Метро 2033: Кочевник

Сергей Алексеев, 2019

«Метро 2033» Дмитрия Глуховского – культовый фантастический роман, самая обсуждаемая российская книга последних лет. Тираж – полмиллиона, переводы на десятки языков плюс грандиозная компьютерная игра! Эта постапокалиптическая история вдохновила целую плеяду современных писателей, и теперь они вместе создают «Вселенную Метро 2033», серию книг по мотивам знаменитого романа. Герои этих новых историй наконец-то выйдут за пределы Московского метро. Их приключения на поверхности Земли, почти уничтоженной ядерной войной, превосходят все ожидания. Теперь борьба за выживание человечества будет вестись повсюду! Цель охотника за головами проста – найти преступника и отдать в руки правосудия. Если не получается живым – тогда предъявить частями, подходящими под опознание. Добытые в ходе последнего рейда сведения выводят бывалого наемника на след кровного врага. И без того сложная задача грозит стать вовсе невыполнимой. Чтобы добиться нужного результата, придется одолеть сотни километров песчаных равнин Южного Казахстана… Содержит нецензурную брань.

Глава третья. Выживший

Июль 2033 года

Джамбульская область

Территория Шымкентского Каганата

Заунывное пение раздражало. Иногда оно смолкало, и тогда раздавался шепот — то еле слышный, то громкий, шипящий и такой же противный, как и пение. Слова разобрать не получалось, да и не особо хотелось. Потому что отвлекала боль. Она начиналась где-то в районе левого плеча, пробегала судорогой по всему телу и заканчивалась тупыми ударами в голове. Ударами, похожими на громкий стук сердца или бубна. Боль иногда замолкала, оставляя после себя сладостное облегчение, сопровождаемое темнотой, но потом снова возвращалась, уже в новом обличии — то тягучей, как смола, то острой, будто протыкающие кожу иглы. Из темноты постоянно таращилась лошадиная морда. Она норовила укусить за голову, скалясь при каждой новой попытке, и запах, отдающий смрадом гниения, шел не только из ее пасти. Казалось, он витает повсюду. Шепот, сменяемый пением, отгонял лошадь, и тогда слышался дробный стук копыт вместе со звоном сломанных подков и громким мяуканьем, совсем не похожим на кошачье.

Беспамятство сменилось глубоким беспокойным сном, но внешний раздражитель вывел его из долгого забытья. Большая толстая муха ползала по повязке, не добираясь до раны, и с противным, громким звуком перелетала на другое место на лице, принимаясь исследовать новую территорию. Пару раз даже укусила человека за щеку, но неуловимый сладковатый запах отмирающих и обновленных клеток манил сильней, и она неизменно возвращалась обратно. Где-то под белой пористой тканью скрывалось изумительное лакомство, до которого хотелось добраться раньше товарок, летающих на улице.

Неосознанно, еще находясь во власти кошмаров, Шал махнул рукой, пытаясь отогнать назойливое насекомое, и зацепил место, скрытое повязкой. Тупая боль пронзила лицо, и он закричал. Тотчас проснулся, не понимая, где находится. Его окружал полумрак, слабо разгоняемый столбом света откуда-то сверху. Казалось, мрак из сна не хочет его отпускать. В памяти еще держались какие-то образы и мелькали тени, которые хватали и тащили в антрацитовую темноту. И слышались непонятные слова, произносимые тихим голосом. Глаз, не скрытый повязкой, наконец стал различать предметы вокруг. Пока затухала пульсирующая боль, он разглядел кереге — решетчатые стены, означающие одно: это юрта, а не преддверие ада.

Скрипнули входные двери, и в помещение проник дневной свет. Послышались быстрые шаги, кто-то присел на корточки рядом с Шалом. Заметив открытый глаз, человек улыбнулся.

— Очнулся? Наконец-то! Я думал, помрешь.

Шал хотел что-то спросить, но горло вдруг пересохло, и он смог только прохрипеть.

— Пить…

— Ай молодец! Вода — это жизнь. А чтобы жить, нужно пить. Правильно, пей. Много пей.

Откуда-то взялась пиала с водой, и мужчина, приподняв Шалу голову, помог напиться.

— Рахмет…

Голос обрел твердость, и Шал снова попытался задать мучающий его вопрос.

— Где я?

— Ох и любопытный ты казах. — Человек рассмеялся. — Спи. Сил набирайся. Потом все расскажу.

Муха снова попыталась сесть на повязку, но ее тут же прогнал взмах руки.

— Ты тут откуда!? А ну кыш! Рано ему помирать! Пошла, пошла!

