Великая империя зла

Сергей Викторович Пилипенко, 2010

Роман о смутных временах еще только зарождающейся Османской империи. Тайны, заговоры, внутренние и внешние мятежи. Параллельно развитию ситуации за рубежом раскрывается картина правления и в России. Описываемые события имеют особую историческую ценность, так как раскрывают те белые пятна в русской истории, из-за которых и по сей день наблюдается настоящая путаница в датах правления того или иного царя, а иногда и вовсе отсутствуют целые периоды в обозначении самой власти.

Глава 1

Всадник на почти черном, как смоль, коне, пристально вглядывался вдаль. Его смуглое, обветренное во многочисленных походах лицо, явно указывало на происхождение.

Сегодня была суббота. Великий день, но он пренебрег этим.

На кон ложилась его судьба, и, если судно не прибудет в срок, ему конец.

Жеребец вздыбился на задних ногах, и всадник приподнялся на стременах. Где-то там, вдали, почти на горизонте, он увидал то, чего так ждал — белые паруса корабля.

Конь опустился на передние ноги, и всадник повернул его в сторону. Проехавшись по побережью, он обернулся назад.

Позади стояла колонна из сорока воинов, приданных

ему султаном, а чуть дальше — целая ездовая колонна из навьюченных лошадей и мулов с пустыми корзинами и мешками.

На каждой из лошадей сидел всадник и погонял рядом стоящим мулом. Часть груза он, конечно, брал и себе.

Всего в ряду насчитывалось около пятисот всадников. Это был самый большой караван, снаряженный когда-либо к морю султаном. И виной всему этому была одна маленькая, но естественная причина.

Всадник должен был встретить худенькую, совсем небольшого роста женщину с младенцем на руках, а вместе с ней и дары от Бахчисарайского Юсуф-паши.

Младенец был сыном султана от иноземки из какой-то не известной всаднику страны, о которой он слышал только в рассказах очень древних воинов, совершавших набеги в те далекие времена.

Имя сына тщательно скрывалось, но всадник знал, что его зовут Гейдан-паша, или маленький Гейдан, так называла его мать, с которой он познакомился совсем недавно, побывав на той стороне огромного моря.

Самого всадника называли эмиром. Он руководил Верхней Палатой настоящего Дивана и являлся одним из главных основателей Великого Совета.

Родом он был из Бухары, но в свое время далекие предки перекочевали в другую страну и там обосновались. Шло время, они обретали власть и потихоньку становились богаче и сильнее.

Спустя несколько веков их род преобразовался в эмирский, а далее в Диванный, так как представители рода всегда имели веское слово.

Настоящее имя его было Абдурахим-Ибн-Из-Дахим, правда в народе это звучало попроще — эмир Абдах.

Он занимал верхнюю строчку в Великой Империи и пользовался практически неограниченной властью, что давало ему право отрубать головы налево и направо.

Никакие мольбы о помиловании не помогали. Имели место только деньги. Только они могли скостить срок заключения в яме или удержаться па плову в этом жадном и кровавом мире.

Эмир Абдах попал в немилость к султану и теперь несколько сожалел о случившемся. Совсем недавно он высказался против его звездочета, обвинив того при этом в недоумстве и лжепророчестве, на что Великий Осман очень рассердился и хотел было приказать отрубить ему голову, но мудрейшие отсоветовали ему делать это и, конечно, в большей степени по политическим причинам.

Имя эмира было широко известно в кругах империи, да и сама занимаемая должность гласила об этом. Подвергнув его казни, можно было навлечь на себя мзду со стороны его рода, и хотя это было не очень опасно, все же султан понимал, что раскол внутри Дивана грозит повернуться расколом империи.

Поэтому, одернув своего первого руководителя в неуместной болтовне и обвинив в слишком уж жестоком отношении к простому народу, султан приказал отправиться встречать его пятьсот шестую по счету жену и доставить во дворец, при этом указав на то, что если этого не произойдет в срок, то вина будет доказана, а соответственно, исполнен и приговор.

Эмир встряхнул головой от тяжелых мыслей и посмотрел вновь на море.

