Взорванный океан

Сергей Зверев, 2011

Группа боевых пловцов под командованием старлея Каткова по прозвищу Скат ищет сбежавшего в Японию продажного чиновника из «Росвооружения». Этот чиновник вывез из России совершенно секретные документы – компромат на его высокопоставленных покровителей. Он – важный свидетель, и его нужно доставить на родину живым. В то же время за чиновником охотятся и наемные бандиты, которые по приказу этих самых высокопоставленных покровителей должны ликвидировать и его, и компромат. Силы изначально равны, но бандиты берут в союзники тайваньских урок, и дело может закончиться для группы Ската полным провалом...

Глава 6

Для того чтобы хорошо бегать, надо бегать много. Ни за год, ни за два стоящего марафонца из новичка, впервые надевшего беговые кроссовки, не получится. Можно за пару лет выучиться неплохо водить машину, но настоящим гонщиком или профессиональным водителем большегруза можно стать лишь после нескольких лет серьезной работы. За два года из молодого солдата может получиться неплохой рядовой боец, но настоящего спецназовца за такой срок из него не сможет сделать никто, даже самый толковый и гениальный в своем деле инструктор.

Настоящий спецназ — это не совсем те, кто каждый год второго августа размахивает флагом ВДВ, купается в фонтанах и, приняв на грудь граммов пятьсот, кричит на весь свет о своей крутизне и бьет в морду всякого, кто посмеет в этой крутизне усомниться. В большинстве случаев громче всех кричат, пожалуй, именно те, для кого служба в ВДВ стала самой большой и единственной удачей в их никчемной, скучной, серой и пьяной жизни. Голоса тех, кто по-настоящему хлебнул Афгана и всего того, что было потом, звучат не так громко и пафосно. Они не стучат себя в грудь, бренча медалями и размазывая пьяные слезы по щекам, не упрекают Родину в том, что она их «отправила на бойню», а потом о выживших просто забыла. Они молчат, потому что твердо знают главное: они, как умели, честно выполнили свой долг. Так о чем кричать и махать кулаками после драки, о которой хочется просто забыть?

Юные пацаны, искренне презирающие очкариков и ботаников, с восхищением говорят о службе в ВДВ, в морской пехоте, в спецназе. И невдомек им, что пехота крылатая и морская пехота — это по сути всего лишь просто пехота. Спецназ — это все же несколько иное…

В армию приходит тысяча молодых парней. Есть откровенные слабаки, есть те же ботаники и просто малопригодные к серьезной службе ребята. Из этой тысячи для службы в ВДВ или в морской пехоте можно отобрать около сотни. Около десяти из них со временем могут стать хорошими солдатами. И, возможно, лишь один из этой десятки имеет шанс стать настоящим спецназовцем. И дело здесь, конечно же, не в идеальном здоровье. Для спецназа годен лишь тот, кто рожден воином. Это целый комплекс качеств — и физических, и психологических, и даже генетических, — который становится базовым для желающего стать не просто стрелком в камуфляже и берцах, а Солдатом, чья жизнь посвящена одной из самых страшных вещей в жизни человека — войне…

Романтика, если она и завихрялась розовым туманцем в восемнадцатилетней голове, исчезает, как тот же утренний туман в стихах классика, уже на курсе молодого бойца. Человек начинает понимать, что воинская служба — это, прежде всего, просто работа, пахота, и надо научиться делать ее на совесть, а если возможно, то и лучше всех. Ты должен научиться прыгать с парашютом днем и ночью, на горы, на лес, на воду. За десять прыжков ты не успеешь стать мастером — прыжков нужны сотни. Ты должен уметь стрелять из всего, что стреляет, и из любого положения попадать в цель — хотя бы одной пулей, но в каждую мишень. Если ты за службу отстрелял лишь первое упражнение «три одиночных — шесть очередью» — какой же из тебя стрелок…

