Понтифик из Гулага

Сергей Алексеев, 2015

Этот роман вынашивался автором всю сознательную жизнь, в течение последних восьми лет его замысел и вовсе не давал покоя, каждый год пробуя воплотиться в слово новым началом. А воплотился чудесным образом, всего за 22 дня, на одном дыхании. Революция 1917 года намеревалась разрушить мир насилия и несправедливости, но разрушила мироустройство. Закрылись ограбленные властью храмы, перестали звонить колокола, и невозможно стало отделить мир живых от мира мёртвых, рухнули мосты, разъединяющие тот и этот свет, чёрное смешалось с белым. Главный герой, виолончелист и недавний узник Гулага, ныне именуемый светским Патриархом, до сей поры живёт между мирами и пытается завершить начатую в лихие революционные годы симфонию "Звон храмовых чаш"…

2

Первой его хватилась вдовствующая императрица Екатерина — так частенько называли помощницу Патриарха, вдову почившего несколько лет назад физика-ядерщика. Сам академик никаких прозвищ не имел, императором его не называли; он вообще был человеком очень скромным, даже застенчивым, как все гении. Однако жена его в пору моды на поиски высокородных корней заказала себе исследование родословной, и оказалось, что по линии матери она связана с французскими императорами, по линии отца — с испанскими королями. Всё это просочилось в прессу, и только бы гордиться прошлым, но красные и жёлтые газеты опубликовали другое древо, корни которого уходили в местечко Коши близ Львова. Мол, а все предки были очень хорошими портными, вроде даже кто-то придворными белошвейками, откуда и родилась версия о принадлежности к высокородным корням. Однако прозвище уже пристало намертво, да и видом Екатерина ему соответствовала. В юности она тоже начинала с портняжьего ремесла и освоила весьма хлебное дело — перелицовывать пальто. Сукно обычно было двухсторонним: поносил на одной, затаскал, затёр, но распорол швы, перевернул наизнанку и опять как с иголочки. Если же новое купить не на что, то можно повторить процесс, поскольку ставшее изнаночным сукно тем временем отдыхало, само приводилось в порядок и опять выглядело прилично.

Выйдя замуж за учёного из секретной лаборатории, она оставила своё занятие, но, когда он оказался не у дел, да ещё в ссылке за вольнодумство, снова стала брать заказы. И это далеко не императорское занятие помогло не то что выжить, а утвердиться в новой ипостаси. Принцип перелицовывания одежды годился на все случаи жизни, преобразовать таким образом можно было что угодно, от нового состояния жилья, достигаемого перестановкой мебели, до переустройства политической системы в государстве.

Потом скоропостижно скончался муж, и к негласному светскому прозвищу добавилось слово «вдовствующая».

С давних, ещё ссыльных пор она завела змейскую привычку будить Патриарха рано утром, чтоб закрыл за ней дверь. Сама вставала чуть свет — ходила на рынок за тёплым, парным молоком к завтраку своего мужа-академика, которому требовалось биологическое тепло животного. Станкевич тогда жил у них на правах квартиранта и позволял помыкать собой, как ей, Екатерине, вздумается. И ещё тогда он тихо невзлюбил будущую чёрную вдову, но терпел, добывая из этого благо: его существование в доме физика обеспечивало не только близкую дружбу с ним, но видимую безопасность и даже неприкосновенность. Надзирательные органы неожиданно благодушно позволили ссыльному Станкевичу жить у таких же ссыльнопоселенцев, дабы легче было отслеживать сразу всех. Они прекрасно знали о неусыпном наблюдении и прослушке, соблюдали жёсткие правила конспирации, иногда допуская умышленные утечки, дабы запустить дезинформацию. Мастером в этом деле считалась жена здравствующего академика; сам он, как и все учёные, был немного не от мира сего, забывчив и по быту рассеян, да и напуган ссылкой, внезапным поворотом судьбы, лишением всех наград, званий, и всё ещё не мог отойти от стресса. Жизнь в их доме, вольные разговоры, обсуждения политических вопросов и встречи проводились исключительно под её покровительством и руководством.

