Война в затерянном мире

Сергей Зверев, 2012

В мае двухтысячного года, обороняясь от наседавших чеченских боевиков, в горной пещере близ Ведено спряталась группа российского капитана Александра Стольникова и… пропала. Спустя несколько дней Стольников вышел из пещеры и рассказал своему командованию о том, что его люди оказались в странном, никому не известном месте и, для того чтобы их вызволить оттуда, требуется помощь. Однако Стольникову никто не поверил, его посчитали предателем, бросившим подчиненных на произвол судьбы, и взяли под арест. Что же, придется капитану бежать из-под стражи и самому спасать своих людей…

1

Сидя на кровати, Александр Стольников угрюмо смотрел на стену. Проснувшись затемно, он умылся, аккуратно повесил полотенце на спинку кровати и больше уже не вставал. Солнце стояло в зените. Сегодня его никто не тревожил, хотя в те сутки, что он был доставлен в Ханкалу, кто только не побывал у него в гостях.

Как нашли его, капитан не помнил. Не дойдя до выхода из пещеры несколько метров, он вдруг почувствовал, как отказались слушаться ноги. Переутомление, потрясение и сутки беспрерывного напряжение сделали свое дело. Он потерял сознание за несколько шагов до свободы. Он почти ничего не помнил. Лишь обрывки речи, постоянное движение своего тела и шум, похожий на рокот падающей воды. Никакой воды, конечно, не было, это сливались воедино все звуки, раздававшиеся вокруг него.

Александр окончательно пришел в себя в тесной комнате, где, кроме кровати с хрустящим постельным бельем, тумбочки и стула, ничего не было. Он оказался умытым, перевязанным и в таком состоянии, что хоть сейчас засыпай снова.

Он поднялся на локте и увидел перед собой двоих в белых халатах. Люди Алхоева? Но вскоре стало ясно — эти доктора свои, он не в плену. И память вернула его в события сорокавосьмичасовой давности.

— Навигатор? — прохрипел Стольников и вцепился в рукав одного из врачей.

— Ну, слава богу, пришел в себя, — обрадовался доктор. — Хотя укольчик успокаивающего будет в самый раз. — После этих слов второй медик сломал ампулу, чтобы ее содержимым заполнить шприц.

— К черту успокаивающее! — рявкнул Стольников и одним движением спустил ноги с кровати. И снова сквозь фон обычных звуков пробился этот уже, казалось, покинувший его шум. — Мне нужно срочно связаться с Зубовым.

— Он здесь.

— Где здесь? — заволновался капитан. — А где я?

— В Ханкале.

— Где навигатор?! Со мной был прибор, где он?!

— Про приборы мы ничего не знаем, капитан. Главное, ты живой.

— Зубов! Мне нужен Зубов! — Почувствовав на лбу липкий холодный пот, Стольников упал спиной на подушку. — Срочно доложите Зубову, что я пришел в себя.

— Но укольчик все-таки… — потянулся к нему один из медиков.

Разведчик перехватил его руку и пальцами согнул иглу.

— Не приближайся ко мне, понял? Мне нужен комбриг.

Обиженный доктор бросил шприц в ведро и буркнул:

— С вами, «вованами», одна беда, — распахнув дверь, он крикнул куда-то в коридор: — Сообщите Зубову, что капитан пришел в себя!

Как давно Александр не слышал этого — «вованы». Так в Ханкале, где главными войсками являются штабные крысы и комендантская служба, называют военнослужащих внутренних войск.

Да, это была Ханкала. Теперь он в это поверил. Но почему его не повезли в бригаду, к своим? Лазарет не ахти какой, но и раны у него несерьезные. Почему — Ханкала?

Стольников не мог знать, что нашли его не свои, «вованы»… Через час после того, как он потерял сознание, в пещеру в поисках оружия забрел один из местных жителей. Мирные чехи, не уходящие с отрядами полевых командиров, не прочь, впрочем, заработать на оружии. И нет им разницы, у кого именно — у своих, чехов, или у федералов. Главное, найти схрон. А там видно будет, кому его сдать по выгодной цене.

