Дети Духов. Часть 1

Сергей Богомолов

Трое подростков государевых кровей вступают в жизнь. И у каждого свой путь, своя дорога, свой смысл жизни… Это продолжение романа «Дети Рода», но в то же время и отдельное произведение. И также, как и там, здесь присутствуют нелицеприятные сцены, читать которые слишком впечатлительным или высокоморальным людям не рекомендуется.

2. Гром

— Оп-па! — Гром в момент проснулся от вскрика, и прохладного воздуха, вдруг обхватившего обнажённое тело. Попытался схватить одеяло, но куда там, оно слетело словно подхваченное внезапным порывом ветра — Гляньте-ка! — мелькнули рыжие вихры, опять этот маленький гадёныш, Гром уже хотел вскочить чтобы надрать ему уши и поставить фингал на конопатой роже — Балда как у коня! Ха-Ха-Ха… — но почувствовал себя необычно, странно, и эта тяжесть в паху — Гром, между ног дубовый лом! Ха-ха-ха…

— Пшёл прочь! — и мелкий всё же скрылся из горницы, с громким хохотом увернувшись от подушки запущенной Храбором — Вот урод! Он ведь даже не из рода Тёмной чащи, ходит везде как дома… Ты чего? — названный брат посмотрел на скукожившегося, красного как рак, Грома, и видно что-то сообразив, метнулся за брошенным Птахой одеялом, но было уже поздно. В горницу влетела озорная растрёпанная Заря, в одной, напяленной впопыхах, рубахе выше острых девичьих коленок.

— Чего это Птаха у вас орал? — она уставилась на, смущённо сидящего прижав ноги к груди, Грома, и тут же прыгнула к нему на постель и стала дёргать за колени и руки, которыми он обнял себя. Хотя рядом стоял совсем голый Храбор — Покажи, ну покажи…

— «Ну же, ну пускай пройдёт…» — однако ЭТО всё никак не проходило. Гром умоляюще посмотрел на Храбора. И по торчавшим скулам и прищуренному взгляду поганских вождей, и одновременно гордо встряхнувшимся волосам цвета дубовой коры великих князей Черсалава, понял, тот не спасёт его. Заря, Наследная княжна и его невеста, в будущем Государыня, Храбор поклялся её защищать и во всём слушаться. А Гром кто? Всего лишь её младший брат, хоть и ненамного, близнец, вождь несуществующего рода — «Ну и ладно!» — Гром убрал руки и опустил ноги.

— Вот это да-а! — протянула Заря.

Огромный твёрдый ствол стоял вертикально, возвышаясь над его необычным знаком духа Рода. Не таким как у других: вон, к примеру у Храбора внизу живота звезда рода Черсалавов из многих золотых и серебренных лучиков. Да и у Зари под рубахой на лобочке тоже звезда, большая, рода Государей Салавиии, Гром её много раз видел.

Но теперь он с удивлением смотрел не на сестру, а на себя. И не на знак в виде тёмной дождевой тучи с золотыми молниями, из-за которой появлялось ярко-красное весеннее солнце, а на своё новое достоинство рядом с этим знаком рода Весеннего неба. Хотя Птаха, конечно, соврал, у коней всё-таки немного больше.

— Ну всё, теперь все девчонки твои — радостно захлопала в ладоши сестра — запросто наш род возродишь! Скажи Храбор — она обернулась к своему наречённому и весело прищурилась на его висюльку — А у тебя когда такой будет?

— Уже давно такой… — Храбор вдруг вспомнил что голый, начал напяливать штаны на своё, хоть и совсем ещё юношеское, но красивое, довольно мускулистое тело, к тому же украшенное не только родовой звездой, но и знаками других духов — Только чуть поменьше — хмуро ответил он.

Гром завидовал ему, у него ведь тоже хорошо сложенное тело. Они с самого раннего возраста все втроём вместе, и Храбору он ни в чём не уступает, даже наоборот, «А сынок-то Государыни удивительно хорош, растёт красивым и статным» это все говорят. Но вот его своими знаками духи не отмечают, даже у Зари есть, а у него нет ничего кроме родового. Это бы и не страшно, не всем быть любимцами духов, многие люди и так живут. Да вот только Гром последний из рода, последняя надежда, он будущий вождь и родоначальник. И кто пойдёт за таким вождём, которого даже духи не отметили? Это Заре хорошо, да Храбору, за ними титул, им и без знаков любой подчиняться будет. Когда-нибудь, если мама передаст ей власть. Только вот у них и знаки есть.