Ссылка и давление надзирательных органов давно закончились, академик не излечился биологическим теплом и умер, но привычки у чёрной вдовы сохранились прежние: каждый день в половине шестого она звонила Патриарху. Только теперь обращалась уже не как с бесправным, пригретым квартирантом, а как с хозяином, авторитарным шефом — желала доброго утра и напоминала о планах на день. И при этом умоляла, чтоб ни в коем случае не отключал телефон, ссылаясь на безопасность существования при любом, даже самом благоприятном, режиме.

Она и позвонила в половине шестого, а в половине седьмого уже открывала своим ключом дверь его квартиры в элитном доме, причём, в присутствии охраны подъезда, начальника милиции и вице-премьера, живущего этой же площадке.

Вторая чёрная вдова, Елена, носила «домашнее», сказочное прозвище Прекрасная и была ровесницей Патриарху. Однако вдовой на самом деле не являлась, поскольку никогда не выходила замуж, мужа не хоронила, и прозывалась так за компанию с первой. Впрочем, о её жизни было известно всё и ничего; знали, что ещё при Сталинском режиме она отбывала срок за хулиганство на Красной площади — разделась догола в праздник 8 марта, будто в знак протеста против ущемления женского достоинства в СССР. По крайней мере, так заявляла советская пропаганда, что было на самом деле, знал только адвокат Генрих. Выйдя на волю, Елена Прекрасная стала бороться со сталинизмом и считалась самым старым, заслуженным и опытным борцом с вождём народов. Потом несколько лет содержалась в психиатричке, откуда вышла по ходатайству врачей-психиатров, организованному ссыльным академиком и тогда ещё неизвестным адвокатом Генрихом. Вышла и стала ведущим специалистом в области борьбы с узурпаторами власти. Последние пару лет она пыталась учредить соответствующую государственную награду, высшая степень которой была бы равнозначной Ордену Мужества.

Несмотря на возраст, Елена выглядела моложе, отличалась бойкостью, старым ещё, комсомольским задором, хотя страдала бессонницей, однако на квартиру к шефу приехала с небольшим опозданием. Зато уже с информацией, совершенно для всех неожиданной: вчера около полуночи ей позвонил невесть откуда взявшийся внук Патриарха, некий Левченко, и попросил помощи — отыскать деда. Мол, в Москве он проездом, встретиться хотели по важным делам, но по телефонам дед не отвечает. И будто ещё раньше предупредил, дескать, в таком случае обращайся к помощницам, они всегда знают, где он, и свяжут.

— Примерно этого я и ждала, — в ответ на сообщение Елены сказала вдовствующая императрица.

— Что ты ждала? Внука? — попыталась уточнить та, но Екатерина ушла от темы: в первые часы после столь значимого происшествия у них всё было рваное, в том числе мысли, чувства и разговоры.

Обе чёрные вдовы знали о Патриархе почти всё, но про внука слыхали впервые. Елена Прекрасная самозванцу не поверила, заподозрила подвох и стала наводить справки, кто такой и кем доводится Станкевичу. Ей бы сразу позвонить старцу, и пропажа обнаружилась бы ещё ночью, но, невзирая на свои убеждения и ненависть к мужчинам, она очень трепетно относилась к Патриарху и беспокоить в поздний час не посмела. Отложила звонок на утро, а сама тем часом привлекла друзей с Лубянки и устроила срочную и глубокую проверку внука. Личность Левченко установили, есть такой человек, уроженец Ярославской области, но живёт в Гомеле, гражданин Белоруссии, и родственных отношений со Станкевичем не имеет, ни по линии отца, ни по линии матери. Друзья с Лубянки вздумали познакомиться с ним воочию, чёрная вдова назначила встречу на сегодняшнее утро, рядом со своим домом на Гоголевском, однако самозванец не явился и на звонки больше не отвечал. Засада до сих пор остаётся на бульваре, возле памятника Гоголю, но уже понятно — внук не придёт.

По пути в прокуратуру Елена Прекрасная вернулась к неоконченному разговору.

— Так что ты ждала? — спросила она с чисто женским любопытством. — Что-то уже слышала о внуке?

— О внуке не слышала, — призналась Екатерина. — Но в последнее время заставала Патриарха сияющим.