Наткнувшись на капитана, чеченец сначала снял с его плеча автомат, освободил карманы жилета от магазинов, для чего ему пришлось снять жилет, и только потом догадался, что русский жив. Судорожно вдохнув и шумно выдохнув, Стольников пошевелился на полу пещеры, приведя чеха в состояние оцепенения. До сих пор последнему казалось, что русский мертв. Поразмыслив над тем, что делать дальше, он решил уйти с добычей, а автомат продать кому-нибудь из первой попавшейся банды. Сколько бы то ни было, а пятьсот или тысячу рублей получить можно. Русский, если не сдохнет, во что плохо верится, очнется и не обнаружит автомата. Будет радоваться, что хотя бы живой остался. А автомат уйдет в стан полевого командира. Не федералам же его нести, которые по номеру сразу вычислят владельца.

«А часов и денег у капитана, случайно, нет?..» — подумал чеченец, наклонился ниже, чиркнул спичкой о коробок и разглядел наконец лицо русского. Русоволосый мужчина лет тридцати лежал под ним и дышал тяжело, но ровно.

Чех собрался уже покинуть пещеру с автоматом в руках, подумывая заодно, не навести ли сюда кого-нибудь из боевиков и обеспечить себе еще немного заработка, как вдруг разглядел на правом плече русского татуировку. Летучая мышь распахнула крылья на фоне земного шара.

Войсковая разведка! Много раз чех видел такие тату на руках русских, первыми входящих в селения. Много раз он видел, на что способны эти люди, и одно присутствие их внушало чеченцу страх перед ними.

— Мне этот автомат потом костью в горле застрянет, — пробормотал он, опуская «АКС» на землю и рассовывая магазины из своих карманов по карманам жилета. — Но мал-мал заработать все равно можно…

Он и не заметил даже, что говорит сейчас по-русски, хотя вокруг ни одной живой души не было.

Вскоре он бежал к себе домой, пересчитывая полученные от русских деньги и радуясь, что заработал честно больше, чем заработал бы, вешая на себя статью. А веденские милиционеры поспешно погрузили капитана в серый медицинский «уазик». Через два часа этот «уазик» с завешанными бронежилетами окнами въехал в Ханкалу, и штаба бригады достигла ошеломительная новость: командир разведвзвода капитан Стольников не пленен, не пропал без вести, а жив и находится в госпитале. Успев сообщить только имя, звание и название своей части, Саша снова потерял сознание. Но уже поднималась с аэродрома Северный «вертушка» с начальником штаба бригады, его заместителем, комбатом и двумя контрразведчиками.

Оживший после инъекций, подогреваемый радостью от собственного спасения и скорой встречей с застрявшим в Другой Чечне отделением, Стольников смеялся, с радостью пил горячий сладкий чай и все порывался выйти из палаты. Но его не пускали, и видел Саша в этом заботу о себе и участие, не подозревая о событиях, которые вскоре усмирят его эйфорию и заставят снова превратиться в волка.

«Ханкала, — думал он, прихлебыввая из кружки и жмурясь от удовольствияя. — Чертова Ханкала!» — повторял он, внутренне смеясь.

Он не любил Ханкалу. Здесь существовал военный дурдом в высшем его проявлении. Бессмысленная муштра, не менее бессмысленное чинопочитание, когда старший по званию в районе боевых действий требовал непременной отдачи воинского приветствия, и чтобы строевым шагом — тоже непременно, оборзевшие до одури «комендачи» и им подобные, кто числится на войне, но не умеет зарядить подствольный гранатомет. Все тыловые крысы Российской армии сосредоточились в этом городке, окружив себя несколькими рядами обороны и системой наблюдения.