— Что за сборище? — равнодушный и тихий голос тётки Радуги испугал всех троих. Хоть и родная, тоже из рода Весеннего неба, молодая и красивая, всего на десять лет старше них. Сестра нынешней Государыни Ярки и жена вождя рода Тёмной чащи, Коряги — Та-ак! — её пугающий взгляд прошёлся по озорникам и упёрся в восставший корень племянника — Хвастаем, отрок? — добрый голос и взгляд, но все знали, шутить не следует.

Будто ветви боярышника растут по всему её телу, цепляясь шипами за кожу. Любое её неудовольствие и на человека обрушится проклятие. И на него самого, и на род его, и на всё Государство коли сильно разозлить, а то и на весь мир. Вот голые ростки идут из-под рукавов, по ладоням и пальцам, дотронься она и всё. И красивые неулыбчивые губы, один шип словно проткнул губу, скажи слово и нет человека. А нежные глаза, словно в белке шип застрял и прям в зрачок воткнулся. Только кое-где, на внешней стороне ладони и на щеке, имеются пухлые белые соцветия, нежные, красивые. Но всё одно, шипы они не скрывают — «Только не смотреть, только не смотреть…»

— Я не специально — Гром потупил взгляд — он сам такой стал.

— Сам?! — женщина сделала шаг, чуть склонилась и вдруг фыркнула — У отца твоего такой же был!

Гром вздрогнул от неожиданности и вдруг понял, что корешок быстренько возвращается в свою обычную форму — «Прокляла всё-таки!» — подумал он с сожалением. Но, конечно, не вслух, вслух чревато, ещё и не того можно дождаться. А Радуга между тем обернулась к Заре и Храбору:

— Ты на кухню хрен чистить, а ты сегодня будешь помогать кобыл случать. Коль вам в страду любоваться более нечем — совсем не строго, но оба подростка тотчас убежали исполнять приказание — а ты… — она вдруг села на кровать и вздохнула. Протянула руку словно хотела взъерошить его светлые волосы, но нерешительно остановилась, сжав кисть в кулак, будто и правда боялась проклясть невзначай, а может не хотела пугать — …уже решил, что дальше делать будешь? — вроде и равнодушный голос, но как будто тоска какая в глазах.

— «Решил?!» — внутренне усмехнулся он — «Что тут решать?!» — за него уже всё давно решили. И вообще, ей-то какое дело — «Ах, ну-да, это же был и её род, это же на её глазах всех убили!»

Знак рода обычно ставит отец, сразу после рождения, как бы передавая род. У него не так, он родился сразу со знаком, и не со звездой, означающей его место в роду, а с гербом, символом. Ему род передали духи. Духи рода. Предки. Божества. Как угодно, можно назвать, смысл один, ему они поручили возродить Род.

— Искать жену — просто сообщил Гром.

— В четырнадцать лет? — в голосе Радуги послышалась насмешка.

— Говорят моя мать в десять лет первого врага своей рукой убила! — жёстко проговорил он — Говорят тебе было девять, когда ты в плен попала и страшного духа приручила! — он её больше не боялся, ну и пусть проклинает, против своего рода он всё одно не пойдёт — Говорят мой отец половину Слава в этом возрасте перетрахал…

— Ну, это врут — неожиданно засмеялась, обычно мрачно-равнодушная, тётка — так, пару баб гулящих было наверно! — и вдруг положила свою ладонь на низ его живота, прямо на знак. Глаза её сузились, пальцы чуть сжались. И Гром похолодел от испуга, будто острые шипы боярышника укололи его в лобок и в уд, везде, где голой кожи касалась её ладонь. Ушла из голоса весёлость — А вот в нашем роду, действительно, многих имел! Правда не в четырнадцать, уже старше был.

— Мне нельзя ждать — прохрипел Гром, весь внутренне сжавшись — вдруг что случится со мной, кто род возродит? — так и хотелось скинуть её руку со своих чресл, но не осмелился.

— Хорошо. Разрешу тебе пойти на красную горку, иначе сам не поймёшь. Но смотри мне — её пальцы снова чуть напряглись, и снова внутри будто отсохло всё — коли будешь думать этим местом, а не головой, коли род наш опозоришь, прокляну! — и встала, наконец убрав свою ладонь — Вставай, неча в страду, до завтрака, на лавке валяться — и покинула горницу.

Места их, за широким длинным столом через всю большую трапезную, были хоть и не в конце, но и не во главе. Здесь не по знатности считали, а по заслугам, и будь они хоть какие княжичи, а отношение ко всем одинаковое, что заслужил, то и получи.