— То есть, как сияющим? Он даже улыбаться не умеет.

— Это в нашем присутствии не умеет. А когда входишь без стука, у него рот до ушей.

Елену покоробили вульгарные слова соратницы, однако надо было знать вдовствующую императрицу: в порыве страсти она могла перейти и на жаргон.

— Я никогда не входила к нему без стука…

Екатерина её не слушала, погрузившись в воспоминания.

— А дней десять назад он случайно проговорил странную фразу: «Теперь я живу с чувством исполненного долга». Какой долг он мог исполнить? И чтобы мы не знали? Перед кем?

— У меня мороз по коже, — Елена съёжилась. — Мистика… Ты не знаешь, кто такой Переплётчик?

— Переплётчик? Это что, фамилия или профессия?

— Больше похоже на прозвище… Никогда про него не слышала?

— От Патриарха не слышала, — призналась Екатерина. — А ты?

— И ещё скажи, а у него есть брат? Или был?

— Он единственный ребёнок в семье, — твёрдо заявила вдовствующая. — Я биографию знаю… Ну, говори, говори!

Елена Прекрасная заговорила виновато.

— Однажды я подслушала разговор Патриарха. Случайно!..

— Продолжай! С кем?

— С самим собой… Нет, не хочу ничего сказать о его здоровье! Может, это были мысли вслух… Или он медитировал…

— Он никогда не медитировал!

— В общем, вёл диалог с неким Переплётчиком, — сдавленно сообщила Елена. — И называл его братом.

Екатерине хотелось услышать суть.

— О чём говорили? Конкретно?

— О какой-то посуде… Я не совсем поняла. Патриарх спрашивал, почему брат не сказал ему о чаше.

— Ну, у него есть неоконченная симфония! — вспомнила вдовствующая императрица. — Называется «Звон храмовых чаш». Слышала? В его исполнении?

— Это я слышала. Только речь шла не о музыке. Патриарх вроде бы предъявлял претензии. Почему он ничего не знает о некой чаше. За которой придут.

— Кто придёт?

— Не знаю.

Екатерину осенило.

— Слушай!.. А что если он дописал симфонию? Тайно от нас? И потому ходил сияющий? Хотел сделать сюрприз!

— Я об этом не подумала, — призналась Елена, стряхивая озноб. — И верно, Патриарх музыкант по природе. А у них бывают… разговоры с самим собой.

В десятом часу обе вдовы были в кабинете Генерального прокурора, который уже знал об исчезновении светского Патриарха и принимал экстренные меры к установлению всех обстоятельств, взяв дело под личный контроль. Он и продемонстрировал помощницам небольшой видеоролик охранной системы, где отчётливо видно, как Станкевич сам, добровольно, садится в машину, судя по номерам, принадлежащую Комиссии по помилованиям. Обстоятельства проверили: автомобиль из гаража ночью не выезжал, у водителя алиби, здесь всё чисто. Злоумышленники отлично знали, с кем имеют дело, чётко спланировали похищение и оставили два ложных следа: второй, считала прокуратура, внезапно объявившийся и исчезнувший внук.

Бабки Ёжки вышли от Генерального в необычном для них, глубоком шоке, поскольку обе были уверены, что похищение организовал и провёл именно самозваный внук! Но законники его явно покрывают, списывая на ложный след, а это может означать единственное: инициатор преступления — власть. А кто с ней сейчас может схватиться на равных, так это один адвокат Генрих. Таково было мнение Елены Прекрасной, которая порывалась немедленно звонить ему и привлекать к раскрытию преступления.

Вдовствующая императрица интуитивно опасалась Генриха, зная его неумолимую, танковую силу напора, неуёмную страсть всё грести под себя и одновременно болезненную склонность к мистификациям. Он мог выполнить любую задачу, достать кого угодно даже с того света, например, вынуждая прокуратуру делать эксгумацию трупов и доказывая убийство или, напротив, естественную смерть — в зависимости от того, кто и сколько заплатит. Однако при этом был известен в кругах благотворителей, кому-то помогал бескорыстно, с кого-то драл три шкуры, по слухам, состоял в некой ложе, к масонству отношения не имеющей, дружил с эзотериками и оккультистами. В нём совершенно невероятным образом сочетались два крайних направления — мистиков и оптимистов. Его невозможно было нанять, как адвоката, никому и никогда; кого следует защищать, он выбирал сам, неизвестно какими целями руководствуясь. Случалось, брал самые бесперспективные дела и каким-то чудесным образом выигрывал жёсткие сражения со стороной обвинения.