Ты должен научиться бесшумно снимать часового и выживать в рукопашной схватке, в которой надо уметь пользоваться как ножом, так и всем, что попадется под руку. Тебе придется научиться подолгу обходиться без еды, воды и огня, выживать в таких условиях, в каких выжить невозможно, казалось бы, в принципе. Тебе придется драться одному против пятерых — и ты начнешь со временем понимать, что за одного битого дают не двух, а десяток небитых. Тебе придется набегать сотни и тысячи километров, потому что в спецназе крепкие ноги — это твой шанс выжить тогда, когда по твоим следам будет идти погоня из прекрасно обученных охотников за диверсантами. Тебе придется…

Список почти бесконечен, и учиться и пахать тебе придется не год и не два, а всю жизнь в спецназе. И если ты станешь настоящим матерым волком, у тебя есть шанс уцелеть в страшной игре по имени «Война», в которой есть всего лишь один главный приз — жизнь. Ведь если отбросить в сторону красивые и глупые слова о том, что на войне в первую очередь гибнут лучшие, то сразу становится понятно, что гибнут в первую очередь как раз плохо подготовленные или совсем необученные. Именно те, кого какая-то сволочь когда-то цинично назвала «пушечным мясом».

Спецназ тоже иногда несет потери, но, ввиду особой подготовки, как правило, меньше других. Стая матерых волков не боится в лесах никого — они порвут любого, кто встретится на их пути. Волкам страшна лишь охота с вертолета, когда «серых хищников, матерых и щенков» убивают не в честной схватке, а просто расстреливают, не оставляя ни малейшего шанса на спасение. Спецназ умеет делать свою работу и не боится никого и ничего. Кроме предательства, когда — как это было с армией в конце восьмидесятых и в девяностых — свои же начинают расстреливать своих с вертолетов. К счастью, расстреляли не всех, и армия у нас еще есть. Есть и настоящие мужики, которые без особой шумихи и дешевой похвальбы умеют решать любые боевые задачи. Правда, война есть война, и порой на базы живыми возвращаются далеко не все. Война — дама жестокая, и ей плевать на самую серьезную подготовку — она иногда с завязанными глазами палит наугад, а иногда с усмешечкой сталкивает одну стаю с другой — такой же серьезной и подготовленной…

Длинная очередь из крупнокалиберного пулемета БТРа вновь разорвала настороженную тишину, на пару минут воцарившуюся над окраиной небольшого поселка, приткнувшегося у подножия невысокого горного хребта, где-то чуть севернее примыкавшего к массивам Северного Кавказа. Дробный грохот подхватило глуховатое в этот серенький сырой день эхо и немного погоняло его меж длинных каменистых склонов, покрытых серо-желтой мертвой травой и редкими зарослями голых кустарников. Вслед басовитому голосу пулемета сухо ударили хлесткие автоматные очереди, несколько раз грохнули тугие разрывы ручных гранат. Пули с хрустом яростно вгрызались в сложенные из добротного красного кирпича стены, высекая облачка красной пыли и кирпичной крошки, с противным визгом рикошетили и улетали неведомо куда. Из узких окон второго этажа дома ответными очередями огрызались не то два, не то три автомата. Патронов боевики, засевшие в доме, больше напоминавшем некое подобие старинного крепостного форта, явно жалеть не собирались. Штурм длился уже больше двух часов, но реальный результат, который должен был представлять собой группу понурых, мрачных пленников или хотя бы трупы боевиков, сложенные в рядок вместе с их оружием, пока был равен нулю.

— Вот суки, а… — Лейтенант Сорокин привалился спиной к невысокому, сложенному из дикого камня заборчику и, сноровисто поменяв опустевший рожок на полный, передернул затвор своего «АКМСа». — Сейчас бы из танка по ним пару раз жахнуть — и песня вся…

— Или бортовым залпом крейсера. — Майор Орехов, командир группы спецназа, выудил из узкого кармана измятую красную пачку самой обычной «Примы» и прикурил, сердито пыхая серо-голубым дымом. — Ну нет у меня танка, лейтенант… М-да, так у нас дело не пойдет. Дом мужики строили на совесть, на века. Мы так до весны перестреливаться будем, а через полчасика уже темнеть начнет…

— Слушай, майор, а как они так попались, а? Такие неуловимые — и вдруг…

— Как обычно. А то ты не знаешь, что вся оперативная работа держится на стукачах… Кто-то из местных стукнул, ребята из ФСБ подсуетились, и вот мы здесь, а они там, в доме. И наша задача — их обезвредить. Как говорят в теленовостях: «В результате боевой операции уничтожена куча боевиков и один из печально известных полевых командиров». Вот там, в доме этом чертовом, как раз такой средненькой величины командир и отстреливается. Как его там… Мадаев, что ли? Да какая нам на хрен разница, кто он… Надо его брать.

