Горячий декабрь

Сергей Анатольевич Шаповалов, 2019

Повесть "Горячий декабрь" правдиво показывает череду событий, развернувшихся во время Декабрьского восстания 1825 года. Читателю предлагается глубоко погрузиться в обстановку послевоенного Петербурга. Неожиданная смерть императора Александра. Интриги вокруг престола. Попытка военного переворота. Обложка изготовлена Шаповаловым С.А. Использована картина Вильгельма Августа Голике «Портрет Николая I». Начало XIX века. Новгородский музей-заповедник.

Русско-Американская компания

На первом этаже, в просторном зале со сводчатыми потолками собралось множество знатных господ. Здесь были гражданские дорогие сюртуки и строгие офицерские мундиры. Поскрипывала мягкая обувь, звенели шпоры. Шёлковые галстухи, часики на цепочках, золотые броши с камнями, ордена, эполеты, аксельбанты. Общество сугубо мужское. Пили шампанское, играли в карты, шумели, дымили трубками. Кто-то в углу играл на рояле. В прихожую вошёл человек в каррике горохового цвета. Подал лакею открытку с приглашением. Тот помог ему снять плащ, принял новенький цилиндр и перчатки.

Как только господин вошёл в шумный зал, его сразу заметил офицер с чёрной повязкой на голове:

— Рад видеть вас! — он быстро подошёл и дружески пожал руку. — Господа, хочу представить вам графа Александра Денгофа. Он недавно прибыл из Англии. И вообще, уважаемый граф много где путешествовал. Даже до Америки добрался.

Капитан Якубович тут же втянул гостя в круг штатских и офицеров, ведущих горячую беседу.

— Европа давно освободила своего крестьянина, — горя глазами, ораторствовал молодой офицер в форме гвардейской артиллерии. — Мы прошли от Вильно до Парижа. Везде уже отменено крепостное право. Никто никому не принадлежит. Никто никем не торгует.

— Но, позвольте, вы хотите освободить русского крестьянина? — спорил с ним рыхлый чиновник в маленьких очках на мясистом носу. — А чью землю вы им отдадите? Свою? А сами с чем останетесь? А если без земли освободить, что ваш крестьянин будет делать? По миру пойдёт? Голодать? Так он вас первого на вилы и подымет. И уж если вы заговорили о Европе, то я там тоже побывал. Видал на Рейне этих самых свободных мужиков. Они с голоду отощали, на борзых похожи. Много ли им счастье от этой свободы? Да иные из них были бы рады-радёшеньки, если бы вышел закон, поставивший их обратно в зависимость от помещика. У них была бы земля. Господин обязан был бы заботиться о них, защищать, беречь, кормить в неурожайные годы. А теперь они свободны! И что? Бегут из отечества, лишь бы найти кусок хлеба. Выходит, и отечество им уже не дорого. Выходит — они чужие своему государству. А в случае беды, будут ли они его защищать?

— Согласен: земли всем не хватит. Надо строить мануфактуры, — предложил офицер.

— Так, вот, — указал толстым перстом в небо чиновник. — Вначале их надо построить. В Европе сначала мануфактуры появились, а потом уже все свободными стали.

— А расскажите нам, как в Англии обстоят с этим дела? — попросил капитан Якубович Денгофа.

— Англия — страна с большими возможностями и с малым человеческим ресурсом. Бродяг я там не встречал, их сразу гребут в матросы или в колониальные войска. Для нищих открываются, не знаю, как правильно перевести, дома работы или, может быть, работные дома. Они похожи чем-то на наши остроги. Там есть казармы. В них люди спят, а днём трудятся на мануфактурах по двенадцать-пятнадцать часов в день за еду и койку. Из работного дома можно сбежать, но тогда угодишь в матросы. А могут, просто, фермеры поймать и повесить. Человеческая жизнь много не стоит.

— Но, все же, эти работные дома как-то спасают положение? — спросил кто-то.

— Возможно, — неуверенно ответил Денгоф. — Но, повторяю, порядки там, что в остроге: мужчины, женщины, дети живут раздельно; строгий распорядок дня; наказания следуют за малейшую провинность; никакие жалобы не принимаются. Плохо работаешь — не получаешь еды. Недоволен — сиди в карцере. Поднял руку на надсмотрщика — будешь жестоко избит. На мануфактурах при работных домах трудятся дети, начиная с шести лет. Обычно к тридцати они становятся калеками. Нередко можно встретить рабочих с оторванными конечностями, одноглазых, ошпаренных.