Корабли приближались. Их было несколько. Судя по всему, это галеры, где использовался труд невольников, что, впрочем, оправдывалось, так как частые штили на море подолгу держали суда в портах, а то и просто среди окружающей бездны волн.

Море никогда не нравилось эмиру, и в душе он желал никогда его больше не видеть. То ли это был страх перед огромной массой воды, то ли просто суеверие, в которое сам почти не верил — он не знал и не понимал.

Но в то же время осознавал, что море не сулит ему хорошего и где-то внутри всегда содрогалась какая-то жилка при виде темного царства воды.

Корабли приближались и уже гораздо лучше были видны борта судов. Огромное количество весел то и дело опускалось на воду, от чего в голове эмира возникал небольшой шум.

Он представлял, как сейчас на бортах судов стоят погонщики и время от времени, хлестая им же подобных, приказывают грести сильнее и лучше.

В основной своей массе это были те, далекие его предки, захваченные когда-то в плен или обращенные в рабов с помощью силы войск. Но, были здесь также и русичи — люди со светлыми головами и почти белой кожей.

Сейчас, когда дела империи шли не особо хорошо, эмир понимал, как важно было настроить народ против иноверцев. И в большей степени, это удавалось.

Пленников, если они убегали, тут же сдавало местное население, получая в награду за это небольшой участок земли под сад от местной власти. Поэтому, убежать было непросто и плененные порой до конца своих дней находились на галерах или где-то еще в других местах.

Их труд здесь, за далекими рубежами их настоящих мест обитания, очень хорошо ценился. Они были выносливы, жизнестойки и особо не привередливы. Поэтому, цена на них была высокой.

Правда, это не касалось самой империи, то есть власти. Они получали это в достатке в качестве свободно существующего налога с работорговцев.

К примеру, если тот продавал пятерых, то из них двоих он должен был отдать эмиру, как лицу, осуществляющему законодательно облагаемую налоговую и другую власть.

Отчасти, это было несправедливо, так как работорговцу приходилось туго при этом, но, что поделать, когда империя нуждалась в рабочей силе и подъеме иерархий вверх.

Занимаемое место в Диванной власти позволяло эмиру широко мыслить о положении дел других государств и открывало доступ к совершенствованию прошлых ошибок времени, а иногда и полностью к их уничтожению.

Им была упразднена общая служба в войсках и использована наемная армия, как знающая свое дело и полагающаяся, главным образом, на золото империи.

В нее входили все: и турки, и персы, и хорваты, и даже несколько сот русичей, пожелавших служить за деньги. И хотя, это было запрещено Кораном и халифатом, эмир не останавливался.

Он понимал, что эти сотни возможно в какой-то момент битвы способны сделать больше, чем целое войско. Это подтверждалось их недавними походами в Персию, где однажды они столкнулись с силой превосходящего противника.

Эмир не был участником заседания того же халифата, хотя и понимал, что это опасно, как для него самого, так и для сподвижников. Его поддерживали многие, но, в большинстве своем, менее знаменитые и именитые, что, естественно, не давало эмиру ощущения всей полноты самой власти в исполнении каких-либо, возникающих время от времени желаний.

Слава доставалась всегда правителю, а он оставался как бы в стороне, тем самым злым исполнителем, от которого зависит судьба каждого в государстве.

Но, отчасти, это его устраивало, так как, оставаясь в стороне, он мог всегда сослаться на власть содержащего. Все приказывалось и приводилось к исполнению именем султана.

Люди вставали с этим и уходили в ночь. Никто и ничто не могли поколебать силу исполнения указа султана. Правда, такие указы обсуждались частью в Диванном Совете и, в большинстве своем, имели реальную здравую мысль.

Но, для простого человека это было непонятно. К тому же ему, обремененному тяжелым трудом, мизерной платой и жалкой содержательностью семьи было вовсе не до такого понятия.

Каждый бедняк только и мечтал получить от властей ту небольшую горстку земли, чтобы заняться земледелием, или хотя бы заполучить документ на право заниматься каким-либо гончарным делом. Но такой выдавался немногим.