Мужчина схватил какую-то тряпку и начал гоняться за насекомым. По древнему казахскому поверию, душа, покидая тело больного, находится рядом в образе мухи, и если не прогнать ее из жилища, больной умрет.

Не подозревая о человеческих обычаях, насекомое оценило угрозу своей жизни и устремилось на свет в дверном проеме.

— Вот так! — довольно заметил мужчина. — Придет еще твое время. А пока рано.

Он повернулся к Шалу.

— Отдыхай, казах.

Тот послушно закрыл глаза.

* * *

Опущенное по плечи в воду тело корчилось в сильных судорогах, пытаясь сбросить сидящего на нем человека и поднять голову. Но тот пресекал все попытки, упираясь коленом в спину и крепко держа за волосы. Движения постепенно затихали и вскоре прекратились совсем. Запахло мочой. Человек брезгливо сморщился и поднялся.

— У, шошка. Даже подохнуть не смог как мужчина!

Схватив покойника за ноги, он сбросил того в воду, и некоторое время наблюдал, как тело, увлекаемое мутным потоком Таласа, периодически скрывается на глубине и снова показывается на поверхности…

* * *

Солнечный луч коснулся шанырака^[14] и осветил внутреннее убранство юрты. Шал проснулся, следуя позывам мочевого пузыря, и попытался подняться, что удалось ему с трудом. Опираясь на здоровую руку, он сел, подождав, пока пройдет головокружение, осторожно встал и, пошатываясь, направился к двери.

Степь встретила его смешанным ароматом клевера и жусана, из очага — саксаула, и веселым щебетаньем воробьев. Зажмурившись от яркого утреннего солнца, позабыв о естественном зове организма, он несколько минут стоял, вцепившись в створку двери и вдыхая запах простора, так похожего на дыхание свободы. Казалось, с каждой струей легкого и упругого воздуха, принесенной ветром с южных гор, в него вливаются живительные силы родной земли, и боль, поселившаяся в левой руке, уходит.

Откуда-то выскочила собачонка и залилась яростным лаем, следом послышался знакомый голос.

— А ну прекрати! Расшумелась мне тут. Больного разбудишь.

Заметив Шала, мужчина удивился.

— Ой, бай! Ты чего встал? Лежать тебе надо.

— Отлить хочу, — больной поморщился.

— А-а-а! Понятно. Дойдешь?

— Да.

— Молодец, казах. Выглядишь уже более живым, чем вчера. Ну, иди. Ко мне, Ит! — мужчина похлопал себя по ноге. — Не мешай.

Собака, виляя хвостом и уже забыв о незнакомце, послушно затрусила к хозяину. Шал, опираясь о стену юрты, двинулся дальше.

Вернувшись, стал осматриваться вокруг. На пологом склоне неглубокой балки, по дну которой протекал ручей, стояли три юрты, две большего размера и одна маленькая, откуда он и вышел. Не заметив сразу, только сейчас разглядел, что над входом его временного убежища на шесте покачивался череп лошади, выбеленный солнцем. Оберег. Но от чего?

Рядом с юртами располагался очаг, окруженный большими камнями, а неказистый навес из кривых веток карагача и соломы скрывал в тени донгелек — низкий круглый стол, у которого лежали разноцветные покрывала — корпе. Чуть в стороне небольшая кошара с баранами, откуда молодой парнишка выгнал отару на выпас, рядом — загон с лошадьми, среди которых он разглядел и Сабыра. Тот почуял хозяина и приветственно заржал. Шал улыбнулся и махнул ему здоровой рукой.

Снова откуда-то появилась собака, и за ней тот же мужчина, одетый в халат и синие штаны свободного покроя. Шал наконец смог хорошо его рассмотреть. Невысокого роста, худощав и, как ему показалось еще в юрте, преклонного возраста. Теперь же он понял, что морщины на лице и вокруг глаз не только от старости, но и от постоянной улыбки. Обутый в ичиги с калошами, мужчина слегка прихрамывал.

— Ну что, казах, сделал свои дела? Как рука? Голова кружится?

— Немного.

— Сотрясение. И правильно, как ему не быть, если так долбили по голове. Кушать хочешь? Пошли. Завтракать пора. И ты столько времени на воде и бульоне, нужно уже более существенного чего-то поесть.

— Сколько? — спросил Шал, внутренне напрягшись.

— Да уж где-то недели две, наверное, — пожал плечами мужчина.

— Сколько!?

— Не помню точно. Надо у Еркебая спросить. Ну пойдем, пойдем. Потом будем разговаривать. Нужно покушать сначала.

Старик направился к навесу, но заметив, что Шал не сделал и шага, остановился.

— Чего ждешь, казах? Идем.

— Где я? Куда попал?