— Этот Вороной просто ужас какой-то — рассказывал Храбор, в свою очередь загребая из большой миски кашу, ложку за ложкой — даром что старый. Все кобылы от него шарахаются…

— А меня, представляешь, целый таз хрена заставили натереть — перебивала его Заря — до сих пор глаза слезятся… А тебе Громик? Как, сильно от неё досталось?

— На красную горку разрешила сходить — шмыгнул он носом.

— Ох, ты ж! — вырвался завистливый возглас у Храбора — Может и мне можно?! — Заря, конечно, не могла дотянутся к нему через стол, девицы и парни сидели по разную сторону, но взгляд её был убийственный — Да чего? Я ж посмотреть только… — попытался он исправить оплошность.

Но бесполезно, Заря сжала зубы и посылала молнии глазами, зыркая по сторонам из-под пряди выбившихся волос. Убедившись, что вокруг все громко болтают о своём, процедила негромко:

— Ладно, я тебе сама покажу — но тут же поправилась — а ты мне! Такой как у Грома утром был! И не вздумай баловать — сразу окоротила она его ухмылку — забыл, что Радуга нам говорила? Коли до свадьбы коснёшься кого, проклянёт так что отсохнет там всё у тебя…

— Она и ей то же самое говорила — шепнул Храбор Грому — что лоно у неё паутиной покроется — он хихикнул — ну ни чё, думается ничего не будет, пугает только…

— Ты же не серьёзно?! — а сам подумал — «Ну вот чего он у неё там не видел?» — и правда, с детства ведь вместе. И купались, и игрались, хоть голышом хоть так. Это только последнее время, как Заря зацвела той весной, стесняться чего-то стала — Радуга может и пугает, но Государыня не простит!

— Да ты чё, за кого меня принимаешь?! Мы так, только поласкаемся. А остальное перед духами и людьми, как положено…

Но Гром ему не очень-то верил. Не об этом ли предупреждала Радуга, говоря каким местом думать надо? Ему он ничего ни сказал, а вот Радуге да, намекнул потом. И виноватым себя не чувствовал. Зато теперь, пока идёт весенняя страда, можно не волноваться, и так-то после работы мысли все только о сне, так ещё как-то так получалось, что Храбор и Заря работали всё время в разных местах, не пересекаясь.

— Что за люди подлые есть?! Кому любовь наша мешает?! — жаловался Храбор Грому, укладывая на телегу мешки с зерном семенным — Завистники, услышали говор наш, да вождю и предали…

Крики, смех и весёлый шум, вместе с отблесками костров доносятся из вечернего сумрака. Вот она, сказочная, загадочная, так что сердце ёкает, Красная горка! В смысле не просто само место конечно, таких горок по всей Салавии полным-полно, но и место, и время, и действо. Сколько сказок, историй смешных и трогательных, сколько хвастовства выслушал Гром, а теперь сам здесь стоит и не знает, что делать, как ступить ещё несколько шагов? Уже второй вечер, вчера так постоял-постоял, да и ушёл. Хорошо хоть Зари с Храбором нету, так и порывались его проводить и издалека наблюдать. Однако вождь Коряга нашёл им занятие. Зарю, вместе с другими бабами, заставили одежду работников перестирывать, у вождя Тёмной чащи двор большой, дружины и работников много, а после страды немало грязного накопилось. А Храбора на заставу услали, с поручением — «С каким-таким поручением, на заставах только деды остались, кто ж весной нападать будет? А с тех пор, как Государыня Поганов замирила, а кого и Салавии подчинила, так и вообще набегов нет. Если только ватаги какие мелкие» — впрочем ещё зимой пришла злая весть: Государь Мир убит, и что будто бы убила его Ночка, поганская служанка Государыни и мать Храбора. А недавно гонец из самого Слава к вождю Коряге был.

Смех и говор, совсем рядом, отвлекли от мыслей. Несколько девок и парней резво скинули с себя одежды и побежали прямо в речку. С хохотом и громким девичьим визгом.

— «Не нашенские» — определил Гром делая вид будто он тут случайно, так, мимо проходил — «в смысле не из рода Тёмной чащи» — хоть и живёт он среди них, почти сколько себя помнит, но и забывать нельзя, у него свой род, род Весеннего неба.

— Эй, паря, чего стоишь? Айда с нами! — мужик, уже не парень, сверкая мокрым телом, толкнул в плечо и подмигнул — Не тушуйся, свои все! Ель, ты скоро там?