— Так брать или уничтожать? — В глазах Сорокина на секунду мелькнула злая усмешка, и было не очень понятно, кому эта усмешка адресована — то ли телевизионщикам, то ли мужикам из ФСБ, у которых были свои, специфические цели и задачи, частенько не очень-то совпадавшие с целями, которые ставили перед собой спецназовцы.

— А это уж как карта ляжет, — неопределенно цыкнул зубом Орехов.

— Товарищ майор, они на связь вышли. — К Орехову подобрался один из бойцов и, присев на колено, протянул трубку мобильного телефона. — Вот, из окна выбросили. Хотят с командиром говорить…

Трубка тут же отозвалась мелодичным звоном и выдала популярную в определенных кругах мелодию: «А мы с тобой кайфуем…» Майор нажал кнопку приема.

— Командир слушает. Что надо?

— Слушай, слушай. Ты, командир, какое училище заканчивал, а?

— Военное. Дело говори.

— Может, мы с тобой в одном училище учились, а, уважаемый? Я хорошо учился, воевать умею. Не взять вам нас. Только людей зря потеряешь. Зачем тебе это? Давай так: вы даете нам полчаса, и мы уходим, а? А в доме найдешь потом подарок для тебя и для твоих людей — очень хороший подарок. Полгода сможешь жить по-человечески…

— Я не принимаю подарков от незнакомых. Пустой у нас разговор. Даю тебе три минуты. Выходите с поднятыми руками — и всем хорошо. Мы — домой, а вы — в теплую тюрьму. Все. Три минуты! — Орехов нажал отбой.

— Думаешь, сдадутся? — скептически скривился лейтенант.

— Это вряд ли, — мрачно качнул головой Орехов. — Сделаем так, лейтенант…

Расчет Орехова оказался правильным: с тыльной стороны дома, куда удалось незаметно пробраться через соседний двор, оказалось малюсенькое окошко в цоколе, через которое майор с лейтенантом Сорокиным смогли пробраться в подвал. Если бы Орехову еще вчера кто-то сказал, что в это небольшое отверстие сможет пролезть взрослый человек, майор не поверил бы. Однако нужда вертеться заставит, и, сняв каски-сферы, разгрузки и бронежилеты, офицеры буквально ввинтились в лаз, до крови обдирая себе кожу на боках. Затем снаряжение снова было надето, и началось быстрое и бесшумное прочесывание каждого закоулка, коридорчика и комнаты. Все это несколько напоминало картину боя в каком-либо из домов Сталинграда зимы 1942 года: на одном этаже немцы, на другом — наши, и кто владеет домом, толком сказать не мог никто…

Снаружи почти безостановочно грохотал пулемет, ему вторили автоматы, а где-то наверху все с той же отчаянной злобой огрызались стволы боевиков. Прикрывая друг друга, Орехов и Сорокин подошли к подножию лестницы, ведущей на второй этаж. Майор быстрой тенью взлетел наверх и прижался к выступу стены. Определив, из которой комнаты звучат выстрелы, метнулся к двери.

Лейтенант, словно тень или зеркальное отражение, повторил маневр Орехова и встал по другую сторону двери. Затем спецназовцы проделали простенький маневр, не раз и не два отработанный в учебном центре подмосковного полигона: сначала вышибается дверь, затем в проем летит парочка гранат — обычных, светошумовых, газовых — по ситуации, — а уж потом в помещение влетают бойцы и скручивают или добивают всех уцелевших.