Ханкала — главная база российских войск в Чечне, здесь расположены Объединенный штаб группировки, госпиталь, военная прокуратура, органы ФСБ, «финики» и другие организации, не участвующие в боевых действиях. Она охраняется в несколько кругов периметрами из колючей проволоки, сетями блокпостов, минных полей и прочими удобствами, гарантирующими спокойную, не тревожную жизнь на войне.

А Саша знал и другую Ханкалу. С этим населенным пунктом примерно в семи километрах от Грозного, одним из пригородов чеченской столицы, он познакомился в августе девяносто восьмого. Тогда здесь было опасно не только выходить на окраины Ханкалы в одиночку, но и покидать дом, чтобы оправиться. Озверевших чехов выбивали около двух суток, и неизвестно, чем бы еще все закончилось, если бы не шесть танков, поставленных напротив городка в пятистах метрах от околицы. Танкисты били прямой наводкой по всему, что не было разрушено предыдущими выстрелами. И когда Ханкала превратилась в один столб пыли и огня, туда вошел со взводом Стольников. С южной стороны двигался десантный разведвзвод, с северной — мотострелки. Чехов, оглушенных и оттого плохо соображающих, били в упор, продвигаясь все глубже и глубже. Так и дошли до центра селения — до вкопанного в центр площади столба, к которому по законам шариата привязывали и по тем же законам расстреливали учителей, православных священников, милиционеров и просто русских.

С тех пор от самого городка остались несколько дворов, а Ханкала превратилась в лагерь военных федеральных сил. Иногда кто-то вспомнит, что Ханкала это бывший военный аэродром Советской армии, однако другой тут же его поправит и объяснит, что это бывший аэродром ДОСААФа, где дислоцировались учебные самолеты чешского производства. В годы первой чеченской войны по распоряжению Дудаева их пытались переделать в боевые, снабдив пулеметами, но не успели. И с тех пор, как федеральные силы вошли в Ханкалу, она является одним из самых безопасных мест в Чечне. Именно отсюда, с ровных, выбеленных бордюров, с подкрашенных в приятный зеленый цвет деревьев и чисто одетых военнослужащих начинают свои визиты в Грозный все чиновники — от министров до президента. Это единственное место в Чечне, где ни разу не раздавался мало-мальски громкий взрыв, а за плохо почищенные сапоги можно было получить сутки ареста. Саша же помнил времена, когда по Ханкале можно было ходить только в сапогах резиновых. Но с тех пор, когда ноги увязали в грязи и каждый шаг давался с трудом, Ханкала расцвела и превратилась в оазис посреди руин.

До сих пор терактов непосредственно на территории Ханкалы боевикам организовать не удавалось. Да и как это сделать, если для того, чтобы заложить фугас, нужно пройти незамеченным три кольца плотной обороны, оснащенных малозаметными препятствиями вроде «егозы» до минных полей и блокпостов. Однако до конца зимы двухтысячного года Ханкалу изредка обстреливали из минометов, но как-то несмело, стараясь смотать удочки после двух-трех выстрелов, чтобы стоящая под Толстым-Юртом батарея гаубиц «Гвоздика» не вырыла на месте стояния того миномета воронку размером с аэропорт Хитроу.

Каждый раз, когда Стольников приводил колонну из Грозного в Ханкалу, он расслаблялся от войны, но напрягался от существующих здесь, лишенных всякого смысла порядков. Лощеные майоры и подполковники, понятия не имеющие, как ходить по «зеленке» невидимыми, к боевым офицерам относились с пренебрежением и вели себя дерзко. Капитан их понимал. Быть на войне и ни разу не участвовать в бою — это невыносимо сложно для офицера. И все бы они попросились воевать, если бы точно знали, что останутся живы. А осознание факта, что есть и другие офицеры, которые по разным причинам не боятся свиста пуль, отравляло жизнь ханкалинских обывателей и заставляло их быть дерзкими и пренебрежительными. Так складывалось ощущение, что они тоже причастны к войне.