Обе чёрные вдовы исконно женским чутьём чувствовали стремительное приближение конца их времени. Нет, сам Патриарх ещё много значил и мог, но, чтобы его свергнуть, уже давно подтачивали опоры, давили его верных помощниц, не выпуская уже в прямой эфир. И напротив, часто выставляли бывшую попутчицу по прозвищу Жаба, которая упрямо норовила быть причастной к команде, везде об этом заявляла и тянула одеяло на себя. Власть стремилась выйти на знак равенства — между величиной светского Патриарха и эту полублаженной внучатой племянницей Ильича, откровенно презираемой народом. И делала это как всегда аляповато, неосмотрительно, без намёка на убедительное изящество. Патриарху докладывали об этом не раз, но тот проявлял степенство и благородство, считая, что всё неестественное отомрёт по законам природы, эволюционным путём. А Жаба просто несчастная женщина.

И дождался…

В двенадцатом часу чёрные вдовы собрали первую пресс-конференцию у себя в офисе, однако журналистские заявки сыпались лавиной, а к обеду проснулись иностранные представители СМИ. Громких, обвиняющих власть, заявлений пока не делали, обсуждали между собой, ибо сами ещё не вышли из шокового состояния и не осознали, что на самом деле произошло. Елена Прекрасная была убеждена: случилось событие знаковое, поворотное, историческое, и страна притихла в ожидании, что же будет?

— Знаешь, у меня такое же чувство, как в день смерти Сталина, — призналась она. — Народ замер, не стало личности, которая олицетворяла власть.

— Ну, ты скажешь! — стряхнув с себя её навязчивый испуг, отозвалась Екатерина. — Нашла, с чем сравнивать!

— Наступает новая эпоха, я это чувствую!

— И перестань хоронить Патриарха! Он нас переживёт.

— Почему молчит страна?

— Она всегда молчит, эта страна! — начинала злиться и негодовать вдовствующая императрица, чувствуя прилив женского, старушечьего бессилия и противясь ему. — Мы не должны молчать!

— Как-то странно ведут себя журналисты…

На Екатерину нападала грубая, надменная язвительность — первая защитная реакция.

— Они всегда ведут себя странно, когда палёным пахнет. Они боятся, рот им заткнут! У нас пресса свободная, когда надо кого-нибудь прессовать с позволения власти.

Как и следовало ожидать, прокуратура в течение дня аккуратно отмахивалась от назойливых чёрных вдов, умоляла не вмешиваться в подробности дела и не комментировать события хотя бы одни сутки. Всё, что вдовы сумели придумать — это организовать пикет из своих сторонников возле Генеральной, куда в обед собралось человек двести с наскоро написанными плакатами и воззваниями. А ещё заехать к знакомому экстрасенсу, которая более напоминала тучную, располневшую ведьму, но киношную, обвешанную амулетами, украшениями и с тяжёлым из-за обилия чёрной краски взглядом. Она мельком глянула на снимок Патриарха и сразу прихлопнула ладонью.

— Он мёртв! Его нет среди живых на нашем свете.

— Его что, убили?!

— Задушили женским чулком.

— Зачем?! Почему? За что?!

— Это пока не известно, — ведьма наложила на фото тяжёлую каменную плиту. — Пусть проявится. Завтра скажу.