— Ты в урочище Кыста́у. Тут живет баксы́ Еркебай, шаман. Слышал о таком?

— Нет.

— Неудивительно. Шаманов официальная религия не признает за то, что они являются носителями истинной казахской духовности, и всячески порицает обращения к ним. А людская молва не столь молниеносна — не то, что новости когда-то на «Хабаре»^[15]. Пойдем за стол. Вопросы Еркебаю не задавай. Мне задавай. Что знаю, отвечу. Зовут меня Фаты. А тебя?

— Шал.

— Э! Какой ты шал? — засмеялся старик. — Вот я шал, а ты молодой еще. Как зовут-то?

— Кайрат, — после некоторого раздумья ответил Шал.

— Жаксы́^[16], Кайрат. Идем.

Он двинулся следом за старым Фаты к навесу, под которым уже копошились две женщины. Молодая, в красном халате с воротником-стойкой, многоцветными вышивками на рукавах и в шароварах; другая, постарше, в одеянии такого же фасона, но темно-красного цвета. У обеих на головах темные платки. За разговором со стариком он даже не заметил их появления. Шал приложил руку к сердцу, здороваясь с ними. Те в ответ поклонились, и молодая женщина принесла ему кувшин с водой и полотенце.

— Давай-давай, садись, казах, — Фаты нетерпеливо уселся за стол, и показал, куда садиться. — Чаю сначала? Хороший чай, из шиповника и чебреца. Узбекский чай дорогой, приходится травы заваривать. Но они полезные. Или, может, сразу мяса, а? — старик засмеялся. — Сил нужно набираться, да?

Стукнула дверь юрты, и на улице появился пожилой мужчина лет восьмидесяти, одетый в казахский халат и непонятный головной убор из перьев, веревочек и чего-то еще. Не торопясь он направился к очагу.

— Еркебай-ага, — прошептал Фаты, наклонившись к Шалу.

Шаман подошел к огню, присел на корточки и что-то тихонько забормотал, но и сквозь неугомонный щебет пернатых его слова были хорошо различимы.

— Огонь, огонь, гори, но не разгорайся! Дай силу, но не убивай! Ты господин, огонь! Мир шатается, равновесия нет. А когда придет, никто не знает…

Последние слова стали совсем неразборчивыми, и через мгновение шаман встал и подошел к навесу. Шал поднялся и приложил руку к сердцу.

— Ассалаумагалейкум, ага!

— Ваалейкум ассалам! — кивнул Еркебай. — Как себя чувствуешь?

— Спасибо, хорошо.

— Жаксы. Садись. Ешь, пей. Набирайся сил.

Шал сел на место, потянулся к пиале с чаем и отхлебнул терпкий напиток.

— Как я сюда попал, Фаты-ага?

— Помнишь, как в старом кино говорили? Стреляли. Вот и мы услышали, что стреляют. Редко тут у нас такое. Пошли на выстрелы, нашли тебя, коня и большого бородача. Мертвого. Ты не лучше был. Если бы не услышали твою пальбу, помер бы. Но выходили мы тебя, слава Всевышнему. Дунганская медицина — самая лучшая медицина в мире, а знания баксыы́ сильней пенициллина, точно тебе говорю.

— Вы дунганин? — удивился Шал.

— Да. Мой отец был из дунганского рода шанси, а мать — из рода гансу.

Это объяснило и пристрастие Фаты делать ударение на национальность, и непонятную одежду женщин. Нынешние дунгане приходились потомками хуэйцзу. Те переселились в эти места из Северного Китая в девятнадцатом веке, спасаясь от преследования манчжуро-китайских властей после подавления освободительного восстания. Естественно, они отличались от казахов и культурой, и языком. Непонятно только, почему живут в этом урочище и дунгане, и казахи, потому что шаман Еркебай явно был казахом.

Шал почесал голову в районе повязки.

— Что, чешется? — улыбнулся Фаты. — Значит, заживает. Наверное, уже можно повязки снять, да, Еркебай-ага?

Шаман прямо с пиалой в руке застыл и смотрел куда-то вглубь степи. Просидев молча несколько минут, медленно перевел взгляд на гостя и тихо сказал:

— Знаю, торопишься ты. Но цель твоя ведет к Иблису^[17]. Руки твои в крови сейчас, и долго еще будут в крови, пока не сменишь свое занятие. Когда решишь свернуть с того пути, что выбрал, приходи, сниму твои грехи. Я знаю, как. А чтобы скорее ты поправился, необходимо провести курбан, потому что бесы властвуют над тобой.

Шаман отставил пиалу и поднялся.

— Повязки снять можно. Швы тоже. Фаты, готовь гостя к курбану. Чем скорее мы его проведем, тем раньше он поправится. Спешит он.

