Жидкая жизнь сублейтенанта Замфира

Сергей Валерьевич Мельников, 2023

Королевство Румыния, 1916 год. Сублейтенант Василе Замфир служит в глубоком тылу: считает вагоны уходящих на фронт эшелонов. Больше всего на свете он боится попасть в один из них. Он очень молод, почти не жил, нигде не был, никого не любил – всё в его жизни пока в будущем, а его может не быть: идёт Первая Мировая война. В одном доме с Замфиром живёт девушка, но как перебороть страх и подойти к ней? Ещё и жизнь Василе теперь зависит от уровня жидкости в бутылке тёмного стекла – таково цыганское проклятие. Много страхов у Василе, и как с ними справиться?

Глава 4

Он дождался, пока широкая спина Сабурова скроется в темноте и прошёл на кухню.

— Госпожа Амалия, — сказал он. — Совершенно случайно я в этом поезде встретил одного знакомого, русского офицера. Он пригласил меня к себе. Завтра он отправится на фронт, и кто его знает, когда нам ещё будет суждено встретиться…

Госпожа Сырбу без разговоров взгромоздила на стол огромную корзину и поставила в неё бутылку с ракией, вокруг неё уложила колбасы, сало, свежеиспечённые плачинты, завёрнутые в белое полотенце.

— Вы скажите, сколько, я заплачу, — смущённо пробормотал Замфир, заранее догадываясь, каким будет ответ.

— Никаких денег, господин сублейтенант! — отрезала Амалия. — Это самое малое, что я могу сделать для наших защитников.

Госпожа Сырбу постаралась на славу: Василе едва дотащил неподъёмную корзину до синего вагона. В первом же купе он увидел поручика. Сабуров в расстёгнутом кителе задумчиво смотрел на дом стрелочника. Рядом на столе горела керосиновая лампа, снаружи совсем стемнело, и отражение в стекле было таким чётким, что Василе показалось, будто ещё один Сабуров заглядывает в окно. Замфир поставил ношу на кожаный диван и сел рядом.

— А где же ваш друг? — спросил он, вытирая лицо платком.

— Какой друг? — Повернулся к нему поручик. Он заметил корзину с горой снеди и с восхищением вытаращил глаза. — Вот это да, брат-лейтенант, да ваша щедрость не знает границ!

— Должен признаться, это всё госпожа Амалия, и деньги эта добрейшая женщина у меня не взяла.

Василе вытянул бутылку ракии.

— Вот, поручик, не желаете ли попробовать? Но должен предупредить: норов у этого зелья коварный.

— Всему своё время, лейтенант, всему своё время. — Поручик открыл портфель и вытащил из него бутылку с большим колоколом на этикетке.

— Вот, прошу любить и жаловать: господин Шустов собственной персоной. И, лейтенант, хочу заметить, что у него есть брат-близнец! — И он высунул из портфеля горлышко второй бутылки.

— Так это… — Замфир удивлённо воззрился на Сабурова.

— Коньяк, — кивнул тот. — Лучший! Даже французы признали. И, если хотите знать, сам государь император таким не брезгует. Давайте, лейтенант, раскладывайте припасы. Выпьем за знакомство.

— Я, признаться, на самом деле думал, что вы говорите про своего друга.

— О нет, мы не друзья. Я, если честно, предпочитаю хорошую водку, замороженную до тягучести, да под молочного поросёнка и маринованные опятки… М-м-м. Но мои друзья в Качинской авиашколе решили, что коньяк больше приличествует новоиспечённому поручику, так что водочки мы с вами выпьем в следующий раз.

Поручик налил полные рюмки коньяку, они чокнулись, Замфир пригубил маслянистый напиток и покатал его по языку, а Сабуров опрокинул рюмку целиком и зажевал плачинтой.

— Славные пирожки! — сказал он, тряся ей в воздухе.

Василе сидел напротив, закинув ногу на ногу, прямой, как спинка его потёртого кожаного дивана. Он цедил коньяк по капле, сжатый и напряжённый, как в приёмной начальника интендантской службы, И пахло в купе похоже: кожей, пылью и столярным лаком. Ему не хотелось здесь быть, он не желал приятельствовать с Сабуровым. Главное он сделал — увёл его от окон Виорики. Теперь Василе решил дождаться, пока поручик опьянеет, и откланяться.