Однако на втором собрании журналистов вдохновлённую вдовствующую императрицу внезапно прорвало, и она выдала то, о чём пока что говорили между собой, в кулуарах. Екатерина открытым текстом заявила, что власть причастна к исчезновению светского Патриарха. Сказано это было со старушечьим надрывом и не совсем здоровым видом отчаявшегося пожилого и митингующего на площади пенсионера. Главный козырь был выброшен почти впустую: не здесь, не сейчас и не так должны были прозвучать роковые слова! Благодаря покойному мужу-физику, её личный авторитет ещё сохранялся, имя было на слуху, однако даже оголтелые журналюги заметно оторопели и примолкли. По крайней мере, в вечерних новостях этого не показали, зато выпустили Жабу, которая почти дословно повторила слова вдовы, присвоила их, и, тем самым, как бы размыла актуальность и серьёзность заявления. Ведущий подтвердил это, мягко и сострадательно сославшись на женскую эмоциональность близких друзей пропавшего старца. А на самом деле прозвучало, мол, не обращайте внимания, граждане телезрители, это бабская истерика, отчаяние озабоченных и скорбящих.

Первый день без Патриарха получился, как первый блин, и этот ком, словно застряв в каждом горле, не позволил никому сказать что-либо стоящее и вразумительное. Правда, Екатерине позвонил адвокат Генрих, сообщил, что отслеживает ситуацию и в определённый момент может подключиться к процессу. Это значило, что он держит руку на пульсе, дело это ему интересно, и он непременно захочет поучаствовать, независимо от желания помощниц Патриарха. И неизвестно, из каких соображений, меркантильных, благотворительных, мистических либо каких-то иных, поэтому надо было успеть сделать всё самим и не допускать стороннего вмешательства.

Однако вечер принёс новость потрясающую, и опять через Елену Прекрасную — вновь объявился внук! Позвонил и виновато сообщил, что забыл дома зарядное устройство, а батарея села, автоматы же в Москве попросту не работают. И он, шокированный известием об исчезновении деда, целый день метался по городу, пытаясь встретится с помощницами, однако его никуда не пускали, тем паче, к чёрным вдовам, милиция и охрана нервные, а возле прокуратуры вообще чуть не поколотили древками плакатов, приняв за провокатора.

На сей раз вдовы не стали обращаться даже к надёжным друзьям с Лубянки, уже окончательно убедившись, что власть сливает Патриарха. Они договорились с самозванцем о нелегальной встрече в уединённом месте Кусковского парка, где мастер конспирации Екатерина проводила самые ответственные переговоры. В парк поехали из разных районов города на тщательно подобранных частных извозчиках. После заявления вдовствующей императрицы они не поссорились, когда-то ещё давно договорившись принимать друг друга такими, какие есть, уважать сиюминутные порывы, которые, возможно, несут проявление истинных чувств и мыслей.

Самозванец оказался не таким растерянным простаком, как почудилось в телефонном разговоре. Он смотрел телевизор, чёрных вдов знал в лицо, и прежде чем подойти, сделал несколько кругов, отслеживая, нет ли наблюдения. Однако опытным глазом вдовствующей императрицы был вычислен, и когда подошёл, внука успели рассмотреть и оценить. На вид ему было немного за сорок, не мачо, но с модной недельной небритостью, породистый, благородный профиль, цепкий, сильный взгляд, спортивная фигура и одет соответственно. При этом обе чёрные вдовы, прошедшие скрытое оперативное наблюдение, лагеря, психушки и ссылки, одинаково отметили два главных качества: самозванец не походил на опера, но зато в его облике и стати было так много от Патриарха! Если вспомнить старые фото — почти одно и то же лицо, особенно сверкающие эмалью, совершенно белые, безукоризненные зубы и открытая улыбка, которую видела и помнила Екатерина.

И этот вывод их сильно обескуражил, поколебал уверенность. Когда Левченко подсел на скамеечку с вежливым «здравствуйте», вдовы не успели собраться с мыслями и чувствами.

— Дед ожидал подобных событий, — сразу же заявил он. — В нашу последнюю встречу высказывал опасения относительно своего будущего. Поэтому заметно спешил…

— Послушайте, любезнейший, — наконец-то совладала с собой вдовствующая Екатерина. — Откуда вы вообще взялись? У Станислава Юзефовича никогда не было семьи!

— Официально — да, — мгновенно согласился Левченко. — Для меня родство с Патриархом стало открытием.

— Кто же ваша бабушка? — язвительно вцепилась та.

Самозванец услышал всё — недоверчивый тон, холодность и неприятие, но виду не подал.