— А не ждите — медленно из воды выходила жёнка, мокрая, красивая, голая. Задрав руки, она собрала распущенные волосы и выжимает их. Лунный свет и отсветы костров так и играют на её грудях налитых, на животе плоском и бёдрах округлых. И глядит она прямо на него, и будто улыбается хитро — дело у меня есть — Гром так и почувствовал, как растёт, тяжелеет, его уд в портах.

— Как хочешь — ухмыльнулся мужик в бородку. Ловко подхватил другую деву, весело заверещавшую от неожиданности, шмякнул по мокрому заду и побежал вслед за остальными, наверх — Эх, разойдись! — гаркнул и, прямо с хохочущей девкой на плечах, прыгнул через самый большой костёр.

А жёнка, что осталась, уже вышла из воды и подходит к парню, всё ближе, ближе. И только тут Гром узнал её — «Ну точно Ель!» — она-то как-раз «нашенская», дворовая, самая обычная. И не рабыня, даже наоборот, вроде как племянница вождя Коряги, вон и звездочка над лоном имеется, небольшая, пять лучиков всего, три серебренных два золотых, ну так вожди не княжеских кровей. И не замужняя в двадцать-то семь лет? Странная она, как будто грустная всё время ходит. И знак у неё на лице странного духа, с одной стороны, на щеке слеза блестит, а с другой, будто алые губы дальше продолжаются, в ухмылке довольной. Раньше особо и не обращал внимания, мало ли жёнок всяких в Тёмной чаще, сильном, богатом и, наверное, самом людном роду в Залесском краю? — «Так вот она какая на самом деле…»

И додумать не успел, губы её мягкие, вкусные, медовые, приникли к его устам. Так что оставалось только пить этот нектар, чувствуя, как томление по всему телу разносится. А руки её уже и рубаху ему задрали, и порты стянули, и сомкнулись ладони на стволе. Тут-то она и разлепилась с ним и взглянула вниз:

— Не обманула, и правда громадный…

— Кто не обманул? — поинтересовался Гром.

— А не важно — она потянула его рубаху вверх, через голову, стаскивая полностью — Ложись — да подтолкнула ладонью в грудь.

Сама сверху как села, овладевая. Да так, что Гром дёрнулся, тело всё свело, заставив скривиться открыв рот, и он охнул изливаясь. И необычно, и стыдно, губу закусил, глаза отвёл. А Ель вдруг как заржёт, от чего весёлая часть лица совсем потешная стала:

— Ха-ха-ха-ха… Ой, про… хи… сти… ха-ха-ха, такой смешной… хи-хи… просто…

И смех такой искренний, заразительный. Грудь её трясётся перед глазами и бёдра нежно трутся о него, и живот содрогается, вместе со всем телом. Гром и сам хихикнул и почувствовал, как опять наливается да твердеет корень, прямо в её сотрясающемся лоне.

— «Как же это сладко!» — никогда Гром такого не испытывал. Теперь, когда всё прошло, осталась только усталость в животе и расслабленность тела. И молодая женщина что лежит на нём, приникнув полностью, и чувствуется быстрое биение её сердца и усталое дыхание прямо в ухо, а ночь прохладно обнимает разгорячённые тела. Вот теперь он пожалел, и Храбора, и Зарю — «Когда ещё они это познают?» — и вдруг вспомнил, зачем вообще это всё:

— Ты будешь моей женой?

— Женой? — в груди Ели возник смешок, отдавшись и в нём — А что, можно. Будешь меня каждую ночь любить — мечтательно произнесла она, складывая руки на его груди и кладя на них голову — только, разве твоя мама Государыня не будет против? — а повернула голову так, что серебристая слеза ярко заблестела в лунном свете.

— Нет же! — воодушевлённо ответил Гром приподнимаясь на локтях — Мы будем жить одни, на землях моего Рода. Растить детей и вести хозяйство…

— Одни?! — она разочарованно надула губки — Совсем? Не-е, без мира мне скучно. Я люблю, когда весело вокруг и много людей. Пошли! — она вдруг вскочила и потянула его за руку — Ну же, побежали ко всем! — и он побежал, вверх, на холм, за, цепко схвативший за кисть, рукой. Прорвались через весёлый хоровод. Вместе сиганули через костёр и, оказавшись в кругу огней, где целая толпа голых людей играла в жмурки, Ель толкнула его в центр — Чур следующий жмурится!