Стольников с нетерпением ждал Зубова. Приедет комбриг, и все уладится. Но приехал не Зубов. В палату госпиталя, где пребывал капитан, вошли начштаба, его заместитель и двое, одного из которых Саша знал. Контрразведчик, а попросту говоря, сотрудник ФСБ Мякишев, был знаком капитану с тех пор, как разведчик предложил ему сыграть в футбол против англичан.

Дело было в начале февраля этого года. Стольников, прапорщик Жулин и сержант Баскаков сидели на броне, пили молоко из пакетов и ели пряники. Из магазина, именуемого «чипком», вернулись бойцы и принесли несколько вещмешков еды, которую ни за какие деньги не достать в бригаде. Сладости, вяленая рыба, лимонад — все было закуплено по списку, и через час нужно было уходить. Должны были вернуться еще двое — Ключников и Маслов, их-то и ждали. За полчаса до описываемых событий их задержал за расхристанный внешний вид прапорщик с вещевого склада и сдал в комендатуру. Стольникову пришлось лично идти разбираться, и поскольку до «чипка» бойцы не дошли, отпустил их, а сам вернулся на броню. И в это время рядом с бэтээром разведки ВВ остановился «УАЗ». Из него выпрыгнул чистенький, в хрустящей форме капитан. Осматриваясь взглядом впервые оказавшегося в Ханкале человека, капитан смахнул с рукавов пыль и довольно зажмурился от солнца.

Жулин толкнул локтем Сашу, и тот понимающе кивнул. Между тем чистый капитан посмотрел вверх и только тогда заметил чумазых, жующих разведчиков без каких-либо знаков различия. И спросил снисходительно и с таким же довольным видом, с каким только что смотрел на солнце:

— Ну, как здесь дела? — и, не давая возможности Жулину отпустить в свой адрес какую-нибудь штучку, ткнул пальцем в сворачивающую к шлагбауму белоснежную «Ниву» с огромными синими буквами на дверях «МЮ» и озадачил первых встречных еще раз. — А это кто такие?

Вопросы были глуповатыми, и Стольников, поставив на башню пакет с молоком, вытер губы и сказал:

— Это, товарищ капитан, манкунианцы к нам приехали.

— Какие манкунианцы?

— Ну, клуб сэра Алекса Фергюссона. «Манчестер Юнайтед». Они над Ханкалой шефскую помощь взяли, сегодня игра. Вы умеете?

— Ну разумеется, — осветился радостной улыбкой капитан. — Серьезно, что ли?

Стольников тут же выдернул из кармана жилета блокнот с карандашом.

— Нападающим будете. Крайним левым. Как фамилия?

— Капитан Мякишев, — ответил офицер и помялся. — Да ну, херня какая-то…

— Еще какая херня, — отозвался Александр. — Через полчаса на поле, а сука-прапор с вещевого склада мячи зажал, говорит, у англичан свои должны быть. Пытался попросить — бесполезно. Я — кто такой? — сержант из Грозного… А вы — капитан как-никак.

К бэтээру приближались Ключ и Масло. Капитан пообещал решить вопрос и выяснил, где находится жаба-прапорщик.

Он нашел его, начальника вещевого склада, на складе, конечно.

— Товарищ прапорщик, что за ерунда?

— А что такое, товарищ капитан? Вы кто?

— ФСБ, Мякишев. Почему мячи не выдаете?

— Мечи? Мечи — это такие сабли железные?

— Нет, мячи — это такие надутые кругляши, ими в футбол играют.

— В футбол? — повторил, как заколдованный, прапорщик, ожидая от фээсбэшника всякого.

— Люди приехали, миллионеры. Поиграть, развлечь. У вас здесь много развлечений?

— Да не так уж… А что за миллионеры? В принципе я могу найти мяч.

— Десять минут, прапорщик. И не один, облезлый, а нормальных мячей штук пять.

— А вы у нас служить будете?

— Ну разумеется. На кой черт я бы тогда к вам приезжал? Так, еще: где форма?

— А вашу вещевую ведомость можно?