Развернувшись, Еркебай направился в свою юрту.

Фаты посмотрел в след шаману, потом на Шала и усмехнулся.

— Еркебай, судя по всему, боится твоего присутствия. Видимо, и правда, бесы рядом с тобой. А ты, казах, темная лошадка. И немудрено, судя по количеству оружия, которое было при тебе.

— Хочешь жить, учись стрелять, — хмуро заметил Шал, потянувшись к тарелке с мясом. — Из всего, что стреляет. Я — умею. Поэтому и таскаю арсенал, на всякий случай. А они охренеть какие всякие бывают.

— Это ты про бородача?

— Угу.

— Вообще не пойму, что он тут забыл. Не летали они тут никогда, — задумчиво сказал старик. — Я слышал, что там, — он махнул рукой куда-то на восток, — их много. Может, поэтому, кто уходит в сторону Чу, редко возвращаются. Говорят, и коня могут утащить. Кстати, а кто коня тебе так подковал? Руки бы ему оторвать.

— Я ему и так их оторву. Доберусь только.

— Замучился я ухнали вытаскивать. Вовремя. Еще немного, и нельзя было бы очень долго кататься на твоей коняге. Будешь в Кулане, это недалеко тут, поищи коваля. Есть там хороший.

Шал кивнул.

— Ну что, поел? Начнем процедуры?

— Какие?

— Швы снимать будем.

— Начнем, — согласился Шал.

— Шахадат! — закричал Фаты. — Шахадат!

Из юрты выскочила молодая женщина, которую Шал ранее уже видел у навеса.

— Иди, иди сюда, дочка! Захвати инструменты медицинские и все что надо. Дочка моя, — гордо заявил старик, когда та снова скрылась в юрте, и помрачнел. — Молодая еще, а настрадалась уже в жизни. Через много лет после Года Великой Скорби мор пришел. Детей своих пережила. Мужа. Но хоть сама жива осталась, все старику радость. С тех пор много воды и слез утекло. Ты сам как, женат?

Шал отрицательно мотнул головой.

— Присмотрись, может, понравится, — заговорчески подмигнул старый дунганин, — да оставайся у нас.

— Не могу. Дело есть незаконченное.

— Так заканчивай и возвращайся.

— Поглядим, — хмыкнул Шал.

Пришла Шахадат, принесла поцарапанный бокс с инструментами, чистую ткань и какой-то небольшой бутылек с потертой этикеткой.

— Видишь, у нас, как в полевом госпитале. Вот, даже спирт есть.

— Так вы врач?

— Да. Ветеринар.

Старик в предвкушении потер ладони, потом оторвал от ткани небольшой кусок, смочил в спирте и обтер руки.

— Давай. Начнем с головы.

Фаты священнодействовал пару минут, осторожно снял повязку и посмотрел на Шала. Потом зацокал языком.

— Ой, бай! Бабы на тебя смотреть теперь не будут, казах.

— Так все страшно?

— Ну как тебе сказать… хотя, смотреть будут. И скорее всего, жалеть. Так что, может, еще больше успех у женщин будет, — дунганин засмеялся.

— Умеете вы поддержать в трудную минуту, Фаты-ага, — хмуро буркнул Шал. — Есть зеркало?

— Не сцы, казах, — Фаты откровенно забавлялся. — Дочка, принеси ему зеркало. И побрить бы тебя не мешало. Но это входит в обряд. Еркебай сам побреет. Так положено.

Шахадат принесла зеркало, с полуулыбкой вручив его Шалу. Он поблагодарил и проводил ее взглядом, пока она возвращалась в юрту. Сразу не разглядел, а женщина оказалась очень привлекательной.

Потом скептически осмотрел себя и сокрушенно цыкнул. Только не по той причине, что озвучил старый шутник Фаты. Отныне о незаметности можно забыть. Если раньше заурядная внешность внимания не привлекала, то теперь имелась хорошо заметная отличительная черта. Кривой розовый шрам шел от темени к левому уху, виску и спускался к глазу, заканчиваясь на веке, отчего сам глаз казался постоянно полуприкрытым. И как заметил дунганин, волосы действительно следовало побрить. Слишком рваными седыми участками они топорщились в тех местах, где их выстригали, чтобы сшить края раны.

— Расстроился? — с участливой улыбкой поинтересовался старик.

— Ага. Не столько из-за женщин, сколько из-за того, что теперь любая собака узнать может.

— А! Так ты теперь привлекательней стал, чем раньше? — догадался Фаты.

— Точно.

— Не повезло, значит, — вздохнул старик и взял из бокса пинцет и ножницы. — Ну, подставляй башку.