Кто-то тут же накинул повязку на глаза, и сразу множество девичьих рук коснулись обнажённой кожи в разных местах. Смех, шум, суета. Гром сначала чуть растерялся, а затем, растопырив руки, стал хватить ускользающие тела. Наконец удалось, в руках забилась пойманная добыча, вёрткая, прыткая, пытающаяся вырваться. Бесполезно, он крепко обхватил за стройную талию, прижимая к себе, и она успокоилась, стянула с него повязку, чмокнула в губы и потащила, через толкучку и ободряющие крики, прочь от круга огней.

Несколько шагов во тьме, и повернувшись прижала свои ладони к его груди. Сюда еле доносились отсветы костров, и сквозь весёлый шум слышались какие-то шорохи, вздохи и стоны в кустах, под ногами что-то мокрое, липкое, или только кажется? А она всё гладила и целовала: плечи, спина, грудь, и опускалась всё ниже. Нежные руки прошлись по бёдрам, ягодицам и между ног, а губы по животу, ещё ниже и вот обхватили уд. Что-то ласковое, сырое, коснулось его и обратило в камень. Дева откинулась на спину раздвигая ноги, и Гром не стал тянуть, лёг сверху, вошёл и задвигался, и звуки их слились с любовным хором этой ночи.

— Станешь моей женой? — вопросил он, ещё не успев отдышаться, сразу как утихла её дрожь.

— А ты из какого рода?

— Весеннего неба.

— Так нет же его?! — удивлённо уставилась она на него.

— Земля есть, и я есть. Последний, Гром Весеннее небо.

— А-а, так ты сын Государыни? Княжич?!

— Не княжич я. Я род хочу возродить, для того жена нужна! Чтоб жить с ней на своих землях вместе…

— Вдвоём?! А пахать один будешь, и строить один? И сеять, и убирать, и скотину держать?! Пусти дурень! — она столкнула его с себя и поднялась — Ты может и один справишься, а я одна столько не вынесу — и пошла к свету, гордая, красивая, с тяжёлой косой невесты.

Гром тяжело вздохнул — «Опять не повезло. Вляпался ещё во что-то…» — он поднял руку которой опирался на землю, повернул к отсвету костра — «Красная вроде… Откуда тут кровь?» — вытер руку о траву, тоже встал и пошёл. Босые ступни и правда, то тут, то там, ступали на липкие пятна.

Вокруг огненной поляны, на границе света и тьмы, сидели парочки и миловались. Этим никто не нужен, они уже выбрали друг друга, некоторые ещё до красной горки, и теперь просто наслаждались близостью. До осени, времени свадеб, ещё далеко, а так познали и себя и суженного, есть время и подумать, и решить, и переиначить, коли не по нраву.

А вон другие сидят стайками, отдыхают от веселья. Девки ещё совсем молодые, по сравнению с остальными, конечно. Уж Грома-то и они старше. Эти себе женихов выбирают, и скорее всего это их первая и последняя красная горка, такие в девках не засиживаются. Знаки на их телах уже успели оставить духи, и хорошо если один, а у некоторых два, а коли три так вообще «княгиня». И выбирают они себе таких же, отмеченных духами. Не родовыми звёздами в паху, это у многих есть и не личная то заслуга, а рода. Другими: знаками кузнеца, охотника, пахаря, зверей всяких и явлений природных, от грозы до цветка какого, а также способностей, навроде силы иль скорости. Много их знаков-та разных: и у сестры близняшки Зари уже парочка есть, а у брата названного и молочного Храбора, так уже три, но больше всего говорят у матушки Государыни Ярки. Только самого Грома ни один дух не отметил, разве что дух Рода. Зато какой?! Такого-то точно ни у кого нет. Может попробовать?

Он посмотрел, как другие парни проходят мимо них, вроде и невзначай, но так чтобы видны были их знаки духов. То одной стороной повернутся, то другой — «Словно петухи молодые перед курами квохтают» — фыркнул про себя. Останавливаются, заговаривают, перекидываются шуточками и любезностями. И вон пара уже, парень в кусты повёл девку нежно приобняв — «А ну как откажут? Высмеют?» — засомневался Гром — «Неудобно так-то, кабы они одни были, без других парней… Да сидели б поврозь, не все вместе…»

— Что смотришь? Ха-ха-ха-ха… — Ель оказалась тут как тут и, смеясь, отпихивала того самого мужика, с которым купалась в самом начале — Не подойдёшь не узнаешь хи-хи-хи… — толстый овощ мужика, обнявшего её сзади и шептавшего что-то на ухо, торчал у Ели между ног, отираясь о беспокойные бёдра и лоно — Скажи ему Лён… А-а… хи-хи-хи — она уже и рукой обхватила мужскую штуку.