— Пожалуйста. — Мякишев вынул из кармана бланк и подал прапорщику. — Бутсы всех размеров есть?

— Бутсы?

— А мы с англичанами что, в берцах играть будем?

— Вы знаете, товарищ капитан, — измученный дурацкими вопросами и просьбами прапорщик сдался. — Вы насчет бутсов — к зампотылу, пожалуйста. Прикажет выдать вам бутсы, я выдам.

О чем говорил капитан ФСБ Мякишев с заместителем по тылу, неизвестно, говорят лишь, вышел он с малиновым лицом, и, когда дверь закрывал, последнее из кабинета, что услышали офицеры в приемной, было: «…ать твою!» Но это было после, а в тот момент прапорщик миролюбиво поинтересовался:

— А что за сержант-то вас насчет мячей сориентировал? — Он выбрасывал на стойку для капитана ФСБ куртку, брюки и остальное, сверяясь с ведомостью.

Мякишев объяснил.

— А-а, Сто-ольников… — понимающе протянул начсклада. — То не сержант, то капитан! И эта сволочь на все способна.

Так познакомились капитан ФСБ и капитан-разведчик. И вот сейчас Мякишев, его начальник, начштаба бригады и его заместитель вошли в палату и встали вдоль стены, потому как стоять в палате больше было негде.

— Саша, — заговорил начштаба полковник Удальцов. — Где отделение? Что с тобой случилось? Ты знаешь, где Пушков?

— Знаю.

Коллега Мякишева отстранил начальника штаба и вышел вперед.

— Подождите, полковник. Капитан Стольников до сих пор в шоке, ему нужно отдохнуть. Здесь, в больнице, он чувствует себя неуютно. Его нужно доставить к нам. Нормальная комната, нормальная обстановка — это лучше, чем вид из окна больничной палаты, знаете ли.

Удальцов не возражал. Предложение ему понравилось. Оно не понравилось Стольникову.

— Какой уют, какая обстановка? — Саша занервничал. — Юрий Николаевич, нужно спасать группу!

— Группа жива? — не веря ушам, воскликнул Удальцов.

— Жива! Но у нас считаные часы! Когда меня доставили, со мной был прибор. Где он?

— Какой прибор? — контрразведчик мгновенно поднял голову и посмотрел на начальника штаба.

— Кто это? — спросил Стольников у начальника штаба.

— ФСБ. Костычев.

— Этот прибор называется навигатор. От него зависит жизнь моих людей там.

— Где там?

— Долго объяснять. Мне нужен прибор, люди и «вертушка».

Костычев поднял на него взгляд.

— Я не слышал ни о каком навигаторе, — заявил он и посмотрел на Мякишева.

— Навигатор, — объяснил им Удальцов, махнув рукой. — С ним сейчас мой зам занимается.

— Ваш зам?!

— Да, — подтвердил Есников, заместитель Удальцова. — Прибор у меня. Пока ничего интересного.

— Почему прибором занимается управление вашей части, а не федеральная служба безопасности? — вмешался Мякишев.

— Я не понял, где этот прибор? — лицо Костычева приобрело стальной оттенок. — Командир разведвзвода выходит из окружения, с ним какое-то нештатное оборудование, никто не знает, как оно у него оказалось, а мне никто не докладывает?

— Пока докладывать нечего, — заверил его Есников. — Обыкновенный навигатор.

— Где прибор? — повторил Мякишев. — Этот навигатор — где он?

— В бригаде. Я велел доставить его первой же «вертушкой».

— Обыкновенный навигатор вы приказали доставить из Ханкалы в бригаду, подняв с аэродрома вертолет?! Прибор, в котором ничего интересного?

Стольников щелкнул пальцами, и разговор прекратился.

— Вы о чем сейчас говорите? Я здесь. Я еще живой, если кто не заметил! Десять человек ждут меня! Быть может, вы позволите мне спасти их жизни?

— Где же эти десять человек, капитан? — спросил Удальцов. — Где вы находились почти двое суток?