Шал несколько минут слушал, как клацает пинцет, вытаскивающий из кожи нитки, и морщился, но не от боли, а скорее от щекотки. Потом спросил.

— А как вы тут оказались, Фаты-ага? У Еркебая.

— Так вот после того мора и оказались мы тут. Сначала умер Дюмаш, муж Шахадат, потом ее дети, а там и я был на грани. Притащили меня сюда на тачке дочка и сестра моя, ты ее видел, а Еркебай выходил меня. Так и остались мы тут, помогать ему, в миру нас ничто не держало. Потом еще люди приходили, кто оставался надолго, кто нет. Энергия Еркебая лечит. Он и тебя вытащил с того света, я только заштопал. А он несколько ночей проводил обряды, читал молитвы. Сейчас курбан проведем, как новый будешь. Заново родишься. Давай руку.

Фаты помог Шалу снять нательную рубаху и стал разматывать повязку на руке и плече. Осмотрел и потрогал розовые рубцы, оставшиеся от когтей ягнятника.

— Все хорошо. Не гноится даже. Больно?

Кайрат кивнул.

— Ты почаще руку разминай, чтобы мышцы скорее в норму пришли. С левой руки стреляешь?

— Приходилось.

— А сейчас пока не сможешь.

— Выкручусь как-нибудь, — отмахнулся Шал.

Он несколько раз сжал кулак, чувствуя в руке, кроме боли, некоторое онемение.

— Только тебе все равно придется поработать этой рукой уже сейчас, — вздохнул Фаты. — Для обряда ты должен сам поймать барана.

— Надо — поймаю.

— Тогда иди, лови, — заключил Фаты.

— Уже? — удивился Шал.

— А чего тянуть? Вот, уже и Еркебай вышел.

Действительно, рядом с юртой стоял шаман, уже в другом одеянии, и напряженно вглядывался в небо.

— Пока он там высматривает злых духов, пошли, покажу, кого ловить. Он еще вчера дал указания. Это оставь, не понадобится, — остановил старик Шала, потянувшегося к рубашке.

Они прошли к кошаре, и Фаты несколько минут всматривался в пятерку овец, не взятых на выпас и оставленных на выбор специально для обряда.

— Да вон того, полностью черного, и лови.

— Если дал указания еще вчера насчет овцы, зачем оставили пятерых, а, Фаты-ага?

— Чтобы усложнить задачу тебе, — усмехнулся старик. — По обычаю ты вообще их должен где-то купить, а сюда прийти уже с овцой и бараном.

— Понятно, — вздохнул Шал.

Он постоял немного у ограды, борясь с сомнениями относительно эзотерической процедуры, что должна была произойти. Потом ему стало стыдно. Незнакомые люди, пытаясь помочь, время на него тратят, а он тут вдруг колебаться изволил. Нехорошо.

Голый по пояс, на ходу разминая и массируя раненую руку, Шал перелез через ограду, оставив неверие с той стороны, и осторожно направился к овцам. Увидев незнакомого человека и словно почувствовав его намерения, животные стали отходить в сторону, а черный баран, тряся курдючным задом, забился в самую гущу, прячась среди остальных.

— Пушайт. Пушайт. Бар, бар, — ласково позвал овец Шал.

Некоторые посмотрели на него с интересом, но приближаться не думали. Чтобы привыкли к его присутствию, Шал стал медленно прохаживаться в стороне, всем своим видом демонстрируя полное безразличие. Щурясь от яркого солнца, зависшего над горной грядой, и подставляя тело под теплые лучи, остановился, осматривая окрестности, но не выпуская животных из поля зрения.

Постепенно овцы перестали обращать на него внимания и стали разбредаться по кошаре. Шал же начал двигаться. Медленно, шаг за шагом, он приближался к указанной цели.

Позади раздался насмешливый голос дунганина.

— Ну чего ты там вола пасешь, казах?

Шал по привычке быстро поднял правый кулак вверх. «Замри».

— Не знаю, чего ты там показываешь, но молчу, молчу.

Еще пара медленных шагов, снова имитация безразличного прохожего, и вот нужный баран рядом. Чем-то привлеченный, он долго всматривался в человека, потом вернулся к еще не съеденной отарой траве. Шал только этого и ждал. Подобравшись, он сделал бросок, падая на землю, и схватил барана за заднюю ногу. Тот заблеял, всполошив остальных овец, задергался, но Шал его не отпускал. Встал с колен и потащил к ограде, где рядом с дунганином уже стоял Еркебай.

— Молодец, казах, — довольно резюмировал Фаты. — Давай сюда, — он открыл дверцу кошары и схватил барана за уши.

— Туда. — Еркебай указал место, куда вести животное.