Сабуров поднял бутылку и с осуждением посмотрел на Замфира.

— Лейтенант! Это коньяк, не духи, его пить надо, а не нюхать!

— Я, поручик, не большой поклонник возлияний.

Сабуров посмотрел на него, как на диковинную зверушку из зоосада и налил себе. Потом встал, поднял рюмку на уровень глаз и торжественно произнёс:

— За Его Величество Фердинанда, Божией милостию короля Румынии! За его мудрость, отвагу и решительность!

Замфир нехотя встал и изобразил воодушевление, как смог. Только сунул нос в рюмку, как Сабуров рявкнул:

— За здравствующего монарха до дна!

Это была ловушка. Василе шумно выдохнул и повиновался. Коньяк, вполне приятный в микроскопических дозах, обжёг пищевод. Где-то в глубине вагона густой бас затянул"Многая лета".

— Отец Деян распевается, — сказал Сабуров с усмешкой. — Видать, вторая бутылка пошла. Вы закусывайте, лейтенант! — поручик сунул ему в руку бутерброд с толстым куском колбасы.

Замфир сел. В вагоне было душно, он расстегнул верхнюю пуговицу кителя. Сабуров довольно улыбнулся:

— Оживать начали, а то, право слово, ну чистый манекен на шарнирах.

Нестройный хор голосов с гортанным балканским выговором подхватил многолетствование.

— Там ваши друзья? — Василе кивнул в ту сторону.

— Врагов тут точно нет.

Сабуров разлил, и Замфир ясно увидел, что будет дальше. Ещё рюмки две или три, и его накроет алкогольным туманом. В лучшем случае он уснёт, и поручик посчитает это признаком слабости. В худшем — утратит контроль, язык развяжется, и что он наговорит своему случайному знакомому — одному Господу известно.

— Давайте, друг мой. — Сабуров пододвинул к нему рюмку.

— Скажите, поручик, а зачем вы меня пригласили? Могли бы сейчас петь со своими друзьями.

— Откровенно? Только не примите за оскорбление. Пожалел и испугался. Представил, что меня вот так же командование забросит в какую-то дыру, где всех развлечений — кур по лужам гонять. Одного, без общества, без друзей, без женщин, наконец. Туда, где даже поговорить не с кем. Такая тоска меня обуяла — описать вам не могу.

— Представьте, поручик, в жалости я не нуждаюсь.

Сабуров только отмахнулся.

— Я не хотел вас обидеть, лейтенант. Мой французский не так хорош, как ваш. Мне не всегда удаётся подобрать правильные слова. Давайте лучше выпьем.

— Зачем?

— У спиртного, друг мой, есть замечательная способность. Оно вытаскивает живого человека из мёртвого панциря.

— А если человеку хорошо там, в панцире?

— Задохнётесь, если нос высовывать не будете.

Замфир не сдвинулся с места.

— Вы не можете мне отказать, лейтенант. За вашего монарха мы выпили, теперь нужно выпить за моего. Союзники мы или нет?!

И снова Сабуров вытянулся в полный рост, выпятил мощную грудь.

— За Его Императорское Величество государя Николая Александровича! Многая лета! — громогласно объявил он.

Замфиру ничего не оставалось, как встать напротив и выпить свой бокал до дна. Где-то через пару перегородок басовито подхватил отец Деян с хором подвыпивших сербских офицеров.

— Кажется, нас подслушивают, — ухмыльнулся Сабуров. Лицо его обрело выражение напроказничавшего, но не раскаявшегося мальчишки, и Замфир против воли прыснул. Коньяк разогрел его кровь, расслабил сжатые чуть не до судорог, мышцы спины. Василе сел за стол и приналёг на закуску. Стряпня госпожи Сырбу была простой, но от того не менее вкусной.