В основе своей тем, кто доказывал это своим трудом и представлял в виде доказательства готовую продукцию хорошего качества и пользующуюся спросом у того же населения.

Конечно, самая лучшая часть таких мастеров трудилась на благо самого эмира и империи в целом, но все же были и такие, кто творил чудеса где-то в стороне.

Империя держала слово и не загоняла в крайнюю нужду свой народ. Конечно, он облагался большими налогами, но, ни в коей мере не подтвержденными реальной жизнью.

Для установления подобных ситуаций и истинных причин в среду часто засылались султанские или диванные лазутчики. Их так и называли.

Они же, находясь среди простых, ловили каждое слово и передавали представителям власти, а то и прямо самому султану.

Из полученных сведений и составлялся какой-либо указ или наказ. Но, как это бывает везде, не всегда ухо слышит то, что нужно и не всегда человек поймет то, о чем говорят другие.

Поэтому, часто использовалась и ложная информация, но не потому, что она была искривленно лживой, а только потому, что человек, ее провозглашавший, не совсем понимал происходящее и отражал это в своем уме.

В итоге, указы получались гораздо насыщеннее, злее и строже. К тому же в самой диванной власти существовали противоречия, и некоторые эмиры хотели своей славы и преобладания голоса. Поэтому, они часто подкупали «верных» султану лазутчиков, и те доносили практически ложные сведения.

Бывало, что султан повторял проверку втайне от других и тогда головы летели налево и направо, исключая, правда, самих эмиров, ибо на них никто не ссылался, так как это среди мусульман уподобалось греху.

Но таких случаев было крайне мало, а посему, как говорят, игра стоила свеч. В итоге, некоторые получали дополнительные земли и людей, а также золото, алмазы и другие драгоценности из рук султана.

Все это эмир Абдах знал и частенько говорил самому Осману. Но тот или не хотел это слушать, или просто не хотел понимать, что дело обстоит именно так.

В конце концов, сам Абдах пресытился подобным и перестал что-либо вообще говорить, лишь изредка только вставляя свое слово в решение самого султана…

Наконец, корабли подошли совсем близко к берегу, а на воду спустили небольшие плоты и лодки для погрузки даров. С первого судна была спущена лодка побольше, и эмир увидал, как в нее с борта осторожно шагнула женщина с ребенком на руках.

Абдах облегченно вздохнул. «Слава, Аллаху, — подумал он, мысленно вознеся руки к небу, — она прибыла».

Эмир обернулся и, махнув рукой, дал понять обозу подойти ближе к берегу и заняться перегрузкой.

Судна были Бахчисарайского паши, а место было выбрано специально для сохранения тайны и не навлечения различных банд пройдох и нищих, повсюду рыскавших вокруг берегов основных портов.

И хотя эмир их мало боялся, все же осторожность победила и во время встречи с Юсуф-пашой это место было специально оговорено с глазу на глаз.

Такие меры предпринимались еще и потому, что в империи не было наследников султана. Шла извечная внутренняя борьба за власть родов и племен.

Сам султан был из древнего рода Багдадских шейхов, который обосновался здесь около ста двадцати лет назад.

Рядом же стоящие эмирские семьи и другие ветви относились к не менее древнему роду иерусалимских мусульман.

Халифат не признавал эту борьбу и считал, что основой родовой ветви Османов является настоящий султан.

Поэтому, он призывал всех остальных к единомнению по этому, весьма спорному и трудноразрешимому вопросу, что говорило о его прямой поддержке самого Османа.

Прошло уже несколько лет с тех пор, как погиб один единственный сын султана при не выясненных до конца обстоятельствах. Тело его нашли возле пальмового забора, проходящего вдоль крепостной стены дворца.

Скорее всего, он был отравлен, о чем свидетельствовал синюшный распухший язык, но доказать это было невозможно и султану оставалось молча погребать своего сына и наследника, при этом загубив немало слуг и придворных, прямо либо косвенно относящихся к его обиходу.

Были казнены и некоторые из не очень довольных эмиров за их словонепослушание и подвержение сомнению слов того же звездочета, который почему-то пользовался огромным уважением султана, несмотря на свой молодой возраст.