— Я сам узнал о ней совсем недавно, от деда, — не сразу признался он. — Считалось, что бабушка погибла в войну. Так говорили родители. Будто её угнали в Германию. А дед тем временем партизанил в белорусских лесах…

— Станислав Юзефович никогда не партизанил!

— Да, он сказал. Дед во время войны сидел в Гулаге. Играл на виолончели, в лагерном оркестре. У них был прославленный на весь Гулаг квартет «Мосты». Этот лагерь строил мосты. Точнее, один его отряд. Он назывался «Московский». Там сидели одни инженеры-строители мостов…

Чёрные вдовы переглянулись, но более ничем не выдали своего удивления. Такие щепетильные подробности лагерной жизни, как игра в квартете, были известны лишь самым близким друзьям. Для всех остальных Патриарх забивал со льда деревянные сваи и наводил мосты, за что ещё тогда получил прозвище Понтифик. Так что было отчего переглядываться. Мало того, Екатерина попыталась и это скрыть, излишне резко и как-то по-змеиному прошипев:

— Вы не ответили, кто ваша бабушка.

Левченко печально улыбнулся, но глаза оставались пронзительными и напряжёнными, как у самого Патриарха.

— Моя бабушка была колдунья. Точнее, даже ведьма. Не такая, как сейчас — настоящая… А так больше ничем не примечательная сельская девушка.

Даже Елена Прекрасная тут не сдержалась от язвительности.

— В белорусских лесах? В Полесье? А звали её не Олеся?

— Нет, не в белорусских, — серьёзно поправил он, — в костромских. Я там никогда не был, только собирался съездить…

— Хорошо, — перебила Екатерина. — Ведьма так ведьма… А когда Станислав Юзефович вас нашёл?

Самозванец позагибал пальцы, считая что-то, и сказал точно:

— Пять с половиной месяцев назад. В марте. Но не дед нашёл — я сам разыскал деда.

— Каким образом?

— Не поверите — случайно! — искренне признался он. — Однажды на вахте ко мне подошёл незнакомец. И сказал, чей я внук. У нас на вахте люди часто меняются… Деда как раз по телевизору показывали. В общем, я не поверил, но спросил у матери. Она всю жизнь молчала, а тут рассказала. И назвала имя бабушки — Василиса Ворожея.

— Почему мы об этом ничего не знаем? — выдала себя Елена Прекрасная и по-старушечьи прихлопнула рот дрябленькой, но девичьей ладонью.

— Это мне неизвестно, — у него на всё был простенький ответ, как забытое зарядное устройство.

— Зато нам известно всё, чем занимался Патриарх! — отчеканила вдовствующая императрица. — Он посвящал нас во все свои дела без исключения. В том числе и личного характера. И мы ничего не слышали ни о вас, ни о вашей бабушке-ведьме.

Левченко пожал плечами, однако сказал убеждённо:

— У каждого человека есть сокровенные тайны. Которыми он делится в последний час. Или уносит с собой в могилу. Дед не исключение. А у него есть что скрывать и таить…

— Если он стал искать кровных родственников, — решила поправиться Елена, — значит, он знал о вашем существовании?

— Он не искал! Это я его нашёл!

— Хорошо, пусть так. Но знал, что есть внук?

— Не знал, но догадывался, — как по писаному выдал самозванец. — И не обо мне конкретно, а о своём ребёнке. Сыне или дочери. Он не знал даже, кого родила моя бабушка.

— Кого?!

— Мою маму.

Чёрные вдовы пережили сотни допросов, поэтому допрашивать умели профессионально, зная, что напор — половина успеха.

— Она жива?

— К сожалению, нет… Умерла в прошлом году. Чуть не дожила, чтоб встретиться с отцом. Но очень хотела и передала мне наказ — найти деда.

— Передала? Почему передала?

— Я не присутствовал, когда умирала, — вздохнул Левченко. — Был далеко, в командировке. На похороны опоздал…

— Зачем он вас искал?

— Да он не искал!

— Ему было неинтересно, есть ли у него дети?

— Этого я не знаю. Думаю, всякому пожилому и одинокому человеку хочется узнать, есть ли у него наследники. Имею в виду нормальных людей.

— Как вы встретились?