— Мне, право, неудобно вырывать вас из компании друзей, — заметил он и с удивлением обнаружил, что говорит с полным ртом. Русский коньяк разрушительно действовал на манеры Замфира. Он смутился, промокнул рот краем белоснежной салфетки, но поручик не обратил на это никакого внимания.

— Друг мой, — сказал он, не отрываясь от обсасывания куриной голени. — Мы могли бы пойти сейчас к нашим балканским фререс де арм… — Произношение поручика было столь чудовищным, что Замфир непроизвольно поморщился. Как многие румынские офицеры, он боготворил Францию, Париж и вовсе считал Новым Иерусалимом, сияющим на холме. Такое вольное обращение с французским языком коробило его возвышенную душу. Гримаса сублейтенанта не осталась незамеченной — Но вас, лейтенант, даже мой французский коробит. Что вы там-то делать будете? Наши сербские братья, особенно, подпив, становятся не в меру общительны. Румынского они не знают, как и латыни тоже, а их французский, уж поверьте, хуже моего. Их язык я… — Поручик застыл, подбирая слова, ничего не придумал и вставил русское: — Через пень-колоду… понимаю, всё-таки языки родственные, а для вас, потомка римских патрициев, српски езык будет сущей абракадаброй. И что вы там делать будете? Не отвечайте. Давайте лучше выпьем.

Он опять налил рюмки до краёв и вытянулся во фрунт и провозгласил:

— За победу братского оружия!

Василе поднялся. На этот раз оторвать зад от диванных подушек было намного тяжелее.

— А обязательно до дна пить? — робко спросил он.

— Не обязательно, — успокоил его поручик. — Но, если на дне останется хоть капля, я немедля сдам вас тайной полиции, как пособника врага и османского шпиона!

Сабуров с нескрываемым удовольствием посмотрел на скисшую физиономию Замфира и расхохотался.

— Вы поверили, что ли? Ну, лейтенант, вы что всерьёз заподозрили во мне жандармского сексота? Не буду я вас сдавать, пейте, сколько хотите. Но завтра мы отправимся на фронт и будем биться за свободу Румынии до последней капли крови. Неужели вы, благородный человек, офицер, сможете выпить за нашу победу не до последней капли коньяка?

— Чувствую себя куклой на ниточках, — пробормотал Замфир, вылил коньяк в рот и продемонстрировал поручику пустой бокал.

— Ну будет вам, обещаю: еще один тост и будете дальше нюхать свою рюмку, сколько захотите.

— Зачем это вам, поручик? — подозрительно спросил Василе. Он нашарил плюшевую подушку и подложил под поясницу. Вертикальная, хоть и мягкая, спинка дивана была не слишком удобной.

Поручик склонился ближе и доверительным шёпотом сказал:

— Дорогой мой лейтенант, у вас такая царственно-бледная кожа… — Он замолчал, и Василе почувствовал, как огнём запылали его уши. Он только открыл рот, чтобы дать отпор наглецу, как поручик невозмутимо продолжил: — что будь вы барышней, ей-богу пал бы сейчас к ногам. Вы совсем на солнце не бываете? Вот право слово, живёте на природе, в первозданной дикости, а виду такого, будто только от куафёра вышли. Были б тут барышни, млели б и таяли от одного вашего вида. Такой тонкий белоснежный лилей в лейтенантских погонах.

— Вы полагаете? — вырвалось у Василе, и он сразу об этом пожалел. Ему почудилась издёвка в словах поручика, но тот смотрел на его лицо, как смотрят в книгу на незнакомом языке, пытаясь найти хоть одно знакомое слово.

— О-о-о, что за восхитительные бутоны расцвели на ваших щеках? — протянул поручик без улыбки. — Неужто вы до сих пор ни разу не стягивали кружевных панталончиков со стройных ножек?

— Я не готов обсуждать это с вами, поручик, — Замфир откинулся на спинку и сложил руки на груди. Теперь у него горели не только уши, но и щёки.

— Удивительно, — покачал головой Сабуров. — Потрясающая целомудренность у такого столичного щёголя! Кстати, насчёт поручика. Помните, я пообещал вам, что мы выпьем ещё один бокал до дна, и более я вас принуждать не буду? Я сдержу слово.