— Смелее паря, не позорь нас — Лён, прижимавшийся к спине Ели, и охапив её грудь, мял и игрался с нею по-всякому, оторвал свою бородку от ушка девушки — будь мужиком! Вот так, Р-р-р — он грозно зарычал и перехватив поудобнее, приподнял и поволок, в шутку упирающуюся и болтающую ногами, Ель в темноту.

Гром вздохнул поглубже, набираясь храбрости, и шагнул к ближайшей стайке. Независимо встал, расслабив одну ногу, нагло откинув голову и уперев руку в бедро. Так, чтобы пальцы как-раз доходили до паха, указывая сразу и на уд, выгодно отличающийся от других, и на грозовую тучу с золотыми молниями и красным солнцем своего рода. Добавив как можно больше весёлости в голос, произнёс:

— А кому муж нужен?! — правда ломающийся юношеский голос не выдержал и дал петуха.

— Иди уж, тоже мне, муж… — острые на язык девки тут же дали дружный отпор.

— Как дух отметит какой, сразу приходи… — тут тебе и смешки посыпались:

— Ага, лет через восемь! Мы здесь ещё будем…

И презрительные взгляды:

— Молоко ещё на губах не обсохло…

И узнавание, что только подлило масла в огонь:

— К мамке своей, Государыне ступай…

— Точно, она тебе попу подотрёт и жену под стать найдёт…

— Благородную, с чистой кожею…

— Без знаков духов…

— А зачем во дворце духи, там слуг полно, самому и не надо ничего уметь, лежи на лавке, орехи щёлкай…

— Да не, он и там никакой оказался, вишь Государыня Ярка к нам сослала…

— Мне нужен! — поднялась одна из девушек и встала вполоборота. Тут и девки замолкли, и парни все уставились, рты открыв. Оно и неудивительно. Глаза у девы чуть надменные, красивые, губы алые, мягкие, чуть припухлые, да и всё лицо милое. Коса толстая падает на грудь высокую, двумя крупными вишнями украшенную. Плечи прямые, талия тонкая, бёдра широкие, а зад округлый и упругий. Кожа белая, кажется нежной да шелковистой. И вся она такая стройная. И надо же, сразу три знака. Дух богатства, левую кисть обхватила лапками большая зелёная лягушка. Дух красоты, большая белая лилия вокруг пупа расцвела, жёлтая в середине, а с краёв зелёными листочками украшена, так что, чуть совсем не затмив собой маленький знак рода на лобке, в три лучика всего. И дух славы, солнышко с волнистыми лучиками так и светится на высоком лбу из-под чёлки — Ну?! — она требовательно протянула руку.

— Во Мята даёт… — пошли шепотки — Опять чудит…

И Гром шагнул к ней, взял ладошку, вместе зашли в кусты и остановились. Она неловко тронула его, погладила плечи, попыталась чмокнуть в губы, попала в нос, улыбнулась сверкнув ровными жемчужными зубками. Видно, тоже не знала, что да как, в первый раз всё же. А Гром боялся, что уже не сможет, сколько можно-та? — «Вроде четвёртый уже?!» — одной рукой обхватил грудку — «Как яблоко спелое!» — чувствуя, как острый сосок трётся о ладонь. Второй ягодицу — «А кожа и правда словно шёлк у неё, и упругая!» — и остро всколыхнулось желание, так что Мята даже удивлённо ахнула, посмотрев вниз, дабы узнать, что там её касается такое твёрдое да горячее.

Легла на спину, и не шелохнётся, глаза отвела, будто бревно какое. Гром аккуратно лёг сверху, опираясь на землю, дабы не придавить её, не причинить боли ненароком. Нащупал рукой куда надо и стал вводить. Туго как-то, не то-что с другими. Надавил сильнее, резче, и оба вскрикнули, будто кожу с уда содрали, но ничего, терпимо. А вот Мята губу закусила до крови, глаза прикрыла, наморщилась, видно, что больно. Всё ж Гром докончил и отвалился рядом.

— Всё, во мне семя? — спросила Мята, обняв за шею и заглядывая в глаза. Удостоверилась что он кивнул, положила голову на плечо — Значит мой ты теперь! — и, успокоившись на этот счёт, мечтательно продолжила — А правда говорят, что Гордый Слав в тысячу раз больше Залеса? Ты же видел его, помнишь? Конечно, помнишь, как такое можно забыть. А я вот дальше Залеса не бывала. Слушай, а мы в Большом Государевом дворце будем жить или свой терем у нас будет? Лучше б во дворце, там князья, бояре и матушка твоя Государыня Ярка…

— Нет, мы свой построим! Большой и красивый — Гром усмехнулся, поправляя — здесь, в Залесье. На землях рода Весеннего неба. Нашего рода!

