Гений с метлой

Сергей Валерьевич Мельников (2024)

Каждый писатель мечтает, чтобы его заметили. Дворника Андрея нашёл главный кузнец талантов, исполнительный секретарь Союза Советских Писателей Первозванцев, но что бывает дальше, после того, как мечта сбылась, и желать больше, в общем-то нечего? Примечания автора: Кавер на рассказ Андрея Платонова «Неизвестный цветок»

У Льва Матвеевича Первозванцева было два недостатка — филигранный литературный вкус и эйдетическая память. Первый породил главную страсть: любовь к литературе. Второй — фатальную драму. Самые гармоничные сочетания слов, самые яркие метафоры, рождающиеся в писательском воображении, память мгновенно находила в бездонной библиотеке текстов, уже написанных другими. Как бездетный родитель, не имея возможности породить свои, Лев Матвеевич жил чужими. Он служил редактором и рецензентом, входил в правление Союза Советских Писателей и славился спаниельским чутьём на таланты.

Однажды вахтёр положил ему на стол потрёпанную папку.

— Вот, Лев Матвеич, псих какой-то принёс. Вас спрашивал. Я сказал, что не принимаете, так он бросил её мне в окошко и убежал.

— Ничего не сказал? — осведомился Лев Матвеевич, развязывая тесёмки.

— Сказал, — бодро кивнул вахтёр: — "Ну и к чёрту!" — сказал.

— Ну и к чёрту! — пробормотал Первозванцев, всматриваясь в первый лист рукописи.

Текст пел: плавно разбежась, строка взмывала, замирала ярким бирюзовым звоном и осыпалась в зелёную, как лист лопуха, траву. Там стрельчатыми гвоздичными головками торчали редкие причастные, их лепестки гобойным гласом теребили ассонансы, и шелестели аллитерально кроны древ, окружающих дивные языковые кущи. Последний пассаж, как злорадно подсказала память, содержался в письме Гаврилы Державина к фон Мерцу и характеризовал сочинение венценосного воспитанника.

— Друг мой! — Первозванцев с трудом оторвался от рукописи. — Этот… псих далеко убежал, как думаете?

— Да кто ж его знает? — вздёрнул лоснящиеся плечи вахтёр. — Бегает быстро. Там на обороте папочки адресок есть…

— А как выглядел податель сего?

— Малахольный! Очки, берет, халат синий. Жизнью контуженный.

— Ну что ж, — улыбнулся Лев Матвеевич, натягивая пальто. — По таким приметам я его мигом найду.

Описанный мужчина быстро нашёлся по указанному адресу. Как есть, в берете, очках и синем халате, он мёл мостовую с выражением беспомощного изумления проходящей жизнью.

— Прошу прощения, вы — Андрей Климентович Сократов?

— С какой целью интересуетесь? — не прекращая мести, дворник сверкнул подозрительно глазом из-под заклеенной дужки.

— Я Первозванцев. Просмотрел вашу рукопись…

Дворник замер на пару секунд и снова замахал метлой.

— И что же?

— У вас несомненный талант, иначе б я не пришёл.

Сократов опёрся на метлу, как на двуручный меч.

— Я сделал двенадцать копий, — тихо сказал он, сожмурившись, — и везде получил отказ. Вам понёс уже от отчаяния. Подумал: откажет — ни строчки больше не напишу — буду улицы мести и радоваться жизни. Вы же не шутите?

— Да какие тут шутки? Готовьтесь. Будем представлять ваш роман правлению. У вас большое будущее, друг мой!

***

Руководитель писательского союза Прилатов был посредственным литератором, но талантливым руководителем. Самым ярким проявлением начальственного таланта стало назначение Первозванцева ответственным секретарём. Сейчас Прилатов старательно вглядывался в поданные им листы.

— Значит, Лев Матвеич, полагаете…

— Уверен, несомненно уверен!

— Хм-м… — послюнявленным пальцем председатель перевернул листок. — А это уже интересно! Вы не заметили, где проходит действо этого трактата?

Первозванцев открыл рот, но Прилатов его опередил:

— Это же малая родина… — С видом шкодливо-благоговейным он воздел палец к потолку. — Чудесно! — Пухлая ладонь Прилатова припечатала папку. — Пишите, Лев Матвеич, рекомендации, а рукопись готовьте в худлит. Где проживает наш новый Горький?