Стольников рассказал. Все время, что он говорил, дважды вытягивал из лежащей на столе пачки Удальцова сигареты. Изредка поднимал взгляд, чтобы посмотреть, какое впечатление производит на окруживших его людей рассказ. Но ничего, кроме ледяного спокойствия, не чувствовал. Один лишь Мякишев улыбался едва заметной, живой улыбкой. Он бы не улыбался, конечно, но не мог сдержаться. Саша видел, что реакция контрразведчика на его слова искренняя.

— Мне нужен навигатор и второе отделение моего взвода, — упрямо глядя под ноги, закончил капитан. — И я верну людей. И принесу информацию, которая дорогого стоит.

— Вы понимаете, капитан, что здесь воинская часть, а не игра в салочки? Мы на войне, и вам лучше начать говорить.

Стольников поднял на Костычева тяжелый взгляд и вычленил из его речи главное.

— Я понимаю. А вы понимаете?

— Тогда извольте отвечать, — контрразведчик тоже умел вычленять неглавное из услышанного. — Где отделение, которое вы вывели из боя под Ведено?

— Вывел из боя?.. — поморщился Стольников. — Я вывел его не из боя, а из окружения.

— Как же тогда понять, что вы до сих пор живы, а подчиненных вам людей в живых нет?

— Но я же объясняю! — зловещим шепотом, изумляясь, выдавил Саша. — Они живы! Погибли только Тарасенко и двое членов экипажа!

Костычев ударил ногой по кровати, на которой сидел разведчик.

— Ты другим идиотам расскажи эту историю!

— Для других идиотов у меня другие истории! — отозвался Стольников, еще не чувствуя нависшей над ним беды. — А тебе и этой хватит!

Мякишев сделал шаг вперед и придержал Удальцова, попытавшегося погасить напряжение:

— Вам не кажется, что капитану Стольникову необходима медицинская помощь?

— Не можете мне простить той «Нивы» Министерства юстиции? — оживился Саша.

— Какой «Нивы»? — тут же вмешался Костычев.

Саша подумал.

— Я буду разговаривать с комбригом. Сейчас. Больше ни с кем.

— Капитан Стольников, вы переутомились или от рук отбились? — удивился Удальцов. — Я здесь! Я пока живой! Ваш командир, начальник штаба!

— Пришлите к нему врачей, — подумав, вдруг приказал Костычев.

— Вы что, не понимаете? Меня ждут! — вскричал Стольников.

— Где? — спросил Костычев и, опершись на спинку кровати, завис над ним.

— Там, — выдержав паузу, ответил Саша.

— Где там?

— В Другой Чечне.

Костычев выпрямился и посмотрел на Удальцова.

— Я доложу о случившемся в свое управление в Москву. Поэтому вам лучше взять капитана Стольникова под охрану и прислать к нему врачей.

Саша понял — ошибся. Он имел возможность сказать: «Я оставил бойцов под землей, в катакомбах. И только я смогу их вывести». Но проникшийся обстановкой в «той Чечне» он выпал из Чечни «этой». Все, что теперь уже не казалось ему ирреальным, все, что воспринимал он теперь как явь, для этих людей выглядело бредом сумасшедшего. Эти люди не готовы его слушать.

Еще минуту назад он хотел рассказать о своем разговоре с Пушковым. О том, что в штабе бригады живет предатель, и предателю этому известно все о планах федеральных сил. Что именно этот человек предал Стольникова, как предавал его, видимо, много раз, выводя Алхоева из окружения, что это он повинен в смерти Пушкова. Но произносить вслух такие слова после случившегося было не просто бессмысленно, это было опасно. Выручить Сашу мог только начальник разведки бригады Пушков. Но капитан своими глазами видел его труп.

И все, что теперь было: десять человек в Другой Чечне, сумасшедший Стольников здесь, в палате ханкалинского госпиталя, и ФСБ, пытающееся разгадать загадку пропавшего вертолета, летчиков и разведывательного отделения.

