Фол

Сергей Богучаров

Повесть «Фол» вошла в финальный список литературной премии «Русский Декамерон» (2003). Написана в редком для современной литературы жанре эротической сатиры.

ФОЛ

Кино\/повесть

Летняя веранда ресторана при гостинице. Ресторан — вот и музыку здесь крутят ресторанную. Но время ещё даже не обеденное, и на возвышение для вечернего оркестра пока что вытащили и поставили на двух стульях стереоколонки.

Мужчина лет тридцати пяти, подтянутый, рослый, коротко, но хорошо стриженный, расплачивается с официанткой.

— Всё будет нормально, — говорит затем мужчина сидящей рядом за столиком крепкой блондинке — скорее, подкрашенной, чем перекрашенной — в лёгком ярком платье. — Оформим, как полагается. Получите всё, что просите. С департаментом я, можно сказать, договорился.

Они идут к выходу, и голоса гаснут в музыке.

Выходят из лифта и вышагивают по гостиничному коридору — рослый мужчина с небольшой чёрной сумкой на плече и крутобёдрая блондинка в босоножках на очень высоких каблуках.

— Мы в номер на минутку, просмотреть бумаги, — говорит блондинка дежурной по этажу.

— Да. Бумаги и документы, — и мужчина как бы в подтверждение похлопывает по своей сумке.

Дежурная, коротко взглянув исподлобья, выкладывает перед собой ключ.

Женщина, за ней — мужчина входят в узкий коридорчик номера. Мужчина затворяет дверь, крутит ручку замка, обеими руками наперехват обнимает женщину. И, не поворачивая её к себе лицом, быстро, ухватив лепесток замка губами, зубами, расстёгивает молнию на платье… Она, шепча: «Подожди… подожди… не торопись…» — помогает ему.

Мужчина и женщина — поверх покрывала — на одной из двух кроватей номера. Их одежда скомканно валяется на полу. Здесь же, на полу, у изножья кровати, несколько коробок — обувных и с детскими играми. Московские покупки командированной.

Женщина — босоножки она так и не сбросила — вдруг рывком освобождается от тяжести мужчины и тянется к сумочке на прикроватной тумбе.

— Погоди, — шепчет она. — У меня сейчас дни хреновые. Давай с резинкой.

Мужчина поднимается на ложе и становится на колени так, что её тело оказывается между его ногами, как под аркой.

— Я сама, — шепчет женщина, — я сама. Дай я тебя одену, нахал бесстыжий.

— Ого, — говорит мужчина, — какой он у тебя. Что-то я таких и не видел.

— Импортный, — шепчет прерывисто женщина. — Бразильский… Ты, наверное, технику безопасности нарушаешь, вот и… Готово! — и с напором падает навзничь.

— Поехали! — мужчина рухнул на неё…

В дверь застучали.

Пока они второпях одевались: она — платье на голое тело, он — как был — сразу напялил на себя одни только брюки (носков не снимал) и рубашку, — пока они одевались, в дверь ещё стучали два раза, и голос дежурной по этажу повторял: «Шестьсот девятый, можно к вам!.. можно к вам!»

Наконец женщина хватает свой чемодан, распахивает его и вываливает всё, что в нём было, — одежду, бумаги — на кровать, с которой они с мужчиной только что вскочили.

Мужчина открывает дверь.

Дежурная по этажу стоит с пожилой узбечкой ли, таджичкой в цветастом платье, из-под которого виднеются шаровары. Шаровары полуприкрыла огромная сумка.

— А я вам соседку привела, — поёт дежурная тем же тоном, каким только что просила открыть дверь.

— А мы тут документик потеряли, — в унисон ей отвечает блондинка, делающая вид, что роется в своём обнародованном барахле, при этом с кислой миной показав язык мужчине.

— А ценные вещи надо сдавать в камеру хранения, — говорит дежурная, оглядывая номер.

Серебряно-сиреневая облатка валяется на ковре.

Мужчина носком туфли заталкивает её под кровать — едва ли не запоздало.

— Нашла, — говорит блондинка и протягивает мужчине какой-то листок, испятнанный печатями. — Эта, Виктор Павлович?

— Эта да не эта, — тянет мужчина, вертя в руках бумагу. — Придётся переоформить. — он незаметно подмигивает блондинке. — Я позвоню вам из министерства. Когда начальник найдёт замену. Часа через четыре. До свидания.

Последние слова он говорит, выходя из номера.

— Желаем успеха! — кричит вслед дежурная по этажу.