Примерно ему было лет тридцать пять, но на вид он выглядел еще моложе. К тому же, не обладал присущей его должности растительностью на лице.

Султан подобрал его на улицах столицы, когда тот предугадал, кто перед ним сидит на камнях. А далее, было просто. Звездочет словно преобразился и начал сочинять стихи, песни, а также предсказывать будущее по звездам.

Немало досталось и самому Абдаху от его предсказаний. И в большей степени все они сбывались, хотя и были лишены порой всякой связи и смысла.

Дело иногда доходило до того, что сам Абдах, идя в разрез со своей совестью, просто напивался и уходил в небытие на некоторое время.

Именно поэтому, он и не любил звездочета и старался хоть как-то ущипнуть или уменьшить влияние на окружающих.

Эмир соскочил с лошади и пошел прямо в воду. Подойдя ближе к берегу, лодка уткнулась в песок, и Абдах, поздоровавшись с сопровождающим жену султана эйфиром, предложил помощь и протянул руки.

Ему вручили небольшой сверток, развернув который эмир обнаружил совсем небольшой алмаз.

Он удивленно поднял брови и спросил у эйфира:

— Что это?

— Это подарок Юсуф-паши нашему маленькому султану, — улыбнулся тот, — а это, — указал он на рядом лежащую коробочку, — документы его происхождения.

— Хорошо, — ответил эмир, — я передам все султану, а что вы еще привезли?

В это время женщина подошла к борту и хотела сойти. Поэтому вопрос повис в воздухе.

Абдах аккуратно взял на руки младенца и передал рядом стоящему аскеру, его охраннику, а потом помог женщине сойти на берег.

Разговаривать с ней было запрещено, но все же эмир спросил:

— Вам ничего не нужно?

Та мотнула отрицательно головой и, взяв на руки малыша, пошла к повозке, украшенной различными ленточками, бусинками и другими безделушками женской принадлежности.

Эмир проводил ее взглядом, а затем вновь обратился к порученцу:

— Так, что же паша нам послал кроме этого? — и он указал на удаляющуюся женщину.

— Да, так, немного парчи, ситца, свинца, пороха, разной пряности и, конечно, золота, — ответил улыбающийся эйфир.

— И много? — спросил эмир.

— Увидите сами, — кратко ответил тот, давая понять, что разговор исчерпан.

Абдах знал, что особые порученцы не отличались говорливостью, но любопытство было сильнее знаний, поэтому вновь спросил:

— А, что вы привезли самому султану?

— Огромную трубу, — ответил эйфир, — и несколько карт. Все это указано там, в грамоте, — и он показал на бумагу, свернутую в трубочку в шкатулке.

— Ну что ж, счастливо, — сказал эмир и пошел из воды.

Лодка вновь пошла к кораблю и вскоре была опять нагружена и отправлена к берегу.

Теперь над ней виднелись какие-то сундуки, тючные перевязи и прочие предметы подобных путешествий. Все это мигом сгрузилось и разошлось по каравану. Определить, где, что лежало — было просто невозможно.

Поэтому, эмир только распорядился о скорейшей перегрузке и соблюдении дисциплины.

Он вызвал начальника отряда сопровождения и приказал.

— Сазиф, ты пойдешь в стороне от меня, метрах в пятистах с третьей частью отряда. Одну часть возьму я и пойду впереди, а сзади — твой помощник. В случае чего, ты сразу стреляй безо всякого.

Тот, молча выслушав, кивнул головой, и хотел уже было уйти, когда вдруг эмир сказал:

— А почему я не вижу Эдгара, моего ставленника в твоем отряде?

— Он заболел, — с явной неохотой отозвался начальник охраны, — и не смог ехать даже в повозке.

— А, что с ним такое? — заинтересовался вдруг Абдах.

— То же, что и прежде, — ответил Сазиф и, круто развернув коня, поскакал прочь.

Это обозначало лишь одно, что его бывший ученик и ставленник в среде охраны мертв.

«Кому-то неугодно видеть меня во главе Дивана, — подумал про себя эмир, — и, наверное, моя ссора с султаном тоже неспроста».