Когда офицеры вышли, Стольников позволил появившимся врачам уложить себя на кровать и сделать инъекцию. В дверях при этом стояли двое солдат комендантской роты. Они ничего не понимали ни в жизни, ни в смерти, но выкручивали руки за спину умело и быстро. Да и что Саша мог сделать сейчас, именно сейчас? Вырубить докторов, комендачей и выбежать на улицу? Здесь не «зеленка», а штаб группировки войск. И бежать ему тогда метров сто, не больше. И тогда точно — карцер.

Он чувствовал, как по телу начинает разливаться, грея ноги, тепло. Ему захотелось спать, и он перестал бороться с усталостью. Нужно снять напряжение вокруг этой палаты. И, черт возьми, просто отдохнуть. Только бы продержались Жулин с Пловцовым.

«Они что-нибудь придумают, — размышлял, засыпая не по своей воле, Стольников. — Обязательно придумают. А навигатор, значит, у Есникова… В бригаде… быстро работает… Быстро работает Алхоев».

* * *

В госпитале было прохладно, пахло чистыми простынями и йодом. Этот букет запахов Удальцов слышал много раз. Еще в Афаганистане. Там он получил первое ранение.

Едва он, Есников, Костычев и Мякишев оказались на крыльце госпиталя, солнце осветило их лица, заставив зажмуриться.

Солдат с красной повязкой на руке мел дорожку перед госпиталем. Чуть поодаль в курилке сидели двое коротко стриженных «срочников» в больничных пижамах и курили в рукав.

— Сейчас я пошлю в бригаду машину, — произнес Костычев, подняв взгляд на Удальцова. — Передайте моему человеку прибор, который принес Стольников.

— Вам не кажется, что капитана стоит выслушать где-нибудь в спокойном месте? — спросил начальник штаба. — Почему вы не хотите придавать его словам значение?

— А вы верите тому, что он говорит? — вмешался Мякишев.

— Бросьте, полковник! — насмешливо и жестко поддержал Мякишева Костычев. — Им сейчас займутся наши люди.

— «Займутся» — это что такое? Это как выглядит?

— Как бы ни выглядело, я узнаю, где разведчики и штурман. На месте крушения вертолета обнаружены тела только двоих летунов. И Стольников нам расскажет о том, что произошло… Знаете что, полковник… Мы все вместе полетим в бригаду.

— Я буду только рад этому, — согласился Удальцов. — Но почему не прихватить с собой и Стольникова?

— Послушайте, полковник, вы что, ребенок?

— Умерьте свой пыл, Костычев! — попросил начальник штаба. — Я на войне с восемьдесят второго года. Поэтому хорошо разбираюсь, где друг, а где враг!

— Наш главный враг — вот здесь! — контрразведчик постучал себя по лбу. — Годы войны с одними и теми же людьми приучают к мысли, что это друг! А на самом деле из вашего котелка ест хорошо прикрытый враг! Он не предатель, нет, он — враг!

— И Стольников — тот самый?

— Я абсолютно уверен в этом! Неужели вы не видите, с каким остервенением он пытается увести в руки боевиков еще одну группу людей?! На данный момент его разведвзвод батальона — единственное боеспособное разведывательное подразделение бригады! Бригада только обустраивается, часть войск занята строительством, и если бригада лишится разведки, то она останется слепой!

— Так, значит, вы все-таки согласны с тем, что Стольников — хороший разведчик, единственный, наверное, кто протирает глаза бригаде? — едко улыбаясь, поинтересовался Удальцов.

Он не хотел перечить контрразведке, споры с этой организаций к добру никогда не приводили. Как не приводили к добру двадцать лет назад споры с политработниками и особистами. Но отдавать контрразведке Стольникова, которому верил и которого любил, Удальцов не собирался. Рассказ капитана немного разбавил его чувства сомнениями, однако начальник штаба относил это на счет потрясений, выпавших на долю капитана. Но Удальцов не представлял, что готовил разведчику Костычев…

— Послушайте, полковник, — раздраженно заговорил контрразведчик, направляясь к взлетной полосе. — Я расскажу вам другую историю. Вы в Серноводске когда-нибудь бывали?