Среднеазиатская женщина извлекает из своих баулов и развешивает на плечиках такие же цветастые платья, как и то, что на ней. Блондинка кое-как заталкивает вещи в чемодан.

Мужчина входит в раздвинувшиеся двери лифта. В кабине уже стоят три девушки — все длинноногие, но разные: одна в оранжевых лосинах, вторая в чёрной мини-юбке, не длиннее — не шире? — набедренной повязки, третья, брюнетка в джинсах до середины икры и в панталетах на высоченннной шпильке. Все трое грудасты, и скрывать это не подумали. Напротив. Больше мужчина ничего увидеть и размыслить не успевает: в лифт ввалиливаются две грузные пожилые пары — мужчину прижимают к девице в лосинах да так, что нос его утыкается в её макушку, зарывшись в благоухающие пряди пепельных, но каких-то пепельно-мышиных волос.

— Ого, — произносит мышастая через мгновение. — Мужик и охнуть не успел…

Мужчина, делая вид, что смущается, отводит глаза. Но не отодвигается, а прижимается к лосинам ещё крепче.

Девушка и бровью не повела, но придвинула губы к голове рядом стоящей подружки в мини-юбке, губами этими раздвинула недлинныя рыжия пряди, прикрывавшие розовую раковину ея уха, и начала шептать…

Подруга заулыбалась, открыв крупные белые зубы, словно невзначай двинула вперёд руку, будто обнимая в тесноте свою товарку и при этом касаясь того места, которым мужчина прижат к этим восхитительным оранжевым лосинам.

— Да-а-а, — выдыхает подруга. — Грандиозно! — И тянется к уху той, что в джинсах.

Лифт, тяжело урча, двигался вниз.

И вдруг затрясся.

— Застрянем! — ахает мышастая.

— Я не прочь! — говорит мини-юбка, отрываясь от уха своей спутницы, которую с одного боку теснит животом пожилой пассажир. — А ты, Танька?

— А я — прочь, — отзывается «джинсовая». — Не тот расклад… А при другом раскладе мы бы не застряли.

И она посмотрела на прижимавший её к стене живот.

Девушки рассмеялись.

Пожилые застыло безмолвствуют.

Лифт еле ползёт.

— Ду ю спик рашн, Вова? — спрашивает носительница лосин у мужчины, помогая ему ещё крепче прижаться к ней и к неубранной руке подруги. — Вы кто?

Мужчина наклоняется так, что его голова оказывается между ними и полушепчет, полубасит: «Как это кто: сын деда Пихто». Подумав, добавляет: «В резиновом пальто».

Лифт дёрнулся и замер.

— Застряли всё-таки! — опять ахает мышастая.

Но дверь начала раздвигаться…

— Даже отрываться от вас неохота, — игриво говорит мышастая мужчине. — Да, девочки?

— Хорошего понемножку, — усмехается «джинсовая», Танька.

— Девчата, я готов… — мужчина дурашливо завертелся между ними, выходящими из лифта.

— Мы не готовы, — строго произносит рыжая, и, громко смеясь, подруги? коллеги? направляются к выходу.

Мужчина, потоптавшись на месте и дважды окинув взглядом широкий пустоватый холл, бормочет: «Вот тебе и Пихто!» Вздохнув, бредёт в ту же дверь, в которую вышли девушки.

Оказавшись на улице — теперь ясно, что дело происходило в гостинице «Москва» — и увидев, как они садятся в золотистую (в 1992 году, когда появился первый вариант «кина», это была «восьмёрка», сейчас стала некая иномарка) «трёхдверную» машину, и эта самая Танька — за руль, вздыхает ещё раз и медленно бредёт к подземному переходу, не заметив, как у мышастой, забравшейся в авто последней, в руках что-то сверкнуло.

Мужчина с черной сумкой растерянно стоит на противоположной от Колонного зала стороне улицы перед несколькими дверями с вывесками «Кафе-бистро», «Меховые изделия», «Срочный ремонт обуви».

— Ничего не понимаю.

Пробормотав это, оглядывает людей, стоящих на троллейбусной остановке, и подходит к мужчине средних лет с большим цветастым пластиковым пакетом, чем-то наполненным.

— Извините, — спрашивает вполголоса Виктор Павлович, он же «Вова», он же «сын деда Пихто», — Извините, здесь, кажется, всегда был туалет. Мужской, женский.

— Туалет? Не знаю. Я приезжий. — Мужчина с пакетом смотрит на него, затем на двери лавочек, пожимает плечами. — Впрочем, верно. Был когда-то. Давно. Давно.