Мята странно напряглась и умолкла, осознавая, что он несёт. И вдруг вскочила на колени:

— Что?! Где?!

— Ну здесь же… — и тут же заткнулся, получив звонкую пощёчину.

— На землях проклятого рода?! Да чтоб я… Да чтоб… Ах ты… — она прям захлебнулась от злобы, а из глаз брызнули слёзы, которых и от боли во время соития-то не было. Вскочила на ноги — Урод! Нищий! Позорный! — и сверкая измазанными в крови ляжками, убежала.

Гром потрогал траву, на которой она только что лежала, ещё тёплое, мокрое, липкое — «Так вот откуда столько пятен кровавых» — посмотрев руку на свет, понял он.

— Красивая зараза! — совсем рядом, задыхаясь, произнёс мужской голос.

— Но глупая, о-у-ох — ответил ему женский со стоном.

Гром привстал и, раздвинув ветви ближайшего куста, наткнулся на покачивающееся взад-вперёд, страдальчески нахмуренное и одновременно блаженствующее, лицо Ели. Сзади неё, задрав голову с такими же эмоциями на лице, и придерживая полюбовницу за бёдра, толчками двигался Лён.

— Почему глупая? Целых три духа её признали — удивлённо вопросил.

— Но знака ума-то нет. Ум-м… Приходят те духи, которых сам зовёшь… А-а-а… они и помогают, и подсказывают. Может они и тебя ей подсказали… Ую-юй… Да упустила своё счастье… — листья всё сильнее шуршали, ветви всё громче скрипели, Лён пыхтел и отдувался, а Ель постанывала да говорила — …пожалуй славу, богатство и красоту она найдёт, а вот к счастью, духи тщеславия не приведут…

— А какие приведут? У тебя-то что за дух? — кивнул он на её лицо, весёлое с одной стороны и грустное с другой.

— У меня? Дух забавы… потехи, может и… ы… при-в-ве-дёт… Оюшки-о-хо… А-а-а! — вдруг вскрикнула она громко — У-ух — выдохнула через некоторое время — тебе это, хватит сегодня, наверное. Вон и огурец твой, раненый, надорвался похоже…

Гром устало спустился с холма словно в пьяном бреду — «Вся эта ночь как один большой пьяный бред!» — поискал одёжку — «Тут вроде где-то бросил» — светало уже, в животе тянуло, в мошонке ныло и уд болел, к тому ж и правда кровь с него чуть сочится. По пояс вошёл в прохладную реку и промыв стал разглядывать.

— Чего там? — давешний мужик, Лён, заглянул через плечо — А, узду сорвал, ну так обычное дело, зато не мальчик теперича, а жеребец настоящий! Гы-Гы — и таким образом успокоив нового собрата, хлопнул Грома по заду, и обдав брызгами нырнул в воду, и сразу вынырнул, шумно отфыркиваясь и мощно загребая, поплыл — Эх, хорошо!

Проснулся Гром за полдень уж, и никто не разбудил, не потревожил, странно. Хотя чего странного, Зарю работай загрузили по самые уши, Храбора услали, а более никому он и не нужен. Вышел на широкое дворище усадьбы вождя Тёмной чащи, да и притулился возле крыльца на завалинке, не зная, что делать. Так до вечера и просидел, наблюдая за суетой людей, и не тронул никто, и к делу не приставил.

— Нет ну правда, Радуга, справишься ж без меня?

— Ступай-ступай, гулёна, хоть на всю неделю. Что я за своими детьми ночью не услежу?!

На красное крыльцо выскочила Ель, оглянулась и, заметив Грома, повела головой, подмигнув усмехающейся весёлой половиной лица:

— Пошли?! — он равнодушно покачал головой в ответ. Только её это не устроило, подошла ближе, да и присела на корточки напротив, положив локти на его колени — Иж, смурной какой?! Чего, болит ещё там? — поинтересовалась, повернув голову слезой и поведя глазками в пах.

— Ничего у меня не болит! И не пойду я больше туда!