— Но, постойте, — перебил его молодой офицер. — Вы же, я слышал, бывали в Америке. Там, ведь, — полная свобода.

— Вы правы, — согласился Денгоф. — Однако надо заметить, Америка — край дикий. Из ста семей эмигрантов, дай бог разбогатеет десять. На юге плодородные земли, а трудятся на тех землях рабы. Да, господа, рабы, завезённые из Африки. И стоят они дешевле, чем лошади или коровы.

— Постойте, какие рабы? — удивился капитан Якубович. — Как в Риме?

— Нет, господа. В Риме, в Элладе раб мог стать свободным при определённых условиях. В Америке такой поворот исключён. Негры рождаются рабами и умирают рабами. Они не имеют ничего, кроме хозяина. Вы же не хотите в России подобное рабство.

— Но, они же из Африки, дикари, — пожал плечами чиновник. — Разве дикари смогут жить свободными в цивилизованном мире?

— Хочу заметить вам, что среди рабов встречаются ирландцы. Да, да! Их так же вылавливают, как зверей, и отправляют на плантации.

Все возмущённо загудели.

— Но в северных штатах не все фермеры держат рабов, — нашёлся какой-то умник. — У них свободные фермы со свободными фермерами.

— Согласен. А ещё в северных штатах есть местные аборигены, которых согнали с земли, и они периодически вырезают этих свободных фермеров целыми поселениями. Колониальные власти отвечают тем же. На западе Америки распространена опасная, но весьма доходная профессия: охотник за скальпами. Такие охотники убивают индейцев, снимают с них скальпы и относят в специальные учреждения, где им за каждый скальп неплохо платят. Правда скальп мужчины стоит в два раза дороже, чем женский или детский, но все равно — отличный заработок.

— Что вы за ужасы рассказываете. Я не верю! — воскликнул молодой офицер.

— А вы знаете, господа, — вмешался седовласый высокий господин с пышными усами. — Я бывал в Африке, в одной английской колонии. Наблюдал, как англичане развлекаются охотой на крокодилов. У крокодилов отличная кожа. Но эти твари живут в мутных реках. Если его подстрелить, он тут же уходит на дно, и достать его со дна невозможно. Так что придумали англичане! Они берут негритёнка лет двух–трёх, привязывают его за ногу к колышку на берегу и заставляют плакать, а сами прячутся в укрытии. Ребёнок пищит, плачет, маму зовёт… Крокодил, услышав, выбирается на берег в надежде полакомиться, вот тут его и убивают. Ну, бывает, что он и приманку прикусит.

Повисло мрачное молчание.

— Да-с, я вам правду рассказываю, — уверял седовласый господин. — Сначала они для приманки обезьян ловили, но с ними мороки: поймать нужно, обезьяны кусаются, брыкаются. А с ребёнком — все просто.

— А как же мать? — тихо спросил капитан Якубович, сглотнув комок.

— А что, мать? Для англичан туземцы — те же обезьяны. Что мать может сделать? Сидит и плачет. А если пробует защищать дитя — пристрелят. У них за этим не станет.

— Я подобное наблюдал в Индии, — вмешался ещё один путешественник в военно-морском мундире. — Местные индусы до того обнищали, что мрут с голоду, как мухи. Английские офицеры перед завтраком развлекаются следующим образом: приказывают солдатам выносить объедки за стены форта. Местные индусы приходят в надежде найти что-нибудь съестное, их в это время отстреливают, как животных. Вот, так веселятся.

— Но позвольте, господа, мы же хотим построить новое, справедливое общество, — встрепенулся молодой офицер. — Вспомните Францию. Как она освободилась. Какие были благородные порывы!

— Тогда России нужен два человека: новый Наполеон Бонапарт и доктор Жозеф Гильотен, — саркастически заметил седовласый господин. — Порывы — порывами, а голов во Франции срубили — уйму.

— Не обязательно, — отверг морской офицер. — Прогрессивное дворянство вполне справится с задачей. Новое просвещённое дворянство, опирающееся на армию, должно опрокинуть, сломать все старое.