— В дворницкой дома номер…

— Дворник — это не очень хорошо, — погрустнел щеками Прилатов. — Дворник — это ассоциации всякие ненужные. Решат ещё, что он из этих, дулькокрутов. Он точно не из этих? А то там каждый первый, кто не дворник, тот кочегар. Лучше б он рабочим на заводе был!

***

Дебютный роман Сократова издали, и первый тираж разлетелся за неделю. Одна из книг легла на высочайший стол, и, стоило ностальгической капле его обладателя намочить страницу, в кулуарах дома писателей зашушукались о следующем лауреате госпремии.

***

Лев Матвеевич обнаружил Прилатова с трубкой, прижатой к плечу.

— Людочка, пошевелите карточками, что там у нас доступного в Переделкино… — Прилатов подбородком указал Первозванцеву на стул и прикрыл микрофон рукой. — Там… — Он возвёл глаза… — Очень высоко оценили книгу товарища Сократова. Беспокоятся о жилищном содержании. Что за фамилия, кстати, Сократов?

— Говорит, предки Стократовы были, паспортистка букву пропустила.

— Стократов… — Председатель пожевал губами. — Купечество какое-то. Нет, Сократов лучше, археологичнее. — Он убрал руку: — Ну и что там? Варварян? Ещё не съехал? Так! Сейчас я ему сам позвоню!

Прилатов застучал по рычагу.

— Каков мерзавец! До сих пор казённое жильё не сдал! Аня! Дай мне Варваряна! Жду!

Тренькнул аппарат, Прилатов взял трубку.

— Платон Аветикович, что за цирк с балалайками?! Вы меня глоткой не дерите, не такие драли! Это ведомственная дача, а вы больше не по нашему ведомству! Если через час место размещения не освободите… Последний раз по-хорошему, потом с милицией, с занесением и вынесением, вы меня знаете! Туда уже новый член выдвинулся. Ага-ага! И вам не хворать. Привет супруге!

Прилатов с треском бросил трубку и переменившимся лицом обратился к Первозванцеву:

— Лев Матвеич, примите за труд, сопроводите товарища Сократова на дачу Варваряна. Если эта змея очковая, мной опрометчиво пригретая, ещё там, вызывайте наряд.

***

Когда служебная"Волга"свернула с минского шоссе, Сократов, всю дорогу напряжённо молчавший, вдруг сказал:

— Лев Матвеевич, голова кругом идёт, неужели всё это наяву?

— Вас ущипнуть? — любезно предложил Первозванцев.

— Нет, спасибо. Знаете, я до конца жизни буду вам обязан…

— Вот тут перестаньте, Андрей Климентович. Обязаны вы исключительно своему таланту и счастливому случаю, коим великая русская литература привела меня к вам. Им долги и возвращайте.

Дорога свернула в посёлок. Потянулись скромные дачки публицистов, следом — поэтов, к песенникам и журнальным прозаикам повысилась этажность, потом укрылись за высокие крепостные заборы госпремии, лишь из-за самого края изредка любопытно выглядывал конёк над чеховским мезонином. Далее прозаическая основательность вновь пожижела: двойная колея восходила на холм, где торчали дачи товарищей Тесьмёнова, Гестальского и Варваряна — прозаиков признанных, но сомнительных, — и далее ныряла вниз, к уютному погосту. Лаконичной своей кротостью, на отрезке от вершины до места упокоения, она напоминала о скоропостижной хрупкости бытия писательского существования.

У срединной дачи"Волга"остановилась. На крыльце деревянного домика, крашеного в детсадовский синий, стоял широкоплечий мужчина, глазами, вислыми мочками и клыкастым оскалом похожий на злого водолаза.

— Э, где этот чатлах Прилатов? Почему сам не приехал? — крикнул он с высокогорным надрывом.

— Кончайте паясничать, Платон Аветикович! — добродушно отозвался Первозванцев. — Сами виноваты: перемудрили с аллегориями на актуальные темы.

Они пожали руки, и Варварян уже обыденным московским голосом сказал:

— Писатель должен быть задирой! Принимайте, инвентарщик! Всё согласно описи в исходном состоянии и на своих местах, кроме пепельницы хрустальной производства фабрики аналогичного гуся. Разбил об стену, случайно — целил в голову.

Конец ознакомительного фрагмента.