— Разумеется. Я в Чечне с весны девяносто пятого.

Костычев улыбнулся.

— С тринадцатого марта девяносто пятого.

Несмотря на отсутствие опасности, по спине Удальцова пробежал холодок. Контрразведчик мог бы пропустить слова начальника штаба бригады мимо ушей, но вместо этого мимоходом заметил, что ему известно об Удальцове если не все, то почти все. А просто так с уст сотрудников ФСБ слова не слетают — так что же это было, если не угроза?..

— Так вот в Серноводске еще с брежневской поры процветал санаторий. С перестройкой все похерилось. Сейчас он вообще разрушен, но еще несколько лет назад там можно было сносно отдохнуть. И вот от сотрудника местной милиции поступает информация, что в этот санаторий спустилась с гор группа боевиков численностью до двадцати человек. Отъедаются, зализывают раны, пьют целебную воду… Я пока понятно рассказываю?

— Пока да, — ответил Удальцов.

— И вот этот сотрудник, капитан милиции, рассказал командиру части, что там приютились боевики. Рассказал, из какой банды. Говорит — самого Умарова там видели… Командир части от такого подарка чуть не открыл шампанское. Он тут же вызывает командира роты специального назначения и приказывает еще до рассвета высадить на территории санатория десант и накрыть бандитов. И вот сажусь я с одним пилотом в «вертушку» и, маскируясь под обычный грузовой транспорт, лечу из Грозного в Моздок мимо Серноводска. Площадку для высадки спецназа мастерить было некогда, поэтому просто посмотрели, что там и как там, под санаторием… А лететь туда должны были десять «Ми-8» и шесть «крокодилов»…

— Нам не пора подняться в воздух? — поинтересовался Есников, глядя на вертолет, стоящий в сотне метров от края посадочной полосы.

— Ничего страшного, если я договорю, — успокоил его контрразведчик. — В «вертушке» слова не услышишь. И вот: всю ночь перед высадкой я нервничал, как малолеток. Знаете, Удальцов… у вас, наверное, было такое в Афгане, когда вокруг все хорошо, а ты места себе не находишь?

Начальник штаба предпочел не отвечать. Он думал о Стольникове.

— И стал я размышлять, что же мне не нравится в этом задании. И понял: место высадки. Сесть можно было только в одном месте, и вокруг него была тьма мелких построек и фонтанов с минералкой. И вот спецназ уже в «вертушках», нурсами «крокодилы» заряжены, мы с командиром все согласовали. Все! Летуны двигатели запускают! И вдруг бежит ко мне один из наших и машет рукой. Я все понял, докладываю командиру части о выполнении боевой операции.

— Выполнили, не взлетев? — заметил Есников.

— Совершенно верно. Пока мы тут заряжались, наши коллеги в Серноводске того милиционера в оборот взяли. И раскололи. Этот гад за пятьдесят штук баксов скинул в штаб дезу. В санатории банда не отдыхала, а готовилась к встрече с нами. На той единственной площадке, где располагались источники и где мы должны были сесть, они пристреляли каждый сантиметр площади. Когда их другая группа накрыла, вокруг площадки было столько огнеметов и гранатометов, что стало понятно: от нашей группы остался бы только пепел. Вот так вот, Удальцов. А вы — Стольников, друг… Мы будем в Грозном, в вашей палатке, когда мне доложат о том, что с ним можно разговаривать уже не о мифах Древней Греции, а о деле. Полетели.

Удальцов сплюнул под ноги, хищно прищурился и направился за контрразведчиком. Он знал, как ФСБ готовит интересных им людей к беседам. Ни о какой дальнейшей службе Стольникова, даже если он окажется не предателем, говорить потом уже не придется. Такие люди потом кормят голубей хлебным мякишем и на лавочках в парке вытирают слюни.