Уже четвертый человек пал неизвестно от чего в ближайшей охране султана. Кто-то хотел подобраться поближе к его ложе или вообще что-то изменить.

«Надо по приезду во всем разобраться, — подумал эмир, — и навести должный порядок в самих султанских хоромах. Что-то здесь не чисто».

А в это время женщина с ребенком на руках сидела в небольшой, но довольно удобной повозке под навесом из обшитого золотом сукна.

Лицо ее скрывала паранджа в виде ярко-убранного тюрбана на голове с не длинной и достаточно темной вуальной прядью.

На руках беззаботно спал младенец. Личико его было смугловатое, но все же несколько отличалось от других лиц, повсюду его окружавших. Мать без устали колыхала малыша на руках, лишь изредка поднимая голову и всматриваясь в незнакомые лица всадников.

Ее со всех сторон окружала охрана. То были воины, бывавшие в лихих сражениях и не знающие слово усталость.

Их лица, словно маски, были молчаливо недвижимы и скрывали всю нутрь их переживаний. Вооружены они были кривыми саблями, которые называли ятаганами, ножами и недлинными ружьями, на подобии русских фузей.

Колонна, наконец, сформировалась и по сигналу эмира тронулась. Весь поток растянулся более чем на тысячу метров, и Абдах обеспокоенно смотрел по сторонам.

«Охрана охраной, — думал он, — а самому глаз спускать нельзя».

Он поискал глазами султанскую повозку и с облегчением подумал о том, что она не так уж от него далеко, всего лишь метрах в трехстах.

Он специально не афишировал ею и устроил посреди каравана. Так было безопаснее и в случае чего давало возможность уйти незаметно для воюющих.

«Но что это я, — вновь подумал эмир, — об одном и том же. Может, никакой опасности и нет».

Но, какая-то смутная догадка, или предчувствие томило его грудь. Словно какой червь забрался внутрь и не давал покоя. Абдах, то и дело, смотрел по сторонам, наблюдая за горизонтом. Справа было море, и бояться там было нечего, а вот с других сторон вполне можно чего-то дожидаться.

Эта территория была уже давно завоеванной Империей, но все же находились смельчаки, которые объединялись в небольшие отряды и нападали на правительственные войска, а то и просто на караваны с целью грабежа.

Некоторых предводителей Абдах даже знал в лицо, так как по долгу службы ему приходилось их видеть.

Они были осуждены ранее на каторжные работы за неисполнение каких-либо указов султана. По неизвестным причинам им удалось бежать из-под стражи и образовать небольшие отряды таких же беглецов. Но, не их боялся эмир.

Он знал, что если те нападут, то воины отразят нападение. Боялся Абдах за измену. Измену в своих собственных рядах, а также за появление непрошеных гостей из-за рубежа их Империи.

Он знал, что к ним часто наведывались летучие отряды ветроносимых. Так называли отдельные специально обученные команды, доставляемые сюда на кораблях с целью поднятия непокорных народов и вселения паники среди простого населения.

Однажды он уже встречался с подобными, и битва оказалась жаркой. Но сейчас дело обстояло гораздо хуже.

Кто-то следил за ним и его ходами. Кто-то охотился либо на него, либо на кого-то другого, но подставляя опять же его. Тревожные мысли не покидали его голову до самой первой остановки.

На привал расположились полукольцом и Абдах, объезжая ряды, созерцал за мирной трапезой всадников и части воинского охранения.

Подъехав к султанской повозке, он вновь спросил у женщины, не надо ли чего.

Та отрицательно помахала головой, так ни слова и не ответив. Эмир посмотрел на малыша.

Тот смотрел куда-то позади его и не обращал никакого внимания на происходящее. Минуту спустя он улыбнулся и засмеялся: то ли от весеннего яркого солнца, то ли просто так, что-либо увидев одному ему известное и понятное.

Абдах развернулся и уехал в голову колонны, по дороге разглядывая тот или иной перевязанный тюк.

Не усмотрев ничего крамольного, он решил сам присоединиться к трапезе. Спустя полчаса все были на ногах, и караван двинулся дальше.