— Вы говорите о республике? — спросил осторожно полный чиновник, зловеще блеснув стёклышками очков. — Но в республике не должно быть монархии. Куда денем царя?

— Республика — это не путь для России, — горячо возразил Якубович. — Только конституционная монархия. Англия — чем вам не пример? Да, работные дома. Да, нищие…. Но и величайшая мировая держава. — И выразительным басом пропел: — «God save our gracious Queen»….

— О чем ведёте столь жаркий спор, господа? — спорил подошедший молодой человек в элегантном бежевом фраке. Глаза большие, внимательные, губы тонкие, плотно сжаты. Денгоф узнал в нем своего собеседника из кондитерской.

— Кондратий Фёдорович! — обрадовался капитан Якубович. — Мы рассуждаем, какое политическое правление должно быть в новой России.

— Сложный вопрос, — задумался он, но лишь на мгновение. — С одной стороны — традиции должны соблюдаться, с другой стороны — прогресс требует переустройства быта. Законы должны быть усовершенствованы кардинально, — это я вам говорю, как человек, служивший в Петербургской Уголовной палате. Конечно, нужна конституция.

— Но куда вы денете царя? — повторил вопрос толстый чиновник, снизив на последнем слове тон до шёпота.

— Конституционная монархия! — повторил твёрдо капитан Якубович.

— Согласен с вами, — кивнул Рылеев. — Конституционная монархия — система новая и прогрессивная. Вы Англию упомянули. Но ежели выйдет, как в Испании? Помните совсем недавние события? Двадцатый — двадцать третий годы. Рафаэль Риего блестяще совершил революцию и заставил короля Фердинанда дать присягу народу и конституции. В Испании прошли народные выборы в кортесы. «Восторженные» одержали победу на этих выборах. Позже сформировали правительство…. Вот оно — торжество справедливости! Казалось, свобода, равенство и братство пришли в Испанию навсегда! Страна заживёт по-новому, показывая пример остальной замшелой Европе…. Однако ошибкой Риего было именно то, что он оставил королю свободу, и не только королю — всему его окружению. В итоге: республика разгромлена, Риего повешен. А вспомните судьбу Неаполитанского адмирала Франческо Караччиоли, боровшегося за свободу и демократию. Поверил королю, и был повешен на рее английского фрегата. Разве можно верить царствующим особам? Для них власть — дороже всего, дороже жизни. Не побоюсь сказать — дороже совести. Плевать им на свободу собственного народа.

— Вы сами что думаете? — спросил морской офицер.

— А я не думаю, я — действую, — с гордостью ответил он. — Я, Кондратий Рылеев, служил отечеству, пока оно нуждалось в службе своих граждан, и не хотел продолжать её, когда увидел, что буду служить только для прихотей самовластного деспота. Я желал лучше служить человечеству, поэтому избрал звание судьи. Что меня ожидало в военной службе? Может быть, военная слава, может быть, безвестная смерть; но в наше время свет уже утомился от военных подвигов и славы героев, приобретаемой не за благородное дело помощи страждущему человечеству, но для его угнетения.

— Ох, слышал бы вас Суворов, — недовольно покачал головой капитан Якубович.

— Суворов был великий полководец, я с вами полностью согласен. Но слава его бледнеет, когда вспомним, что он был орудием деспотизма и побеждал для искоренения расцветавшей свободы Европы. Извините, если обидел ваши чувства. Должен ли был я, получив эти понятия, оставаться в военной службе? Нет! Прошу прощения, я не хочу оскорбить присутствующих здесь военных, всего лишь — высказываю свою точку зрения. Ныне наступил век гражданского мужества, я чувствую, что моё призвание выше, — я буду лить кровь свою, но за свободу отечества, за счастье соотечественников, для исторжения из рук самовластия железного скипетра, для приобретения законных прав угнетённому человечеству — вот мои дела. Если я успею, вы не можете сомневаться в награде за них: счастье России будет лучшим для меня отличием. Если же паду в борьбе законного права с властью, ежели современники не будут уметь понять и оценить меня — может быть, потомство отдаст мне справедливость, а история запишет имя моё вместе с именами великих людей, погибших за человечество. В ней имя Брута стоит выше имени Цезаря. Вот моя исповедь, господа. Таков я, Кондратий Фёдорович Рылеев.

Конец ознакомительного фрагмента.