Фаты с Шалом дотащили сопротивляющуюся жертву и остановились.

Еркебай скомандовал.

— Лезь под него.

Шал не понял и посмотрел на Фаты.

— Прямо под барана и лезь, как тебе говорят. Проползешь под ним на пузе, потом обратно на спине, и снова заползешь на пузе. Давай.

Шал опустился на землю и, стараясь сильно не опираться на больную руку, помогая себе здоровой, с трудом заполз под животное. В нос ударил запах травы и свалявшейся шерсти.

Послышалось еле слышное заунывное распевание, которым шаман вводил себя в транс.

— Жер-Ана^[18], обращаюсь смиренно к тебе. — Тихий голос Еркебая постепенно набирал силу, становясь громче. — Пусть твой аруах^[19] примет эту жертву и простит грехи этому человеку.

Шал выполз из-под барана, перевернулся на спину и, отталкиваясь ногами от земли, заполз под него уже на спине, царапая кожу о землю и траву. Животное, удерживаемое Фаты за голову, смирно стояло во время всего обряда. Выполнив предписанное, Шал снова пополз на животе.

— Замри, казах, — тихо подсказал Фаты.

Шал замер, когда его плечи снова оказались под бараном.

Еркебай подошел к животному и достал нож.

— Прими, Кошкар-ата^[20], душу этого барана и забери боль этого человека.

Шал услышал, как животное, умирая, захрипело, и на его плечи и голову из разрезанного горла, как гарантия милости духов, полилась горячая кровь. Фаты, раскорячившись над больным, продолжал держать барана за голову и ноги, пока тот бился в предсмертной агонии. Через несколько минут он убрал тушу.

— Вставай и иди за мной. — Еркебай направился в сторону ручья.

Кайрат послушно поднялся с земли и пошел за шаманом. На берегу Еркебай остановился и приказал ему окунуться в воду с головой, смыть с себя кровь и семь раз перевернуться по течению ручья. Выходить велел не оглядываясь, чтобы не вернулись хворь и старые грехи.

Вода оказалась ледяной, и пришлось сделать над собой усилие, чтобы сразу не выскочить на берег. Пока Шал плескался вручье, на него вдруг нахлынуло невероятное умиротворение. Он действительно почувствовал себя заново рожденным, ведь сам обряд так похож на процесс рождения — прохождение через родовые пути в крови и последующее омовение водой.

Вдруг захотелось остаться в этом урочище навсегда, за чаем вести беседы с неунывающим Фаты, разговорить молчаливого Еркебая и узнать что-то новое, и, может быть, посвататься к Шахадат — что-то завораживающее он разглядел в ее глазах. Окружающая атмосфера почему-то напомнила давно забытый домашний уют, характерный для джайляу. Когда несколько летних месяцев живешь на свежем воздухе, вдали от городской суеты.

Но несмотря на привлекательность неожиданного желания, где-то в душе оставалось чувство беспокойства и волнения в ожидании грядущих неприятностей. Что это было? Интуиция, которая никогда не подводила, или совесть? Чувство и сознание моральной ответственности перед самим собой и перед другими, чьи жизни, возможно, уже прервались или подвергаются опасности, пока он тут вынужденно бездельничает?

Нет, не время еще уходить на покой, пусть голова и покрыта давно серебром, а через год закончится пятый десяток. Совесть не даст потом жить спокойно. Дела нужно доделывать.

С мыслями о кровожадном Сыдыкове Шал выбрался на берег. Рядом с Еркебаем уже стояла Шахадат, державшая в руках бритвенный станок и плошку с мыльной пеной. Шал все понял и молча опустился на колени перед шаманом, чтобы завершить последний пункт обряда.

На следующий день Шал проснулся рано, когда небо на востоке только начинало наливаться малиновым цветом. Невзирая на холод, долго сидел у берега ручья, наслаждаясь ароматом ночной степи, и массировал раненую руку. Уходить отсюда не хотелось. Витало в этом месте что-то эфемерное и безмятежное, наполняя душу гармонией. Уже два десятилетия он таких чувств не испытывал, все больше преобладали тревога, постоянное ожидание неприятностей и опасности. Последние годы он словно пребывал в состоянии войны, в которое его ввели, а вывести забыли.

Ему казалось, что он давно находится в урочище, и даже Ит, ни разу на него не тявкнув, тихонько сидела рядом, признав незнакомца своим. Глухо рычала, когда где-то в степи раздавался то ли визг, то ли вой, чем-то похожий на вой гиен, отродясь в этих местах не водившихся. Кто это был, Шал не знал, но непонятная живность попыток приблизиться к урочищу не предпринимала. Не исключено, что Еркебай использовал что-то из своих шаманских заговоров.