— А поблизости?

— Туалет? Не знаю. Я приезжий. — Мужчина стал вглядываться в ту сторону, откуда должен был появиться троллейбус.

Помедлив и затем хлопнув себя по лбу, Виктор Павлович шагнул к двери с вывеской «Меховые изделия».

В тесной комнатушке всё от потолка до пола завешано купальными халатами, среди которых одиноко чернеет норковый полушубок. У входа сидит стриженый мордоворот-охранник. Скучает с кроссвордом (сканвордом?) девушка-продавщица.

— Добрый день, — Виктор Павлович говорит это так, чтобы получилось веселее. — А где же меховые изделия? Перепрофилировались? — В глазах уже поблёскивает.

Впрочем, девушка не теряется.

— Продаём остатки, — повела рукой с карандашом в сторону полушубка. — Ждём завоза.

— Давайте, давайте. А то вашему молодцу охранять нечего. — Виктор Павлович выдавливает подобие улыбки. — Кроме вас, конечно. — Девушка, несмотря на макияж, была невзрачна.

Продавщица дежурно зарделась: к пустопорожним комплиментам, как видно, она привыкла.

— Можем халат предложить. У нас благотворительная акция — часть дохода пойдёт в пользу фонда защиты детских спортивных школ.

— Неплохо. Но в другой раз. А нет ли у вас, среди шубок и шапок ваших, мужского белья? Нижнего. Попросту говоря, трусов.

На этот раз девушка почему-то зарделась по-настоящему.

— Нет, к сожалению. Это до нас здесь торговали галантереей и трикотажем.

— Понятно. А до того, как трикотаж, здесь туалет был. Его-то куда подевали?

Девушка пожала плечами.

— Туалет? — вдруг подаёт голос мордоворот со своей табуретки. — Вы в ЦУМ пройдите. Там и туалет есть, и трусы. И плавки. Это недалеко.

— Знаю, — Виктор Павлович внимательно смотрит мордовороту в глаза. — Вы не занимались в секции академической гребли у Галины Степановны?

Мордоворот шмыгает носом и, встав, почему-то вытягивает руки по швам, насколько это у него получается при его бицепсах и прочей мускулатуре.

— Нет, — отвечает он. — Не занимался. Мы так, сами по себе, с ребятами.

Наш герой, не дослушивая его, выходит.

Он и вправду шагает вверх по Пушкинской улице (и вновь простите: ныне по вновь Большой Дмитровке), очевидно, направляясь в ЦУМ.

— Дяденька! — вдруг окликают его, когда он подходит к Копьёвскому переулку. — Постойте, дяденька.

Виктор Павлович смотрит, кто его зовёт, и видит стоящую перед ним рослую девушку — натуральную блондинку с толстой косой, закинутой на высокую грудь, — в косу вплетена простая коричневая лента. На девушке простое же, в цветочек платье, едва ли не ситцевое, с пояском, чуть ниже колена. На крепких ногах — белые носки и ужасные, чёрно-зелёные с розовым отечественныя кроссовки.

— Дяденька! Я спросить хочу, — тянет девушка. В одной руке она держит довольно большую плетёную корзинку. В другой — изрядно набитый яркий пластиковый пакет.

Виктор Павлович останавливается и с подлинным интересом смотрит в большие голубые глаза.

— Тоже приезжая?

— Почему тоже? — удивляется она и хлопает ненакрашенными ресницами. Вообще на её лице ни следа краски и помады. — И вы приезжий? Тогда я у других спрошу. Изви…

— Это я так… — перебивает её Виктор Павлович. — Что вы хотели спросить?

— Вы только, дяденька, скажите мне, где здесь театр?! — спрашивает девушка, и Виктор Павлович смотрит на неё недоумённо, так как они стоят в двух шагах от Театра оперетты.

Девушка правильно понимает его взгляд и продолжает своим медленным, грудным голосом, в котором слышны отзвуки севернорусского говора:

— Мне не этот театр надь, не опереточной…

— Большой, что ли? Это сюда и по переулку.

— Неуж не вижу? В театр Большой-то я вечером пойду. Мне другой нужон.

— Детский, что ли? Это там, могу проводить.

— Да не детской же! Художественной!! Я в него поступать приехала! Хожу туда-сюда, найти не могу…

— В школу-студию МХАТ, что ли?

— Ну в неё, конешно. Хожу-хожу, никто не знает. Обинно.

Конец ознакомительного фрагмента.