— Обиделся на девок глупых? Косу не дают — она надула губки, будто заплачет сейчас, или засмеётся, не понять — никто женихом не берёт? А я вот тоже раньше обижалась, я ведь была замужем, не знал? Ну об этом у нас не любят говорить — тон её как-то неуловимо изменился, став из насмешливого, задумчивым, искренним, даже душевным — чуть старше тебя была, когда выдали без всякой красной горки. Я ж с детства помолвлена, потому-как из семьи вождя. Так-что честь по чести, как и было сговорено, отдали меня в другой род. При свете дня взошли мы на ложе и, перед духами и людьми, отдала я своё девичество, вместе с косой, молодцу статному да знатному. И не понесла! Год не понесла, второй, а потом волхвы посмотрели, бесплодная мол. Вот и вернули назад меня, так и живу теперь, у своего же дяди прислужницей. Вот видишь?! Ничего б у нас с тобой не вышло, пусть если бы и хотела я в твой род перейти — даже весёлая часть лица теперь казалась грустной, про другую и говорить нечего, рядом с большой слезой духа, мелькнула маленькая, натуральная — ладно, пойду я! Веселье да народ ждёт ха-ха-ха-ха — встала, смахнула слезу и, повернувшись улыбчивой стороной, весело усмехнулась, да и побежала.

А на крылечко вышла Радуга, со своим маленьким сыном на руках. Обняв ладошками, он сосал налитую грудь, выпростанную через расстёганный и сложенный на бок ворот. Жена вождя задумчиво посмотрела вслед Ели и присела на ступеньку.

— Мне иногда думается, вдруг это я её прокляла? — равнодушно прозвучал её голос. Посмотрела на Грома — Ты же всё понял на красной горке? — спросила, и догадалась, что он смотрит на её грудь, где по белой коже пророс символ несчастья, чёрная ветка боярышника, корявая, толстая, гораздо страшнее чем на лице и руках. Острые шипы совсем близко к лицу ребёнка и лишь пара маленьких белых цветков — Да, сама иной раз пугаюсь.

— А, да — спохватился и не к месту ответил Гром — не нужен мой род никому.

Радуга кивнула подтверждая. Ребёнок вдруг отвалился и отрыгнул, заставив Грома вздрогнуть.

— Ну вот и всё, теперь баиньки… — деточке сообщила, да протянула — Подержи — Гром нежно взял голенькое лёгкое тельце и, пока Радуга обмывала грудь у колодца и застёгивала воротник, с удивлением смотрел как тот пялит блестящие глазки на него и улыбаясь агукает — Давай! — приказала, забирая ребёнка — Пойдём со мной!

Поднялись в высокую горницу по скрипучим ступенькам. Здесь в кроватке, подложив ладошки под голову, тихо сопела девочка. Радуга уложила ребёнка в колыбельку, что свисала с потолка, укрыла одеяльцем и, приложив палец ко рту, кивнула на следующую дверь, в светлицу, где горел свет сразу от нескольких лучин в поставцах.

— Как дети? — спросил вождь Коряга, поднимая голову от книги. Не высокий, но крепкий, кряжистый мужик. Чувствовалась в нём какая-то твёрдость и надёжность, словно стена охранная.

— Спят — Радуга подошла к креслицу и обняв мужа чмокнула в кудри — вот Грома привела, женить пора отрока. Род Весеннего неба рвётся возрождать.

— Нам тут только Грома и не хватает — шёпотом пошутил вождь, поглядев на проём в детскую — сюда подойди-ка — оглядел медленным тяжёлым взглядом — и правда пора — произнёс задумчиво — только кто ж за него пойдёт?

— Ну не рабынь же ему сватать?

— Другие вожди не отдадут своих дочерей за безродного, духами не отмеченного. Своим если-только кому приказать?! Какие девицы из родственников у нас там…

— Нет! — гаркнул Гром, и тут же понизил тон до шёпота, увидев, как оба родителя с испугом посмотрели на дверь. Но всё равно упрямо — Нет! Не стану род позорить, сама должна полюбить.

Коряга гневно смотрел на него, а вот Радуга, наоборот, как будто одобрительно. И Гром понял, почувствовал, какая-то игра вокруг него затеяна.

— Правильно! — вдруг согласился вождь и повернулся к жене — Всё равно ведь Храбора к Государыне отправляем, дабы они с Зарёй тут не учудили чего до свадьбы. И Грома с ним, уж она-то наверняка невесту ему уже подобрала коль обоих зовёт.

Радуга сморщила губы будто кислинка в рот попала:

— А может к Лешине сходит? Она подскажет где невесту искать?

— К ведьме этой уродливой? — усмехнулся Коряга — Что она там подскажет… — но жена смотрела жёстко и требовательно, и казалось, что шипы её знака будто острее стали — Да пущай сходит, худа не будет — пожал вождь плечами — всё одно, без своей матери Государыни Ярки, ничего не решит, к ней его путь! — всё ж оставил последнее слово муж за собой.