Слушая размеренный стрекот кузнечиков, невольно залюбовался встающим над Тянь-Шанем солнцем, которое окрашивало заснеженные пики в багровый цвет. Солнечные лучи коснулись обритой головы, будто сам Тенгри, бог Первотворец, приветствовал недавно рожденного человека, считая его безгрешным и чистым, наполняя своей силой и энергией. Но и без этого Шал уже чувствовал в себе силы для продолжения пути.

Помассировав ноющий на виске шрам, он вернулся в юрту, где еще вчера нашел свои вещи. Одежда оказалась выстирана и кое-как вычищена от крови, а старую кожаную куртку, изрядно потертую и порванную когтями, кто-то зашил весьма искусно. Шахадат или сестра Фаты? Кого из них благодарить? Панаму он не нашел — видимо, потерялась в степи при атаке бородача, и только оружие было свалено в кучу у стены юрты. Вытащив арсенал на улицу, он уселся прямо на земле, поджав под себя ноги, и разложил на куртке требующий ухода огнестрел. Обрез оказался чересчур изгваздан в засохшей крови и пыли, «стечкин» только немного запылен, вертикалку и «ксюху» почистил уже больше для профилактики. За этим занятием и застали его проснувшиеся жители урочища. Мешать никто не стал, и только Фаты подошел поприветствовать.

— Доброе утро, казах. Ты ранний, словно жаворонок, летающий над степью.

— Доброе утро, Фаты-ага. Отоспался я, пока без сознания лежал. Не спится уже.

— Соскучился? — старик кивнул на разобранное оружие.

— Не то чтобы сильно, — хмыкнул Шал, — скорее, необходимая обязанность. Чем заботливей обращаешься с оружием, тем уверенней себя чувствуешь.

Он вздохнул.

— И, наверное, я сегодня уже вас покину. Пора мне.

— Уверен? — нахмурился Фаты. — Ты слаб еще.

— Уверен! — твердо ответил Шал. — Мне действительно пора. Дела не ждут. А слабость, она пройдет. И рука работает хорошо.

Он взял вычищенный обрез, прицелился, вытянув руку и направив стволы в сторону степи. Только долго держать стреляющий кусок металла не смог, не вернулась еще в мышцы былая сила. Обессиленно уронив руку на колени, Шал спрятал глаза, чтобы не смотреть на старика.

— А говоришь, работает, — усмехнулся Фаты. — Рано еще тебе уходить, полежать надо.

— Нет, — покачал головой Шал. — Пора мне. Да и Сабыр застоялся уже.

Действительно, конь, заслышав голос хозяина, нетерпеливо нарезал круги по загону.

— Когда планируешь ехать?

— Да вот дочищу оружие, переоденусь и поеду.

— Даже чаю не попьешь? — улыбнулся Фаты.

— Угостите — попью, — в ответ улыбнулся Шал.

— Пойду, потороплю женщин с завтраком. — Старик вздохнул и ушел.

Закончив с чисткой оружия, Шал вернулся в юрту, переоделся и вынес седло. Вывел довольного, но чумазого коня из загона, привязал к ограде и тщательно вычистил. Не хватало еще, чтобы что-то натерло ему спину под седлом. Старался работать больше левой рукой, чтобы быстрей привести в норму. Иногда ее то крутило изнутри, то постреливало в суставах, но он старался не обращать на это внимания. Мышцы порой начинали самопроизвольно пульсировать в такт сердцу и успокаивались только тогда, когда он сильно сжимал неспокойное место другой рукой. Постелив вальтрап и амортизатор из мягкой подкладки, положил седло и затянул подпругу. И когда уже надевал уздечку, его позвали к столу.

Под навесом дунганин стал жаловаться шаману.

— Этот неугомонный уже в дорогу собрался. Может, вы, Еркебай-ага, образумите его?

— Нет, Фаты, не сможем мы удержать в руках неприрученного коршуна. Даже раненый, он будет рваться на свободу, — философски ответил шаман. — А нашему гостю действительно пора. Груз ответственности сродни мукам совести, и может так же сильно истязать душу. Не стоит удерживать того, кто рвется в путь.

— Эх, — горько вздохнул дунганин. — Ты кушай на дорожку, кушай. Шахадат! — позвал он дочь. — Собери что-нибудь Кайрату в дорогу.

— Еркебай-ага, — обратился Шал к шаману. — Скажите, чем я смогу отблагодарить вас за доброту? Может быть, вам нужно оружие? Забирайте любой ствол. Или, хотите, коня оставлю?

— Нет, — покачал головой Еркебай. — Конь тебе нужней, как и оружие.

— Может, сахару пусть раздобудет, Еркебай-ага? — влез с предложением Фаты.