Еще не затих грохот разрыва гранаты, а Орехов уже ласточкой влетел в проем и, проделывая кульбит, с безошибочностью боевой машины точно определил расположение боевиков в комнате и короткой очередью мгновенно вывел из строя одного. Второго положил Сорокин. С третьим спецназовцам относительно повезло: тот именно в этот момент перезаряжал автомат. На то, чтобы выщелкнуть пустой рожок, вставить полный и передернуть затвор, нужно секунды три-четыре. Именно этих секунд майор боевику и не дал. Орехов просто навел ствол на бандита и нажал спусковой крючок. Автомат коротко и оглушительно подал свой голос, и боевик молча ткнулся заросшим черной бородой лицом в грязные доски пола, усыпанные битым стеклом и пустыми блестящими гильзами. В доме наступила тишина — пока еще опасливая и недоверчивая. Так замирает, остывая и потрескивая после тяжелой и напряженной работы, усталый и перегревшийся двигатель автомобиля, проделавшего долгий путь…

— Слышь, майор, — после того как бойцы проверили все комнаты этажа и чердак, Сорокин присел на ступеньку лестницы, длинно и устало выдохнул и кивнул на последнего бандита, — а этого вполне можно было попробовать и взять, нет?

— У меня зарплата не такая большая, — тусклым голосом отозвался Орехов, закуривая свою неизменную «примину».

— В смысле?

— В смысле, что расстрела у нас нет. — Взгляд майора стал жестким и неприязненным. — Он получил бы в лучшем случае пожизненное, и я, как честный налогоплательщик, должен был бы всю жизнь эту тварь кормить. А зарплата у меня маленькая, и я очень жадный. Мне как-то одна дамочка сказала, что вор не в тюрьме должен сидеть, а в земле лежать…

— Орехов, да ты… — Лейтенант даже задохнулся на мгновение, теряя дар речи. — Ладно, проехали. Чего там непонятного: оказывал яростное сопротивление и был убит в перестрелке…

— Вот именно. Шарапов — хороший парень, но наивный дурак. А вот Жеглов, собака, умел вдаль смотреть и тысячу раз прав оказался… Кстати, Сорокин, про супчик с потрошками не знаю, а вот по хорошему стакану мы с тобой заработали точно! Давай, двигай клешнями, а то и к ночи домой не попадем…

Однако мечтам Орехова о наваристом супе, вполне заслуженном стакане и небольшом отдыхе так и не было суждено осуществиться. Посыльный из штаба перехватил выходившего из душа майора в коридоре офицерского общежития и сообщил о срочном вызове к командиру бригады, к которой была прикомандирована и группа спецназовцев под командованием Орехова. На вопрос майора о причинах столь спешного вызова посыльный сначала неопределенно пожал плечами, но потом все же рассказал, что из Москвы на Орехова пришел какой-то запрос — и, похоже, командировка для него заканчивается.

— Так что, думаю я, товарищ майор, ваша беготня за боевиками кончилась. — В голосе посыльного Орехов явственно расслышал нотки неприкрытой зависти к человеку, который вскоре покинет эти неспокойные края с их серой зимней слякотью и вернется в большой нормальный город, жители которого имеют весьма и весьма туманное представление как об этих местах вообще, так и обо всем, что здесь творится.

— Может, и так… — Майор, уже настроившийся было на несколько часов более или менее нормального отдыха, сдержанно хмыкнул.

В эту минуту Орехов был твердо уверен в том, что срочный вызов из Москвы вряд ли сулит ему какие-то очень уж приятные перемены. Опыт и некая интуиция подсказывали, что, скорее всего, вместо сегодняшней охоты за группами боевиков предложат какую-то другую, но все же охоту — а что еще может предложить командование боевому офицеру, одна из основных специальностей которого в просторечии именуется очень просто и красноречиво: волкодав…

Спустя два часа Орехову все же удалось прикорнуть. Правда, не на своей кровати в комнатке офицерского общежития, а в грузовом отсеке «Ил-76», вылетевшего с местного аэродрома на Москву. Время полета, таким образом, прошло практически незаметно — майор даже не успел замерзнуть в своем промозглом отсеке, напоминавшем металлический ангар, а борт уже заходил на посадку в подмосковной Кубинке…