Он разлил по рюмкам коньяк и встал.

— Пора выпить братскую. Вставайте.

Замфир встал перед поручиком. Сабуров выставил локоть, будто предлагал сублейтенанту прогуляться.

— Пропускайте руку так… Вот, а теперь до дна!

Едва Замфир отодвинул опустевшую рюмку, Сабуров, не дав опомниться, впился ему в губы. Замфир знал об этом диком русском обычае, инстинктивно попытался отстраниться, но рука поручика крепко удерживала его затылок. В нос ударил запах вежеталя и чистой кожи, усы больно укололи верхнюю губу. Поручик отпустил его и сразу протянул руку:

— Константин!

— Василе, — ответил Замфир.

— Вася! — Сабуров радостно хлопнул его по плечам. — А как будет Константин по-простому? Как бы ты звал друга? — Сабуров сменил"Vous"на"Tu"и Замфир решил не обращать на это внимания.

— Костел, — ответил он.

— Теперь ты — Вася, а я — Костел. Всё, больше никакого насилия, клянусь!

Коньяк делал своё дело. Он тёк по венам, согревал и расслаблял. Замфир стянул мундир. Сабуров рассказывал, как учился в авиашколе в городе с каким-то турецким названием, и как получил в день выпуска погоны поручика. Он щедро пересыпал французскую речь русскими словами, но Василе его понимал, и даже пролетарское грассирующее"эр"больше не резало слух. Остывшие плачинты были не менее вкусные, чем горячие, им отлично шёл пересыпанный красным перцем шпик, не хуже, чем к седлу барашка бургундское гран-крю.

— Давай за почечную колику Его величества императора Франца-Иосифа! — Сабуров поднял полную рюмку. Замфир подхватил свою.

— А у него почечная колика? — заинтересовался он.

— Не уверен, — ответил Сабуров, — но теперь непременно будет.

— До дна, — решительно кивнул Замфир.

— Вот это по-нашему, — обрадовался Сабуров и вылил коньяк в рот.

Потом они выпили за подагру болгарского царя Фердинанда, французский насморк кайзера Вильгельма. После тоста за мужскую немощь султана Мехмеда Пятого Сабуров поднял палец вверх. Замфир задрал голову, но там не было ничего, кроме качающегося потолка с круглым выключенным плафоном.

— Кстати про мужскую немощь. Ты, друг мой Вася, ей, надеюсь, не страдаешь?

Замфир мотнул головой и его замутило, потом потянуло. Он быстро перебирал ослабевшими ногами, а крепкие руки поручика берегли плечи сублейтенанта от падающих на него стен. Вагон больше не стоял у платформы"Казаклия", его качало на волнах, и у Замфира начался приступ морской болезни. Глотка наполнилась едкой кислотой.

— Ой-ой-ой! — сказал голос поручика прямо в ухо. — Только не здесь. Держись.

И Замфир держался. В лицо ударил свежий воздух, он пах густой травой, навозом и дымом от костра. В темноте уютно светилось окно в комнате Виорики, а в его комнате не горело. Там была кровать с чистым ароматным бельём, аппетитные запахи с кухни, ласковые руки Амалии, ставящие перед ним тарелку с чорбу, и припухшие со сна нежные девичьи губы, которых он ещё не касался, но уже всё про них знает. За спиной — прокуренный вагон с полковым священником, больше привычным к"Упокой, Господи…", чем к"Многая лета…", острые запахи кожаных портупей, оружейной смазки, порохового дыма, впитавшегося в одежду.

Замфир стоял на границе двух миров. Шла война, и его тянули в тот, что за спиной, а он хотел в тот, что впереди. Он не готов, ему рано, он ещё не проверил, правильно ли он представил вкус губ Виорики. Он бы побежал, но ноги не слушались. Замфир шагнул на ступеньку, она оказалась очень скользкой. Сильные руки подхватили его под мышки и аккуратно поставили на землю. Упёршись в колени, Василе изливал кипящую желчь с соляной кислотой в канаву под насыпью, а Сабуров придерживал под грудь, чтоб сублейтенант не забрызгал сапоги.