— Приехал в Москву, — признался самозванец, — нашёл ваш офис. Подождал деда и объявился. Я же его по телевизору видел…

— Как отнёсся к этому Станислав Юзефович?

— Обрадовался! Есть на свете корешок. Остаётся…

— Он что, собирался умирать?

Самозванец опять пожал плечами.

— Вроде бы нет. Даже напротив, сказал, теперь буду жить ещё, долго. С чувством исполненного долга.

— Так и сказал?! — хором выкрикнули вдовы.

— Так… А что особенного? Старик встретил родного внука, исполнил долг…

— Когда так сказал? — вдовствующая императрица не давала опомниться. — Про чувство исполненного долга?

— В мае…

— Вы говорили — в марте!

— В марте я деда нашёл. А о жизни говорил в мае, когда мы встречались. — Левченко вдруг поник и отёр небритость ладонями. — Только у меня чувство… Нет, ощущение. Что-то случилось такое… И дед погиб.

— С какой стати?!.. — подпрыгнула Елена Прекрасная и настороженно осела, вспомнив заявление экстрасенса.

— Он же внук ведьмы, — ехидно заметила Екатерина и потеряла сдержанность, как на пресс-конференции. — Или профессиональный жулик. Станислав Юзефович вам поверил на слово? Что именно вы — внук? Похожих внешне людей сколько угодно!

— Не поверил, — признался тот. — И заставил сдать анализы на ДНК. Вместе сдавали…

Чёрные вдовы теперь дёрнулись обе, однако лишь слегка вытянули фигуры.

— И что?!..

Левченко молча извлёк из кармана куртки бумагу и отдал вдовам. Но сказал о каких-то своих догадках:

— Я так и знал!.. Теперь начнётся! Эх, дед, дед…

В заключении значилось, что ДНК перечисленных выше и сдавших анализы граждан, совпадают на 99,8 процентов, и это говорит об их прямом кровном родстве.

— И где такие бумажки пишут? — не сдалась Екатерина. — В какой канцелярии? Администрация президента? Лубянка? Или в какой-нибудь сверхсекретной?

— Там стоит штамп, — невозмутимо пояснил внук. — Какая-то закрытая клиника, с улицы не пускают. Дед отвёл, другим не доверял…

Очков они не носили, но тут обе выхватили их из сумочек и тщательно изучили бланк, штамп и печать.

— Всё равно весьма подозрительно… — начала было фразу Екатерина и осеклась.

— У деда где-то дома должна быть точно такая же бумага, — пояснил Левченко. — Он так радовался… И просил прощения.

— Прощения? За что?

— Что заставил проверять ДНК…

— А смысл? — подхватила Елена Прекрасная. — В чём смысл? Зачем? Цель? Наследство?

— Наследство, — признался внук. — Точнее, и наследство тоже.

— Квартира? Он отписал вам квартиру?

Левченко тоскливо посмотрел в обе стороны аллеи.

— Не знаю, не читал завещания… Да теперь это и не важно.

— Что, есть завещание? — уцепилась Екатерина. — Станислав Юзефович написал завещание?!

— Разумеется, написал. Исполнил долг, передал наследство…

— Ложь! Я видела сегодня обоих его адвокатов и нотариуса. Никаких завещаний он не оставлял!

Внук опять порылся в карманах, достал несколько визитных карточек, выбрал одну и подал вдовам.

— Вот у этого адвоката хранится. В запечатанном пакете.

Они изучили визитку молниеносно.

— Но это чужой адвокат! Совершенно неизвестный!

— Я не знаю, ещё не был у него, — помялся Левченко. — Носился по городу, искал вас… Забыть зарядное устройство!..

— Так он отписал квартиру?

— О квартире речи не было, — похоже, въедливость вдов начала раздражать внука. — Дед же не собирался умирать, переезжать куда-то… Он хотел жить. С чувством исполненного долга. Сказал, начнётся новый этап вольной жизни. Наследство его тяготило, опасался, попадёт не в те руки…

— А что же он завещал? — изумилась Елена Прекрасная. — У него кроме квартиры ничего нет! Единственное его приобретение после эмиграции. Всё, что заработал книгами в Соединённых Штатах. Другой собственности нет! Так что можно завещать, если завещать нечего?