— Нет, Фаты, — отрезал шаман, — есть в мире более важные вещи, чем твое минутное желание.

Он посмотрел на Шала и медленно, с паузами, заговорил.

— Послушай, сынок. Стар я уже. Знаю, недолго мне осталось ходить по берегу этого чистого ручья. Знания и силу передать тут некому. Ученик должен быть безгрешен. А чисты от грехов только дети. И в них сильней зиждется сила Жер-аны, сильней теплится искорка Создателя, чем в нас, уже познавших греховную сущность бытия. Я знаю, куда ты держишь путь. Это недалеко. Но именно там живет тот, кто мне подходит. Мальчишка, лет семи. До меня дошла молва, что умеет он разговаривать с любыми животными и подчинять их своей воле. Это очень хорошая особенность для баксы́. Приведи его сюда. Живет он с матерью и сестрой. И их приводи. Все равно бедствуют. А тут им будет хорошо.

Шал кивнул. В том, о чем просил старый шаман, не было ничего сверхсложного. Просто уговорить мать мальчика переехать из населенного пункта вглубь степи, подальше от людей. Нужно только найти верные аргументы. И он был уверен, что найдет. Иначе не выполнить просьбу будет не только неуважением к старшему, но и черной неблагодарностью. А неблагодарность являлась самым паскудным из всех пороков.

— Приведу, — твердо сказал Шал. — Обещаю.

Еркебай довольно кивнул, принимая обещание.

— Ну, чего ты не ешь? — Фаты поставил поближе тарелку с мясом и подкинул баурсаков. — В дороге проголодаешься.

— Рахмет, Фаты-ага, ем. — Шал потянулся к еде.

— Такое чувство, что родственник уезжает. — Дунганин не знал, чем себя занять, и все вертелся на месте. — Ты уж там постарайся поскорей дела сделать.

Шал хмыкнул и улыбнулся. Поведение старика было понятно без слов — он все надеялся выдать дочь замуж.

Наевшись и напившись чаю, Шал провел ладонями по лицу и поднялся.

— Спасибо большое за угощение, за вашу заботу обо мне. Я безмерно вам благодарен.

Он вернулся к коню и стал навешивать на себя оружие. Перекинув через плечо ремешок «стечкина», обрез сунул в набедренную кобуру, а вертикалку в седельную, но тут подошел Фаты и потрогал рукоять пистолета.

— Это что, маузер у тебя?

— Нет, агай, «стечкин» это.

— А похож на маузер. Знаешь что, — дунганин задумался, потом посветлел лицом, что-то вспомнив, — я сейчас приду.

Он быстро убежал и скрылся в юрте. Пришла Шахадат и принесла котомку с едой.

— Вот, возьмите. Покушаете в дороге.

— Рахмет, Шахадат, — улыбнулся Шал и склонил голову в благодарность.

Прибежал запыхавшийся Фаты и протянул черную мохнатую шапку.

— Держи. Туркменская. Подарили много лет назад, но я не ношу. А тебе нужней. Лысину береги.

Шал повертел подарок и, улыбнувшись, натянул на голову.

— Вылитый басмач, — засмеялся дунганин, — хоть сейчас в кино сниматься.

— Ага, белое солнце Тараза, — хмыкнул Шал, представив себя со стороны. В кожаной куртке, мохнатой шапке и с кобурой, так похожей на маузеровскую, он должен был напоминать курбаши — предводителя воинства свободных джигитов, не обремененных принадлежностью к какому-нибудь государству. Сабли только не хватало.

Он подошел к шаману и пожал с благодарностью руку. Тот ударил его легонько два раза по раненому плечу и что-то прошептал. Потом добавил уже вслух.

— Доброй дороги, сынок, пусть хранят тебя Жер-ана и Создатель.

— Давай, казах, удачи. — Фаты приобнял Шала. — Возвращайся.

Шал влез на коня и поднял руку.

— Счастливо оставаться. Еще раз огромная благодарность за все.

Он толкнул пятками Сабыра в бока, и тот послушно направился в степь. Чувствуя спиной взгляды провожающих, Шал не стал оглядываться, а пустил коня рысью.

Примечания

14

Шанырак — конструктивный элемент, венчающий купол юрты в виде решетчатой крестовины, вписанной в круг. Предназначен для удерживания боковых элементов купола и создания проема для попадания солнечного света и выхода дыма от очага.

15

«Хабар» — государственный телеканал Республики Казахстан.

16

Жаксы — хорошо (каз).

17

Иблис — дьявол.

18

Жер-Ана — мать-земля.

19

Аруах — дух.

20

Кошкар-ата — дух-покровитель овец.