обломками здания, от осколков погибло очень много людей.

Нам приказали своим ходом добираться до станции Прилуки, где были эшелоны для отправки промышленного оборудования и раненых. Нога моя сильно болела, и я еле ковылял вслед за другими. До станции было еще очень далеко, когда меня нагнала подвода. Возчик, видя мои мучения, подобрал меня и подвез к станции.

Здесь я с трудом разыскал офицера, который руководил погрузкой и отправкой эшелонов.

— Первый состав отправится еще не скоро. Ждите! — резко ответил он мне.

Оставалось только ждать.

Рядом с путями, на которых находились железнодорожные составы, в нескольких сотнях метров от них располагались колхозные огороды, многие бойцы, ожидавшие отправки, пошли туда, чтобы «подкормиться», нарвать овощей. С раннего утра я ничего не ел. а путь. в тыл предстоял далекий: надо было запастись хоть какой-то едой. Вместе с другими ранеными я, опираясь на палку с трудом доковылял до огорода, чтобы нарвать немного овощей. И только занялся этим, как вдруг услышал гудки паровоза…, поднял голову и увидел: тот самый состав, до отправки которого, по словам офицера, было еще немало времени, начал двигаться. Те из «промышлявших» на огороде, у кого целы были ноги, сломя голову, бросились к отъезжающему эшелону. Многие сумели догнать его и на ходу запрыгнуть в вагоны и теплушки. Те же, кто имел, как и я, ранения ног, остались…

Как же я ругал себя в те мгновения за неосмотрительность: из-за каких-то нескольких штук огурцов и морковок — можно подумать, что они спасли бы меня в долгом пути от голода! — отстать от эшелона! Ведь так случайно можно и в плен угодить — кто знает, что произойдет на фронте в ближайшие

несколько часов. А может, гитлеровцам опять удастся совершить прорыв нашей обороны и их танки вдруг появятся на станции…

Но корил я себя не очень долго. Ибо уже через несколько минут стал свидетелем жуткой картины.

— Воздух! Воздух! — раздались крик

Откуда-то из облаков вдруг вынырнули два немецких бомбардировщика. С диким, раздирающим, душу воем, на бреющем полете они прошли над станцией и бросились догонять у ходящий эшелон. И на состав, на крышах которого были нарисованы красные кресты — символ, что в них находятся раненые, обрушился град бомб… Несколько вагонов перевернулись, другие горели — было очень много жертв.

Лишь поздно вечером в путь двинулся второй эшелон. Нам удалось благополучно добраться до станции Гребенки. Она была разбита вокруг горели цистерны с горючим.

Я и еще один раненый двинулись на поиски госпиталя. Город бомбили и нам приходилось укрываться от осколков в развалинах. Когда мы добрались до госпиталя, здесь уже почти не было людей: всех отправляли в тыл. И нас двоих посадили в машину. Ехали мы два дня…

Прибыли, наконец, в какой-то населенный пункт. Раненых разгрузили возле школы — в ней теперь размещался госпиталь. Страшно хотелось есть. Нас не кормили, так как не было продуктов. А потому каждый — кто как мог! — искал для себя пищу.

Я сидел на скамейке и думал, где же найти хоть корку хлеба. Подошел старшина, стал расспрашивать меня: откуда, мол, родом. Я ответил. Тогда он сказал, что и он — жил до войны в Одессе. Старшина по моему виду догадался, что меня мучит голод.

— На, возьми, — сказал он и достал из вещевого мешка два куска хлеба, посыпанных сахаром, и протянул их мне.

— Кушай спокойно здесь. Сиди на скамейке и никуда не отлучайся. Даже, если в туалет приспичит по малой нужде…

Старшина объяснил, что с минуту на минуту должна подойти машина за генералом, который лечился в госпитале. Больше машин не будет. Наши части отступают и немцы, скоро войдут сюда.

Когда подошла машина, старшина приказал мне залезть в нее, чтобы помочь погрузить раненного генерала. Мы ехали как сопровождающие.

Несколько дней машина сновала по дорогам — старшина пытался найти свободный от немцев путь на восток. В конце концов попали в местечко Оржица. Дальше нельзя было двигаться, так как мы были полностью окружены гитлеровцами.

Мы застряли на базарной площади села, забитой машинами и подводами, которые стали отличной мишенью для вражеской авиации и артиллерии. В селе царила паника: все куда-то бежали, что-то кричали. Командиры никак не могли навести порядок. Я выбрался из машины, чтобы узнать куда теперь двигаться. И потерялся в толпе. Услышал, что многие спешат к переправе через реку Оржица. Двинулся туда. Переправы уже не существовало — ее разбомбили. Благо река была не широкая и не очень глубокая. Пришлось вплавь добираться до противоположного берега.

Доплыл. Выбрался на берег. А там было поле, где росла конопля. Побрел вперед — рана стала уже заживать, мог без палки ходить потихоньку. Невдалеке наткнулся на автобус с тяжелоранеными. Зашел в него, там кое-как обсушился…

До самой ночи сзади, в селе, были слышны взрывы. Полыхало зарево — догорали машины на базарной площади. Утром все затихло. Задремал. Проснулся, услышав в конопле звуки выстрелов из автоматов и крики.

Потом выяснилось: это немцы расстреливают тяжелораненых, а тех, кто мог ходить, уводили в деревню Онишки…