— Ну, откуда мне знать? — уже возмутился внук и упёрся во вдов взором гневного колдуна. — Я и видел деда два раза! Вот приехал в третий… Какие-то ценности, что ли. Вроде, художественные. Я не разбираюсь…

— Где у Патриарха художественные ценности? — кого-то вопросила Екатерина. — В квартире голые стены! Разве что мебель, да и то… Уж не клад ли он закопал?!

И засмеялась над собственной злой шуткой.

Левченко отвернулся.

— Он говорил, наследство в каком-то банке, вроде, зарубежном. Я плохо слушал… Не каждый же день деды объявляются! Да ещё такие… Может, в Штатах заработал, скопил и оставил? Помню только условие: на эти деньги построить мост. Так что мне придётся уволиться с работы и строить мост.

Чёрные вдовы опять недоумённо переглянулись.

— Мост?!.. Какой мост?

— Вроде бы каменный, через реку. Я и запомнил-то, потому что условие не обычное…

— Через какую реку? — грубовато произнесла Екатерина. — Вы что несёте?

— Думаю, через Волгу. У нас через Волгу мостов маловато. Дед не сказал, через какую, я потом уточню… Уточнить хотел. Как вы считаете, его поэтому похитили? Кто-то ещё узнал про завещание? Адвокаты — продажные люди…

— Сами подумайте! — возмутилась вдовствующая императрица. — Ну, разве можно на книгах заработать? Чтобы на мост хватило? Ещё и каменный! Даже в Штатах?!.. Все деньги ушли на покупку квартиры. Ему государство выделяло бесплатно, в дар — отверг. Чтоб быть независимым.

— Тогда я не знаю природу ценностей, — подытожил внук. — Вскроем завещание — узнаем…

— Когда вы собираетесь это сделать?

— Хотел сегодня, — как-то вяло отозвался внук, при этом зорко озираясь, — но уже не успеваю… Завтра с утра теперь.

— Мне здесь не нравится. — Екатерина что-то почуяла и встала. — Вон там коляска другая, а мамаша та же… Расходимся!

— И мне здесь не нравится, — поддержал её Левченко. — Чую чьи-то взоры, глаза… За нами следят?

— Не исключено. Расходимся!

— А что с внуком? — спохватилась Елена Прекрасная. — Вы где остановились?

— В аэропорту, — признался тот. — Я же проездом…

— Поселитесь в квартире Елены, — заявила вдовствующая императрица. — Самое безопасное место. У неё совершенно чистая квартира, там можно вести любые разговоры и решать самые секретные задачи. Елена, вы не против, если у вас поживёт мужчина?

— Я не против, — покорно согласилась та. — Правда, у меня в доме мужчины не приживаются…

Екатерина и слушать её не хотела, додавливая самозванца.

— Надеюсь, вы же не уедете, пока ситуация не прояснится? С вашим дедом?

— Я уже понял, — обречённо произнёс Левченко. — Дед разрушил все планы… Как объяснюсь с начальством? Работаю на газодобыче полуострова Ямал. Завтра моя вахта начинается… А мне ещё заявление писать на увольнение. Теперь уж точно придётся строить мосты.

— Утрясём, — пообещала Елена Прекрасная, тоже рассеяно озираясь. — Человек способен построить мост через Волгу, а заботится о какой-то вахте… Дурдом!

— Лирика потом, — оборвала её мастер по камуфляжу, натягивая рыжеватый парик. — Уходим по одному. Вы, наследный принц, идёте за мной, держите в пределах видимости. Такси остановлю я, доставят по адресу на Гоголевский бульвар. И пожалуйста, из квартиры без ведома хозяйки ни шагу!..

Таким образом они миновали значительную часть парка, и уже на выходе к улице Михайлова новообретённый внук Патриарха внезапно исчез из поля зрения. Потом его спина дважды мелькнула меж деревьев и пропала в зелени парка. Обе чёрные вдовы заметили это одновременно, ибо не теряли видимой связи с ним, поэтому тотчас вернулись к месту, где он мелькал в последний раз, но кроме мамаш с колясками, сосущих пиво и смолящих сигареты, никого более не обнаружили…