Емельян

Сергей Гарин, 1915

«Весна приходила медленно, но настойчиво. Запотел мох на опушке леса, зазеленел в проталинах, у корней, ползущих по земле, и на стволах старых деревьев. Ярче зеленели хвои. И на березах и тополях намечались почки, топырились ветки в сторону, в высь, к солнцу… И вздыхал весь лес полной, проснувшейся грудью…»

Весна приходила медленно, но настойчиво.

Запотел мох на опушке леса, зазеленел в проталинах, у корней, ползущих по земле, и на стволах старых деревьев. Ярче зеленели хвои. И на березах и тополях намечались почки, топырились ветки в сторону, в высь, к солнцу… И вздыхал весь лес полной, проснувшейся грудью…

Река была еще скована льдом, и потому перевоз не действовал: лодка лежала на берегу, опрокинутая кверху дном, на двух осиновых корягах.

Около опрокинутой лодки возился высокий, худощавый старик — Емельян-перевозчик.

Скинул он полушубок, засучил рукава красной рубахи и идет вдоль борта лодки с долотом и паклей. Седые космы перевозчика раздуваются идущим с реки ветерком, и на лице, изрытом морщинами, лежит печать сосредоточенности. Глаза серые, старые, но еще зоркие, знают свое дело и не упустят ничего. Работает Емельян часами, молча, неспешно. Изредка оторвется, отойдет в сторону, полюбуется на работу, погладит правой рукой жидкую седую бороденку, и опять берется за молоток.

К лодке подошли мужик и баба. Мужик — здоровый, рыжий, лет пятидесяти, в рваном полушубке и валенках, а баба — тощая, заморенная, как заезженная лошадь. На ней тоже полушубок и мужицкие сапоги, и лицо белое, словно восковое.

Подходила она размашисто, грузно, шлепая по грязи, а мужик шел сгорбившись, вяло, мелкими шажками, ставя ноги в валенках криво, по-медвежьи. И за спинами оба несли холщовые мешки, а в руках — клюки.

— Бог в помощь! — сказал мужик, подходя и кланяясь.

Емельян, не отрываясь от работы, поблагодарил. Мужик с бабой постояли с минуту молча, в нерешительности, а затем мужик спросил:

Конец ознакомительного фрагмента.